Перезагрузка времени

Главный редактор Павел Целогородцев

Технический редактор Евгений Куприянов

Иллюстратор Роман Стрельцов

© Отто Шютт, 2022

© Роман Стрельцов, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0055-7309-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I. Послание из будущего

Глава 1. Широ¹

Человек, владеющий временем, не умеет мечтать.

Кроме этой навязчивой мысли, в памяти прокручивалось последнее: еле держась, он волочит босую ногу по оплавленной брусчатке, наступает в сморщенные лужи, заливая плескающийся в них полумесяц кровью, так обильно убегающей из его ран. На безлюдной площади, в окружении бесполезных офисных высоток, никого не позвать на помощь. Прихрамывая, он плетется к зданию японского посольства. Калитка в чугунной ограде распахнута, на втором этаже горит свет. Так и не дойдя до приоткрытой двери, он спотыкается и падает на мокрый газон.

В ворсинках травы он замечает покалеченную газонокосилкой гусеницу, пытающуюся заползти на лист. Он протягивает насекомому обожженный палец, помогая взять высоту. Этой личинке уже не стать бабочкой, но она борется за свою жизнь. Его это восхищает.

Он тоже борется. Не понимая, зачем и ради кого. Случайная мечта, что впорхнула в его жизнь совсем недавно, больше не расправит крыльев. Она разбилась. Все, кого он знал, погибли. Осколки времени больше не склеить – уродливую реальность не изменить. Он убил своего врага, но потерял и смысл существования, и контроль над прошлым. Время, что отныне будет течь необратимо, в его затухающем сознании сжалось в крохотную точку. В этой мерцающей точке, удерживающей внимание и не дающей отключиться, сконцентрировалось так много боли, так много сожалений, что сравнил он ее с космологической сингулярностью в момент Большого взрыва.

Попробовал нащупать сознанием свои пальцы. Удалось пошевелить правой рукой, а левой будто нет. Он потянулся к пульсирующей точке, но врезался во что-то твердое. От тяжелого дыхания точку накрыло влажным туманом. Неровными движениями он протер запотевшую перед собой гладь, ища её окончание, обшарил замкнутое пространство, прошелся по телу. Его переодели во что-то легкое, типа кимоно, запахнутого налево, как это принято у японцев перед утилизацией усопших. От осознания того, что он погребен в ящике, стало нестерпимо душно. Он заставил себя экономить кислород, дыша поверхностно, через раз.

Кое-как он подогнул потерявшую чувствительность ногу и уперся коленом в потолок. Помогая локтем, давил что есть мочи на герметичную крышку, на которой в такт его взволнованному сердцу мигала красная точка. Открыть не удалось.

Он поерзал, борясь с напирающей теснотой. Почувствовал, как его гроб двигается вместе с ним, – значит, он не закопан в землю.

– Э-э-э, – проблеял он саднившим горлом. – Помо… помогите…

Тишина.

Он крикнул громче, но плотная обивка поглощала любой звук.

Воздух редел, сделалось невыносимо жарко. Еще это странное ощущение, будто по телу ползают жуки. Красная точка сигнализировала о бешеном пульсе. Пока сосчитает до десяти, чтобы расслабиться, он уже задохнется. Никак не заставить себя дышать медленнее. Никак. Мысли не подчиняются, собственный рассудок стал врагом.

Захлебываясь от удушья, скребет по скользкому глянцу, как если бы он провалился под лед и, уносимый течением реки, изо всех сил пытается вернуться к полынье. В череде беспорядочных движений нащупал стык между крышей и бортом. Под онемевшими пальцами – уплотнительный шнур. Приближение смерти заставляет действовать напористо, руки почти не дрожат, хотя одну из них он до сих пор не чувствуют. Расцарапав эластичную кромку, удалось вытянуть небольшой отрезок шнура. Приподнявшись, припал губами к щели и со свистом вдохнул.

Вокруг мигающей точки прорисовался прямоугольник, внутри которого загорелись непонятные иероглифы, видимые сквозь прозрачную крышку ящика.

– Выпустите! – сиплым голосом прокричал он в расконопаченное отверстие.

Прислушался. Только пикающий звук, характерный для сообщений о критической ошибке, очевидно, исходивший из его капсулы.

Он сосредоточился на закорючках, пытаясь осмыслить их. Ничего знакомого, кроме каких-то дат и значка шестеренки.

– Settings Menu², – выговорил он в лазейку. Система распознала английский и разложила пасьянс из вкладок. – English³, – выбрал он из предложенного списка.

Теперь он мог прочитать выведенное наружу предупреждение в обратном отображении:

ОШИБКА: ПОТЕРЯ ГЕРМЕТИЧНОСТИ.

