Есть милая страна, есть угол на земле,

Куда, где б ни были: средь буйственного стана,

В садах Армидиных, на быстром корабле,

Браздящем весело равнины океана,

Всегда уносимся мы думою своей;

Где, чужды низменных страстей,

Житейским подвигам предел мы назначаем,

Где мир надеемся забыть когда-нибудь.

И вежды старые сомкнуть

Последним, вечным сном желаем.

Е. Баратынский

Дизайнер обложки Мария Брагина

ISBN 978-5-4485-4904-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

– Лизонька, душечка, крепитесь, ангел мой, – мягкий голос Яна Карловича утешал. Елизавета Дмитриевна Ланская сидела в кресле, напротив пустой постели ее батюшки, новопреставленного графа Дмитрия Евграфовича Ланского. Черное траурное платье c отложным воротничком глухо застегивалось, слегка сдавливая шею. Черные кружева покрывали белокурые волосы. Длинные изящные пальцы нервно мяли белый шелковый платок с кружевной каймой. Прошла неделя после похорон батюшки, так внезапно ушедшего. Ее любимого папа, единственного друга и защитника, баловавшего свое драгоценное чадо – ее Лизоньку, безмерно. Он заботился о ней всю жизнь, оставив после себя огромное состояние, наследницей которого Лиза и являлась. Ей не нужно было заботиться о своем будущем. Но папа рядом не было, ее папа…

Ян Карлович, бессменный управляющий делами покойного графа, добродушный толстый старичок с пышными седыми бакенбардами, стоял рядом и гладил Лизу по голове совсем, как в детстве, когда она чем-то огорченная безутешно рыдала, уткнувшись в его плечо. Вот и сейчас, слезинки неудержимо, одна за другой, текли по ее бледному лицу.

– Ян Карлыч, – Лиза взглянула на управляющего яркими голубыми глазами, в которых, делая их совсем прозрачными, проявлялась влага всё набегающих слез, – что же теперь будет, милый Ян Карлыч? – и она тронула глаза платком, промакивая упрямые слезинки.

– Душечка, Лизушка, батюшка ваш, царствие ему небесное, прозорливый человек был, а уж вас любил, – Ян Карлович даже покачал головой в усилении им сказанного, – он ведь всё предусмотрел. Опекуна вам на годик назначил, чтобы вы в себя пришли, а через годик и свадьбу сыграем с женихом вашим, кузеном Алексеем. Придется смириться и новую жизнь уж без него начинать.-

– Ян Карлыч, какая мне без папа новая жизнь? Никто, ни опекун, ни жених мне не нужен. Мне и разницы особой нет, я и одна век проживу. За что господь отвернулся от меня? Почему он оставил меня одну на целом свете? Как жить дальше? Я… я право слово, да и зачем жить дальше…, – и юная графиня прижала к губам платок, пытаясь остановить новый приступ нахлынувшего отчаяния.

– Елизавета Дмитриевна, не гневите бога, путь наш им предначертан, значит, судьба вам такая, испытания посланы в начале пути вашего жизненного, – наставительно, но мягко произнес Ян Карлович, заботливо приобнимая вздрагивающие в безудержном плаче плечи Лизы, – послушайте старика, время свое берет и жизнь идет. Потерпите чуток, душечка, вы молоды, всё еще наладится. Я стар уже, а вы еще, Лизонька, неопытны в жизни совсем. Опекун вас поддержит, пока вы к новой жизни попривыкните, поможет вам на ноги встать. Батюшка ваш так и рассчитывал, через годок, в осмнадцать лет вас в большую жизнь пустить.-

– Ах, Ян Карлыч, но друга не будет рядом, как папа… А если этот опекун еще и вредным старикашкой окажется, – совсем по-детски вскинулась Лиза, обращая взор своих огромных глаз на управляющего.

