Веснянка

Предисловие

Жизнь и чувства славян VII века можно описать так:

С Великого весеннего праздника и в те дни, когда похоронят кукушку, поднимается в злаках вещая сила. Тайной бродит она, прячущаяся в лесах. То блеснет в реке русалкой, то цветком. Бродит, ходит в леших, ручьях, деревьях, чтобы вырваться, как освобождение в купальскую ночь.

Тогда оживают все тайные соки земли. Сквозь влажную траву, в темнеющих стеблях блуждают они, трепещут, дышат. Из земли, рек, родников выйдет колдовская сила. И когда цвет зацветет…

…Мой путь, путь волка. Черный лес меня спасет и мне поможет. Мой путь, путь волка.... Он остановился. Обернулся. Посмотрел. Долго смотрел на них. Кровь стекала быстрыми каплями по виску…

Но сначала обратимся к историческим фактам.

«Поэтические воззрения славян на природу», о которых писал замечательный ученый XIX в., собиратель сказок А. Н. Афанасьев, сохранились в обрядовой поэзии, быличках, письменности. Эти сведения отрывочны, в отличие от античной и скандинавской мифологии они не дали яркой литературной традиции. Но в них была своя красота, наполненная поэзией и жестокостью. Древние славяне ощущали себя окруженными таинственной, разнообразной жизнью. Загадочные мифические существа (лешие, полудницы, русалки водяные и полевые, дева тоска-чаровница, оборотни волки и медведи) наполняли природу, и люди чувствовали свою родственную связь с ними. В обрядах, ритуалах, связанных с праздниками, сохранилось светлое «дивование» миром, в письменности же есть сведения и о жертвоприношениях.

Роман «Веснянка» написан на основе весенне-летней обрядовой поэзии восточных славян и изображения весенних праздников в литературе средневековой Франции (у трубадуров) . Время действия можно отнести к VII-VIII вв. н. э., когда славянские поселения были малы и обособлены друг от друга и остального мира так, что в отдельных местах мог существовать особый уклад жизни со своими нравственными ценностями, отличными от общей жестокости раннего средневековья. Это отразилось в «Повести временных лет», где о славянских племенах говорится: «…живущим особе… Имяху бо обычаи свои, и закон отец своих и преданья, кождо свой нрав» и «игрища межю селы».

Поводом к описанию «Ярилиной веси» послужили также бытовавшие в фольклоре многих народов сказки и предания о некоей счастливой стране или острове, где люди добры, живут в мире без войн и обладают изначальной человеческой мудростью. Возможно, о подобном крае упоминается и в древнерусской «Александрии» XII-XIII вв. В повести рассказывается, как Александр Македонский, пройдя всю ойкумену, нашел счастливую страну нагомудрецов, которую, единственную из всех, не пытался завоевывать, и повернул назад. Среди русских старообрядцев существовало предание о стране Беловодье (Белый Остров, Белый Источник), где люди живут по справедливости, обладают высшим знанием и мудростью.

В сюжете повести использован и распространенный в фольклоре устойчивый мотив волка-оборотня (медведя-оборотня): то человека, то зверя. Обряд изгнания из племени со словами «будь ты волком» убедительно реконструирован В. В. Ивановым и В. И. Топоровым

Источники песен, обрядов, их описания, археологические и письменные материалы приведены в примечаниях.

Критики о «Веснянке»:

«Роман-миф о племенах дохристианской Руси, о временах, когда люди верили, что, если не позвать весну, она не придет, когда выраставшие девушки звонко пели, никого не стесняясь, и слушали землю, говорившую им, что делать дальше в жизни. Написано это на удивление нефальшиво – автор занимается древнерусской литературой как филолог, хорошо знает и любит фольклор, описание фольклорных игрищ – самые запоминающиеся страницы в романе».

Анна Кузнецова, журнал «Знамя»

«Роман Веснянка посвящен загадочному миру языческой Руси… Автор романа использовал в своем произведении подлинные песни наших предков, а само действие развертывается на фоне календарных обрядов: встречи жаворонков, русальной недели с завиванием березок, похорон Костромы, кукушки, праздников Ивана Купалы, Ярилы. В романе много воздуха, света. И читается он легко, на одном дыхании».