ВНИМАНИЕ! ПРОЦЕДУРА СОХРАНЕНИЯ БИОЛОГИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛА ПРИОСТАНОВЛЕНА, ВЫЗВАН ДЕЖУРНЫЙ ПЕРСОНАЛ.

А еще там была личная информация:

ПАЦИЕНТ: Широ.

МЕСТО И ДАТА ИЗВЛЕЧЕНИЯ: Япония, Нью-Нью-Токио; 8 августа 2411 года.

МЕСТО И ДАТА КК: Корейская Корпоративная Республика, Пусан; 31 апреля 2476 года.

Ничего из вышеперечисленного не было правдой. Единственное, что вызывало отклик, это последняя строка. Что означает аббревиатура КК, он не знал, но в тот апрельский день 2476 года, в канун праздника Труда, когда рухнули все надежды и прошлое стало безвозвратным, смертельно раненный своим противником, он плелся по лужам к японскому посольству…

Автоматические двери прожужжали почти беззвучно и очень неожиданно. Свет потолочных ламп пролился слепящим каскадом, послышались ритмичные шаги. Темная фигура склонилась над ним и исчезла так быстро, что он не успел определить, был это робот или человек.

Он отчаянно застучал, привлекая к себе внимание. Почему его не вытаскивают?

Тень руки быстрыми движениями поменяла настройки. В голые пятки ударила бойкая струя с приторным ароматом трав. Почувствовав убаюкивающее движение, он зевнул.

Его куда-то перемещают: над ним поплыли слепящие лампы и вязанки труб под сводами низкого потолка. Скорая поездка закончилась в противоположной части комнаты, заставленной ящиками на стеллажах. Это были саркофаги, бока которых изобиловали отверстиями для подключения шлангов и проводов.

– Отпустите меня, – заплетающимся языком просил он у подмигивающей точки. – Что вы делаете со мн…

Глава 2. Трэй

Небо в трауре. Темное. Плачет.

Трэй бродил под пусанским дождем, не замечая, что его кроссовки из биолатексного материала умерли несколько дней назад, истощившись без подпитки. Запах гниения не смущал его, как и толчея прохожих. Зато они, завидя заношенную одежду, рваную, мятую, отводили брезгливые взгляды. Иной раз кто-то из любопытства косился на его осунувшееся лицо и, не сдерживаясь, бросал что-то типа: «Тунеядец чертов». Однажды у него спросили, каким препаратом он сделал модную стрижку и осветлил волосы. Ответив, Трэй моментально получил осуждение: «Интересно, на какие средства?»

В этом городе жестоких людей ему не было места. Он упустил бешеный пульс столицы. Выбился. Выдохся. Путался под ногами спешащих тружеников, ежесекундно ощущая свою горестную бесполезность для Республики. Иногда, стремясь наверстать упущенный ритм, он бежал, расталкивая мокрые плащи, но заряд жизненной энергии иссякал скорее литий-ионной батареи из эры становления цифровой эпохи, и он вновь шатался тут и там, взвалив на себя беспросветную ношу безысходности. После каждого забега бремя тяжелело, увлекая его все глубже на смердящее дно обреченности.

В брезентовой толпе Трэй вновь заприметил странного субъекта, преследовавшего его от площади Моря Дирака. Царапнув взглядом, незнакомец скрылся в шумном потоке людей, струящихся по авеню Стивена Хокинга. Нет, он еще не спятил, тот тип не отставал которую улицу подряд. Похоже, он выискивал недоброкачественных единиц, отбившихся от упорядоченного роя тружеников.

Тлеющее чувство самосохранения, почти прогоревшее, заставило двигаться быстрее. Он сопротивляется. Зная, что бесполезно, продолжает безудержно раздувать искры жизни, накачивает себя надуманным позитивом, запрещает сознанию распадаться на осколки. Бесполезно. Все бесполезно…

Несколько часов назад, ранним утром ― тихим и малолюдным, когда до рассвета было еще далеко, ― ничто не предвещало охоты за ним. Сотрудники-муравьи уже подтягивались на работу, срезая путь по площади, названной в честь теории английского физика, основоположника квантовой механики. Трэй сидел на скамейке, обмотав вокруг шеи ленточку с эмблемой бывшего работодателя. Напротив возник мужчина. Трэй подумал, что красная лента с броским шрифтом лаборатории «Трансгенез» в тальковом свете фонарей выглядит как рана, но подошедший не спрашивал, все ли в порядке, а продолжал пялиться, укрывшись под деревом от моросящего дождя. Он был похож на типичного представителя японской нации. Как-то во время университетской практики ему довелось общаться с группой японцев, их физиономии разительно отличались своей массивностью от других народов Азии.

