Редакция выражает глубокую признательность за содействие, оказанное в работе, Представительству Святого Престола в Москве, Комиссии по литературному наследию Кароля Войтылы, Институту Папы Римского Иоанна Павла II при Люблинском Католическом университете и Краковскому благотворительному Фонду Janineum

Книга подготовлена при участии Института Европейской Цивилизации (Москва)

Редакция благодарит за содействие в издании этой книги о. Антония Бадуру CMF (Красноярск) и Общину Кларетинцев

Выражаем благодарность за финансовую помощь в этом издании В.В. Иванову (Юниаструм Банк, Москва)

Глубокоуважаемый читатель!

Вы держите в руках уникальную по своей значимости и содержанию книгу, посвященную одному из самых известных в настоящее время людей – Папе Римскому Иоанну Павлу II.

Сборник сочинений Святейшего Отца, подготовленный Издательством Францисканцев в Москве, является первым столь объемным российским изданием, представляющим Иоанна Павла II (Кароля Войтылу) как ученого-философа и богослова, человека глубокой молитвы и искусного проповедника, известного поэта и драматурга и, наконец, Пастыря Церкви.

Особый интерес для российского читателя и исследователя представляют исключительно актуальные энциклики и послания Папы, содержащиеся во втором томе «Сочинений» и касающиеся как социального учения Церкви, так и проблем единства христиан, а также сугубо богословских, на первый взгляд, вопросов взаимодействия веры и разума, которые на самом деле имеют экзистенциальное значение и современное звучание.

Предисловие рассказывает о личности самого Понтифика, раскрывает его внутренний мир, сферу духовных интересов, сквозь призму которых высвечивается его удивительная судьба.

Таким образом, в книге достаточно полно и общедоступно представлен образ первого Папы-славянина, а также очень широкий круг его деятельности, в центре которой находится человеческая личность. Книга раскрывает разносторонний талант Папы и помогает понять целостность его гуманитарного сознания и авторитетность его пастырского слова.

Выражаю надежду, что эта книга восполнит существующий в российской культурологии пробел, связанный с представлением личности и учения Папы Иоанна Павла II, и будет служить делу развития межхристианских отношений.

От всего сердца благодарю переводчиков и издателей этой книги и благословляю ее читателей.

Архиепископ Тадеуш Кондрусевич,

Митрополит Архиепархии Божией Матери в Москве,

Председатель Конференции Католических Епископов России

Предисловие

Ныне много спорят о культурологии (или культуроведении). О том, возможна ли вообще наука, способная объединить различные гуманитарные дисциплины, ибо каждая из них давно «переросла» себя и вышла за рамки строго академических школ. Стала очевидна необходимость синтеза философии, богословия, социологии, истории, языкознания, литературоведения (включая все их многочисленные «-измы»). Обозначилась, по сути дела, совершенно новая область – междисциплинарных знаний, с которыми органично «соседствуют» художественные произведения, объединенные логикой семиотического мышления… Труды Папы Римского Иоанна Павла II – красноречивое тому подтверждение.

Это не первая публикация произведений Святого Отца на русском языке, отдельно издавалась его поэзия, другие сочинения, речи и обращения¹. Однако книги, представляющей в едином контексте творческий диапазон Святого Отца – философа, богослова, проповедника, историка культуры, поэта, драматурга, то есть, говоря сегодняшним языком, культуролога, – по существу, не было. Цель данного издания – восполнить этот пробел. Книгу составили сочинения Папы разных лет и разных жанров, в основном впервые издающиеся по-русски: юношеский поэтический цикл «Слово-Логос» и философское исследование «Личность и поступок», пьеса «Брат нашего Бога» и мистерия «Свечение отцовства», статьи о театре и о св. Иоанне Креста (энциклики представлены здесь в новой редакции). Это позволяет увидеть за разносторонним талантом Папы цельность его Слова.

Знаменательно, что 25-летне избрания Кароля Войтылы Папой Римским отмечает весь мир. Не менее примечательным было само избрание поляка главой Католической Церкви, что символизировало собой не только единство славянского мира с другими народами Европы, а, следовательно, и единство всей Европы, иначе говоря, определяло масштаб пространственный, но и временной – наступление новой эры. Именно в годы начавшегося правления Иоанна Павла II рухнул социализм, конец которого в свое время ознаменовало падение берлинской стены. Неоценимую услугу оказала его открытая поддержка движения «Солидарности», возникшего в Польше в конце 70-х – мощный рычаг для кардинальных изменений на социально-политической карте мира.

