Японский бог

1.

Когда я был маленьким, то очень часто болел. Особенно плохо было зимой: изо дня в день мы ели один пустой рис. Нечем было топить. Не было лекарств, не было денег. И когда горячими красными жерновами на меня наваливалась очередная лихорадка, я лишь лежал под толстым стеганым одеялом и тихо стонал, не в силах пошевелиться. Мать уходила на поденную работу в господский дом, а за мной присматривала соседская старушка, бабушка Кайо.

Той долгой зимой изо дня в день шел снег, а на горные вершины ложились густые облака. Это было так страшно! Я натягивал одеяло по самую макушку, чтобы не видеть этой жуткой белизны без единого следа – мне казалось, что мир за стенами нашего жилища исчез, растворился в бесконечном мареве: кто-то стирает его черты, превращая в чистый лист, и скоро доберется до меня. И тогда я перестану существовать. Совсем…

И когда отчаяние достигало пика, издали вдруг доносился звонкий лай – это бабушка Кайо и ее пес Юки шли мне на помощь! С их появлением исчезнувший мир вновь появлялся и расцветал яркими красками: мокрый собачий нос тыкался мне в щеку, горячий язык торопливо вылизывал лицо, хвост стучал по полу… Бабушка садилась подле меня и горячей шершавой ладонью трогала лоб, поила горьким отваром. Вздыхала: «Ох горюшко…» А потом раскуривала фарфоровую трубочку и принималась рассказывать одну из своих замечательных историй. Она знала их тысячи! О ёкаях, лесных духах, богах и героях давно минувших дней.

И я ощущал их незримое присутствие: дуновением ветра на щеке, размытыми тенями в сумерках, скрипом потолочных балок существа давали знать о себе…

– Кайо-сан! Кто это воет в горах? Мне боязно!

– Это кицунэ, Ичиро-кун… это кицунэ… Лисы-оборотни. Им тоже голодно, вот и плачут.

– А откуда они взялись?

– В незапамятные времена ками Инари-сама спустился с небес на землю верхом на белой лисе и взял людей под защиту. А от той белой лисы повели свой род все кицунэ… и нет счета их проказам и хитростям. Берегись лисьего коварства, Ичиро-кун!

– А волки-оборотни есть?

– А то как же! – степенно кивала Кайо-сан. Юки тем временем уже давно посапывал у ее ног, свернувшись калачиком. – Оками они зовутся. Хранители наших лесов и гор, людям помощники. Случалось им и о пожарах упреждать, и заблудившихся в пургу выводить к селению…

– Выходит, они добрые? – я привстал было с постели, но голова закружилась, потемнело в глазах.

– Добрые, добрые… Лежи уж, болезный…

И я провалился в сон…

2.

Юки был странным псом. Весь белый, как снег – а голова чернее антрацитового угля. И только лукавые бусинки глаз поблескивали, да язык мотался розовой тряпкой, то и дело норовя кого-нибудь облизать. Черная голова, будто пришитая к туловищу другой собаки, однако же сидела крепко, то и дело вертелась из стороны в сторону, вынюхивала, чем бы поживиться, чего бы стянуть. Юки не старел. И если это и не бросалось никому в глаза, то лишь потому, что бабушка Кайо жила совсем уж на отшибе и редко показывалась в деревне. Мы с матерью были единственными, с кем она водила дружбу.

Селяне считали Кайо-сан блаженной, побаивались ее… Я же беззаветно любил и помогал по мере сил – чем мог. Еще семь зим минуло с той снежной поры. Я вытянулся и окреп; бабушка Кайо же напротив – словно врастала в землю. Сухонькая как былинка, сморщенная как печеное яблоко, она еле переставляла ноги, опираясь на трость. И только Юки, как ни в чем ни бывало, носился по горам, звонким лаем распугивал белок.

Вместе с ним мы охотились, собирали дикую хурму и хворост… И не было лучше проводника и друга… Единственное, что могло его напугать – гул низко идущих бомбардировщиков. Это бака-гайдзины летели бомбить японские города. Наша префектура – глушь, нищая провинция, не представлявшая для врага интереса: груженные смертью машины держали курс на юго-восток, но разве объяснишь это псу?! Юки запрокидывал черную морду к небу и выл… так страшно, что мороз продирал по коже, спазмами сжимало глотку. Мне хотелось зажать ладонями уши и бежать прочь, не разбирая дороги – лишь бы не слышать этих звуков…

Если морем мы уйдём,

Пусть поглотит море нас,

Если мы горой уйдём,

Пусть трава покроет нас.

О великий государь,

Мы умрём у ног твоих,

Не оглянемся назад.

«Уми Юкаба» по радио – траурный вестник: еще одно поражение понес императорский флот*.

– У молодых и пылких Ёкарэна

Семь пуговиц на форме

С цветками сакуры и якорями! – все чаще доносилось из идзакая** нестройное пение. Молодежь драла луженые глотки. Еще один год мобилизовали – завтра им отправляться на фронт…

– …Летят они к озеру Касумигаура

И вздымается огромное облако надежды! – по улицам маршировали ватаги босоногих мальчишек с самодельными знаменами и палками-ружьями наперевес. А у меня во рту стояла полынная горечь и мучительно ныло в груди, будто под ребра напихали горячих углей.