– Ну и погодка! ― констатировал мужчина, вытирая лоб промокшим насквозь рукавом делового костюма. От дождя белоснежная ткань приобрела дымчатый оттенок.

– Превосходное утро для прогулок, ― возразил Трэй.

– Да уж! ― поддакнул тот, оглядываясь по сторонам. Редкие прохожие шли по своим делам.

– Да уж, ― повторил Трэй, давая понять, что говорить больше не о чем.

– Кстати, который час?

Почему он не уходит? Почему его не оставят в покое?

– И все-таки, приятель, не подскажешь, который час?

«Иностранец, раз нет аэроэкрана⁴», ― подумал Трэй, хотя акцента он не уловил. Мужчина свободно владел корпоративным корейским седьмой версии. Ею пользуются все, так как восьмерка глючная, а десятка анонсирована совсем недавно, и никто не торопится на нее переходить.

Трэй раздвинул «пистолетиком» указательный и большой пальцы левой руки. Между пальцами вспыхнул полупрозрачный экран.

– Пять утра, ― ответил он и присовокупил ради шутки, ― 24 апреля 2476 года, город Пусан, Корейская Корпоративная Республика.

– По рюмочке соджу за знакомство?

Трэй был не против выпить. В последние дни он приобщился к алкоголю, но пил в одиночестве, без компании навязчивых незнакомцев.

– Замечательного дня! ― бывший генетик подвел черту под разговором. Одолев пронизывающую апатию, он поднялся и пошел прочь.

Трэй дошел до ближайшей улицы, берущей начало у японского посольства. Незнакомец следовал за ним на почтительном расстоянии. Трэй прибавил шаг, попутно разглядывая витрины, будто не замечает слежки. В отражении мелькало лицо приставучего чудака. Он смешался с толпой, выплеснувшейся из стеклянного офиса. Ему удалось оторваться, но вопрос, что хотел тот гуйдзи⁵, не покидал его. Любопытство ― хороший знак. Значит, его еще что-то интересует, он еще способен на чем-то сконцентрироваться, пусть и в таком неприятном деле, как охота за ним.

Дождь стих и Трэй, погруженный в черные мысли, бродил по улицам, пока вновь не почуял пристальное внимание. На оживленном авеню Стивена Хокинга, боясь упустить в спешащем многолюдье свою жертву, гуйдзи уже открыто шел за ним по пятам.

– Что тебе? Проваливай, чертов япошка! ― выругался Трэй и бросился прочь.

Чувство опасности всколыхнуло в нем негодование, распустившееся ярким бутоном сакуры. Так странно и непривычно было ощущать прилив сил, толкающий его в гущу прохожих, которые словно разбухли до неповоротливых великанов, ― так это было неестественно и волнительно, что, цепляясь за короткий миг отпустившей депрессии, он рванул напролом. Он проскальзывал между мокрых туш, завернутых в сырые плащи, распихивал их локтями, наступал на чьи-то ботинки, спотыкался, хватался, словно за поручни, за держащие зонты руки. Он шел в атаку против всех этих людей, против собственного эмоционального коллапса, подталкивавшего к неизбежности.

Как и цветок сакуры, негодование отцвело также скоро, и в тот же миг силы иссякли. Неспособные фиксироваться на чем-то дольше десяти минут, сколько бы он ни будоражил в себе угасающие вспышки радости, гнева, любознательности, мысли развалились на фрагментарные обрывки. Он позабыл, куда и зачем мчится. От кого-то бежит? Кажется, какой-то японец гонится за ним. И пусть! Какая разница.

Единственное, что давалось легко, это воображаемые видения того, как он облачается в свой любимый костюм и, словно на праздник, отправляется в центральную санчасть. В санитарном учреждении, иногда называемом по традиции госпиталем, медсестра с механической заботой предложит проследовать по зеленой линии. Затертая тысячами подошв до гадкого салатового оттенка зеленая линия зовет его в неизведанное… С каждым вздохом эти образы проступают все отчетливее.

У потерявшего работу нет ни единого шанса спастись. Выпавший из корпоративного маховика винтик подлежит списанию. Биология сделает свое губительное дело ― занозистые корни апатии уже пустили метастазы саморазрушения. Его время почти истекло, Трэй был способен как-то это осознать.

