Пилигрим

– «Я очень удивлюсь, если умру»

© Олег Ока, 2018

ISBN 978-5-4490-6417-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

глава 1

1

Множество хороших и плохих книг начинают свой рассказ с пробуждения главного героя. Герой обычно просыпается после тяжёлого сна, вызванного каким-то болезненным состоянием, и часто не понимает, кто он такой, где он находится, как сюда попал и по какой причине. Но первое состояние растерянности быстро проходит, – на то он и герой! – сменяется приступом бурной деятельности и показывает отличную приспособляемость человека к экстремальным ситуациям. Герой быстро разбирается в обстановке, обычно очень запутанной, кризисной, и решительно наводит порядок в своём доме и заодно в стане врага.

Наиболее впечатляющая из подобных книг, на мой вкус, «Когда спящий проснётся» Герберта Уэллса (В другом переводе «Спящий пробуждается»). Правда, великий писатель отошёл от канона, и в начале книги рассказывает нам о своём герое, немного, но достаточно, чтобы вызвать симпатию и сочувствие. Другие подобные книги тоже долго вспоминать не надо – «Хроники Амбера» Роджера Желязны и «День триффидов» Джона Уиндема.

Для чего это делается? Зачем писателям необходимо повергать героя в пучину сна, чтобы вернуть его в уже какую-то дикую реальность? Может быть просто помещать героя в какую-то сложную, выпадающую из реальности действительность обычным, обычным жизненным способом слишком хлопотно, требует времени, места и фантазии, и сон с перемещением в пространстве более рационален для таких действий, и не требует описания, как не интересующая читателя (и писателя) процедура? Вспомните, сколько труда и времени понадобилось героям «Путешествия к центру Земли» или «Плутонии», чтобы добраться до места основного действия романа об их приключениях? Это рассуждение подвигнуло и меня прибегнуть к этой методике. А без словоблудия, назовём это просто – лень. (Лень уменьшает энтропию мироздания!)…

…Он лежал на животе, подтянув ногу, и его щека прилипла к чему-то твёрдому и гладкому. Не полированному, а чуть шероховатому, и это не был металл или бетон, вытягивающий из тела тепло и жизнь. Скорее какой-то пластик, или может быть живой обделочный камень…

– Я себя не помню, – была его первая мысль, и дальше, – Долго я здесь валяюсь?

Действительно, он не мог вспомнить о себе абсолютно ничего. По крайней мере слово «амнезия» он помнил, и значит, потеря памяти касалась только его личности, была рефлекторной и фрагментарной. Это должно восстанавливаться.

Он не слышал никаких ориентировочных звуков, только неясный звуковой фон, как реликтовое излучение космоса, ничего не содержащее, никакой конкретной информации о сущности и прошлом не несущее.

– Не залежался я здесь? Наверное, пора и честь знать, и убираться подобру-поздорову… Куда? Это вопрос. Но прежде – где я? (Вопрос «КТО Я?» его пока не волновал, само-же существование не вызывало вопросов – раз думает, значит – есть!)

Даже воображение отказывалось ему помочь и подсказать варианты, только почему-то всплыла в памяти обстановка «Дневника, найдённого в ванне» Станислава Лема. Длинные пыльные коридоры, пустые анфилады комнат, лестничные клетки, канцелярские шкафы, и нелепые арлекинские маски белого, известкового цвета. Он даже не обратил внимание на самостоятельно всплывшего Станислава Лема – это была совершенно обычная ассоциация, никак не связанная с отсутствием ощущений и внешних раздражителей.

– Долго я здесь (где-бы это ни было) нахожусь?

Он медленно открыл глаза, готовый увидеть бенгальского тигра, квантовую флюктуацию или жулика из теле-шоу «Битва экстрасенсов»…

Он лежал на кафельном полу обычной в городской квартире совмещённой ванной комнате. Поведя глазами, он увидел над собой обычную ванну, замаскированную пластиковыми панелями с кораллами, морскими звёздами и дельфинами. Прямо перед собой он обнаружил низ стиральной машинки-автомата и дальше к двери розовый, необычной формы унитаз. Дверь в квартиру была приоткрыта.

