Душа января

© Ольга Неподоба, 2020

ISBN 978-5-4498-1564-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДИСЛОВИЕ

В повести «Успеть до темноты» и в каждом из рассказов присутствуют животные. Но это книга не о животных, в прямом смысле. Это книга о том, как они помогают человеку осознать важные события в его жизни, быть добрее к окружающим, принимать правильные решения в человеческих взаимоотношениях. Со слов Ольги, всё, о чём написано – реальные события, действительно имевшие место в жизни и довольно известные в кругу её друзей. Полагая, что пришло время рассказать о них своим читателям, она и решила издать свою новую книгу.

Повесть посвящена теме любви и нравственного возрождения героя. Пройдя через осознание своих ошибок, он сохраняет любовь и семью и признаётся, что если рядом любящие сердца, то они не допустят страшной болезни – хронической потери чувств. Личные переживания героя иногда приводят к размышлениям о причинах появления в современном обществе равнодушия, а порой и жестокости по отношению к социально незащищенным людям.

В рассказе «Душа января» раскрываются проблемы сострадания: «Зачем нужна в этом мире душа, которая не способна сострадать? Нельзя позволять себе отворачиваться от чужой беды, какой бы малой она не казалась. Один раз ты махнешь рукой на растение, например, другой раз – на собаку, а потом – и на человека. Жестокость и бессердечие проникают в нас маленькими шагами».

В рассказе «Собака с именем вершины» говорится о том, как по прихоти девушки погибла собака, которую поместили в неестественные городские условия. «Эти кавказские овчарки, что по улицам на поводочках с хозяевами прогуливаются, они из поколения в поколение в городах жили, они уже генетически адаптировались и характер у них помягче! Хотя все равно серьёзные псы… Никто в своём рассудке не тащит себе в квартиру кавказскую овчарку прямо с гор, с пастбища… Ей скот надо охранять, по горам бегать, а не на диване валяться…».

В рассказе «Мистер Сыр» горный спасатель спешит забрать домой прирученную им за лето обыкновенную мышь, жаль только, что не успел…

В рассказе «Отражаясь в небесах» тоже говорится о гуманном отношении человека к животным, а еще описывается удивительное явление, называемое «призрак Броккена», когда человек, стоящий на холме или горе, за спиной которого восходит или заходит солнце, обнаруживает, что его тень, упавшая на облака, становится неправдоподобно огромной. Это происходит из-за того, что мельчайшие капли тумана особым образом преломляют и отражают солнечный свет: «И в этот момент как будто бы сам Эльбрус решил вознаградить Руслана за мужество, за долгие труды, за самозабвенное служение своей мечте и за единственно правильное человеческое решение… Руслан поднял голову и с потрясением увидел, что прямо по облакам шагают они с конем, окруженные призрачным радужным сиянием. Преломление света в мельчайших капельках тумана крайне редко и только в горных районах создает подобное завораживающее явление. Так и шли они вниз, спиной к мечте, лицом к жизни, отражаясь в небесах… Таким вот чудесным образом проводил седой великан Эльбрус отважного и преданного мечте ЧЕЛОВЕКА».

Подлинной любовью к окружающим и верному сенбернару Тому проникнуты страницы рассказа «На мгновение закрытые глаза», в нем доброжелательно и с юмором описаны картинки из тяжелых 90-х годов прошлого века.

В «Сказке о студенте Ванечке, его коте и очередной победе добра над злом» автор высказывает свою гражданскую позицию о том, что сегодня назрела проблема восстановления нравственных ценностей, очищения общества от невежества и бескультурья. Хотя, конечно, не только в этой сказке – об этом в каждом из других произведений автора.

Л. Григорьева, издатель.

