Дорога от тебя к тебе, или Та самая история

От автора

В жизни каждой девочки наступает момент, когда в отражении зеркала она видит совершенно незнакомую взрослую женщину.

И в этот момент понимаешь, что пришла пора взять ответственность за свою жизнь в собственные руки, перестать готовить вкусный ужин коту или быть идеальной хозяйкой, проводящей вечера в одиночестве. Хочется забыть все детские обиды, которые последние несколько лет с горечью вспоминала на приёме у психолога, и начать писать свою историю по-новому.

Важно не испугаться и взять перо судьбы в руки немедленно, прямо сейчас, не откладывая на вечное завтра свою неидеальную жизнь, иначе рискуешь однажды увидеть в зеркале совершенно незнакомую бабушку.

Пролог

Спустя три года после моего последнего путешествия за границу я с тоской смотрела в окно на январские сугробы и мечтала о том, что всемирная пандемия наконец-то закончится, мой заработок восстановится, и я снова смогу свободно передвигаться по миру, хотя бы по его азиатской части.

Вот уже несколько дней мама мучила меня звонками с просьбой отвезти её ни за какие не за моря, а в наш родной город – Сарапул. При одном только его упоминании моё сердце сжималось от нахлынувших воспоминаний. Именно там 20 лет назад случилась та самая история, для завершения которой не хватало лишь одной последней встречи…

Та самая история

(Оле и Вите, Ане и Люде из 1998 года посвящается)

Май 2014

Мы были в пути около часа, руки по-прежнему крепко сжимали руль, но как только глаза привыкли к темноте, я расслабила плечи и с облегчением вздохнула.

Весна.

Я и моя подруга Гузель возвращались из Кирова в Казань после шестидневного курса по йоге, которому посвятили все майские праздники.

В последний день курса мы вместе с учителями отправились на обед и задержались там до самого вечера. Покинуть город получилось, только когда солнце скрылось за горизонтом, и меня потянуло в сон.

– О! – воскликнула Гузель. – Расскажи!

В самом начале пути подруга предложила рассказывать истории, которые оставили яркие впечатления в нашей жизни, и, вкратце изложив несколько историй о своей любви, она принялась расспрашивать меня.

– Расскажи! – повторила Гузель.

Я хитро улыбнулась в ответ и убавила звук магнитолы.

Эту историю я рассказывала много раз, и она всегда начиналась одинаково.

– Мне было тринадцать лет. Я возвращалась из школы домой с автобусной остановки, как вдруг слева меня обогнала белая «Волга-3110» с государственным номером «м203ке». За рулем сидел молодой человек, его лицо скрывала тень, но лишь на секунду солнечный луч коснулся его глаз…

…и я влюбилась!

Глава 1

Май 1998

Крошка моя, я по тебе скучаю,

Я от тебя письма не получаю,

Ты далеко и даже не скучала,

Но я вернусь, вернусь, чтоб ты узнала,

Что я далеко от тебя.

(из песни «Крошка моя» группы «Руки Вверх!»)

В наших краях такие машины были редкостью, чаще попадались 412-е «москвичи» или мотоциклы «Иж Юпитер-5». Двор, в котором я жила, образовывали два трёхэтажных дома из красного кирпича и один двухэтажный напротив. Внутри располагались детская площадка с каруселями и турником и сараи, к которым примыкала мусорная свалка. Но неотъемлемой частью нашего постсоветского двора были бабушки, которые сидели на лавочках, щёлкая семечки с раннего утра до позднего вечера, и перемывали кости всем, кто проходил мимо.

С внешней стороны двор окружали гаражи и деревянные бараки, в которых жили семьи бывших заключенных, а по периметру каждый дом обвивал палисадник. Посредине небольшого сада, что разбила под окном ещё моя бабушка, росла душистая сирень. Иногда сын тёти Шуры, нашей соседки со второго этажа, спиливал верхние ветки, чтобы солнечный свет проникал к ним в квартиру, но всякие попытки срубить дерево полностью я пресекала, так как очень любила восседать на кухне и распивать чаи в тени старой сирени вместе с троюродной сестрой Аней.