Отдавая себе отчет в том, насколько неожиданным было само появление Понтифика-поляка, Иоанн Павел II с этого и начал свои «беседы» с французским журналистом-католиком Андре Фроссаром. Папа считал своей прямой обязанностью рассказать о том, кто он, откуда родом, каковы его взгляды на жизнь, культуру, Церковь и веру.

«Этот Папа из Польши, – сказал он о себе в беседе, – является в то же время и первым в столице св. Петра славянином. Своим происхождением и родным языком он связан со всеми славянскими народами, которые населяют Восточную Европу, а также восточную часть Средней Европы»².

«Сложность» его славянства, как заметил далее Папа, усугубляется еще и специфически польским наследием. «Прежде всего это соседство и стык двух христианских традиций и двух культур, одна из которых – западная, с центром в Риме, а другая – восточная, генетически связанная с Константинополем. Небесполезно здесь вспомнить, – сказал Папа, – что апостолы славян – свв. Кирилл и Мефодий – были родом из Фессалоник и в церковном и культурном аспектах находились в орбите Константинополя. Известно также и то, что для своей миссии, которую они осуществляли среди славян, оба искали поддержку и опору в Риме»³.

«У истоков своей истории, – заметил Иоанн Павел II, – Польша приняла крещение в Риме при посредничестве чешской княжны, которая была женой первого в истории моей Родины правителя^[1]. Связь с Римом и западной культурой формировала польскую нацию на протяжении целого тысячелетия. Вместе с тем, однако, – особенно со времен унии с Литвой в конце XIV в.^[2] – Польша вошла в тесное взаимодействие с восточными славянами (селившимися на севере и юге вдоль линии Львов-Киев), а через это – и с восточной традицией. Именно отсюда берет свое начало то наследие, которое обозначилось стыком Востока и Запада»⁴.

И это, по мнению Святого Отца, во многом определило исторический путь поляков, оказавшихся на перекрестке разнообразных национальных и региональных обычаев, на границе разных культур и верований.

Спустя более чем десять лет в другой беседе (по-своему продолжившей «беседы» с Фроссаром) – на этот раз с итальянским католическим публицистом Витторио Мессори – Папа уточнил: «Ведь я – выходец из народа, который имеет свои экуменические традиции, хотя и считается преимущественно католическим»⁵. Книга этих бесед с Папой Римским, изданная в 1995 г., была провозглашена ЮНЕСКО «книгой года». Не удивительно, ибо сегодня любое выступление Папы – событие: его речи публикуют, переводят, обсуждают, неизменно широко и открыто, в религиозных кругах и просто среди интеллигенции, особенно журналистов и литераторов (и не только католических стран). Вниманием пользуются его энциклики, проповеди, которые (если считать вместе с произнесенными в Польше) составят, наверное, не один десяток томов. Но Папа еще и художник слова, мыслитель и ученый, и в каждой области у него свой индивидуальный взгляд, почерк, стиль, поэтика.

И все же если как философ и богослов он был известен задолго до избрания на Святой Престол (труды Кароля Войтылы «Любовь и ответственность», 1960, и «Личность и поступок», 1969, переведены почти на все европейские языки), то как поэт и драматург он приобрел известность уже будучи избранным, о чем не без свойственного ему юмора не преминул заметить: «Я был […] несколько законспирированным, до избрания Папой. Зато с того дня я оказался расконспирированным не только для Польши, но и для всего мира»⁶.

Интерес к его личности и учению повсеместен. Апостол странничества, Иоанн Павел II совершил свыше 99 пастырских поездок, посетив множество стран, а Папа, можно сказать, не просто исколесил весь мир – он был более чем в 130 странах (где прочитал свыше двух тысяч проповедей), посетив (в ряде случаев не единожды) Канаду, США, Австрию, Австралию, Новую Гвинею, Турцию, Филиппины, Францию, Кубу, Румынию и т.д.; семь раз он побывал в родной Польше. Полиглот, свободно владеющий почти десятью языками (в том числе и русским!), Папа Римский к любому человеку обращается по-особому, и каждый находит у него то, в чем нуждается более всего: поддержку, сочувствие, понимание.