– Что-ж, Френсис Бэкон учил опираться на факты, как руководство к действиям. Нет фактов, нет стимула. Но само отсутствие фактов есть руководство к их отысканию. Что сказал-бы на это мэтр Бэкон? Выходит, что отсутствие фактов, как и их присутствие ничего не меняют в результате воздействия. Надо шевелиться. Два главных вопроса – Кто я? И где я? Первый вопрос можно осветить – по виду – по одежде – по содержимому карманов – по содержимому мозгов, ну и по каким-то артефактам, возможно, присутствующим в этом пристанище. Ответ на второй вопрос написан на адресной табличке, что висит на углу дома…

Он сделал попытку бодро подняться, и удивился тщетности попытки и слабости членов. Похоже было, что они довольно продолжительное время не получали подпитки энергией, в виде бифштексов и котлет. Колени подгибались, руки сами собой опёрлись о крышку стиральной машинки. Окружающее колыхалось и теряло стабильность.

– Сколько-же я здесь нахожусь, – с неожиданным испугом вспыхнула всё та-же мысль. – Зеркало! – он помнил, что такое зеркало, это ему понравилось гораздо больше, чем память о польском философе. – Надо оценить личность… Без страха и непредвзято, больше объективности, ибо это залог успеха всего предприятия.

Зеркало висело напротив, на дверце шкафчика умывальника, и он с опаской заглянул в него. Ему не понравилось костлявое лицо с торчащими скулами и ушами, с резко очерченной челюстью, почти чёрной щетиной, выглядящей прямо неприлично, лет… между тридцатью пятью и сорока пятью… Он походил на Александра Селькирка после второго месяца его эпопеи. Не зря он опасался посмотреть в лицо действительности, выглядело оно отвратительно.

– Неделя? Две? Две недели без сознания, это… того… возможен летальный исход. Хотя, человек ко всему привыкает… Питаться светом, воздухом, духом… А это что? Причина подобного дикого состояния? – на правой скуле, между виском и ухом, зияла длинная рана, как от удара чем-то (когтем? большим, изогнутым, чёрным…) … или обо что-то… и давно – рана была засохшая, с шелушащимися чешуйками крови. Он поискал глазами, следов на предметах не нашёл. Значит, всё-таки ударили (когтем! как в «Парке Юрского периода»). Или ударился где-то обо что-то, хотел смыть кровь с раны и… отключился. Возможный вариант.

Он оглядел себя, насколько позволяло зеркало. Худой, причёске лет двадцать, такая безобразная копна! Не по последней моде, случайно? Из расстёгнутого ворота клетчатой рубашки торчат ключицы, – следы недоедания. Но одет аккуратно: серые брюки, немнущиеся, нестарые. Обут в черные спортивные ботинки хорошей фирмы. Что-же здесь произошло?

Мозги вдруг обожгла идиотская мысль из когда-то где-то виденного фильма – его подставили! За дверью, в прихожей лежит длинноногий труп неземной красавицы, а по лестнице уже поднимаются бойцы невидимого фронта. И на кинжале следы его пальчиков…

Не было там никакого трупа, ни красавицы из высшего света, ни зализанного и занюханного дворецкого, ни дяди-миллиардера. И вообще в квартире отсутствовали следы какой-то жизни, всё было пусто, пыльно и… пусто. Гигантский встроенный шкаф в прихожке, прячущийся за зеркальными сдвижными створками, зиял пустотой, сломанным женским зонтиком, стоптанными тапками и старыми осенними сапогами, неплохими, но уже вышедшими в отставку. В спальне сиротски тосковала обширная кровать, застланная шёлковым бельём, скользким и противным на ощупь, похоже, дорогим, какое мужчина никогда использовать не будет. В прикроватной тумбочке коробка с плюшевым алым нутром и набором неплохой бижутерии. Оставленной – почему? Забытой в спешке отъезда?