Он заставил себя хохотать, чтобы показать преследователю: «Вот он я, счастливый и беззаботный». Он натужно смеялся в проскальзывающие мимо лица, а те шарахались от него; иные, преимущественно мелкие служащие, бранились и сильно толкали. Он держался за живот, давясь смехом и падая в лужи. Поднимался и продолжал смеяться из последних сил, словно наступившая тишина прервала бы его истерзанную жизнь. Выдавливал смех пересохшим горлом. До хрипоты. До слез.

Он как-то очутился в глухом переулке. Облокотился о выступ, всматриваясь в пустоту, по которой проползали тени спешащих пусанцев, шедших бесконечной вереницей, словно оттиски на вертящемся абажуре ночника. Работу слаженного конвейера призрачных тружеников нарушило серо-молочное пятно, завладевшее всем пространством и застывшее в ожидании. Кто это? Ах да, его преследуют. Уже нашли. Загнали. Что ж, убивайте. Так даже лучше, чем бессмысленная борьба с собой.

Преследователь склонился над Трэем, присевшим в жертвенной позе. Мелькнуло что-то тонкое и острое. Его руку схватили, сдавили пальцы и нацелились блестящим жалом.

Трэй пронзительно закричал. Агрессор отступил. Тени прохожих замерли, а одна из них спросила: «У вас все в порядке?»

– Помогаю другу, ― ответил японец. Он потянул Трэя за ворот, поставил на ноги и повлек за собой.

Его привели в ближайшее питейное заведение.

– Налейте моему другу соджу.

«Почему он постоянно называет меня другом?»

– Третьесортного пойла не держим, ― ответил бармен, превосходно имитировавший человеческие повадки и жаргон, подстраиваясь под социальный статус каждого клиента.

Трэй, сделавшись за неполные две недели ценителем редкостной мути, взял инициативу в свои руки. Он повел гуйдзи на соседнюю улочку, где среди общественных столовых затесался малоприметный бар со старомодной отделкой, имитирующей подвал. Некогда модная обстановка устарела еще лет тридцать назад, поэтому неудивительно, что они оказались единственными посетителями.

Не успел робот-официант наполнить стаканы, как Трэй махом влил в себя содержимое. Громко стукнув донышком, он намекнул официанту, чтобы тот повторил. Японец к своему стакану не притронулся.

Алкоголь пробудил воспоминания молодости. После пятничных лекций он с сокурсниками убегал в центр города, чтобы весело провести вечер. Шляясь по улицам, где каждый встречный становился собеседником или объектом злостных студенческих выпадов, судьба сталкивала их и с праздношатающимися богемными экспатами в обществе молоденьких любовников всех полов и ориентаций, и с непризнанными гениями, и со скучными интеллектуалами, и с социопатами-гермафродитами, и с эгоцентричными нигилистами, и с обалдевшими туристами, и с добродушными проходимцами, и с подонками всех мастей и калибров. Среди пестрого изобилия психологических многогранностей встречались особые типы ― прилипалы. Ищущие общения безобидные бродяги стремились навязать свою житейскую мудрость, заставляли выслушивать историю своей счастливой или не очень жизни.

Трэй сообразил, что перед ним сидит представитель именно той «породы». «Что ж, ― решил он, ― раз прилипала жаждет общения, пусть треплется, лишь бы недолго».

– Жаль, что тебя уволили, ― затянул японец.

Сейчас начнется лекция о том, как правильно жить, о чем думать и кого уважать.

– Чем выпивка не цель? ― подневольный собеседник посмотрел на размытого прилипалу сквозь мокрое донышко стакана. Скатывающиеся капли водки коверкали японскую физиономию.

– Почему бы тебе не найти какое-нибудь занятие?

– А что, уже издали закон о запрете роботов-уборщиков? Кому нужен безработный? Официант, неси бутылку!

– Я хотел бы нанять тебя в частном порядке.

– Ты? Извини, приятель, медицинский фетишизм не интересует.

– Ты не так понял, Трэй.

– Разве мы знакомы? ― Трэй точно помнил, что при их первой встрече на площади они не представлялись. Его память еще не настолько повреждена, чтобы не запомнить события этого утра. Или перед ним бывший коллега, воспоминания о котором были удалены перед увольнением?

Японец на долю секунды смутился. Белоснежным платком стер с плоского лба испарину.

– Можешь называть меня Ичинами⁶.

– Что значит «называть»? Это твой псевдоним? ― с подозрением спросил Трэй, наливая из подоспевшей бутылки веселящий соджу.

– Как насчет работы?

– Что за работа?

– Очень благородная.

Трэй не проявил любопытства, не набросился с вопросами. Он потягивал алкоголь и, покручивая бутылку из стороны в сторону, разглядывал этикетку. Этот прилипала ― обычное трепло. Поддерживать болтовню не было никакого желания. Что он вообще здесь забыл?