Позади двора, от бараков до улицы Ленина, пролегала длинная дорога, ведущая к остановке. По ту сторону дороги, напротив нашего дома, начинался сектор частных построек, где старые, уже накренившиеся деревянные дома величественно сменялись новыми из красного кирпича, с металлическими заборами ядовито-зелёного цвета.

Это были первые вестники крутых девяностых в нашем маленьком городе. Рабочие заводов и фабрик, учителя и воспитатели начали покидать насиженные места и уходить в другую сферу. Они открывали точки на центральном рынке, успешно занимались торговлей и вскоре меняли свои малогабаритные квартиры на огромные дома.

Белая «Волга» проехала мимо, водитель меня не заметил. Я прибавила шаг, чтобы узнать, куда он направляется, и, прячась за гаражами, проследовала за ним. «Волга» замедлила ход и свернула к частному дому на противоположной стороне улицы. Дом был старым и ветхим.

– И зачем он тебе понадобился? – прошептала я.

Подойдя ближе, я увидела возле калитки трёх взрослых усатых мужчин, которые что-то громко обсуждали и размахивали руками. Из их разговора мне стало ясно, что на днях они купили этот дом, но так как он был совсем старым, его решили снести и построить на том же месте новый.

Лето выдалось жарким. Время тянулось долго, дни были скучными и не отличались друг от друга. Дождей практически не было, как и людей на улицах. Рано утром Аня уезжала с родителями в сад пропалывать грядки. Эдик и Толик, друзья моего старшего брата, помогали родителям по хозяйству. А с маленькими детьми выходили на прогулку только после того, как солнце садилось за горизонт.

Днём от жары в своих квартирах прятались все, кроме бабушек с семечками, которые, невзирая на любую погоду, с рассвета до заката проводили свои скорлупочные собрания, положив на сгнившую лавку прошлогоднюю газету, а вороны, словно вторя им, усаживались на крыши домов и с умным видом сотрясали карканьем воздух.

Я просыпалась рано и все домашние дела заканчивала ещё к обеду. Устроившись в кресле-качалке, несколько раз бралась за книги из списка по домашнему чтению, но не могла осилить и пары чеховских страниц, как начинала дремать.

Мама работала круглые сутки, папу я тоже видела крайне редко, отношения у моих родителей были сложными – всё шло к разводу. У старшего брата начались проблемы со здоровьем, поэтому, когда у мамы появлялось свободное время, она проводила его с ним.

***

Мучаясь от жары, я решила скрыться в тени дома. Дорога, что вела в город, уже давно требовала ремонта: асфальт лежал кусками, повсюду были ямы и колдобины. Оторвав взгляд от щебёнки, я увидела белый автомобиль и того самого незнакомца.

Светлые коротко стриженные волосы ёжиком торчали в разные стороны, но смотрелись опрятно. Зелёные глаза были широко раскрыты и выражали то ли грусть, то ли скуку. Мне показалось, что фары белой «Волги» с закругленными концами с внешних сторон тоже выглядели грустно. На мгновение я сбилась с шага и замерла, но незнакомец быстро отвёл взгляд в сторону, и автомобиль проехал мимо.

Той ночью я не могла уснуть, каждый раз, когда закрывала глаза, видела грустные фары и взгляд незнакомца. Сон пришёл только под утро.

Проснувшись ближе к обеду, я нашла на трюмо записку от мамы. Аккуратным учительским почерком были перечислены дела, которые мне предстояло сделать за день. Я неохотно отправилась на кухню и принялась обдумывать план побега.

Перемыв всю посуду в холодной воде, я подошла к зеркалу и стала пристально себя разглядывать. Из отражения на меня смотрела кареглазая девочка с каштановыми волосами, среднего роста, высокий лоб, светлые дуги бровей, расположенные близко к глазам, пухлые щёки и нос капелькой.