Бесчисленные фотографии запечатлели его лицо, исполненное любви к людям, рядом с детьми и женщинами, больными и увечными, светящимися тем счастьем и умиротворением, которыми он щедро делится со всеми.

«Когда говорят о «звездах» или о «пристрастиях», искажают проблему, не начав ее изучать. Использование готовых формулировок типа «психология толпы» и вовсе не поможет понять, каким образом этот человек сумел убедить людей до того, как произнес свое первое слово, и почему мир, исполненный надежды, повернулся к нему тогда, когда еще никто о нем ничего не знал»⁷.

Вопрос, заданный Фроссаром, по сути дела, риторический.

Личность

Папа не сомневается в том, что люди могут и должны найти между собой общий язык, и не прекращается его диалог с православными и протестантами, иудеями и мусульманами. Будучи убежденным сторонником экуменизма, он рассматривает его как признание различий в понимании Бога и связей с Ним человека.

Везде его ждут, встречают бурно и радостно, и всякий его приезд воспринимается прежде всего как встреча с человеком близким и дорогим. Простота его общения поражает всех. В ней скрыт его изначальный и глубинный интерес к человеческой личности, которая для него всегда индивидуальна и неповторима.

Личность – высшее в человеке, утверждает Папа и приглашает задуматься над этим тезисом в проповедях, энцикликах, апостольских посланиях, доказывая сделанный вывод в научных трудах по антропологии и этике, наконец, анализируя воззрения конкретных ученых – таких, например, как испанский богослов, поэт и мистик св. Иоанн Креста или немецкий философ-феноменолог Макс Шелер. Пьесы Кароля Войтылы об Иове, о «польском Иеремии» – проповеднике Петре Скарге, о другом соотечественнике – художнике Адаме Хмелёвском (брате Альберте) повествуют о борении личности с самой собой, чтобы достичь высшего блага. И, конечно, мыслями о человеке-личности исполнены стихотворения Папы, обращенные к началам национальной духовной традиции: к первому польскому святому, канонизированному в XII в., Краковскому епископу Станиславу; к Мешко I, при котором Польша приняла христианство.

Папу интересует человек как таковой, «просто» человек – со всеми его слабостями, сложностью, страданием. Но за этим непреходящим и, можно сказать, изначальным к нему вниманием, которое во многом и обусловило выбор призвания, а в конечном счете, судьбу, скрывается его собственное стремление познать человека в категориях той жизни, которая является «неведомой», «сверхъестественной»⁸ (или «трансцендентной»), существующей наряду с естественным «измерением» человека. Речь идет не просто о понимании того, как происходит единение человека с Богом, а о том, что означает подобное единение. Суть в том, чтобы открыть человека в Боге и Бога в человеке.

Может быть, благодаря этому непреходящему интересу к людям, умению видеть их изнутри, жизнь Иоанна Павла II складывалась как предопределенность, а встречи с людьми часто носили знаменательный характер. В числе этих людей были простые рабочие, которые помогали Каролю Войтыле во время Второй мировой войны выдержать неимоверно тяжелые условия физического труда в каменоломне и на содовой фабрике, где он вынужден был работать, чтобы не быть угнанным в Германию. Папа не перестает размышлять о тех, с кем сводила его судьба; проповеди, стихотворения (например, поэма «Каменоломня») запечатлели драматичные, а порой и трагические события его личной биографии. О многом Папа рассказывает в своей книге воспоминаний «Дар и Тайна», приуроченной к пятидесятилетней годовщине его священнического служения (Краков, 1996).

Гостеприимство дома Кароля Войтылы познал, спасаясь от фашистов, бежавший из Вадовиц преподаватель и теоретик театра Мечислав Котлярчик, ставший впоследствии его близким другом. В краковской квартире, где Кароль жил вместе с отцом, поступив в 1938 г. в Ягеллонский университет, и возник, по существу, тот знаменитый театр, который стал своеобразной формой сопротивления оккупации. Это был так называемый Рапсодический театр, в котором молодой Кароль (тогда еще начинающий поэт и филолог) не без успеха играл. Театральные опыты Котлярчика, знатока «магии живого слова», легли в основу предпринятого им описания природы этого слова: ему он посвятил специальный труд, который был издан при участии его талантливого и, наверное, самого любимого ученика⁹. На протяжении всей жизни Войтылу и Котлярчика связывала глубокая привязанность, которую запечатлела их обширная переписка¹⁰.