УСПЕТЬ ДО ТЕМНОТЫ

маленькая повесть

«Что бы ни случилось ЗАВТРА, у нас всегда остается СЕГОДНЯ для того, чтобы попытаться это изменить…»

Д. Е. Солодкий

Якорь

«А, может, первой сединой так полоснуло по глазам,

что я гляжу за горизонт и ничего не вижу там…»

Я всю жизнь был уверен, что мысли о самоубийстве – просто пустые думы, когда ты прекрасно знаешь, что ничего такого не сотворишь, но они назойливо всплывают в ошалевшем сознании – свойственны исключительно истеричным подросткам и повышенно чувствительным дамочкам.

Я всю жизнь полагал, что подобные саморазрушительные идеи возникают бурно и пафосно, на фоне каких-то невыносимых душевных терзаний, при высоком накале кипящих внутренних противоречий и так далее… Но… они вдруг зародились у меня, абсолютно на ровном месте, а я далеко не был ни подростком, ни дамочкой. Причем завелись эти помыслы как мелкие уродливые насекомые и тихенько, кисленько, вяло привнесли ощущение унылого отвращения к самому себе. Отчего было еще более гадко.

Ничего у меня, вроде бы, не происходило такого из ряда вон выходящего. Обычная жизнь обычного человека.

Со второй женой мы жили уже пять лет. Знал я ее давно, встречались в общей компании, а потом как-то так… сложилось, и я вновь оказался женатым человеком. Жили мы хорошо, ссорились нечасто, она была именно из тех женщин, про которых говорят – «то, что надо». Хороша собой, отличная хозяйка, не ветрена, умна, образованна, уравновешенна, наверняка в будущем отличная мать и все остальное, что подразумевают, когда говорят о тех женщинах, которых ставят другим в пример. Короче говоря, достался мне натуральный бриллиант, воплощенная мечта, так сказать, практически… Мда…

Мой первый опыт семейной жизни был переполнен сценами и скандалами, жуткими душераздирающими драмами по малейшему поводу и без, причем эта бешеная энергия исходила от нас обоих, как будто мы были рождены специально для того, чтобы однажды встретиться и изничтожить, спалить друг друга дотла.

Мы изводили друг друга ревностью и придирками, мы не прощали друг другу ни малейшей, даже воображаемой, провинности, мы были готовы зубами разорвать путы, которые нас связывали, но… При этом прекрасно понимали – на самом деле то, что связывало нас, было сильнее здравого смысла, сильнее чувства самосохранения, сильнее чужих мнений и собственных взглядов на жизнь.

Это не могло хорошо закончиться, оно и не закончилось хорошо. Развелись, расстались, разошлись… Нет, ни одно из этих слов не отражает смысла того, что произошло с нами. Мы с мясом и кровью оторвались друг от друга, израненные до полусмерти, а потом удивленно оглядывали пустыню, которая досталась каждому из нас. Что-то доказывали, каждый не хотел оказаться слабее, каждый хотел ударить побольнее, и все это понесло нас в ад, и никто из нас не сумел вовремя остановиться…

Так случается. К сожалению.

Потом было одиночество, приукрашенное внешним комфортом и глубоким внутренним безразличием. Как будто моя душа холодно и отстраненно наблюдала за бесцельным течением жизни ее пустой оболочки. Приходил новый день, и я старательно пытался прожить его, добить побыстрее, заполнить какими-то ненужными сущностями, что-то делать, как-то быть, но одновременно понимал, что все это потеряло всякий смысл. Когда мы были вместе, у нас была вечность. А теперь она… кончилась.

Поэтому… Первое время с новой женой я ощущал счастливую благость спокойствия. Боже мой, она была надежна как королевская гвардия, спокойна и мудра как индейский вождь. Она многое прощала, она сводила на юмор мои попытки агрессии, она была близка к совершенству, честное слово. Я ощущал, какое это наслаждение, когда ты точно знаешь, что будет через минуту, через час, через год, а не живешь на пороховой бочке, готовой взорваться от любой мелочи типа «ты невнимательно смотришь кино, которое я хотела тебе показать, поэтому ты ни во что не ставишь мой богатый внутренний мир…». А далее скандал на полночи, слезы, обиды… примирения.