Я поднесла указательный палец к лицу и попробовала приподнять нос снизу: мне всегда казалось, что капелька на нём лишняя, так как она удлиняет нос и делает меня похожей на Бабу Ягу. Именно по этой причине в школьном театре мне поручили играть роль Чернавки, которая принесла Белоснежке отравленное яблоко.

Провозившись с посудой в ледяной воде, разводить стирку я уже не захотела и отправилась на улицу.

С того дня началось моё долгое путешествие по дороге возле дома, у которого однажды припарковалась белая «Волга» с государственным номером «м203ке». С того же дня усилились мои ссоры с мамой, так как я ничего не хотела делать, кроме как ходить по дороге взад-вперёд в надежде вновь встретить грустного незнакомца.

После очередной ссоры из-за немытой посуды мама решила отправить меня в летний лагерь. Когда за мной приехал отец, я вцепилась руками в спинку дивана, но вдвоём с мамой они разжали мне руки и всё-таки усадили в машину. Уезжая, я смотрела в заднее стекло нашего «москвича» до тех пор, пока дом незнакомца не скрылся за поворотом. Слёзы катились по щекам, мне казалось, что, если я уеду и не увижусь с ним ещё хотя бы раз, он навсегда меня забудет.

* * *

– И что? Вы больше никогда не встретились? – Гузель смотрела на меня круглыми карими глазами.

А я лишь улыбнулась в ответ.

* * *

Впереди меня ждал целый месяц в лагере «Салют», в котором я оказалась впервые. И, несмотря на то что все сроки заезда уже давно прошли, папа сумел договориться с руководством лагеря, и меня приняли в четвёртый отряд.

Моего отца в городе знали все. Он работал ведущим на мероприятиях, режиссёром в местном театре, а также преподавал мировую художественную культуру в лингвистической гимназии №20.

К концу первой недели я успела привыкнуть к окружающей обстановке в лагере и сдружиться почти со всеми ребятами в своём отряде, кроме одной девочки – Юли. Она была младше меня, но гораздо крупнее. Юля всё время дразнила меня, щипала и тыкала, и я не смогла это долго терпеть. Как-то во время тихого часа она намочила мою простынь водой, я сильно разозлилась, вскочила с постели, поймала её за руку и укусила со всей силы в правое плечо. На её крик сбежались вожатые и потребовали объяснений. Выслушав внимательно обе стороны, они заставили нас обеих объявить перемирие.

Лагерная жизнь захватила меня, и мысли о незнакомце тревожили всё реже. Днём мы с интересом следили за вожатыми, которые ходили парами, а вожатые ночью караулили старшие отряды, чтобы те ничего не натворили.

Двадцать четвёртого июля, в мой день ангела, родители привезли два пакета сладкого хвороста, и я угостила им всех ребят в своём отряде, в том числе и Юлю, после чего наше перемирие переросло в некое подобие дружбы.

День за днём всё больше моего внимания стал привлекать молодой человек из второго отряда, с которым мы сталкивались на каждом углу. Вовка Язанов – красивый, весёлый и очень артистичный парень. За ним бегали все девчонки нашего лагеря.

Через две недели родители приехали в лагерь снова, чтобы забрать меня домой на выходные. Зная о моей тяге к побегам, папа решил переговорить с вожатыми лично, и, пожав руку каждому, по-отцовски попросил быть ко мне повнимательнее.

По пути к корпусу четвёртого отряда нам навстречу вышел Вовка, и папа окликнул его. Оказалось, что несколько лет назад папа писал сценарии для одной из местных команд Клуба весёлых и находчивых, а Вовка был в её составе. Подходя к нам, молодой человек покраснел, как будто папа знал о нём нечто эдакое, чего не следовало знать остальным. Около пяти минут мой любимый родитель объяснял Вовке, что ему в мою сторону лучше не смотреть, в ином случае он чего-то там лишится. Услышав последнее, я тяжело вздохнула, насупилась и побрела к корпусу собирать вещи для стирки.