ТД «Библио-Глобус»

«…Ольга Озерцова – медиевист, и именно это историческое и филологическое образование чувствуется в первую очередь буквально с первой страницы, поскольку автор указывает, на какие именно источники он опирался. А основу этой стилизации, этого исторического произведения, в котором рассказывается о любви девушки Веснянки, о кузнеце Ярилке и русалке, составляют весенние славянские обряды, ну а кроме того – былички, поэтому здесь появляется, например, образ волка-оборотня, и размышления вообще о возможной славянской истории, о преданиях, например, о Беловодье, и т.д.»

Николай Александров, телеканал «Культура», передача «Порядок слов».

Веснянка

Как разгорелось солнце красное

Над лесом, над сырым бором,

Развеселило все горочки,

Все горочки, все долиночки

И с гор и бугров побежали ручьи. От их шума шевельнулись в земле соки, брызнули в деревья. А на вершине Ярилиной горки появился первый цветок.

Со всех сторон собирались люди к холму. Остановились у подножия и замерли, торжественно прислушиваясь. Из земли исходила спокойная сила… Легкий пар поднимался над проталиной. Впереди шел старик, босой, в белой до пят рубахе, медленно ступая по снегу. Дойдя до проталины, он поклонился и встал на колени, дотронулся до обнажившейся кожи земли. Боль тихо поднималась в теле земли… Старик ощутил, как где-то под рукой, в глубине, сквозь тяжелую толщу с трудом пробиваются ростки. Их движенье, шевеленье уже чуется. Но в том месте, где новорожденный цветок, радостный ток и горячее тепло уже прожгли земную шкуру. Он поднялся и воздел руки в священном жесте:

– Земля раскрыла свои недра, братья!

И внизу у холма благоговейно подняли руки в древнем молении.

– Земля разверзлась!

Старик с седой головой наклонился к цветку.

– Спасибо, земля, что ты раскрылась. Выпусти все цветы и травы, будь к нам щедра, о земля. Открой нам твои тайны.

Люди торжественно попросили хором:

– Будь к нам добра, земля, твои мы дети!

Старик продолжал:

– Дай счастья нам, о солнце!

Дай света нам, о небо!

Будь к нам добра, земля!

Твои мы дети!

И вслед за стариком люди поднимались на холм, на проталине каждый становился на колени, дотрагивался до теплой, влажной земной груди, прикасался губами и что-то шептал. Слабый цветок смотрел на них с гордостью. Он первый прорвался к солнцу сквозь тьму и толщу.

А они все поднимались, поднимались на холм и протягивали руки к нему.

– Ведь если ее не позвать, может и не прийти весна.

– Да она уж на дворе, зима-то кончилась. А жаль, хороша была масленица.

Девушка искоса взглянула на высокого парня, шедшего рядом.

– Ты у нас, Ярилка¹, на весь год напраздновался.

– И то верно, Веснянка, погуляли.

– А корову зачем к нам на крышу затащили?² Стоит, бедняжка, мычит.

– Почудить захотелось, на то и праздник, да и парни поговаривать стали, что ты дичишься нас, может, хоть выйдешь побранить, а то тебя и не видно.

– Разве я дичусь? Да я через костер дальше всех вас прыгаю.

– Это все Боз³ из-за болота, он каждый раз, как придет, норовит вокруг тебя начудить.

– Ему-то что до меня?

– Не знаю. Да эка невидаль – корова, бортнику⁴ вот ворота перегородили, на крышу сани закинули. Пока меду не вынес, и выйти не мог. Хорошо погуляли. Уж и не знаешь, когда веселее, колядки ли, масленица?

– Да что ты все одно – зима, масленица. Весна на дворе.

– Вот мне зимы и жаль.

Веснянка испуганно взглянула на него:

– Что ты, Ярилка, говоришь, обидится и не придет весна. Помнишь, как каждую зиму рассказывала бабушка давнюю сказку о непришедшей весне?⁵

– В древние времена на Земле всегда была весна.

– Вот хорошо!

Ярилка пожимал плечами.

– Чего хорошего, когда одно и то же? Теперь-то веселее: осенью – листья разноцветные, зимой -бело, мороз трещит.

– А мне бы хотелось, чтобы весна не кончалась.

Как сойдет снег, – ты с каждым цветком вместе. А зимой все тебе чужое и от тебя прячется.