Мы хорошо жили с новой женой.

Но однажды я начал чувствовать, что состояние, «когда ты точно знаешь, что будет через минуту, через час, через год» – начало меня откровенно пугать. Наши дни походили один на один. Со временем мы практически перестали разговаривать о чем-то, кроме бытовых мелочей, потом… мы начали ссориться. Причем, я отчетливо понимал, что нарочно провоцирую ее на ссоры, нарочно все делаю назло, потому как только когда мы ругались, в наших отношениях появлялась хоть какая-то жизнь! Хоть какой-то живой нерв, хоть что-то… Не скучное. Похожее на настоящее.

Мы ругались, но как-то мудро и уравновешенно, мы оба вовремя останавливались, чтоб не зайти за черту, мы все-таки старались друг друга не обижать всерьез. Поэтому наши ссоры протекали куда более безопасно, но и примирения не были… такими сладкими.

С каждым унылым днем, с каждым пресным и эмоционально скудным конфликтом становилось все более и более ясно – я никуда не уйду от нее. И это не вызывало никаких сомнений. За время после развода, да и за эти пять лет новой семейной жизни, я полноценно усвоил – для меня одиночество страшнее всего, я боюсь одиночества. А искать кого-то еще я не стану, потому как прекрасно знаю, что даже если я поменяю хоть десять жен, никто и ничто не заменит той бешеной энергии ушедших дней, когда рядом была та, с которой мы так яростно делили пополам мир и вселенную… С которой рвали друг друга на куски… С которой мы были так счастливы!

Или просто молоды… Или просто молоды…

Так подошло время осознания какой-то неминуемой обреченности, и у меня стали появляться мысли о самоубийстве. Я еще раз хочу повторить – я действительно ничего не собирался с собой проделывать… эдакого. Мои мысли были словно тихие и уродливые мечты незадачливого школьника о том, как будут рыдать над его могилкой учителка-обидчица и отличница-задавака. Эти убогие думы не захватывали меня, не были навязчивы, они просто приходили иногда, как приходит попрошайка к закрытой двери, и робко стучались в мой разум, даже не ожидая ответа.

Уйти, исчезнуть, раствориться… Исчезнуть, чтоб не было ни больно, ни одиноко, чтоб лучше не было никак, чем ТАК ХОРОШО, как мы жили.

Теперь ближе к сути моего повествования…

Уже третий год у нас жила кошка. Простая беспородная кошка, правда, необыкновенной пуховой красы, обладательница поразительно огромных глаз и многогранно стервозного характера.

Кошки мне всегда нравились больше, чем собаки – собаки преданны человеку по определению, они будут обожать хозяина только за факт его существования. Мне всегда это казалось скучным – преданность как данность. Впрочем, как и в человеческих отношениях. Кошки мне были как-то ближе по духу, с ними не просто, они сложнее и интереснее, их чувства еще надо заработать! Кошка не будет любить только потому, что кто-то рядом и кормит ее. Должно произойти что-то необыкновенное, какая-то особая магия, чтобы однажды этот своенравный комок шерсти с хвостом стал нуждаться в тебе, но не как в источнике корма и тепла, а как в необходимом элементе своего существования. А когда это происходит, то и сама «пушистая душа» становится немножко иной – не «просто животным», которому от людей нужна еда, тепло, кров, да чтоб погладили иногда для разнообразия, а созданием более осмысленным. Я не знаю, как это назвать, «очеловеченным» существом, что-ли, которому нужно нечто большее, что находится уже за гранью «животной сути». У них, «измененных», есть свой, особый характер, им важнее всего общение и внимание, присутствие рядом со своим… кем? Какое слово тут можно применить? Хозяином? Да как-то не отражает это слово смысла той жизненно важной привязанности, которую испытывают некоторые животные к некоторым людям. Поэтому, наверное, правильно будет сказать так: «Им важно присутствие рядом своего ЧЕЛОВЕКА». Единственного человека, в котором так нуждаются, без которого отчаянно скучают. И никакие миска и подстилка никогда не заменят им того, кого они любят.