Через час мы с родителями подъезжали к дому. Папа заехал с другой стороны двора, откуда нельзя было увидеть дом незнакомца. К тому времени, когда меня отвезли в лагерь, трухлявый дом успели снести, и на его месте развернулась большая стройка. Мне хотелось узнать, как сильно там всё изменилось, пока меня не было, и, хлопнув дверцей «москвича», я бегом направилась к гаражам, с которых, если забраться повыше, можно было разглядеть интересующий меня объект.

Подбежав к высоким липам, в которых скрывались гаражи, я замедлила шаг – надобность взбираться на них отпала. Сердце замерло от увиденного: на месте дома из красного кирпича, который успели построить до моего отъезда в лагерь, стояло только обгоревшее здание с покорёженным забором.

Остаток дня я бегала по двору и допрашивала соседей о том, что же случилось с новыми жильцами. По одной из версий, это были бандитские разборки, и все члены семьи сгорели во время пожара, но правдоподобней всё же была версия о пьяном стороже, который стащил строительный материал и для отвода глаз устроил поджог.

Я ходила по дороге до поздней ночи в надежде увидеть белую «Волгу» с номером «м203ке» и убедиться в том, что все жильцы дома живы-здоровы, но выходные закончились, а я так никого и не встретила.

Всё остальное время в лагере тянулось невероятно медленно. За две недели в меня успели влюбиться сразу два молодых человека: пухлый Сява, который, несмотря на то что был очень ленив, всё равно приглашал меня на каждый медленный танец на вечерних дискотеках, и Женька Шульц – самая загадочная личность в лагере. Но из-за того, что все мысли в моей голове вновь стали заняты загадочным незнакомцем и частично Вовкой Язановым, который, забыв про разговор с моим папой, продолжал строить мне глазки, я дала отпор им обоим. И если толстый Сява нашёл своё утешение в сгущёнке, которую выдавали раз в неделю в качестве сухого пайка, то Шульц решил использовать нестандартные методы мести.

Когда в очередном походе на речку я шла в строю своего отряда, неожиданно сзади ко мне подбежал Шульц и левой рукой выдернул клочок волос у меня из головы, потом раскрыл правую ладонь и сдул на меня какую-то пыль, после чего быстро скрылся между корпусами. Все, кто шёл рядом со мной, застыли в недоумении, а я, на мгновение вглядевшись в их лица, рассмеялась.

В лагере часто расцветает вера в различные приметы и суеверия, а страшилки у костра про сглазы, людоедов или красное пятно, которое влетает в форточку, кажутся очень правдоподобными. В отличие от сверстников, которые ещё несколько дней обходили меня стороной, боясь подцепить насланную проказу, я в подобные вещи не верила, они меня, скорее, веселили.

Вернувшись домой с багажом весёлых историй о лагерной жизни и до конца разочаровавшись в Вовке Язанове, который за последнюю неделю перецеловал всех девчонок старших отрядов и даже некоторых вожатых, я быстро переоделась и выбежала во двор. Задрав голову к небу я радостно прокричала:

– Аня-а-а!

Мы жили на первом этаже в четвёртой квартире, а Аня и её семья – в двенадцатой, на третьем этаже прямо над нами. Когда нам с Аней было по семь-восемь лет, я принесла из дедушкиного гаража старый вьющийся провод, которого нам хватило, чтобы протянуть собственную телефонную линию с третьего этажа на первый. На оба конца провода мы привязали спичечные коробки и наполнили их бусинами разного размера. Когда нам нужно было «позвонить», мы дергали провод, и бусины в коробке гремели. Затем мы громко кричали в открытые форточки, будто разговаривали по телефону, совершенно не думая о конфиденциальности передаваемых данных, чем веселили весь двор.

Ближе к зиме наши переговоры прекратились, родители заклеили окна, а наш телефонный провод бесследно исчез. Но привычка звать Анку с улицы осталась, тем более что голосом природа меня не обделила, да и соседи давно привыкли к моим воплям.