– Так я рядом, душенька моя, уж мы его! – и Ян Карлович, так комично, потряс пухлым кулачком, что Лиза сквозь всхлипы улыбнулась, и на душе у нее стало спокойней…

Часть I
ЛЕТНЕ-ОСЕННИЙ СЕЗОН

Глава 1

Прошло еще две недели. Июнь зацвел буйными красками первого месяца лета, щедро одаривая разнотравьем окрестные луга, наполняя птичьи гомоном лесные глубины. Но и переменчиво северное лето. То холодным ветром из дальних снегов пройдется по просторам суровых широт, хмуря небо серыми тучами, то жарким солнцем обернется, заставляя крестьянина оторваться от работы, разогнуть спину и вытереть липкий пот со лба. Хотя капризы северного лета – ой ли, помеха для движения людской жизни? И соловьиные трели будоражили ночами юные души, заставляя замирать в предчувствии самого тайного и самого желанного, которое сбудется, случится, обязательно придет. Трепетало юное сердце в ожидании, трепетало и радовалось в уверенности благоприятного и скорого конца ожидания. Быстро пролетел, несмотря на переменчивое баловство погоды, тем не менее, ласковый месяц и уступил свое время верхушке лета – уж точно томному июлю, который под летними дождями приносил свои дары – грибные сборы и поляны душистой земляники. Время так быстро летело, устремляя за собой ход бытия…

Лиза спрыгнула с лошади и, громко стуча сапогами по мрамору ступеней крыльца, вбежала в огромный вестибюль Большого дворца. Стремительно пройдя по нижнему коридору левого крыла, она подошла к кабинету папа, и уже хотела распахнуть массивную резную дверь кабинета, как услышала странные звуки. Лиза секунду постояла, прислушиваясь, не обманывается ли она. Легкий игривый девичий смех и тихий полушепот. Не наваждения ли, модным словом обозначаемые – слуховые галлюцинации, посетили ее. Да нет, всё так явно слышится. Что- то точно происходило в конце коридора, у застекленного полукруглого подиума маленького зимнего сада, среди резных листьев пальм, в зелени редких тропических растений, растущих в искусно обставленных камнем огромных кадках. Лиза отступила на шаг назад от двери в кабинет, внимательно всматриваясь вглубь маленького сада, пытаясь обнаружить причину, столь непонятных звуков и… застыла на месте, в самом, что ни на есть, понимании данного выражения, застыла, поскольку просто не поверила своим глазам. Возмущение от увиденного постепенно заполняло всё ее существо, округляя при дальнейшем созерцании происходящего и без того большие глаза, заставляя брови подниматься в неприятии этого происходящего прямо сейчас, пред ее очами, в зеленом оазисе любимого зимнего сада. Совершенно незнакомый парень, уж очень… Лиза с трудом подбирала слово, перебирая в голове возможные вариации, чтобы описать то, что… или вернее того, кто предстал ее глазам.

«А, – полетели снова мысли, – незнакомец, уж очень экзотического вида». С пшеничного цвета усами и торчащим белобрысым чубом из-под мохнатой папахи, лихо заломленной на затылок, в потрепанной, местами залатанной черкеске казака терского войска и чувяках из кожи дикого кабана щетиной наружу. Такой вот казак почти прижал Глашу к стеклянной стене, да какой почти! Просто прижал и что-то совершенно интимно говорил ей на ухо, иногда щекой касаясь Глашиной щеки. А Глаша? Строгая, всегда собранная молчунья Глаша, из которой лишнее слово-то вытянуть проблема, а не то, что пустой смех, стройная высокая темноволосая красавица, гордячка и недотрога. Она-то и издавала эти, режущие слух, непристойные звуки, тихонько похихикивая, да еще неотрывно глядя на парня, как завороженная, словно опоенная нашептанным напитком или очарованная полной луной. Возмущенная Лиза даже и не знала, как реагировать на зрелище, выходящее, по пониманию благовоспитанной девушки, за рамки приличия.

– Глаша! – наконец властно окликнула она девушку. Та, словно очнувшись от наваждения, испуганно глянула на Лизу и шустро скользнула под рукой парня, которую он тут же убрал со стены, и ничуть не смущаясь, абсолютно спокойно, даже не скрывая любопытства, рассматривал уже обеих девушек.

