Леди не движется

У бывших мужей и бывших жён есть одно неоценимое преимущество перед прочими кандидатами: это - уже известное зло.

В конце концов, с каких пор женщина обязана объяснять, почему она не хочет того или иного мужчину? Потому что не хочет.

Понятно, что все мы люди, и нормальная женщина без семейных обязательств затем и ходит на вечеринки, чтобы подцепить там мужика. Но задерживаться у него – уже моветон. В том и заключается разница между приличными дамами и распутными: приличная уйдет ночью, а распутная – после рассвета. Хуже этого только привести мужчину к себе.

...на Сибири решили, что Земля погибла, а они остались в целом мире одни, и придётся им теперь возрождать цивилизацию. Они даже царя себе выбрали на всякий случай. С русскими это бывает.

...не успел бы он за два часа долететь. Если только нуль-переходом. Но такого ещё не изобрели. И я надеюсь, никогда не изобретут. Потому что как только исчезнут расстояния, люди окончательно разучатся думать. У нас ведь при современном ритме жизни одна возможность подумать осталась - в дороге...

Примчался Крюгер. Вид у него был такой ошалелый, будто он торопился на казнь через повешение, но, как всегда, опаздал, да ещё и забыл верёвку.

У человека нельзя отнять мечту. Его можно лишь убедить отказаться от нее.

Женщина может заниматься чем угодно, но при том должна быть женственной, вот как он считал. Все бы ничего, но Крюгер путал манеры с манерностью, скромность с жеманностью, а женственность с капризностью.

Эдмон Дантес отомстил всем врагам. Но что осталось ему самому? Ничего. Романтическую линию с экзотической красавицей можно опустить, сдается, Дюма добавил ее лишь потому, что осознал духовную нищету своего героя. Дантес, талантливый и хороший человек, умер в тот миг, когда решил жить прошлым, а не будущим. Чтобы отомстить, он убил себя. У него была конечная цель, и эта цель – не его будущее, а будущее его врагов. Они как управляли его жизнью в прошлом, так и продолжали управлять спустя много лет. Он не сумел главного: освободиться от врагов.

Она не затыкалась ни на секунду, а я тихо мечтала убить ее. Каким-нибудь особо извращенным способом. У нее был пронзительный до звона голос, который каждым звуком отдавался в шишке на моем затылке.