Аня услышала меня не сразу, на втором этаже собака тёти Шуры зашлась лаем, и мне пришлось крикнуть погромче. Занавеска отодвинулась, и сестра, помахав рукой, уже через минуту бежала вниз по лестнице. После долгих объятий она взахлёб рассказала мне все последние новости двора: о том, что внучки тёти Шуры приехали к нам на летние каникулы, но почему-то стали с ней меньше общаться, что у Эдика появился новый симпатичный друг Мишка, который ни на кого из наших девчонок не обращает внимания, а также поведала о том, что все жители погоревшего дома целы и невредимы, и строительство нового дома продолжается.

Услышав последнее, я с большим облегчением выдохнула, и мы опять отправились гулять по моей любимой дороге.

День сменяла ночь, ночь – утро, утро – день. Мы гуляли по дороге, но нужная белая «Волга» то скрывалась от нас за поворотом, и мы не успевали её догнать, то пряталась в гараже, и мне не удавалось встретиться взглядом с незнакомцем.

Когда Аня уставала ходить со мной по дороге, у неё находилась куча причин от меня сбежать. Тогда с собой на прогулку я брала ребят помладше и, увлекая их историями о королях, разбойниках или пиратах, также пролагала наш путь по дороге за домом.

Прошёл год.

* * *

– Как год?! – воскликнула Гузель.

Дорога от Кирова до дома занимала около шести часов, и времени у нас было предостаточно, чтобы рассказывать эту историю во всех подробностях.

Увидев мой многозначительный взгляд, Гузель улыбнулась и устроилась на пассажирском сидении удобнее, подмяв под себя ноги.

* * *

– Прошёл год, – повторила я.

За это время я встретила своего незнакомца лишь пару раз. Его грустный взгляд при встрече со мной становился веселее, он, проезжая мимо, улыбался мне, а я, краснея, первая отводила глаза в сторону.

Мои родители официально оформили развод. Папа пришёл в суд последним и очень удивился, когда увидел документы, в которых уже расписались все члены семьи.

– Вот же моя подпись стоит! – уставился он в недоумении на лист бумаги.

– Это моя, пап! – гордо ответила я, а он немного повеселел.

Развод родителей переживают все. И дети, и родители, и родители родителей, и все остальные родственники, особенно если до этого они были одной большой семьёй. Той самой, когда у бабушки за большим столом собираются все: и дедушка с аккордеоном, и три сына с жёнами, и у каждой пары по сыночку и по лапочке-дочке.

Мне было грустно от того, что папа больше не будет жить с нами, что болезнь брата прогрессировала, и что я совершенно не видела дома ни его, ни маму. Так в 14 лет я стала проживать свою собственную взрослую жизнь, в которой научилась самостоятельно готовить гречневую кашу – что плюс, и курить – что минус.

Ближе к осени, в очередной раз проходя мимо дома незнакомца, я увидела Ваньку, соседского мальчишку, которому едва ли исполнилось восемь лет. При своём невысоком росте он тащил на спине огромный мешок, набитый строительным материалом, который был больше него в два раза. Поздоровавшись со мной, он свернул в зелёные ворота и скрылся во дворе дома моего незнакомца. Вечером этого же дня я поймала Ваньку возле гаражей и стала расспрашивать его о том, что он там делал, и как зовут молодого человека из дома за зелёными воротами.

Ванька долго с прищуром смотрел на меня, потом улыбнулся и протянул:

– Вы что, оба с ума сошли? То он! То ты! Как зовут! Да как зовут! Витя его зовут!

Я на мгновение растерялась. Ванька, воспользовавшись моментом, решил удрать, но я поймала его за воротник и строго спросила:

– Что это значит: то он, то ты?

– Ну… – замялся Ванька, поняв, что сболтнул лишнего, но под моим пристальным взглядом, ощущая твёрдую руку у себя на воротнике, раскололся. – Витя тоже спрашивал, как зовут девчонку в белой куртке, вокруг которой постоянно водится один детский сад.