– Ой, барыня, а я ищу вас, – чуть слышно пролепетала Глаша. Она выглядела такой смущенной, словно ее застали за жутким непотребством.

– Я вижу, – хмыкнула Лиза, – беги ко мне в кабинет и жди меня там.-

Глаша прошмыгнула мимо Лизы, опустив глаза, не пытаясь что-то сказать ей в оправдание.

«Барыня гневается», – читалось отчетливо на ее лице, и она не скажет ни слова, чтобы не навлечь еще большего гнева на свою провинившуюся голову. Зато парень в черкеске вызывающе ухмылялся, поглядывая на Лизу, на что она ответила презрительным взглядом и решила просто никак не реагировать на вызывающе самоуверенного казака.

«И откуда он взялся такой неприятный, – пронеслось в голове, – нужно узнать у Яна Карлыча, может из Петербурга с чем прибыл этот казак, тогда и отправить назад поскорей.»

Уж очень не понравился Лизе Глашин смущенный вид, неужели за живое задело.

Вся с головой в этих мыслях, она открыла дверь в кабинет папа и… застыла в полнейшем замешательстве. У огромного окна, начинающегося практически от пола, стоял статный молодой мужчина. Светло-серый сюртук плотно облегал его атлетически сложенную фигуру. Ослепительно-белый воротник блузы подчеркивал природную легкую смуглость кожи, говоря, наверняка, о присутствии в незнакомом субъекте не только северных кровей. Галстук, завязанный под воротником, поблескивал металлом шелковой ткани оттенка, ровно на тон темнее сюртука, как того требовала мода нынешнего сезона, придавая особую элегантность всему костюму. Аккуратно подстриженные и зачесанные со лба темные волосы кудрявыми прядями лежали вокруг лица, спадая к широким плечам. Обе створки легкой двери, являвшейся продолжением окна, по-летнему открыты настежь. Сквозняком приподняло газовую штору, прикрывающую дверь, что несколько отвлекло Лизу. Она привычно скользнула взглядом по небольшой каменной лестнице, прорывающей целостность металлической ограды балкончика, опоясавшего этаж по фронтальной части здания, лестнице, позволявшей владельцу кабинета выходить сразу к фонтану, высокие струи которого били высоко вверх, опадая мириадами брызг в резную чашу из белого мрамора прямо напротив огромного окна кабинета.

Мужчина, в свою очередь, удивленно глядел на Лизу, в глазах отчетливо читался немой вопрос:– кто это? —

«До чего ж глаза большие и яркие, ярко-серые в кругах вокруг черных зрачков. Пронзительные какие», – моментально пронеслось в Лизиной голове, невесть каким образом, пришедшие на ум мысли, отродясь Лизу чьи-то глаза не трогали, а тут, вдруг, заметила.

Лиза еще раз взглянула на гостя. Мужчина был явно неординарной внешности и: «даже определенно красив», – робко отметила про себя она. Это обстоятельство, как и собственные мысли, смутили Лизу. Замешательство затянулось. Лиза смотрела, не отрываясь на незнакомца, мужчина не отводил глаз, спокойно вглядываясь в нее.

– Лизушка, что за вид? – Лиза вздрогнула. Добродушный голос Яна Карловича вернул ее к действительности. А она ведь даже не заметила его, сидящего в большом кресле у незажженного, ввиду отсутствия в том необходимости, камина. Да, с сим фактом не поспоришь – вид у нее этим утром был ужасен. Вчерашний ливень, стеной поливавший окрестности, изрядно размыл дорогу и лесные тропинки, покрывая их множеством луж, кое-где превращая в небольшие болотца. Забрызганные грязью, почти по колено, ботфорты, обычные кавалерийские рейтузы, правда, по-гусарски, обшитые с внутренней стороны черными кожаными леями, простая блуза из невыбеленного льна, больше похожая на крестьянскую рубаху, подпоясанная широким кожаным поясом и замшевая душегрейка, подбитая лисьим мехом. После еще и ночного дождя было довольно прохладно, а в путь она отправилась, как всегда, ранним утром, когда полоска красного зарева зари только показалась над горизонтом. Белокурые волнистые волосы, небрежно заплетенные в косу, как у простых дворовых девушек, пришли в совершенный беспорядок во время блуждания по утреннему лесу и прядями выбивались, обрамляя лицо.