На самом деле, такие животные глубоко несчастные создания. Они оторвались от своей природной сущности. И если простому, обычному домашнему любимцу в случае чего можно найти других хозяев и пристроить в добрые руки, то такие несчастные, как моя кошка – погибнут от тоски. Их не спасут никакие «добрые руки» – кроме единственных в мире рук «своего человека».

И вот к чему было это долгое предисловие. Когда однажды вечером я мужественно выдерживал очередной натиск унылых самоуничтожительных мыслей, мой взгляд случайно упал на дремавшую рядом кошку, и я вдруг четко и ясно понял одну простейшую, но спасительную мысль… А если я сдохну, как она будет без меня? Моя женушка, конечно, не выкинет ее на улицу, она даст ей поесть и так далее, но кошке нужен я, нужна моя любовь и мое присутствие. Она нуждается во мне. Я понял, что на свете есть существо, которому я действительно нужен. И никаких самоубийств, даже мыслей об этом у меня больше не будет. По крайней мере… пока жива моя кошка.

Глупо? Нет.

Кошка, маленькая серая пушистая кошка, оказалась для меня якорем, который навечно пригвоздил меня к здравой почве. Не в кошке дело… А дело в том, что я осознал: по-настоящему мы любим только тогда, когда понимаем, что не можем бросить, не можем уйти, даже если собираемся в могилу. Я окончательно пришел к выводу, что не люблю свою жену, потому что у меня не было даже мыслей о ней, когда я думал о самоубийстве. Я как-то ни на миг не сомневался, что ничего с ней не случится, немного погорюет и устроится в жизни. И самое страшное – мне было абсолютно все равно, что будет с ней, если меня не станет. Я понял, что она значит для меня меньше, чем… кошка!

И мне стало плохо… Мне стало так стыдно и так жутко, что у меня заболела голова, словно в нее всадили лом. С размаху. Господи, ведь эта женщина ничего не сделала мне плохого, она хорошая, она отличная! Зачем я так жестоко и эгоистично связал с ней свою жизнь, хотя ведь прекрасно знал, что… прошлое не отпустило меня и я продолжаю любить ту, которую отрывал с кровью… Какое я имел право пользоваться живым человеком как примочкой для своих душевных ран?! Я полагал, что попробую быть счастливым, а вдруг получится… Какое я имел право ставить над ней свои провальные душевные эксперименты?!

Горло сдавил спазм, я что-то пробормотал, прокашлялся и сказал, что хочу сходить купить пива…

Я вышел на улицу, глотал холодный ветер, стискивая зубы, и если бы я мог, я бы плакал, плакал и плакал… Я бы разбил себе голову о стену… Но я не мог. Ведь у меня же была она… моя кошка!

Безусловность

Только совсем недавно я сделал для себя важное открытие – я понял, с изумлением осознал, что на самом деле самый настоящий и разрушительный вред моей душе, моей личности нанесли вовсе не те люди, которые по всяким причинам не любили меня и совершали разнообразные вредоносные поступки по отношению ко мне.

Нет, это вовсе не моя бывшая начальница, зловещая ТРИДЦАТИЛЕТНЯЯ БАБА, именно БАБА, а не молодая женщина, и такой вполне не старый возраст только усугублял ее убогий психический портрет. Да, она выжила меня с необременительной и денежной работы, чуть не подвела под суд, доставив мне около четырех месяцев полуголодного существования и унижений, но… В результате я получил незаменимый жизненный опыт, я окреп, я занялся совершенно другим делом, в котором нашел себя. И, по прошествии времени, я бесконечно благодарен ей за то, что она вытолкнула меня с тепленького насиженного места и заставила искать новое, чего бы я самостоятельно не сделал, видимо, никогда.