Задумчиво смотрела тогда на Веснянку бабушка. Малый ребенок, а иногда чудные слова говорит. Кто знает, откуда мудрость девочки. Разное думали на селе про Веснянку, да и как не думать, ведь никто не видел ее мать. Помолчав, бабушка продолжала:

– На людей разгневалось солнце и послало им черную ночь.

– За что?

Давно это было. Не обо всем и старики помнят, не обо всем говорит и преданье. Большой грех совершили люди. До того в ладу они жили. А потом забыли законы солнца и обидели землю. Нет того страшнее. Долго растет дерево, а срубишь его сразу. Просто обидеть живое. И разгневалось на людей солнце, и плохо стало на земле. Начали сохнуть реки, иссушились болота и озера, гневом зажглось небо, где леса дремучие – трава сухая. Но Весна-красна подумала: «Если не я, то кто им поможет?» И пошла к людям. По пути видит – береза, у которой она каждый год листья раскрывает, срублена, зверь бежит, малый, безобидный, а за ним – кровь по траве. Подошла Весна к деревне, но все будто ослепли… И ушла Весна от людей.

– Почему?

– Не поняли люди что-то, не сумели. Любить ведь не просто. И обиделась Весна, и пошла к своему роднику, и опустилась в воду, и ушла в мать-сыру землю. И стало кругом белым-бело, холодно-холодно. Люди оделись в шкуры, как звери. А потом стали они везде искать и беречь тепло и передавать его, чтобы согреть друг друга. Зажгли очаги и открыли двери для странников. И солнце увидело это и сжалилось, растопило снега, вернулась к ним Весна. Но теперь каждый год зима все равно приходит.

С той поры нам и остался закон слушаться солнца и не обижать землю. Ведь вдруг не возвратится Весна.

На другой день дети разгребали на пути ручья, бегущего с холма, снег. Вдруг самый светловолосый из них, задрав голову, взглянул на лохматое небо.

– Что там, Светик?⁶

– Жаворонки. Побегу, скажу Веснянке.

К вершине Ярилиной горки уже спешили люди. Многие несли длинные шесты с привязанными к ним на нитях птицами, испеченными из теста⁷. Ветер раскачивал их, они казались летящими.

Запыхавшись, на холм взбежала Веснянка и, протянув руки к небу, запела⁸:

Благослови, мати,

Ой, дид-ладо, мати,

Весну закликати,

Зиму провожати,

Ой, рано-рано,

Зиму провожати.

Из-за леса послышались далекие голоса:

Нам холодная зима

Надоскучила,

Руки, ноги

Отморозила

Там, за оврагами, за озерами, люди тоже взбирались на холмы, деревья, крыши сараев, переговариваясь:

– Веснянка запела!

– Это ее голос.

– Как звенит, из-за леса слышно.

– Недаром говорят, что ее любит солнце.

– Споем и мы.

Приди, Весна, к нам с радостью,

С великою к нам милостью,

С рожью высокой,

С корнем глубоким,

С травами росистыми.

Услышав их, Веснянка и стоявшие крутом люди подхватили:

Ты, Весна моя, красна,

Ты веселая,

Развеселила ты все горочки…

Она каждый год боялась, что, если не позвать птиц, улетят они обратно в Вырей⁹. И таким звонким был ее голос, что все поверили, будто может она закликать весну.

Уж ты пташечка,

Ты залетная,

Ты слетай

На сине море,

Ты возьми ключи весенние,

Замкни зиму,

Отомкни лето.

В высоком небе откликнулся жаворонок. Когда-то давно он также зазвенел и, схватившись за светлые нити, тянувшиеся от него, она запела. С той поры ей ведомо колдовство песни, и люди прозвали ее Веснянкой.

В оживающем воздухе ей вновь отвечали с дальних холмов. От реки, из-за болота, леса долго разносились, перекликаясь, песни.

Вечером Веснянка, Ярилка и Светик сидели в избе и пытались уловить те тихие звуки, о которых говорил старик.

– Что это шумит? О чем?

– Ветер шелестит.

– Нет, не только.

Веснянка подошла к двери. Кругом еще был снег, но что-то теплое шло от кустов, деревьев, будто туман. В нем уже чудилось глубинное таянье.

– Вот, ручей.

– Или река.

– Самое важное, дети, учитесь жизнь слушать.

Старик, отец Веснянки, вдруг насторожился:

– А это что?

– Это не ветер… Что это? – спросил и Светик, недоуменно глядя в темноту за дверью.