– Ах, Ян Карлыч, оставьте, нормальный вид. Я просто не ожидала встретить кого-либо в такой час в кабинете папа, – Лиза пришла в себя, отрываясь от пристального изучения незнакомца.

– Лизонька, граф Андрей Николаевич Черменский – ваш опекун.-

Только теперь Лизу осенило. Действительно, Ян Карлыч предупреждал с вечера о его приезде, но она совсем забыла об этом.

– Вы пропустили завтрак, сударыня, – наконец, она услышала голос новоявленного опекуна. Слова, произнесенные менторским тоном, прозвучали высокомерно, как будто строгий родитель отчитал свое чадо, посмевшее нарушить один из негласных законов сосуществования членов семьи. Замечание ее возмутило. Нет, легковесно сказано, оно вывело ее из себя, мгновенно приведя в состоянии готовности отрицания и даже противодействия любому дальнейшему вторжению в ее устоявшееся бытие. И честно, она просто не знала, что сказать. Такой подарок от покойного папа. Опекун совсем молодой, наверняка всего-то тридцать с небольшим и сразу такой наставительный тон, претензия. Какое он имеет право, так разговаривать с ней, да еще что-то предъявляя!

– Хорошо, – выдохнув, но держа себя в руках, спокойно сказала Лиза, – на обеде меня тоже не будет, у меня дела на реке.-

«Сноб столичный», – тем не менее, продолжала возмущаться про себя Лиза и небрежно бросила вслух: – я думаю у вас здесь и так прекрасная компания в лице Яна Карлыча.-

Собственная дерзость, высказанных в запале слов, окончательно привела ее в чувство и, не обращая внимания на опекуна, она подошла к шкафу с полками набитыми до самого верха различными книгами.

– Ян Карлыч, вы папенькин альбом не видели? – уже, как ни в чем не бывало, спросила Лиза.

– Какой, душечка? – живо поинтересовался Ян Карлович, обращая к ней свое круглое лицо в обрамлении пышных бакенбард.

– Его зарисовки английских парусников, который он из Англии привозил. Сегодня утром я видела в море корабль под британским флагом, вот, окончательно, не уверена в типе судна.-

– Что вы делали на берегу? – продолжал строжиться опекун, встревая в их разговор, вызывая немедленное раздражение Лизы, – если не секрет, – неожиданно чуть мягче добавил он.

«Ага! – пронеслось в голове Лизы уже готовой к новому дерзкому ответу, – значит, до этого сноба понемногу доходит с кем имеет дело».

– Да нет, не секрет, – равнодушно, подчеркнуто делая одолжение своим ответом, продолжая поиски, бросила Лиза, принципиально не обращая больше взор на опекуна, – там выходы карстовых пород в скалах, где-то рядом могут быть друзы кристаллов, может что-то из полезных каменьев найдется.-

– Очень занятно, – лишь промолвил опекун, не пытаясь скрыть своего удивления от услышанного, словно стоящее перед ним белокурое создание и произносимое ею, совершенно, в принципе, не могло иметь отношение к тому, что оно произнесло сейчас. Он внимательно посмотрел на Лизу и, кажется, наконец, осознавая, что всё действительно есть, так как есть, и белокурая особа – вполне серьезная особа, и ее слова заслуживают его доверия, уже заинтересованно добавил: – мачт сколько? —

– Каких мачт? – не поняла Лиза, несколько отвлеченная от темы.

– У корабля сколько мачт? —

– Три, – пожала плечами Лиза, продолжая перебирать альбомы, стопками лежащие на широкой нижней полке массивного дубового шкафа.

– Вы внимания не обратили, на колесном ходу корабль был или только под парусами? – между тем продолжал расспросы опекун.

– Да нет, просто корабль под парусами, более я ничего не отметила, – вопросы графа начали раздражать, возвращая внутреннее противление данному господину.