Внутренний человек

В те же драматичные годы войны К. Войтыла сблизился и с Яном Тырановским – мистиком, по-своему оказавшим влияние на формирование его религиозных воззрений и выбор пастырского пути. Спустя много лет Войтыла признавался, что под воздействием знакомства с этим с виду ничем не примечательным человеком, скромным краковским портным, он испытал подлинный мировоззренческий переворот. Тырановский учил – просто и незаметно – совершенно по-другому воспринимать Бога. «Он исповедовал жизнь, доселе никому не известную, был ее учителем и апостолом. Он свидетельствовал собой об истине, которую провозглашал»¹¹.

То была истина о сверхъестественном бытии: вместе с ней в сознание входил «внутренний человек» – как особый мир, открытый трансцендентному, то есть выходу за пределы себя: «То, что должно отличать апостолов (и отличает!) – это пусть хотя бы внешняя, но необходимая перемена в их слушателях. Однако не является ли такая перемена всего лишь реакцией на идеи, навязываемые извне? Нет, это – процесс благодати, который нельзя передать никакими словами. Да и не так-то легко устремляться к тому, что подразумевает не столько принятие некой истины, сколько изменение своего личного «я», в определенном смысле выход за свои собственные пределы»¹².

По сути своей апостольство и есть жизнь внутреннего мира: того, кто проповедует, и к кому обращена проповедь.

Но для того, чтобы выход «за пределы себя» найти, обосновать и познать, надо сначала открыть в себе себя глубинного, свои внутренние структуры, по-своему сложные.

«В каждом из нас живет два человека. Один – тот, которым я являюсь, а другой – тот, каким я должен быть. Это чрезвычайно глубокий закон человеческой личности и ее внутреннего мира. И это не иллюзия, а отражение реальности […]. Второй закон этического свойства. Я не смогу определить, не смогу при всей пытливости сказать, какой я есть, если не дам себе в этом отчета, не посмотрю на себя в свете того, каким я должен быть. Свои поступки я должен измерять мерой этического идеала. Между этими двумя людьми (скорее, двумя образами человека) существует постоянное напряжение. Это как бы два полюса: положительный и отрицательный. И это напряжение между ними – самое сильное движение человеческой личности. Положительный полюс – мой идеал, минус – тот человек, каким я являюсь. Стало быть, мне необходимо постоянно тянуться к своему идеалу»¹³.

Подобное понимание «внутреннего человека» учит объективной самооценке, критическому взаимодействию с самим собой, а через это – и с другими мирами: внешним, то есть с той жизнью, с которой связаны достижения цивилизации, технического прогресса, материального благополучия (так называемая «горизонтальная линия развития»), и миром Небесным – трансцендентным, сверхъестественным («вертикальная линия развития»).

Почти одновременно с новым открытием Бога в мировоззрении Войтылы произошел еще один «переворот», но теперь – под воздействием знакомства с метафизикой в начале учебы в подпольной духовной семинарии (и одновременно на богословском факультете Ягеллонского университета), куда он поступил в 1942 г.

«Я начал изучать учебник [по метафизике] и вдруг почувствовал невероятное сопротивление. Мое гуманитарное, философско-литературное мышление было совершенно не подготовлено к восприятию этого текста: всех тех доказательств и формулировок, из которых состоял от начала и до конца этот учебник по метафизике (схоластической!). Я принужден был продираться сквозь гущу фраз, рассуждений, концепций, очень долго я не в состоянии был определить области, к которой прикоснулся. Через два месяца я решился на экзамен, который сдал. После экзамена я признался профессору, что для меня важнее полученной оценки было новое понимание мира, которое я извлек из этой самостоятельной борьбы с учебником по метафизике. Да, это было именно так. Я не преувеличу, если признаюсь, что мир, которым я до этого жил интуитивно, а также и эмоционально, с того момента во мне перевернулся и определился на основе понятий самых глубинных, но вместе с тем и самых простых»¹⁴.