– И я не пойму. – Ярилка нахмурился. – Это шаги… но не человечьи.

– Я сейчас посмотрю.

Веснянка выглянула наружу. Пахло влагой, с реки слышался неясный гул. Вдруг она вскрикнула. Около леса появилось что-то большое, темное, похожее на человека, если б не горящие глаза, метнулось к деревьям и исчезло. Показалось или, быть может… оборотень?

– Отец, – Веснянка испуганно вбежала в избу, – там кто-то приходил. Кто это?

Старик нахмурился. Вспомнил тот слух, что на днях рассказывали охотники, они еще все говорили – не к добру это.

– Ну ходит кто-то, – прервал его тревожные мысли Светик. – Что вы замолчали – пусть появится хоть сам волк, человековолк, волкодлак. Ну и что? Лучше скажите, можно услышать, где рождаются слова? Веснянка, откуда ты их берешь, из горла?

– И я не пойму, – спросил Ярилка, – откуда берутся песни? Где их находит наша Веснянка?

Старик улыбнулся.

– Откуда они, никто не ведает. Отцы говорили, что людей научили песням ветры, реки и шумящие деревья¹⁰. А ты как думаешь, дочка?

– Не знаю, может быть, они рождаются в источниках и у корней трав? – проговорила Веснянка задумчиво. – Когда я смотрю на стебли в воде или на почки, которые распускаются, мне порой чудится, что я вот-вот пойму, откуда берутся песни.

Старик помолчал. Невнятный говор доносился то ли с реки, то ли от ручья.

– Пора, иди, девочка моя, ты совсем выросла. Выйди завтра на заветный холм рано-рано, положи хлеб и жди. Тебе уже пора услышать землю¹¹.

Снег продавливался; изредка она проваливалась, а под ним оказывалась талая вода. Он посерел, затвердел сверху, но чувствовалось, как внутри журчит и, быть может, уже впитывается в потеплевшую землю. Веснянка пошла по берегу реки. Вдруг раздался лопающийся звук, будто кто-то освобожденно вздохнул, подо льдом что-то шевелилось. На глаза ей попались ветки, черные, распухшие, ей захотелось их погладить, и она ощутила, как под шершавой корой болезненно двигаются, набухают соки, рвутся к почкам. У подножия холма она остановилась. Тепло, надышанное живым, обволакивало холм тонким, тихим туманом.

Где же весна? Может быть близко? Говорили, должна она прийти, попробовать твой хлеб. Раскроет в земле тайную глубь, тронет сок в деревьях, позовет из тьмы черной травы. Будет разговаривать, будить землю. И очнется в той ее сила.

Веснянка поднялась на вершину, к проталине. Положила хлеб там, где появились первые ростки… И, ощутив тревожное затишье, поклонилась в пояс.

– Весна-красна, приходи к нам скорее.

Ей показалось, что напряженно, в ожидании вытянутые ветви вздрогнули в ответ, а корни напряглись под землей. Тихо дымилось журчание родника. Ветки тянулись томяще. Тревожно заклубился туман… И когда она почувствовала, что ожидание становится невыносимым, – отступила с холма. Весна-красна любит приходить в мир и к людям незаметно.

Утром она проснулась до восхода солнца и побежала к проталине.

Ветки уже ожили, осветлели, будто кто подул на них зеленеюще-розовым облаком. И от этого все окутала затихшая теплота… В озерце отражаются березы. Красоту подвесеннюю не в силах описать человеческие слова, разве что песня. А у деревьев болели почки, тяжело и тревожно бродили в них соки, и первые злаки шевельнулись в земле. И Веснянка услышала.

Голоса земли были глубокими и тайными…

Она стояла тихо. Солнце поднялось высоко.

Вдруг из леса на холм выскочил заяц, за ним в чаще зашевелилось, и на опушке появился огромный волк. Он оскалил зубы. Девушка смело шагнула к нему. Он тихо, злобно зарычал.

– Ты ведь хороший, серый волк. Ты просто чаще рыщешь ночью и не знаешь солнца… Ты красивый. У тебя такие могучие лапы и смелые глаза, только немного злые.

Зверь изогнулся, прыгнул в ее сторону. Тут из леса раздался свист, чуть-чуть не допрыгнув до девушки, волк повернулся и исчез.

Веснянка дрожала, лишь что-то случайное спасло ее. Ночной зверь из темного леса не знал их языка. Неужели добро и солнце не так всесильны, как ей говорили?