«Знаток, – фыркнула про себя Лиза, – лучше бы я про корабль при нем и не упоминала.»

– Значит фрегат, старый добрый английский фрегат, до сих пор еще серьезная боевая единица в военном морском флоте любой страны наряду с новейшими типами, – задумчиво, словно зачитывая строчку из какого-то донесения и, тут же делая для себя определенные выводы, произнес опекун, – не ищете альбом, это точно фрегат. И часто английские фрегаты захаживают в ваши воды? —

– Я наблюдаю его уже четвертый раз за последние две недели, примерно в одно время утром, – уже почему-то с вызовом произнесла Лиза. Слишком быстро разобрался новоявленный опекун с интригующим ее вопросом. А тот, казалось, всё глубже уходил в свои размышления, что-то явно прокручивая в своей небезынтересной голове, бросить взгляд, на которую, так и тянуло, и понимание этого факта раздражало еще больше.

– Очень занятно, – совсем задумчиво протянул опекун, – а почему вы вообще обратили внимания на парусник? – вдруг интересом блеснули его глаза в коротком взгляде, брошенным на Лизу.

– Простите, граф, вы действительно полагаете меня наивной, недалекой девочкой? Корабль под флагом ее Величества королевы Британии у наших берегов, – она чуть скривила губы, – завтра я непременно буду там снова.-

– И почему решительно завтра? – осторожно спросил опекун, словно боясь, что каприз юной и явно взбалмошной барышни не даст ему требуемого ответа. Но Лиза решила быть снисходительной, ей уже стало самой любопытно, что так усиленно прокручивал сейчас в своих мозгах этот, так нежданно, вторгшийся в ее жизнь человек.

– Ранее, когда я шла вдоль берега к интересующему меня месту в скалах, корабль только приближался к нашему берегу, а когда я возвращалась, он уже терялся на линии горизонта, но сегодня всё было иначе. Корабль уже стоял у берега и не покинул того места всё время, пока был у меня на виду. Надеюсь, я удовлетворила ваше любопытство? Кстати, – Лиза смело взглянула в глаза опекуна, – вы, когда обратно в Петербург, молодому человеку вашего круга скучно будет в нашей глуши.-

– Наверное, вы правы, – согласился тут же опекун, с легкостью отвлекаясь от, казалось бы, глубоко задевшего его вопроса с кораблем, неся разочарование уже совершенно заинтригованной Лизе, – но время покажет.-

– Ну, так, как вернетесь в столицу, сделайте любезность, пришлите, пожалуйста, с нарочным издание господина Фарадея «Об электромагнитной индукции.» Желательно на русском языке, мой английский совсем слаб, впрочем, как и французский, мы же в глуши выросши.-

– Лизонька, душечка! – только и воскликнул Ян Карлович.

– Вот в немецком, пожалуй, я и сильна, спасибо Яну Карловичу, – не обращая на возглас внимания, добавила Лиза, – пожалуйста, не забудьте, господина Фарадея – английского естествоиспытателя. Вас, я так подозреваю, больше корабли интересуют, вы, как я полагаю, по военной части больше, может, в блокнотик запишите название? —

– Обязательно, сударыня. Вы правы, больше по военной части, но с удовольствием выполню вашу просьбу и незамедлительно, – не меняя выражения лица, невозмутимо заметил опекун, – занимательное чтиво, я, правда, ознакомился с ним в английском варианте.-

Лиза даже чуть поперхнулась, судорожно глотнув воздух, и несколько смутилась, услышав такое, но тут же пришла в себя.

– Что ж, возможно нам будет, что обсудить, – надменно приподняв подбородок, бросила она и направилась к резной двери кабинета.

– Елизавета Дмитриевна, подождите минутку.-

– Еще что, – вскинулась Лиза. Ее всё больше возмущал этот столичный сноб, его приказной тон, металл в голосе, словно он не у Лизы в имении, а на плацу и муштрует этих бедолаг новобранцев-рекрутов, но и потом… его внешний вид… щегольской сюртук… Она видела таких на светских раутах. Напомаженный франт, столичный денди, переходящий приз от одной светской дивы к другой, пустой охотник за куртуазными интрижками. Неприязнь волной нахлынула на Лизу, погребая под собой все проблески доброго отношения, и уже любое его слово она воспринимала, как вызов: – что изволите, сударь? – Лиза резко обернулась и посмотрела прямо на опекуна.