Не интересовало его всё это. Никак оно не вело его к ответам на поставленные вопросы. И чувствовал он, что не имеет к этому одинокому великолепию никакого отношения. На большой – больше спальни – кухне в углу у холодильника висел телевизор, ЖК, большой, зеркально-чёрный, незнакомой марки, и, видимо, ввиду отъезда, отключенный от сети. Вот холодильник вызвал в нём ностальгию по куску колбасы, но в его ледяном нутре кроме высохшей луковицы, морщинистой морковки и каких-то зелёных фармацевтических склянок, не имелось ничего. Его немного привело в чувство пол-коробки печенья, высохшего, но съедобного. Грызя галеты, он ещё раз оглядел обстановку. Здесь явно жила не старая, претенциозная женщина; мебель и техника были тщательно выбраны из ассортимента «средний достаток». На подвесных кухонных шкафчиках под потолком – пластмассовые кашпо под белый мрамор, с растениями, похожими на ту морковку. Значит?

Да ничего это не значит! Хозяйка решила жить с родителями, а квартирку сдать, ввиду небольшого финансового кризиса… Ву-а-ля! И скоро сюда явится Гиви, или Бидьжо, или Аристарх, и будет здесь заколачивать бабки, одновременно вкушая от страсти красавицы Грузии знойной… А ему самому не плохо свалить отсюда, и чем скорше, тем лучше. Как, зачем, и почему – будем думать в дальнейшем и в другом, более уютном месте.

Он задумчиво подошёл к диванному столику, здесь лежала чёрная книжка в искусственной коже, «Библия», он задумчиво открыл её, не глядя, в этот момент его вдруг заинтересовал пейзаж за окном, спрятанным в тяжёлых огненных шторах. Держа книгу в руке, он раздвинул шторы, увидел обычный осенний (как вариант – весенний) пейзаж а-ля «Нескончаемый дождь» Рея Бредбери, современные коробки, радующие Малевича жёлто-синими квадратами раскраски, недавно посаженные палочки будущих вязов между привязанными штакетинами, синюю узбечку с метлой и совком на длинной палке, стало ещё тоскливее. Присев на диван, он уставился в разворот страниц, сначала не видя, пробегал стихи, потом стал читать. Медленно, заворожённо;

– «… 19 Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном…

21 Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду.

22 А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду…

27 Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй.

28 А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.

29 Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну…

33 Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои.

34 А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий;

35 ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя;

36 ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным.

37 Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого.

38 Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб.

39 А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую;…

42 Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся.

43 Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего.

44 А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас,

45 да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.

46 Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?…

48 Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.» (от Матфея, гл.5)

Потом он снова перечитал, но уже глаза его выделяли строки и стихи, и выделенное проникало в душу, как будто становилось органичной частью души, впечатывалось в структуру, и всё наносное, что беспокоило его после возвращения в реальность – становилось призрачным, не стоящим времени и внимания…

– Хорошо написал, Матфей, от Бога… Но почему это имя зацепилось в сознании и потащило за собой череду образов? Откуда это? Или это ключ к возвращению? Не важно, откуда, главное – здесь. Похоже, я имею какое-то отношение к этому имени. Матвей… Нет, всё висит в воздухе и нет продолжения, но оно будет…

На вешалке справа от двери в санузел висела чёрная кожанная куртка, явно подходящего размера, он надел её, остался удовлетворён опытом, полез по карманам. Пачка сигарет «Ротманс» с тремя сигаретками, тонкие, «лёгкие» … зажигалка красная с надписью «Магнит». Во внутреннем кармане портмоне… Три тысячи семьсот рублей… На календарике со схемой метро записаны два телефонных номера, один обозначен – «Теле», другой – «Билайн-интернет». Телефона в карманах не было. Был ещё носовой платок, не старый, аккуратно сложенный, и банковская карточка, Сбербанк. Ни ключей, ни телефона… Ничего приметного, дающего надежду.