В определенной степени оба этих факта – сверхъестественная действительность и схоластическая метафизика – явились поворотным пунктом, давшим мощный импульс к научному и всестороннему изучению человека. Так постепенно в жизни Войтылы стало складываться представление о единой системе бытия человека, той системе, которая в отдельных своих частях и по отдельным вопросам изучалась на протяжении всей истории человечества, и изучалась по разным руслам. Не только в работах, но и в проповедях К. Войтылы обозначилась необходимость общего подхода, подразумевающего соединение философии и богословия, культуры и истории в одно аксиологическое целое, куда в трудах Папы Римского органично включается этика и антропология – области, заявившие о своем истинном охвате (в границах современной культурологии). Их последующему разграничению, а скорее – своеобразному выделению этики как «практической науки о действиях человека, о его поведении» подчинен метод «вынесения за скобки», который использует К. Войтыла в «Личности и поступке». Подобное представление невозможно было бы без учения о «внутреннем человеке».

Молитва

Национальная молитвенно-созерцательная традиция в трудах и выступлениях Иоанна Павла II органично переосмысливается на основе общехристианских и общегуманитарных идей, начиная с наследия Отцов Церкви и таких ее Учителей, как св. Августин и св. Фома Аквинский, сказавший когда-то о созерцательной истине, что это истина Божия. По собственному признанию Папы, он, изучая созерцательную молитву, пусть и не испытал призвания к созерцательному образу жизни, тем не менее считает, что созерцательная молитва имела для него основополагающее значение: и в ту пору, когда он был простым сельским священником, и когда был профессором Краковского и Люблинского университетов, и в бытность свою епископом, а потом и архиепископом Кракова.

Один из учившихся вместе с Войтылой студентов-семинаристов вспоминает: «Он мог долгими часами коленопреклоненно молиться. Он умел для молитвы выключаться из занятий. Но даже и то, что он делал, стоя на коленях, было одновременно молитвой и занятием. Вхожу я как-то в храм Св. Иосифа на Посельской улице и вижу там молящегося на коленях семинариста Войтылу. Голова упирается в решетку. Перед собой он держит в руках книжку. Что это за книга? Наверное, какой-нибудь учебник по аскетике? Ничего подобного. Это был учебник по истории Церкви. Даже историю Церкви он изучал, стоя на коленях coram Sanctissimo^[3]. Так можно ли удивляться тому, что сегодня он – творец этой истории?»¹⁵

Святой Отец очень ценит молитву, особо им выделяется молитва безмолвная¹⁶, но не меньшее значение он придает молитве совместной. Во время встречи с православными священниками в Стамбуле (историческом Константинополе) он произнес: «Призываю вас к горячей молитве за подлинное содружество наших Церквей. Движение по пути объединения будет зависеть от наших стараний, от наших богословских поисков, от наших возобновляемых инициатив и, особенно, от нашей любви, но одновременно оно будет благодатью Бога. Будем молить Его, чтобы Он ниспослал всем, участвующим в деле сближения, Духа Святого, который озарит их истинной правдой, сделает любовь всеобъемлющей…»¹⁷.

Молитва для Иоанна Павла II – это и путь, и в то же время путеводитель в сверхъестественное бытие. «Мы всегда начинаем молитву, думая, что она идет от нас, между тем как она всегда идет от Бога […]. Полноты молитвы человек достигает не тогда, когда в наибольшей степени выражает себя, а тогда, когда в ней наиболее полным становится присутствие Самого Бога»¹⁸. Так, замечает он, молились и на Востоке, и на Западе, так молились св. Серафим Саровский, св. Франциск, св. Тереза Авильская, св. Иоанн Креста.

Этим отчасти было, наверное, продиктовано обращение Кароля Войтылы к наследию св. Иоанна Креста как Учителя созерцательной молитвы, мистическое учение которого открыло человеку истинную правду и о человеке, и о Боге, и о путях восхождения к подлинным высотам.

Фактически с 1942 г., когда Европа отмечала 400-летие со дня рождения великого испанского мистика, Кароль Войтыла начал систематическое изучение его творчества (для этого он специально освоил испанский язык), и вскоре оно стало темой его научных трудов.