– Елизавета Дмитриевна, не будете ли так любезны, завтра показать то место, где вы видели фрегат.-

– Может, мне вам просто объяснить? – язвительно спросила Лиза.

– Вы предпочитаете делать такие вылазки в одиночестве? – в голосе графа снова послышались металлические нотки, – с сегодняшнего дня, как ваш опекун, ответственный за вашу судьбу с сего момента до замужества, я запрещаю вам одиночные вылазки. Прогулки за пределами усадьбы исключительно с моего разрешения и в сопровождении выделенного мной человека. Я полагаю, вы просто не отдаете себе отчета в серьезности положения в данном районе.-

Лиза со злостью убрала прядь волос со лба: – ну, это мы еще посмотрим, вы же всего полагаете? – и четко слышимый вызов прозвучал в ее словах наперекор произнесенному графом. Она, резко рванув дверь на себя, вышла из кабинета.

– Вот и познакомились, – только и проговорил несколько растерянно вслед опекун.

– Голубчик, Андрей Николаевич, я даже не знаю, что сказать, – развел руками Ян Карлович, – покойный граф в Лизоньке души не чаял. Поздний брак, разница с матушкой Лизы больше чем в два раза, поздний единственный ребенок. Баловал ее безмерно. Ей бы женская ласка для воспитания, но знаете, ее матушка умерла, когда Лизе только второй годок пошел. Покойница, царствие ей небесное, была кротким созданием, богобоязненным. Лиза – чертенок в юбке. Да и не всегда в юбке, – робко поправился он, – вы же сами выдели, всё французские модные журналы.-

– Да уж, – ухмыльнулся Андрей Николаевич, – как же стремительно французская мода затягивает наших эмансипированных барышень.-

– Ее батюшка не препятствовал, – тихо пояснил Ян Карлович, – девица Надежда Дурова награды из рук самого Кутузова получала, пока щеголяла в гусарских чикчирах, а они куда бесстыдней кавалерийских рейтуз – говаривал покойный граф. Нет, даже не это приводило его в уныние. Он гораздо более сокрушался, дивясь всё ее неуемной жажде познаний. Вы не поверите, в Петербурге, однажды, уже совсем собравшись на бал, в вечернем платье умчалась в Академию наук смотреть какие-то диковинные кости древних чудищ, привезенных с севера. Она ведь совсем не интересуется замужеством, как все девушки ее возраста. А время-то идет, осьмнадцатый годок чай пошел. Ох, как же граф Ланской мучился по этому поводу, боялся, что его дикое чадо в девках засидится. Вот и договорился о ее браке с кузеном, сыном сестры своей покойной супруги, – искреннее отчаяние сквозило в словах Яна Карловича, давая понимание Андрею Николаевичу, как безмерно был привязан старый управляющий к юной графине, словно болящая душа отца говорила сейчас в нем, полная забот о своем любимом родном чаде.

– Но довольно близкое родство, странно, – обратил свой взор на Яна Карловича граф.

– Я тоже думал об этом, – всплеснул совершенно по-бабьи пухлыми руками управляющий, и с горечью опустил их на колени, – скорей, тут все решило его безмерное чувство к покойной жене, вот и дочку он непременно хотел видеть связанную именно с этим семейством.-

– Ян Карлович, насколько я знаю, свадьба должна уже была состояться, что заставило графа отложить сие событие на целый год? Почему покойный Ланской назначил меня опекуном Лизы? Год и вы могли быть ей опорой, – Андрей Николаевич сложил руки за спиной, на лбу четко обозначились складки. Как всё непонятно было ему сейчас в этом маленьком мирке семейства Ланских, громкой фамилии, в который так неожиданно закинуло его судьба волей его друга и без преувеличения сказать – наставника, покойного графа Ланского.