Он теперь бежал в чащу. Ему было душно, страшно. Волк, волк. И застонал, ему захотелось оскалиться…

Веснянка так пристально смотрела на лес, что не заметила, как к ней подошел отец.

– Теперь пора. Созови, дочка, всех, да позвончее. Спляшите так, чтобы земля разбередилась и ей жарко стало. Помогите солнцу, пусть от вашего топота все цветы и травы повылезают¹².

Веснянка побежала с холма вниз, к деревне, и запела о том, что только что услышала у ожившей земли. Девичьи голоса подхватили припев:

Собирайтесь, девушки, собирайтесь, красные.

Теперь нам воля – воля-переволя

Ходить, гулять, скакать, плясать.

Теперь нам воля – воля-переволя

Скакать, плясать, в ладони бить.

Бортник подошел к старику:

– Сейчас все сбегутся из разных сел, из разных мест.

– Первый хоровод, Бортята. Девки верят – коли не попляшешь, снег не сойдет. Чем веселее и гульливее, тем лучше, сам знаешь.

– Да, старики говаривали, кому не нравится ни радость, ни утешение, тот не любим и сам вовсе не любил.

Они пошли к подножию холма, к ним подошла женщина и протянула особые хлебцы¹³.

– Зерно из последнего снопа запечь не забыли?

– Что ты, Добрита.

– Так разносите всем.

– И я пойду, пора и мне, – проговорил бортник.

– Опять за своим медом? – кричала вслед ему голосистая баба, уперев руки в боки. – Говорят, ты его не только в избе, но и в лесу запрятал? Где это? Уж не в дуплах ли? Подумаешь, велика ценность! Какое сокровище! Русалок приворожить хочешь? Да на тебя ни одна лешачиха и не посмотрит.

– Ничего ты не понимаешь! У меня такой мед, что после него даже и тебе целоваться захочется. -И бортник подмигнул, да так, что все лицо его скривилось.

На холме взад-вперед бегали дети, топча и тревожа землю. От того сползал снег, журча ручьями, обнажая мокрую и теплую Ярилину горку.

– Хорошо бы еще меду на праздник.

– А где Бортята, куда пошел Бортята? Хмельная голова кругами вела его к лесу.

– Отойти-ка к лесу, – проваливаясь в талый снег, бортник прислонился к дереву, – тут покойнее. Глупая баба. Мой мед… у меня такой мед, что от одного глотка – ну все сразу видишь, все понимаешь. Воткак выпьешь… Хорошо здесь. Что это со мной?

Бортник сонно схватился за бороду…

Люди внизу копошились, толпились, пели. Леший прищурил глаз и присвистнул:

– Опять. Поспать не дадут.

Он спустился с вершины ели и крикнул в сторону:

– Нечего дурака-то валять. Идем смотреть на праздник.

– А может, снова к бортнику?

– Ты что, не видишь? Ему и без нас уже весело.

– И нечего тебе проказить, – стоя на четвереньках, бортник ухватил кикимору за скользкий хвост, – я и сам так умею.

Она обернула к нему лукавое звериное личико, высунула язык и протянула тонким голоском:

– Ы-ы-ы…

– Вот тебе и «ы». Совсем распоясались. Что я тебе – коняга, что ли? Уснуть нельзя, сразу тебе какая ни есть нечисть то рога приставит, то из бороды косы заплетет. Ну виданное ли дело из бороды косы плести?

Пока он это произносил, бывший в его руках хвост дернулся, да так сильно, что бортник не удержал его, и злодейка шмыгнула в кусты. Бортник погрозил ей вслед рукой.

– Нет, я тебе покажу, я тебе покажу. Ты думаешь, я какой простой мужик? Нет, я – бортник, я почище тебя колдовство знаю. Нет у вас такого права, чтобы из бороды косы плести.

Протерев глаза, бортник тоже подошел к холму и там, глядя на то возникающие, то исчезающие девичьи хороводы, спросил:

– Скажи, Добрита, почему ко мне все какая-то такая нечисть лезет, то кикимора, то лешаки, лохматики? Нет бы что-нибудь покрасивее, кому-то русалки попадаются.

– А ты, Бортята, пьешь много да по лесам много шатаешься.

– И прицепятся так ведь, что не отвяжешься.

– А ты потише, а то еще обидятся. Дружить со всеми надо, это ведь хорошо, что они тебя привечают.