Здесь он был чужим, и надо было уходить, пока его не обнаружили работники МЖК, на возможные вопросы ему отвечать было нечего. Уходить в дождь, городской холод, сутолоку и одиночество…

Но сначала он снова прошёл в ванную, осторожно прокрутил краник, потекла вода, и даже тёплая, и он усмехнулся своим непонятным опасениям – он был в обычной объективной реальности, никакой чертовщины не предвиделось, всё было обыденно и непонятно. Осторожно он стал мокрыми пальцами увлажнять ранку на виске, смывать давно запёкшиеся чешуйки крови, и наконец обнаружил, что с виду не так и страшно, как можно было представить, ранка начала затягиваться, гематом не было, кожа чистая, вот побриться-бы ещё… Вздохнув, он вышел в прихожую, задумчиво посмотрел на пустую замочную скважину, уходить, оставив дверь открытой, казалось ему неправильным, некультурным… Что за ерунда приходит в голову! И он решительно вышел за дверь. Недлинный, тускло освещённый коридорчик салатовой расцветки, куда выходили ещё две двери, лестничная площадка, не тесная, современная, с просторными лестничными пролётами… Да, это новостройка, строят сейчас красиво, но недолговечно… А на улице лил дождик, круги и пузыри плясали в лужах, порывами налетал ветер. Тучи… Он никак не мог определиться с временем года… Октябрь? Апрель? Смешно. Ещё спроси, который год на дворе… А в самом деле…? Судя по отсутствию жёлтых листьев на газонах, скорее всё-таки весна, и это хорошо, скоро будет лето… Он вспомнил, что ненавидит зиму, кучи тяжёлой одежды, вечно сырые ноги, пар и влажность в общественном транспорте, руки, прилипающие к карманам…

Он дошёл до угла дома, увидел проходящее шоссе, торчала автобусная остановка, современная, стандартная, из пластика, там можно было укрыться от дождя. Там он мог узнать, где находится. Расписание было для автобуса №210. Он не знал такого маршрута, но на расписании были обозначены и конечные остановки. «Юнтолово» … это… Это где-то на северо-западе, на Выборгском направлении, рядом с Ольгино. Что он мог здесь делать, было для него загадкой. «Чёрная речка»… Сейчас у него не было в том районе знакомых… или он не помнил о них. В любом случае надо было ехать, в центре города виднее будет, что делать дальше… И там никого не интересует, что он здесь делает. В городе никого не интересуют люди, толпящиеся вокруг, наступающие на ноги, толкающие в спину при посадке в метро, заглядывающие через плечо в твой телефон…

2

Мужичок сидел на бетонном парапете и с видимым интересом смотрел на приближающегося Матвея. Выглядел он, как пугало огородное, в натянутой по уши вязанной шапочке непонятного тёмного цвета, синей рабочей куртке на два размера больше требуемого, такие-же штаны красовались в низу тела, и разбитые кроссовки дополняли образ. Таких людей по стране разбросано миллионы, это просто люди, живущие настоящим моментом, одетые в униформу, не имеющие ничего. И как потерявшие всё, что должно быть у человека, неисправимые, фатальные оптимисты.

«Лучшим доказательством ничтожества жизни являются примеры, приводимые в доказательство её величия.» – приветствовал он подошедшего цитатой Кьеркегора.

«Бетонными аргументами вымощена дорога лжи.» – ответствовал Матвей, ища глазами, куда-бы присесть. Он удивился, увидев выглянувшую из-под руки человека остренькую мордочку лохматой собачонки интересной – пятнами – рыже-бело-чёрной расцветки. Глазки собачонки дружелюбно оглядели его, не задерживаясь на карманах, она проворчала что-то одобрительное и снова спряталась под полу куртки друга.

– Молодец, – сказал мужик, глядя бесцветными, тоже с хитрой рыжинкой, глазами. – Соображаешь. Кто сказал?

– Не помню, – небрежно ответил Матвей. – Пусть будет я. Только с Камю я не согласен. Как и с Кьеркегором. Жить надо. Не нами дадено, не нам отрицать.