– Не знаю, голубчик, – вздохнул Ян Карлович, – батюшка Дмитрий Евграфович за месяц до кончины поменял свое завещание. Дочка выйдет за кузена, но через год после смерти отца. На год опекуном он назначил вас. Теперь в течение года вы распоряжаетесь средствами Лизы, как единственной наследницы, ну и ее судьбой тоже.-

– Непонятное решение, – складки на лбу сошлись еще ближе.

– Да, непонятное, – согласился Ян Карлович, кивая головой – его из Петербурга больного привезли, очень плох он был после апоплексического удара, мало уже чего говорил, да и соображал. Весь такой взволнованный, метался в горячке, а завещание он еще в Петербурге переписал, будучи в здравом уме, вызвав намеренно стряпчего. Всё законно и неоспоримо.-

– Что же его подвигло на это? – граф подошел к огромному окну, задумчиво разглядывая через прозрачное стекло чашу фонтана.

– Ох, голубчик, Андрей Николаевич, теперь это только богу ведомо, а не нам грешным, – пожал плечами Ян Карлович…

Лиза в свойственной ей манере, перепрыгивая через ступеньку, быстро поднялась по главной лестнице Большого дворца, выйдя из нижнего коридора крыла, ранее которым пользовался ее покойный папа.

«И что за беда на мою голову», – мысли, так и кружили в голове хороводом, нагоняемые раздражением, вызванным нежданной встречей.

Она прошла верхнюю площадку главной лестницы и очутилась в своем крыле.

«Как же, целый год терпеть этого сноба, ишь раскомандовался!»

Пересекла анфиладу комнат и, оказавшись в танцевальном зале, поднялась по боковой лестнице на второй этаж.

«Нет, судьба точно насмехается надо мной».

Дверь в кабинет-библиотеку была первой в ее владениях. Он существовал отдельно от идущих дальше будуара, спальни, ванной и туалетной комнат. Лиза весьма была удовлетворена фактом обладания, столь необходимого девушке-эмансипе, собственного кабинета. И вообще, зачем образованной женщине нужен будуар – этот пошлый предмет ушедшей эпохи, используемый всего лишь для собраний безмозглых сплетниц-подруг владелицы сей никчемной комнаты. О том, что в будуаре можно принимать и не только женщин, и вполне тайно, вкушая всю прелесть завязавшейся интриги, да кто-ж ей такое объяснил бы… Нет, только кабинет, исключительно деловое место времяпровождения разносторонней девицы современной эпохи, которое исключительно подходило для обязательного и с удовольствием, с полным моральным удовлетворением, изучения всех, абсолютно всех, последних мировых новостей. Всех, информацию, о которых приносили периодические печатные издания из столицы. Лиза даже нарочного отправляла каждые два дня в Петербург, чтобы он привозил периодические издания, приходящие по подписке в Петербургский дом Ланских. Она собрала неплохую библиотеку фолиантов мыслителей и ученых всех времен. Если чего не доставало в ее библиотеке, она просто заказывала в Петербурге.

«Ладно, время покажет, кто еще плакать горючими слезами будет», – и Лиза, глубоко вздохнув, немного успокоив себя последней мыслью, толкнула изящную резную дверь своего кабинета.

Глаша ждала ее. Глаша – подружка детства, дочь старосты сельской общины. Сельская община – еще одно не очень понятное и не очень одобряемое соседями – помещиками нововведение графа Ланского. Именно он настоял на создании общины и не мешал в избрании ее старосты. Глаша с отцом часто посещала усадьбу и в своей любознательности познавания окружающей природы и жизни не уступала молодой графине. Еще детьми они сблизились, вместе обшаривая в поисках интересного окрестные леса. Глаша потакала всем прихотям Лизы, снабжая ее своими простыми деревенскими нарядами, чтобы не привлекать лишнего внимания в походах за пределы усадьбы. Расшитыми собственной рукой сарафанами и, приобретенными на Петербургской ярмарке платками, цветастыми и яркими по самой последней моде, считающихся особенным шиком сельских молодух и девок, хотя Лиза все-таки предпочитала практичный мужской костюм.