– Уж очень беспокойно. Да и мне вот кажется, что они к меду пристрастились. Кто-то его у меня тайком потягивает. Вот как выпью, они сразу где-то и пошевеливаются.

– Это еще надо подумать, они ли? До твоего меду и без них много охотников.

– Тише, – попросили рядом. С вершины холма донесся звонкий голос Веснянки:

Солнышко-семенушко,

Выгляни, красное,

Из-за гор-горы!

Выгляни, солнышко,

До вешней поры!

Видело ль ты, ведрышко,

Красную весну?

Встретило ли, красное,

Ты свою сестру?

Видело ли солнышко,

Старую Ягу.

– Это еще что? – Бортник хлопал глазами. – Опять леший или кикимора? Наши девки как начнут плясать, землю разбудят, всех их растревожат – на кого только не наткнешься. Смотри, что за чудище! И меду вроде не много выпил. Нечисть страшная, но не кикимора, эту я хорошо знаю, вроде и не домовой…

Из толпы танцующих выбежал кто-то диковинный, в шубе, одетой наизнанку, на боках у него торчала солома, на шее и рукавах бренчали колокольчики¹⁴.

Бабу ли Ягу,

Старую зиму?

Пели девушки, махая руками и прогоняя чудище.

Как она, лютая,

От весны ушла,

От красной бегла,

В мешке стужу несла.

Оно помчалось вниз, волоча за собой к подножию холма большой громыхающий мешок.

Холод на землю трясла,

Сама оступилась,

Под гору покатилась.

Чудище вправду оступилось и покатилось кубарем, за ним из мешка посыпались разбитые горшки, зернотерки, всякий сор. Внизу оно остановилось, шуба развернулась, и из нее выкатился измазанный сажей Светик. Бортник подхватил его на руки.

– Экой ты у нас стал!

Черепки и хлам, выпавшие из мешка, парни собирали в кучу.

– Сожжем это в первом весеннем костре¹⁵!

А девушки тем временем встали в круг около цветка.

– Гляди-ка, как расцветилось!

Теперь стало видно все девицы по-весеннему нарядились. Разноцветный их хоровод казался снизу венком, надетым на холм. Он закрутился, завертелся.

– Красота-то какая!.. Как на подбор!

Чернобровый бортник подмигнул бабе, стоявшей рядом.

– Срамотник, скоро уж в землю, а все туда же, заглядывается.

– А как ты думаешь, отчего у меня мед такой сладкий? То-то и оно, кабы на них не дивовался, давно бы все скисло.

–Словно вьюн водят, словно вьюн!

Но вот девушки остановились на вершине.

– Веснянка, красавица, спой песенку!

Среди пестрой толпы пришедших к Ярилиной горке те, кто впервые попали на этот праздник, увидели, как в круг вышла девушка-подросток с русой косой. Она сначала стояла, опустив голову и держась рукой за горло, как будто силясь преодолеть что-то, а потом подняла просветлевшие глаза и… запела.

Солнышко-ядрышко!

Выгляни, высвети,

Твои дети плачут,

По камушкам скачут.

Танцующие опустили руки. Кто-то задумчиво вышел из хоровода, сел на поваленное дерево, кто-то прикрыл глаза, а один простоватый малый стоял, разинув рот. Где-то высоко-высоко в небе летел жаворонок… И от чистого, светлого голоса лопались первые почки.

Солнышко-ядрышко,

Вылети из-за моря,

Вынеси-ко, солнышко,

Звонкие ключи.

Отомкнуть землицу,

Выпустить травицу,

На травицу росицу.

Выпускай траву зеленую,

Расстилай росу медвяную.

Ой, да выпусти росу,

Девицкую красу,

На раннее лето,

На буйное жито¹⁶.

Песня кончилась, и она тихо вышла из круга. И вдруг откуда-то из лесу в хоровод вбежали, закружили всех какие-то молодцы. Первый, стремительный, высокий, подхватил стоявшую рядом с подружкой певицу, и хоровод понесся, натыкаясь на деревья. Кто-то, не выдержав, со смехом покатился кубарем, все разбежались в разные стороны. Незнакомец почти больно сжимал ей руку. Она, наконец, попыталась шевельнуть зажатыми в его большой ладони пальцами и подняла свой тихий взгляд на него. Но тут же… почему-то опустила глаза. Рука горела. Вокруг них закружились девушки.