– Только нам-ли дадено? Или кому другому, а мы, как инсургенты, незаконно владеем?

– Хорошо, раз об абсурде заговорили, вспомни Камю – «Полная самоотдача и забвение себя.»…

Помолчали. Потом собеседник достал пачку сигарет «NZ», протянул Матвею, и тот вдруг с ужасом ощутил, как ему хочется курить. Дрожащими пальцами, стараясь аккуратно, достал сигарету, пошевелил пальцем, изображая, будто щёлкает зажигалкой, погрузил кончик в поднесённый огонёк, затянулся горьким дымом до головокружения, невнятно промычал слово благодарности.

– Меня звать Гера. Это ты о себе сказал – «забвение себя»? Фигура речи?

– Гера, это от – Герасим?

– Нет. И не от Геры, жены Зевса. Балбесы так слышат «Георгий», Жорж, по-старому.

– А ты что-ж, всерьёз полагаешь, что жизнь не стоит того, чтобы жить?

– Это вопрос относительный. И субъективный. Когда тебе двадцать-тридцать, и впереди вечность, конечно, это бесценно в полном смысле, сопоставить-то не с чем. Единственное у этой штуки неправильное, как Воланд подметил – всё это имеет нехорошую особенность внезапно прекращаться. И чего тогда все сокровища?

– Это субъективно. Для того бедняги уже всё-равно, но если дышишь, и привык это делать часто, как-то неохота отвыкать. Как с курением. Все говорят, что это вредно. Но ведь нравится, иначе не курили-бы. А про забвение – да. Это я.

– «Люди выдумали науку, чтобы скрыть свой страх перед природой.» Есть хочешь? Да и согреться тебе не мешает, под дождём в мокрой обувке – самая болезнь. Только пройтись немного придётся. Здесь недалеко, за Балтийским вокзалом…

– У меня есть деньги…

– Это хорошо! – Гера с интересом посмотрел на Матвея. – Так давай зайдём сюда, в «Ленту», купим чего-нибудь к кофе. Кстати, и кофе у меня кончился. Дня три назад… А на интернет мне не положишь? Хотя-бы пару сотен?

– У тебя есть комп? – удивился Матвей. – По виду не скажешь.

– По статусу, ты хочешь сказать? – Гера не обиделся, шёл рядом, размахивая руками. – Нет, не комп, нашёл как-то в зале ожидания планшет, старенький, незаблокированный. Сдавать в полицию? Я на такие вещи смотрю просто – «Бог дал.», а от Божьих даров отказываться нельзя. Конечно, там сплошное враньё, в интернете, но я его вижу, это просто. А вот прогноз погоды – пока правда. Насколько возможно, конечно…

– Ты можешь различать ложь?

– Не ложь, как данность, а враньё в СМИ. Это на самом деле нетрудно. Смотришь, кому данная информация выгодна, и ради чего её сливают. Тут враньё само вылазит. А иногда это дозированная правда… Я «бизе» люблю, – смущаясь, сказал Гера, когда они проходили мимо кондитерских стеллажей. – Забыл уже вкус…

В гигантском зале универмага могло-бы поместиться здание Балтийского вокзала, но в отличие от вокзала, здесь было тепло и уютно. Между высокими стеллажами ходили толпы покупателей, толкали перед собой тележки для товаров. Матвей с блаженством чувствовал тепло, проникающее под сырую куртку, ботинки тоже промокли, но с этим ничего не поделаешь, оставалось надеяться, что ожидаемое гостеприимство Геры позволит просушиться и подумать о будущем. И он чувствовал озноб, по телу иногда пробегала дрожь, похоже на простуду, только этого не хватало!

– Здесь есть аптека? Похоже, приболел я. Надо какое-то лекарство, ты в них разбираешься? Говорят, водка с перцем помогает?

– Враньё! Расхожая мифология. Вот в баньке попариться, другое дело, но нету. Да и сердце здорово тратится. А водку я не пью. В смысле, совсем не пьющий.