Нет, не причинили мне зла и другие подобного рода люди, в результате злонамеренных козней которых я так или иначе становился умнее, сильнее, а моя жизнь оживала оглушительным разнообразием и новыми яркими красками.

А НАСТОЯЩЕЕ, реальное зло, которое подточило мою душевную основу, сделано было совсем иначе… И понимание этого пришло буквально сегодня, когда я ждал гостей – семейную пару, с которой меня связывали давние приятельские отношения. Жена пребывала в командировке, я спокойно наводил порядок в комнате и внезапно почувствовал, до какой крайней степени мне неприятна сама мысль о гостях в моем доме!!!

«Вот те на, – подумал я и даже прекратил на мгновение уныло протирать стаканы, – что же это такое, они прекрасные люди, мы давно не виделись, я чудесно к ним отношусь, но мне очень не хочется встречать их ИМЕННО В МОЕМ ДОМЕ». Я сел покурить и подумать – я всегда стараюсь фиксировать и разбирать подобные мысленные озарения. И вот, выкуривая сигарету, я понял всё о «душевном вреде».

Истинный вред, собственно, в тот момент и не замеченный, мне нанесла одна молодая родственница. В конце четвертого десятка лет моей наивной в этом смысле жизни она открыла невиданную мне доселе тайну. Оказывается, существуют в этом мире люди, которые, поприсутствовав в гостях, поболтав милейшим образом, выпив кофейку, потом отправляются к себе домой, к родителям, подругам, знакомым и в подробностях рассказывают там о том, какие такие беспорядки поразили их деликатную психику в твоей квартире. Насколько ухожена твоя плита на кухне, достаточно ли свежо посудное полотенце, блещут ли стаканы девственной чистотой, давно ли выметался мусор под письменным столом. И какая, оказывается, неряшливая хрюшка всё это время прячется под личиной моей образцово-показательной жены!

Клянусь! Дожив почти до сорока лет, я даже не представлял, что такого рода люди существуют в реальности – и при этом они внешне милы, обаятельны, образованны, по собственному мнению интеллигентны и считают себя великолепно воспитанными…

Тогда я быстро забыл неприятный инцидент, но в моей душе произошли необратимые, разрушительные изменения… Я как-то автоматически, безотчетно стал реже звать к себе друзей, стараясь встречаться исключительно в кафе или на их территории. И вот сейчас, ожидая в гости этих хороших и интересных мне людей, я подсознательно шарю глазами по своей комнате, испытываю страх и напряжение от мысли, что после их посещения половина наших общих знакомых будет подробно осведомлена о том, сколько пыли у нас на полках, насколько чист кафель в ванной и как давно мылись стекла в стареньких рамах на окне…

Мои друзья, которые вот-вот должны были появиться на пороге, никогда бы не поступили таким непотребным образом. Но вред, нанесенный мне ранее, все равно проявился! Я априорно ожидал от нормальных, приличных людей поведения, не совместимого ни со здравым смыслом, ни с элементарной этикой. Черным вороньим гнездом в моей душе обосновалась гнилая мелочная подозрительность. Моя личность единомоментно потеряла какие-то очень ценные качества благодаря той молоденькой обаятельной родственнице, поселившей во мне зерна недоверия к людям.

И вся картина, открывшаяся моему взгляду в себя, вызвала горькую, кривую усмешку… Враги – это не те, кто чинят нам препятствия и строят козни, враги – это те, кто, даже считая себя другом и даже по великой любви, делают нас в результате немножечко хуже… злее… подозрительнее… циничнее… холоднее душой…

Моя жена… Моя вторая жена много чего сделала для того, чтобы росли и множились опасные червоточины в моем сознании. Она научила меня врать и жить с удовольствием в этом постоянном вранье. Она не хотела ничего плохого, но с ней нельзя было быть самим собой, таким, каков я есть – она назойливо воспитывала и «исправляла» меня. Когда эта ничем не прикрытая дрессура мне окончательно опостылела, я начал притворяться в угоду ей другим человеком, изображал «исправление», но перестал быть с ней откровенным. А со временем эта маска прилипла, и я стал даже забывать, кто я есть, считая себя на самом деле рассудительным и положительным человеком средних лет, не имеющим особых интересов, кроме работы и домашних дел, не рвущимся к каким-либо высотам и получающим удовольствие от существующего состояния обманчивого покоя.