Что на нашей улице

Девки танки водили,

Ой, рано-рано, танки водили.

Ой, откуль взялся

Молодец с колищем,

Он тех девочек

Да-й разогнал.

Свою ладушку

Да-й за ручки взял.

А все девочки

Да-й заплакали,

Ой, рано-рано,

Да-й заплакали.

Он быстро взглянул на поющих, выпустил ее руку, выбежал из круга и исчез в лесу. Вслед ему послышался девичий смех.

– Что, певунья наша хороша?

Веснянка стояла, запыхавшись, ничего не понимая.

– А он ладный!

– Высок.

Девичий хоровод сомкнулся вокруг нее.

Как разгорелось солнце красное

Над рощею, над сырым бором.

Как раскрылись цветы,

Цветики весенние.

Ой, расцвело у девки красной сердце,

Ой, лило-лило, расцвело.

Веснянка покраснела.

– Ой, как влетел, словно сокол! А наша певунья замолчала…

– Али ей этот молодец полюбился?

– Что вы, девицы, как ей такой заверти-закружи может понравиться? Нос как бревно, глаз как кочан!

– Оттого-то, знать, невесела.

– Да что вы к Веснянке прицепились! – Ярилка вступился. – Парень как парень, покраше многих, мало ли кому наша Веснянка приглянуться может.

– Однако что ж она задумалась?

Но тут Светик потянул за руку самую языкастую и озорную девушку в хоровод, Ярилка – другую, и все снова закружились.

Сходим мы вдоль по ельничку,

Вдоль по ельничку.

Спросим мы

Рощу по рощице:

«Роща ль моя, рощица,

Вот какова!»

– Экой тут молодец появился, как они расплясались! – снова заговорил со стариком бортник.

– Да, славно пошло, аж земля звенит. Еще бы меду. В твоем напитке мудрость солнца, Бортята.

– Меду наварю много! Ты смотрел вчера ночью на небо? Звезды-то как набухли… того гляди, прольются живым соком в землю, на цветы. Пчелы соберут его. Мед будет чудный¹⁷.

И пусть людям будет весело, как поющему лебедю.

И протянув руку к обнажившейся земле – туда, где кружился хоровод, бортник пропел свое заклятье:

– Когда мы мед возьмем ложкою, да не будет заметно следа. Когда мы мед возьмем ковшом, да не останется следа. Когда мы его возьмем братиной, да не останется следа¹⁸.

И вдруг рассмеялся:

– Вот он где, мед-то, самый сладкий. Смотри,

Добрита! А Малуша-то!

Неповоротливый малый выбрал востроглазую девушку. Она на бегу поцеловала его, но, когда он протянул руку к ней, вырвалась. Он погнался за ней. Она, смеясь, пряталась за Светиком, за Ярилкой, потом побежала вниз к Бортяте и Добрите. Обхватив бортника за плечи, встала за его спиной.

– Загородил бы своей бородищей, Бортята, вишь она у тебя какая! Всех девок запрятать можно.

Наверху хоровод окружил, не отпуская, незадачливого парня, который вертел головой, пытаясь за танцующими высмотреть озорницу.

Кто с нами, кто с нами

Пашенку пахать?

Кто с нами…

– А земля-то гудит, пляски да песни горячат, как солнце, Бортята, от них снег быстрее сойдет.

До позднего вечера кружились хороводы на Ярилиной горке, топча и пробуждая землю.

Веснянка закинула руки за голову.

Большие коричневые стволы сосен высвечивало солнце. Пахло ласково и спокойно хвоей, прилепившимися к ней каплями смолы, прошлогодним сеном. Веснянка зажмурилась.

Если открыть глаза, – небо сине-сине… А ведь на горке она испугалась, но сейчас, когда вспомнила его горячую ладонь, ей чудилось, будто выпила сладкого меду. Кто он? Разные люди приходили на их праздник, но тот, кто так резко схватил ее за руку, не был похож на соседей из ближних сел.

– Боюсь я, Весняночка, растаешь ты у нас, Ярилка присел рядом. Пошли теперь игры, только держись, а еще тот чужой добрый молодец!

– А откуда он?

– Вот уж не знаю, никогда его не видел, хоть я, кажется, со всеми знаком. Как я мог такого не приметить?

– Вот-вот, скоро у вас всех девиц из-под носа умыкнут.