Разум

Идеи и образы великого испанского богослова и поэта пронизывают всё созданное Папой ранее: это и образ Бога Сокрытого, и символика (но без взаимоисключений и противопоставлений!) света и «темной ночи», подразумевающая как ясность, прозрачность, сияние, блеск, свечение, так и темноту, черноту, бездну, а этот ряд выстраивает еще один: зрение, видение, слепота, и одно неотрывно от другого, ибо темнота, чернота, слепота связаны со страданием человека, а в нем всегда присутствует Божественное сострадание: Войтыла почти буквально показывает в пьесе «Брат нашего Бога», как душа блуждает в потемках.

Для Кароля Войтылы встреча со св. Иоанном Креста не могла не стать промыслительной. Она пробудила в нем интерес к научному обоснованию мистического опыта, а этот интерес в свою очередь способствовал расширению «поля» опыта, что в итоге привело к слиянию философии, мистики и поэзии в некое мировоззренческое целое: философию духовной образности.

На первый взгляд, подход Папы к учению св. Иоанна Креста с позиций гуманизма (в рамках богословия) кажется неожиданным. В современной науке сложилась некая традиция смотреть на гуманизм и на религию как на явления разного порядка, параллельные, дополняющие друг друга, но не измеряемые единым критерием, хотя и здесь, и там в центре исследований – человек. Папа исходит из другого утверждения. Не приемля идеологизации религии, он настаивает на том, что все люди – братья, ибо являются детьми Одного Бога, верят ли они в это или нет: «Бог объемлет всех Крестом и Воскресением Своего Сына. Бог объемлет всех жизнью, которая явлена в Них и которая вновь и вновь берет от Них начало»¹⁹.

При всех различиях конфессий в них есть это связующее Начало. Необходимо считаться с тем фактом, что христианская религия сосуществует с другими, вдохновляется проповедями учителей иных верований и может использовать предания, которых нет в Откровении. В связи с этим Папа ссылается на решения II Ватиканского Собора об отношении Церкви к нехристианским религиям и цитирует предисловие к его декларации: «Люди ожидают от различных религий ответа на сокровенные загадки человеческого бытия, которые ныне, как и встарь, глубоко тревожат сердца людей: что такое человек, каковы смысл и цель нашей жизни, что такое добро и что – грех, откуда возникает страдание и зачем оно, где путь к обретению истинного счастья, что такое смерть, суд и воздаяние после смерти, и наконец, что представляет собою последняя и неизреченная тайна, окружающая наше бытие, от которой мы ведем свое происхождение и к которой стремимся?»²⁰

Чтобы ответить на все эти вопросы, открыть для себя всесторонне существующее бытие, человек должен обладать способностью предельно широко смотреть на мир, то есть не только чувствовать Бога, но и воспринимать разумом, что Он есть. Запредельность познавания Бога не отрезает от Него человека, ибо она доступна его интеллекту. Папа особенно настаивает на интеллектуальном потенциале человека. И доказывает научно, что через мистику и в мистике может раскрыться естественное состояние человека, что созерцательностью можно овладеть с помощью веры, полагающейся на разум. Одна из его энциклик (посвященная проблеме соотношения в науке философского и богословского начал) так и называется: «Вера и разум» («Fides et ratio», 1998).

Мистический опыт, в понимании Папы, – тоже источник познавания человека. Отсюда столь заметная роль отводится человеческому уму: ядром ответственности человека за свой поступок, показывает он, является известная в логике функция суждения, иными словами, – умственная (в прямом смысле разумная) функция. «Закон природы человек познает умом, он прост, он сам себя объясняет»²¹. Следовательно, «человек способен постичь Бога собственным разумом: способен иметь некоторые «знания» о Боге»²². Таким образом, показывает он, есть два пути «познания» Бога: «разума» и «веры». И хотя эти пути различаются между собой, они «встречаются» в человеке, друг друга дополняя. «Признавая Бога через веру, человек несомненно признаёт истиной всю совокупность сверхъестественного и спасительного содержания Откровения»²³. Для человеческого разума, говорит далее Святой Отец, Бог остается одновременно и познаваемым, и непостижимым. «В течение своей земной жизни человек общается с Богом Откровения во «мраке веры» […]. В то же время – как утверждает св. Иоанн Креста – именно эта «темная ночь веры» является светом, который безошибочно ведет к Богу»²⁴.