Мои острые углы притупились, «зубы» сточились, я сам перестал ждать от себя тех внезапных скандальных выходок, от которых ранее лихорадило и мою жизнь, и жизнь всех окружающих. Да, я, бесспорно, стал куда более удобным для совместного бытия, но одновременно скучным, придирчивым, мелочным и довольно склочным типом, неприятным даже самому себе. Жить не своей жизнью, притворяться, изображать из себя кого-то, кем ты не являешься, даже ради сохранения отношений – это никогда не проходит бесследно, это опасная болезнь. Она ломает и разрушает личность. Расщепляет живую цельную душу на мелкие кусочки, которые со временем высыхают и начинают неуклонно, один за другим, рассыпаться в прах…

И это еще не все.

Моя вторая жена дала мне впечатляющие уроки, которые я в своем витиеватом стиле назвал «способность первоочередного предположения негативных сценариев в любой жизненной ситуации». Попробую объяснить. Например, идет разговор по телефону в несколько конфликтных тонах и вдруг резко обрывается на весьма накаленной ноте. Противоположная сторона не перезванивает. Ранее, по природному свойству своей душевной организации, я бы предположил, что у собеседника просто закончились деньги на телефоне. И нужно перезвонить, чтобы как минимум выяснить – не попал ли человек под трамвай в разгар нашего спора? Длительное общение с моей супругой кардинально поменяло направление моих мыслей. Теперь я предполагаю, что если разговор оборвался, то, видимо, каким-то непонятным образом мне удалось глубоко и унизительно оскорбить собеседника, за этим обязательно последуют неприятные объяснения, а, может, даже скандал.

И вот так, потихоньку и незаметно для самого себя, я начал усматривать самые нелицеприятные мотивы во вполне благовидных человеческих поступках. Что бы не происходило вокруг, я видел только завуалированные корыстные расчеты и глубоко закопанный эгоизм.

Товарищ трогательно заботится о своей неблизкой пожилой родственнице… «Конечно! (циничная ухмылка с моей стороны) – если бы я подумал, что о наследстве печется, был бы пошлым обывателем, но прекрасно понимаю, что дело не в этом – душевная „забота“ о бабульке придает его бездарной жизни хоть какую-то осмысленность! Так бы жил, как насекомое, а ТУТ ПОСТОЯННО СОВЕРШАЕТ ДОБРЫЕ ПОСТУПКИ! Ну, круто же, круто, есть повод собой гордиться…».

Жена понесла свои ненужные шмотки каким-то нуждающимся. «Конечно! (сочувственная ухмылка ей вслед) – выкинуть жаль то барахло, что на распродажах нахапала, не надевала даже ни разу… А тут еще и вроде на доброе дело пошло!». Так и представляю, как она пафосно говорит себе: «Ну да, я набрала ненужных вещей, но вот в результате они помогут какому-нибудь человеку!». Есть повод собой гордиться…

Знакомая после семи лет брака развелась с мужем, бездельником и пьяницей, вышла замуж за умницу, трезвенника, трудягу… Не прожила с ним и года. Почему? Всепонимающая ухмылка: «Потому что на фоне пьяницы и бездельника так легко чувствовать себя сущим ангелом и ощущать свое безмерное превосходство. И как приятно морально растаптывать живущего рядом человека, который еще и совершенно согласен, что его следует заслуженно смешивать с дерьмом… А с „нормальным“ так не получится, голубушка… С нормальным – одного только того, что ты сама не пьешь, не куришь, не гуляешь и ходишь на работу, – НЕДОСТАТОЧНО, чтобы постоянно ощущать свое нравственное и прочее превосходство. Отсутствие явных недостатков, дорогуша, это еще далеко не все, чтобы считаться совершенством… Кроме этого, нужно еще иметь хоть какие-то достоинства, с которыми у тебя, к сожалению, не густо».