– Ну тебя уж не дадим, ты нам как светлая песня, – он лукаво подмигнул. – А хорош был молодец.

– Все-то ты за другими смотришь. Пора самому завести подружку, травень уж на дворе, скоро росы да цветы пойдут.

– Твоя правда, Веснянка. Всех кругом как заколдовали. Ходота по лесу ходит и вздыхает, как шальной, скоро так надоест лешачихам, что затянут они его в чащу. А все оттого, что его Малуша на празднике сдуру поцеловала.

– Да кто ж знал, что у него от этого ум за разум зайдет?

– Веснянка, – Ярилка вдруг задумался, – я и сам какой-то чудной, право. Хороши наши девицы, и смех у них звонок. А вот у меня будто тревога, к чему-то дальнему тянет… Все кругом такие спокойные, ясные, вот и ты вся насквозь светлая, как солнышко.

– Что ж тут дурного?

– В том-то и дело, что уж очень хорошо. А у меня, может, как у твоего отца. Помнишь, что про твою мать рассказывают? Зовет меня что-то, а куда, зачем – не пойму, хожу по лесу и жду чего-то, все мне дивно: звери воют, в траве цветок блеснет.

Веснянка улыбнулась.

– Вот ты и попроси Ходоту, чтобы тебя с лешачихой познакомил.

– Ну, лешачиха может быть злая, с ней не сладишь, а вот русалочку бы какую-нибудь встретить… Что ты смеешься? Только тебе такое и расскажешь. Другим бы не стал.

– Кому ж еще, сызмальства вместе в лес ходили, а теперь тебя и не дождешься.

– Я сейчас иду охотиться. Хочу шкуру к празднику добыть.

Веснянка нахмурилась.

– Не люблю я, когда ты зверей убиваешь.

Все рассказывают, у нас в лесу страшный зверь появился, то ли леший, то ли оборотень. Волк, волкодлак… да какой-то колдовской. Люди из-за болота говорят, не к добру он в наших краях. Вот если бы его шкуру снять.

– Волка – можно, старики всегда говорили, что он зверь тьмы.

– Вот я и пойду, поищу его.

– За болото далеко не забредай, а то леший начнет водить.

И Веснянка снова запрокинула голову и стала смотреть в светлое небо.

Люди спрашивали, где она научилась петь, – от него. Кто испытает силу неба – оно необозримо, в нем птицы летают. Среди облаков небесные коровы дают людям дождь. Часто, глядючи на него, видела Веснянка неведомые ей села, огромные реки, посреди них острова, прекрасных женщин с распущенными мягкими волосами, сильных воинов, диковинных зверей – они жили в нем далекой и таинственной жизнью. Иногда ей виделся то ли человек, то ли птица, в тревожном порыве раскинувший руки. То возникал корабль, а потом он оказывался не кораблем, а чьим-то странным лицом или прекрасным раскидистым деревом.

Веснянка иногда думала, как скучно было бы жить, если бы всего того не было на небе. Если бы было оно не таким высоким, а низким и простым, как стены в доме. Ей кажется, что и люди были бы тогда глупее, не умели бы петь и любить. Правду говорила бабушка: «Смотри чаще на него в боли и в радости, душа станет чище».

Люди боялись Перуна¹⁹. Веснянка и сама часто вздрагивала от его ударов. И все же, каким красивым было небо, если по нему плыли облака. Когда они обволакивают его, оно становится ближе. А иногда облака словно отдалялись и от лучей солнца так причудливо и маняще светились розовато-золотым светом. Наверное, нам тогда и видится чудная страна закатного солнца²⁰.

– Весняночка, ты где? Щука хвостом лед пробила²¹, да еще как! Слышишь?

Люди сбегались к реке, обступили ее берег. Там -треск, движение. Казалось, что река силится вздохнуть. Тяжело ей вскрываться, трудно. А как вскроется, разольется, по той воде приплывет весна. Река напряглась, будто живой, могучий и сильный человек. До вечера стояли около нее люди.

– Река-матушка! Еще чуть-чуть. Ну, разорви лед! Пусть твои воды всегда быстро текут. Омывают берега, травы. Ты видишь все. Принеси нам добро. На тебе, возьми от нас. – Они бросали крохи хлеба на лед и в уже открывшуюся воду. Льдины, неровно ломаясь, стали наползать друг на друга.