Услышав это, Матвей взглянул на нового знакомца уже с интересом и симпатией. Сам он, откровенно говоря, решил, что Гера связался с ним, именно рассчитывая на выпивку… и теперь испытал облегчение, всё упрощалось.

Люди двигались мимо, сосредоточенно глядя на полки с товарами, будто решали кроссворды, что-то брали в руки, разглядывали этикетки, ставили обратно, или ложили в свои корзинки, они были серьёзны, словно делали главный выбор в жизни, чтобы через пару дней снова придти сюда, как в главный храм своей жизни, им это было важно, это составляло один из смыслов существования, здесь не было места шутовству, лёгкости, иронии…

– Возьми Дарье что-то вкусное, – сказал Матвей сквозь пелену, застилающую сознание, собачка осталась сидеть снаружи, у автоматических стеклянных дверей, глядя внутрь в ожидании друга, от дверей дуло тёплым ветром, ей не было холодно, только временами надо было отодвигаться в сторону, чтобы не затоптали спешащие люди, её глаза не отрывались от дверей, и на мордочке было написано терпение.

– Всё хорошее имеет конец, – сказал наконец Гера, когда корзинка стала ощутимо оттягивать руку. – Надо подумать, не забыли чего…

– Аптека, – напомнил Матвей, и Гера внимательно посмотрел на него.

– А ты, кажется, серьёзно попал… Надо лечиться. А у меня условия… Ладно, пойдём…

На кассе народу было не очень много, они расплатились, и Матвей с удивлением почувствовал облегчение кошелька. Всё-таки интересное явление – деньги, эквивалент труда, эквивалент товара… Эквивалент здоровья и жизни…

Провизор за аптечным стеклом совсем не ассоциировалась с жизнью, а тем более со здоровьем…

– Что-нибудь от простуды … – тяжело проговорил Матвей. – Таблетки, порошки, антибиотики, … не знаю.

– Семьсот рублей, в порошках, будешь брать? … – ей это было всё-равно.

– Подожди, подожди, не гони. Ты наши аналоги давай, чего ты эту химию суёшь? – встрял неожиданно Гера. – Диклофенак давай, пару упаковок, флуконазол, азитромицин, ну, и вот эту – антигриппин, пять порошков…

– За ними глаз да глаз нужен, всё стараются, что подороже, сунуть! А разница на порядок, а пользы ноль, только подсластителей намешано, это знать надо, они за это премию имеют, от перекупщиков, хорошо в интернете списки аналогов публикуют, представляешь, заграничные порошки – шестьсот, наши таблетки – тридцать, а действие одно и то-же… Хоть какая польза от интернета, а не знаючи и сдохнуть недолго, никаких денег не хватит. Вот пенсионеры, кто с интернетом не дружит, ведь не едят, всю пенсию отдают за эти микстуры заграничные, а аптекари разве подскажут? Да за это сразу на улице окажутся. Цивилизация! Спекулянты чёртовы миллионы делают на загранице, вместо того, чтобы наше развивать. А зачем? Там они валюту получают, а здесь? Тридцать рублей?

Дарья у дверей встретила их танцем на задних лапках, и прокрутилась юлой пару раз, выказывая восторг.

– Что, собакина дочь? Пойдём домой, вкусного тебе взяли, праздник живота у тебя сегодня, Дарька… Гостю нашему спасибо скажи… Вот подлечить-бы его ещё.

Мимо мокрого серого Балтийского вокзала они прошли Библиотечным переулком, Матвей предвкушал тепло, прилечь на что-то сухое, скинуть стылые, обжигающие ботинки, мокрые носки, впитать тепло… Они вышли на набережную Обводного канала, пошли навстречу ветру и секущему дождю.

– Здесь уже рядом. Только старайся держаться прямо, не дай Бог, подумают – пьяный, этого нельзя, подвести можем людей. Люди здесь нам навстречу идут, и стоит это дёшево, литр-два в месяц, понимают люди, что нельзя человеку на улице, да в такую мерзкую слякоть.