А потому вера постоянно нуждается в обновлении, углублении, неустанных обоснованиях представлений о жизни небесной и земной, постичь которую можно прежде всего умом – с помощью разума. Единение с Богом (как и всё то, что непосредственно служит этому единению), настоятельно подчеркивает Папа, является органичной частью интеллектуальной жизни человека: она не должна быть обособленной, ибо интеллектуализм заложен в самой природе человека.

«Вера не умаляет значения человеческого разума, но побуждает человека задуматься и помогает ему лучше понять всё то, что в наблюдаемой действительности вызывает у него вопросы»²⁵. Наука и знания – для человека это такая же повседневная необходимость, как пища, работа, религия. Не случайно он так любит известное изречение св. Фомы Аквинского: «Интеллект – это в своём роде всё».

Благодать

Папа стремится преодолеть искусственно созданную людьми границу между «знанием» и «верой», между постижением Бога «душой» и постижением Его «разумом», между «рассудочным», мыслительным к Нему отношением и чувственным; наконец, между «гуманизмом» и «религией», как бы соединяя в своих размышлениях – проповеднических и научных – важнейшие сферы знаний в единое русло, открывающее мир благодати, без которой не постичь сверхъестественного бытия.

«Под воздействием благодати веры, предваряющей и поддерживающей, и возникает сверхъестественная межличностная «сопричастность», «общность» (лат. communio), закладывающая живой фундамент веры […]. В этой благодати – словно источник сверхъестественного просветления, которое «открывает глаза разума»; благодать веры особым образом охватывает познавательную сферу человека и на ней сосредоточивается. Свет веры помогает человеку принять отдельные истины Откровения»²⁶.

Если попытаться суммировать сказанное Святым Отцом в его трудах и выступлениях на тему познания (а следовательно, и понимания) с точки зрения мистического опыта и с учетом богословского смысла этого опыта, оно предстанет в виде своего рода трехуровневой структуры: познание человека как субъекта, познание его внутреннего мира (через который познается собственно сверхъестественная жизнь) и познание сверхъестественного Объекта. При этом само познание в своей совокупности несводимо к одной лишь области знаний о Боге (подразумевающей, как правило, лишь признание Его сути и Его существования), предполагается понимание Его существования. Между признанием Бога как таковым и Его пониманием заключена принципиальная разница.

Отсюда – следующий вывод, к которому приходит Кароль Войтыла: человек не может собственным умом познать Бога как Объект. Но и с помощью одной веры он также не может узнать, Кто такой Бог, однако посредством веры он может входить в единение с Богом. Тем самым вера обретает качество действенного общения с Богом, и Бог присутствует в человеческой личности реально.

Мистическое единение с Богом – конкретная реальность.

Лишь принятие всегда возможной связи человека с Богом гарантирует человеку полноценное и полнокровное существование в трех взаимозависимых измерениях: «внутреннем», «внешнем» и «сверхъестественном». Гармонизация этого трёхъярусного бытия во многом зависит от умения человека погружаться в глубины своего «внутреннего мира».

«Я всегда больше испытываю тягу к людям с сокровенным, глубоким внутренним миром», – признание принадлежит двадцатилетнему Каролю²⁷, еще далекому от строго научных поисков, но уже тогда осознававшему важную роль в человеке «его внутреннего пространства». Уход в свой внутренний мир вовсе не означает социальной отъединенности, желания скрыться от современных проблем или убежать от их сложностей. Даже напротив, Папа настаивает на органичном единстве и целостности всех трех миров: на этом сложном пути и открываются врата благодати.

1. Первый польский исторически достоверный король князь Мешко (или Мечислав I; 9227-992), из династии Пястов, сын Земомысла. При нем начало складываться польское государство и произошло объединение польских земель, а в 966 г. Польша приняла христианство (в западной традиции). Мешко женился на чешской княжне Добраве (7-977), дочери чешского князя Болеслава I Грозного (905-967).

2. Кревская уния 1385 г. Польши с Великим княжеством Литовским.

3. Лицом к лицу с Наисвятейшим (лат.).