И вот так, на каждом шагу, на моем лице мелькала многозначительная ухмылка, означающая – все, что мы якобы делаем в жизни хорошего и бескорыстного, мы делаем только для того, чтобы внутренне гордиться этим, гладить по нимбу себя любимого или просто потому, что нам это где-то глубоко внутри – выгодно!

Я потерял всякую способность радоваться.

Недавно «отгремел» пятилетний юбилей нашей семейной жизни, который, кстати, совпал с днем рождения жены. Какая же может быть радость у того, кто даже в ожидании праздника предвкушает не веселье, а продумывает, какие неприятности можно ожидать на предстоящем торжестве?

Отлично помню, какие мысли крутились в моей голове, когда я в деталях представлял себе грядущий юбилей.

Конечно, конечно, празднество будет незабываемым!

Андрей, как всегда, напьется, начнет флиртовать с женой Виктора, и они устроят пошлейшие разборки на глазах восторженной публики.

Анна Петровна, эта зловредная жаба-щебетунья, будет весь вечер докучать своим хриплым чириканьем на «восхитительные» темы типа «Как у вас хорошо, только, наверное, скучно без детского смеха» и подмигивать отвисшими веками, считая, что тонко намекнула…

Сестрында жены, брезгливо поджав свои и без того тоненькие губенки, будет сверлить меня испепеляющим взглядом, словно она еще чуть-чуть напряжется и я сгорю в адском огне прямо-таки в разгар семейного пиршества. Ее пытливые глазки будут жадно впиваться в каждую проглоченную мной рюмку, как будто она тайно надеется, что я сейчас надерусь как следует, начну танцевать нагишом на столе, совращу публично Анну Петровну, меня вырвет на семейный сервиз, а ее разлюбезная обожаемая сестричка увидит мое истинное лицо, да и бросит меня к всеобщему ликованию!

Потом, когда все расползутся по своим норам, наедине с горой посуды, оставшейся после задушевного юбилейчика, жена будет злая как… как не знаю кто, и мы обязательно поссоримся – тихо, но крайне неприятно. А помогать ей мыть посуду я ни за что не стану, так как был резко за то, чтобы устраивать торжество в кафе, а не в квартире, но она заартачилась: «Семейное торжество должно проходить дома!». Так вот пусть и мучается сама…

Как она не может понять, что приглашая кого-то в дом, ты как бы приоткрываешь потаенное, как бы пускаешь в свой внутренний мир чужих людей… Вот! Тут пометка – чужих… А у меня не было никого, кого бы я хотел и жаждал пустить в свой внутренний мир и в свой дом.

И как же, воображая кучу раздражающих мелочей, можно чему-либо радоваться? Да никак…

Моя жена прочно выработала во мне рефлекс: от самого приятного я постоянно ждал какого-то подвоха, от своих вроде бы правильных поступков – осуждения, от попыток откровенности – упреков в ответ, от подарков – неудовольствия, от сюрпризов – раздражения, а от всего будущего вообще – какого-то крайне неприятного финала, отягощенного грузом неудовлетворенности впустую пропавшими годами жизни.

* * *

Я вспомнил, как в один из последних дней той, уже прошлой, жизни смотрел на свою жену и испытывал глубокое отвращение к самому себе за мысли, которые возникали в моем мозгу.

Я смотрел на нее и думал, что у каждой женщины наступает время, когда загар – старит, короткая стрижка свидетельствует о нежелании ухаживать за собой, а слезы говорят не о трепетности натуры, а о приближении необратимых возрастных изменений.