Я расплылась в улыбке.

Двустороннюю белую куртку из кожзама мне привезла моя тётя из Казани, такие модели в наш город ещё не завозили. Зная это, я с гордостью надевала её по поводу и без, игнорируя просьбы мамы носить её только в школу.

Щёки обдало жаром. Справившись с волнением, я взяла с Ваньки слово, что о нашем разговоре никто не узнает, и отпустила беднягу домой. Витя – теперь я знала имя своего незнакомца.

Зима проходила весело. В новой школе у меня появилась подружка Люда, с которой мы вместе возвращались домой. Спускаясь через Ленинский Парк, мы скатывались на портфелях вниз по горе, огибая огромные ели. Все каникулы мы не вылезали из Пушкинского сада, где мой папа работал Дедом Морозом. С утра до обеда он проводил новогодние ёлки, а его помощники – Снегурочка, Кот, Иван-Дурак и ещё пара сказочных персонажей – набивали наши рюкзаки сладостями.

К вечеру в парке появлялось больше взрослых, дети незаметно исчезали с каруселей, значит, наступало время молодёжных дискотек. На одной из таких дискотек я познакомилась с Созоновым Володей – довольно находчивым молодым человеком ненамного старше меня.

Увидев в моих руках фотоаппарат, он подскочил к нам с Людой и предложил сфотографироваться вместе. Чуть позже подошёл его друг, и мы развернули фотосессию в ледяных скульптурах парка, а в конце вечера молодые люди напросились проводить нас до дома.

Последний девятый автобус уже давно уехал в депо, и мы решили идти пешком. Ветер стих, белый снег мягко падал на землю огромными хлопьями. Через сорок минут, дойдя до остановки имени Ленина, ребята переглянулись, и Люда с новым знакомым пошла по главной дороге, а Володя побрел налево за мной.

Как только мы вышли на ту самую дорогу, по которой я выхаживала последние полтора года в надежде встретить Витю, нас ослепил знакомый свет фар. Недолго думая, я схватила своего спутника за руку и потащила по тропинке за гаражи, чтобы скрыться в глубине дворов. Белая «Волга» проехала мимо, и Витя нас не заметил. Подходя к подъезду, я немного опередила Володю, чтобы быстрее проститься, но он ухватил меня за руку, подтянул к себе и поцеловал.

Несколько секунд я стояла с выпученными глазами – это был мой первый поцелуй. «И о чём только в песнях поют!» – подумала я, глядя на Володю, и покраснела.

Мне не понравилось целоваться, всё лицо было влажным, и казалось, что губы готовы отвалиться от его натиска. «Даже с Аней поделиться нечем…», – подумала я и, быстро попрощавшись со своим спутником, ушла домой.

Ещё пару дней Володя предпринимал попытки увидеться со мной, но я просила маму отвечать ему, что меня нет дома. На третий день мама не согласилась обманывать «бедного» парня и попросила меня саму во всём разобраться.

Опустив глаза, я вышла на улицу. Вова стоял на крыльце, пряча руки в карманах и уткнувшись носом в воротник огромного пуховика. Путаной речью я пыталась объяснить ему, почему не хочу с ним больше общаться, и в конце концов соврала:

– Моя мама запрещает мне с тобой видеться…

Через пару минут после ухода Володи я медленным шагом направилась вдоль любимой дороги…

Наступила весна.

Я училась в санаторной школе-интернате. По большей части учениками этой школы были приезжие из деревень или дети из неблагополучных семей. Когда мои родители переживали затянувшийся развод, мама перевела меня в эту школу, чтобы я могла находиться под присмотром преподавателей с утра до вечера и принимать пищу три раза в день. Днём у нас проходили основные занятия, а после обеда была организована самоподготовка, где мы списывали друг у друга домашку.

Это был наш последний учебный год. Мы выпускались девятиклассниками, но уровня итоговых знаний большинства из нас не хватало, чтобы поступить в десятый класс другой общеобразовательной школы, поэтому многие продолжили обучение в техникумах и ПТУ.