Матвей ничего не понимал, но уже не удивлялся, верил, что скоро всё будет хорошо, как надо.

– Слышал, наверное – «Красный треугольник»? Вся страна слышала, все в их обувке ходили, и дёшево, и надёжно, и хорошо. А теперь нет ничего. Говорят, признан банкротом, а я думаю – дешевле с Китая да с Европы возить обувь, чем свою делать… И голова за производство не болит… А такой завод был. Сейчас только один корпус арендаторы снимают, тоже спекулянты какие-то. Остальное всё пустое стоит, а свет и отопление есть… Охрана здесь не строгая, входят в положение… Если не хулиганить, конечно, и не высовываться. Так что, мы сейчас быстренько и незаметно прошмыгнём, и всё будет в порядке. Ванной у меня, конечно, нет, но помыться можно будет… Хотя, какая тебе помывка в твоём здоровье! Главное – тепло, плитка есть, сейчас кофе горячего, хотя, тебе лучше-бы какао, кажется, ещё есть немного, и молока мы взяли…

Гера оглянулся, приоткрыл дверь, и они ввалились в тёмный тамбур, под ногами, задрав голову, ждала собачка. Гера повозился в темноте, видимо отпирая какой-то секретный запор, скрипнула дверь, они прошли в темноту, и дверь снова была заперта. Здесь было потеплее и пробивался свет.

– Пойдём вниз, в полуподвал, там безопаснее и меньше вероятность, что кто-то нагрянет – здесь иногда пожарники бродят, на предмет возгораний, и таких, как я, гоняют, и откупиться от них нечем. Но на той неделе были, теперь должны не скоро объявиться…

– Миллениалы, центениалы, зоопарк развели, зато удобно, вроде как на тебе нет ответственности, всё – прогресс…

– Это ты о чём? – борясь с залипанием век и опускающимся сном после сытного ужина, Матвей уже совсем плохо соображал.

– Терминов напридумывали, интернет, эта помойка, ладно, вседозволенность и анонимность, так ещё и язык поганят, чтобы сбивать с мысли. Все эти посты, чаты, словечки поганые – «школота», «годнота», «сисадмины», и это ещё ягодки… Такое сказанут, бывает, а ты голову ломай, то ли что умное сказал, то ли послал тебя на речку Матёру… Мне осталось жить немного, и я имею право сказать: – люди не меняются, меняются технологии. Как Володька пел, царство ему небесное: – Если, говорит, тупой, как дерево, и в новой жизни родишься баобабом, хоть ты блогер благой, хоть сисандминтон, хоть кто, не имеет различия. Вот только на днях прочитал из сочинилки одного наисовременнейшего «властителя дум», из тех, что писателями себя кличут, это мода сейчас такая, как в киноиндустрии, снялась шкурка в мутном сериальчике мыльном, а уже – звезда! И даже более того – она уже «светская львица»! А львица эта только пол-года назад бормотуху по подъездам сосала, и заодно уже ещё что-то там сосала, что подсунут, а теперь она «львица» и сосёт стоимостью в миллионы…

– Гера, – чуть не простонал Матвей, – я уследить за мыслями твоими не в состоянии. О чём ты говоришь?

– О чём? А вот послушай: – Аркадий МАРАКОВ, «писатель» из Воронежа такие слова пишет, литература называется – «Ну, материя, – пусть будет материя, это я понимаю, сукно одним словом, а как тогда быть с нечистой силой? Молчишь. А я сатану в глаза видел, вот так же, как тебя – напротив. Не смиись, не смиись, – вы все такие. А я, после того случая, чуть ног не лишился, спасибо – моя баба спасла, а то бы хана была… Нечистый, как посмотрел на меня, так я и захолонул весь. Он с лица то чёрный, а глаза…, как, ну, как это сказать?.. Ну, как две цигарки – дед сунул мне под нос свою обсосанную самокрутку. Я что-то стал ему возражать, и предложил выпить ещё…". И это РОССИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ, так его газетёнка Союза писателей России рекомендовала. Российские писатели были, помнится, Есенин, Шолохов, Булгаков, Ефремов, хотя этого я не понимал, но «Час Быка» он выдал здорово, вот только коммунисты, видно, ещё больше меня его не поняли… Не смиись… Тьфу на этого писателя! А вот чего я хотел сказать, что вот такие писатели, и заодно интернет этот проклятый, это ведь не прогресс, это наоборот, регресс, духовное обнищание, и страна наша полностью, сверху донизу – тому пример. Только то, что сверху – оно виднее, а значит, лицо наше, «идея национальная»! А получается, мурло натуральное…