Я не помню, из-за чего мы начали пререкаться, не помню, что именно я сказал такого особенного, чем вызвал ее слезы. Ни с того ни с сего я зачем-то спросил: «Слушай. Ну почему… Почему ты никогда не застилаешь постель сразу после того, как встаешь?». Она мгновенно прекратила плакать и удивленно посмотрела на меня: «Ну… как почему… Я открываю окно в спальне, потому что нужно, чтобы постель немного проветрилась после сна…». И я подумал, ну надо же… Можно прожить вместе пять лет и пять лет злиться на мелкую дурную привычку, которая в сущности таковой не являлась… И ни разу не попытаться даже поинтересоваться причинами. Как будто я и не хотел знать причин, её оправдывающих, мне нужно было только одно – иметь поводы для раздражения.

Я занервничал и понял, что мы уже далеко преступили любые грани отношений, которые еще недавно можно было назвать нормальными.

Я физически, всей шкурой чувствовал приближение чего-то тяжелого и неотвратимого впереди, внутри моей головы происходили какие-то разрушительные изменения, пока не сформулированные мозгом во внятные последовательности мыслей. Во мне начало что-то происходить, или что-то происходить… перестало.

С каждым днем завеса усталого безразличия все плотнее загораживала от меня окружающий мир, или меня – от окружающего мира.

Мир мой, беспощадно загоняющий меня в глухую оборону, был совсем невелик – кошка и жена, немного совершенно формальных родственников, с которыми я не был близок, несколько абсолютно непривлекательных человек на работе и пара друзей, с которыми мы с каждым годом всё реже и реже встречались.

Внешне я прекратил на многое реагировать, перестал нервно добиваться внимания от ближних своих, потерял всякое желание общаться с кем бы то ни было. Более того, общение, состоящее из бездушного обмена шутками и перечислений бессмысленных событий чьей-то совершенно неинтересной мне жизни, стало отчаянно тяготить, и я его тщательно избегал. А когда избежать было невозможно – я просто покорно терпел, внутренне сжимая нервы нормами приличий, страстно ожидая, когда же все это кончится…

Мне не было грустно, мне не было тоскливо, мне не было скучно, все душевное тепло, которое плескалось где-то в глубине души, сконцентрировалось на кошке.

Я с душевным мазохизмом, неустанно причиняя себе боль, перебирал события прошлого. Прошлого, где была другая жена, другая жизнь и… другой я.

Любовь… Чего я хотел от любви? Чего мне не хватало сейчас такого особенного, что было у меня раньше? Доверия и верности? Глупости. Верность – понятие слишком частное и индивидуальное, оно гораздо шире банального отсутствия физической измены. Я был совершенно убежден, что в данном смысле жена мне верна. Даже не так! Она не мне верна, она верна своим собственным личным убеждениям, что изменять мужу или даже флиртовать с другими мужчинами – это очень неприлично, и если она будет так гадко поступать, то никогда не сможет гордиться собой как образцом женского совершенства и достоинства. Её верность не была основана на любви ко мне, она зиждилась на ее невероятном стремлении быть образцом чистоты и добродетели, царить возвышенно над миром грязных людишек, способных на поступки всякие шибко порочные.

Верность бывает разная!

Причем верность, основанная на неземной любви к объекту воздыхания – самая неустойчивая и мимолетная. Она мгновенно возводится в идеал и так же молниеносно рушится, когда этот объект воздыхания начинает показывать свои неидеальные стороны, которые есть у каждого человека.

Верность, основанная на убеждениях – гораздо крепче.

А еще более крепка та верность, которая возникла на горькой почве осознания прошлых ошибок, воспоминаниях о боли, которую ты испытал, раскаиваясь за содеянное. Такая верность – практически несокрушима. Я не сделаю ЭТОГО, потому что уже делал – и хорошо помню, как тяжело расплачиваться потом. Моя верность жене была основана на рвущей душу памяти о том, как я разрушил свою прошлую жизнь и как тяжело, долго и мучительно расплачивался за это. И продолжаю расплачиваться сейчас. Каждой секундой своего как бы успешного, как бы счастливого, как бы существования.