Люда, несмотря на то что была отличницей и имела все шансы продолжить обучение в десятом классе в любой другой школе, подала документы на специальность «Технолог-деревообработчик», и после экзаменов её зачислили на первый курс в механический техникум, который в городе все называли «Механа».

Мои родители, желая, чтобы у меня было «достойное образование», посовещались и решили отправить меня второй раз в девятый класс в лингвистическую гимназию №20, которая находилась через дорогу от моей бывшей школы.

Ещё учась в санаторной школе, мы с Людой часто сбегали с самоподготовки и подглядывали, как за забором важно выхаживают гимназисты. Они никогда не смотрели в нашу сторону, гордясь своим положением – не каждый мог позволить своему ребёнку учиться здесь.

Эта гимназия была единственным в городе образовательным учреждением, после которого у выпускника была возможность продолжить обучение в Москве или за границей.

Там работал мой отец, и последние три года учился старший брат Игорь, но до первого сентября двухтысячного года я сама ни разу не переступала порог гимназии.

Игорь закончил в гимназии одиннадцатый класс и уехал в Казань, где жили наша тётя и бабушка, чтобы поступить в университет. В гимназии он был местной звездой баскетбола, активистом и кавээнщиком, его все знали и любили так же, как и моего отца.

У меня же отношения с одноклассниками не сложились. Уже к середине учебного года я скатилась на твёрдую двойку по десятибалльной системе, и лишь по физике мне ставили «семь», что означало три с плюсом или четыре с минусом по шкале оценок обычной общеобразовательной школы.

В классе часто шептались за моей спиной, обсуждая недорогую учебную форму и полное отсутствие знаний по английскому языку. Авторитет моего отца не мог повлиять на мнение одноклассников, поэтому я всё больше пренебрегала обучением и старалась всё реже появляться в школе.

Когда родители увидели мои оценки в журнале, они снова посовещались и решили больше никого не мучать. На следующий учебный год я была переведена в десятый класс педагогического колледжа, где в первый же месяц обзавелась новыми друзьями, стала прилежной ученицей и надежным помощником для преподавателей. В тот же год я принесла колледжу первое место на городском конкурсе Клуба весёлых и находчивых и меня выбрали капитаном команды. Конечно, я покорила сердца не всех учителей, но сердца большинства принадлежали мне.

Сарапул – уездный городок, который расположен на берегу Камы, а мелкие каналы и речки пронзают его насквозь, от того в марте тут бывает очень ветрено. В один из таких ветреных дней, возвращаясь из колледжа домой, я решила идти не привычной дорогой через Ленинский парк, а по асфальтированной, которая его огибала. Этот путь был немного длиннее, но зато можно было не бояться скатиться кубарем вниз и встретиться лбом с сосной.

Спустившись по улице Пугачева до улицы Степана Разина, я свернула налево, чтобы сократить свой путь, как вдруг мой взгляд упал на вывеску «Аптека. Оптика» на красной кирпичной стене пятиэтажного дома, а прямо под вывеской стояла белая «Волга». Из-за сугроба я не могла разглядеть номер и, крадучись, подошла поближе. Предчувствие не обмануло – «м203ке»! Я замерла, а по телу пробежали мурашки. Спустя несколько секунд я резко развернулась и быстрым шагом направилась домой.

Ещё несколько дней я возвращалась из колледжа той же дорогой и пару раз вновь натыкалась на белую «Волгу». Однажды я увидела, как взрослый мужчина выгружал что-то из багажника автомобиля, затем сел за руль и уехал. Сомнений не было – это был отец Вити, а бизнес по продаже медикаментов принадлежал их семье.

Почти неделю я пребывала в сомнениях, зайти внутрь или нет. В пятницу после уроков я выскочила из колледжа и решительно направилась к пятиэтажному дому с вывеской «Аптека. Оптика».

Немного помедлив, я открыла тяжёлую металлическую дверь…