В помещении становилось сумрачно, сквозь грязные шторы проникало всё меньше света, и в глазах Матвея колыхалось непонятное, чадное облако :

– Дай сигаретку, Гера, только прикури, – язык еле шевелился, стал толстым и неповоротливым.– Я покурю немного, и, кажется, отключусь на какое-то время. А ты продолжай, тебя слушать хорошо, мозги тяжелеют, успокаиваются, хоть и говоришь непонятно чего…

– Что-ж, слушай, раз успокаивает. Вот постоянно нам вдалбливают, рост ВПК, интенсификация, стабилизация… Прогресс, в общем, идёт и набирает обороты. Только вот какой-же это прогресс, если всё добиваемся стабилизации, а оно всё никак, на словах только. В Европе, да, прогресс, всё какие-то новшества, какие-то законы принимают – работающие законы! А у нас, что ни закон – для ради латания дырок в бюджете. И законы эти курям на смех, ни один не работает. А зато вот как инициативу какую скандальную пропиарить – так всем миром поднимаются, вплоть до президентского аппарата и патриотов всея Руси! С фильмами этими анекдоты, будто других проблем нету! А я вот что скажу, если государство нацелено сохранить то, что было, это не прогресс, это регресс и стагнация! С космосом вот смех и грех, ведь впереди планеты всей семимильными шагами! Не семикилометровыми, заметь, а семимильными! Это чтоб запад понимал и боялся. А сейчас? Перед частниками-аферистами заграничными пасуем! Это прогресс? Да никому это уже не нужно. Вот стабильность им нужна, это да, только на это и молятся, чтоб всё тихо и как прежде, никаких переворотов, никаких революций. Дожить хотят до звёздного часа своего, это когда от страны камня на камне не останется. Вот тогда вздохнут отдохновённо, … Думаешь, долго это продержится? А давай на спор – только эта администрация трон освободит, так следующая белый флаг выкинет. Потому что кроме страны ничего уже не останется, и придёт время территорию делить и продавать. Это уже началось, только глаза умело замазывают скандалами разными, валютой этой виртуальной, проститутками, в президенты рвущимися, шаманами, теледраками, кто кого оттрахал, и кто после этого народился… Ан, оказывается, кто может от двух мужиков родиться?

И власть новая разгонит весь институт государственный, и порвут страну на куски, потому-что так продавать сподручнее. Слышь, Матюха? Оглянуться не успеем, треть страны под Китаем, треть – под Японией, а треть под Абрамовичем каким, который сдаёт её в аренду, кому не лень…

– А народ? – с натугой поинтересовался Матвей.

– Наро-о-од? А народу в лучшем случае повезёт под интервентом оказаться. Ведь мир уже не тот, что было сто лет назад, сейчас за всем мировое мнение следит. И права аборигенов уважает. Придёт цивилизованный хозяин, он за своим скотом ухаживать будет, кормить, игрушки разные подсовывать… Тёплая постелька, крыша, калории на обед. Хозяин думает о хозяйстве, это временщикам наплевать на всё… Они ведь рассчитывают расхапать последнее, и исчезнуть в иностранной дали, где пляжи и виллы. А страну отдадут криминалитету. Нет предела человеческой глупости: это одна из бесконечных вещей, на которые у людей всегда найдётся и время и вдохновение. Маврикийского дронта, или додо (Raphus cucullatus), неизменно считают символом двух явлений: мертвости и глупости.