Ичинами заговорил загадочным тоном:

– Представь, что случилась глобальная катастрофа и человечество на грани гибели. У тебя появляется редкая возможность отправиться в прошлое и все исправить.

– Маловероятно, что безработному алкоголику доверят такое задание.

– Просто представь. Итак, ты перемещаешься, скажем, на пару столетий назад и встречаешь человека, по вине которого случится апокалипсис…

– Прикончу его, ― перебил Трэй.

– А если это порядочный, уважаемый всеми ученый?

– Детский вопрос. Сделаю в лучшем виде, ― икая, протянул бывший генетик. ― Где, говоришь, машина времени?

– Это был мысленный эксперимент.

– Давай за это выпьем! ― Трэй схватился за полупустую бутылку, но собеседник перехватил его руку, сжав запястье до онемения. ― Я что-то не то сказал? ― Пьяное настроение скакнуло в зону обиженности. ― Если я не попаду в прошлое, как же я расправлюсь с твоим дружком?

– Тебе не придется перемещаться во времени. Он живет здесь и сейчас.

– Это ведь гипотетический вопрос?

– Возможно.

– Сам-то боишься замараться?

Гуйдзи разорвал физический контакт, откинувшись на спинку стула.

– Нет. Но тебе будет проще это сделать. Вернее, ничего не делать. Просто дай ему сгореть.

– Сгореть? ― переспросил Трэй. ― На работе, что ли?

– В огне. В пожаре.

– Ты его так ненавидишь?

– Вовсе нет, ― раздосадованным тоном ответил Ичинами. Пригвожденная маска безразличия слетела, мимолетно обнажив то ли горечь, то ли удивление. ― Он будет повинен в гибели человечества и поэтому должен умереть.

«Хочет поквитаться со своим прежним работодателем», ― догадался Трэй, а вслух спросил:

– Как же звать нашего гостя из прошлого или настоящего, или?.. В общем, откуда-то. Я уже запутался.

– Ён Нгуен. С ним будет попроще, чем с его подружкой.

– Еще и подружку убить?

– Ее зовут Юмису.

– Кто она?

– Вы еще познакомитесь, ― буднично произнес Ичинами, будто они обсуждали последнее постановление акционеров Республики, а не планировали убийство.

– А ты умеешь заинтриговать. Не подведу! ― заверил Трэй, смачно рыгнув. ― Их обоих. С кишками, кровью, расчлененкой.

– Мне не достучаться до тебя, ― сдался японец, учуяв сарказм. ― Запомни: не делай ничего ― дай ему погибнуть. И удали свой аэроэкран, иначе долго не протянешь.

Он положил на стол длинную иглу с крючком на конце.

Выпитое просилось наружу. Приступ тошноты отступил после нескольких глубоких вдохов и пристального смотрения на шашечки пола. Когда он поднял мутный взгляд, докучливый мономан исчез. Подошедший официант спросил об оплате.

– Сбежал и не заплатил, ― фыркнул Трэй, ― а ведь он приглашал.

Робот отсканировал сетчатку глаза и снял со счета необходимую сумму.

– Вызови полицию. Тот гуйдзи, с которым я выпивал, планирует двойное убийство.

Прилежный гражданин Республики не мог поступить иначе. Его корпоративно-общественная совесть еще не атрофировалась до такой степени, чтобы игнорировать социально опасных психопатов. Мужчина явно нуждался в профессиональной помощи. Органы власти разберутся.

Иглу он не взял. Выйдя в бодрящую прохладу, задрал голову. Пролетевший по предрассветному небу космический шаттл прочертил сочную линию, послеобраз которой зафиксировался в глазу. Куда бы он ни глянул, везде видел зеленую, манившую в небытие линию. Эта назойливая линия перечеркивала все подряд. Он наводил ее на агитационные лозунги рекламных панно: «Корея ― оплот науки!», «Трудящимся открыты все дороги!», «Корейское ― значит отличное!», «Совет директоров ― наш рулевой!», «Всё для блага Азиатского Союза!», «Работай ночью, активный созидатель!», «Завершил дело ― принимайся за новое смело!», «Труд облагораживает». Получалось забавно.

Странный разговор в баре выветрился так же скоро, как и выпитое соджу. Когда рассвело, новостные ленты на зданиях сообщили о застреленном полицией беглеце. Мужчину приняли за перебежчика с заброшенных земель. По сообщениям новостных обозревателей, база данных генетической информации не позволила идентифицировать преступника. На эти новости, как и на весь мир, Трэю было уже глубоко наплевать.