– Вы об нас заботитесь, учитель и дохтор вашими стараниями у нас в селе держатся, так уж не откажите, примите и от нас с уважением, – приговаривая, протягивала Глаша Лизе очередной подарок. Разве после таких слов можно было отказать? Ну и конечно, последние новости и даже сплетни из сельской жизни крепостных графа Ланского, уже как приложение к подарку или просто для поддержания разговора.

– Глашенька, ну, рассказывай, – Лиза плюхнулась на обитый бархатом темно-вишневого цвета диван, увлекая за собой Глашу, беря ее за белоснежный рукав сорочки выбеленного льна, с цветной тесьмой по краям, – ты же так просто никогда не заскочишь, я уже тебя сто лет не видела. Где пропадала, что интересного в селе? —

– Ой, Елизавета Дмитриевна, меня брательник Петр отправил. Мужики бунтовать задумали. Гудят вовсю, – охотно начала Глаша, в страстях рассказа прижимая к груди руку, заглядывая с тревогой в Лизины глаза.

– И по какому поводу? – Лиза заволновалась. Новости о крестьянских бунтах очень часто доходили до нее. И это было прямо-таки стихийное бедствие, могли ведь и усадьбу поджечь, а что еще хуже и расправиться с ее обитателями. Да вот, как раз. Прошлый год, управляющего поместьем соседей вилами поранили, ужасный был случай, сколько жандармов в поместье тогда прибыло. Лиза с папа посетили сразу соседей вынести свои соболезнования, слава богу, тогда соболезнования не понадобились, оклемался управляющий, в постели только пару недель провел, но случай этот беспокойства всем окрестным усадьбам добавил, бунт – еще та зараза, там полыхнуло, гляди, казалось бы, на пустом месте и у тебя полыхнет.

– Ну не томи, что случилось, вроде всё спокойно было, никто у нас не баламутил, – обратила Лиза потемневшие, полные тревоги глаза на Глашу.

– Так не дает Ян Карлыч разрешение уходить на заработки, – уверенно выдала Глаша, прекрасно осведомленная обо всем происходящим, – вот и сидят мужики в селе, и затылки чешут, как оброк платить, да и что делать? Мужики ругаются на вас, Елизавета Дмитриевна, уверены, что после кончины вашего папеньки, царствие ему небесное, – и Глаша истово перекрестилась, – вы всем заправляете. А еще говорят, что вы к старому повернете, к барщине, так ведь сподручней соки все выжать из мужиков. Ну, а бабы некоторые, уже и в открытую болтают, что ваше ведьминское нутро свое требует – извести души христианские, – Глаша даже понизила голос, полушепотом объясняя последнее, как будто копируя разговор каких-то определенных баб. Лиза отшатнулась от нее и скептически заглянула ей в лицо.

– Что за глупости, Глаша, ты-то уж знаешь, чем я в усадьбе занимаюсь, – возмущенная Лиза и вовсе поднялась с дивана и заметалась по комнате. Глаша лишь покачала головой, участливо смотря на нее, словно жалея, что и помочь ничем не может в такой непростой ситуации, и ненароком еще добавила масла в огонь.

– Ну да, говорят, что ваша няня во всем виновата, ведьминская порода – и мать ее была ведьмой – по лесам всё шарилась окрестным, а бабка ее, так вовсе, лунными ночами голая на метле летала.-

Лиза от таких слов резко застыла на месте с возмущением, глядя на Глашу, а потом снова сорвалась с места.

– Бабы, бабы всегда глупости болтают, – металась она по комнате, приговаривая, – если знаешь, какую траву от мигрени сорвать и, как из нее настой запарить – уже ведьма, – наконец, Лиза резко остановилась напротив Глаши, – Глашенька, да и насчет заработков, ты ничего не путаешь? Я такого распоряжения не давала. Я даже с Яном Карлычем это не обсуждала, – заглядывая в глаза Глаши, пытаясь донести до нее истинность своих слов, проговорила Лиза. Да Глаша-то верила, как всегда верила и во всем юной барыне.

– Ой, не знаю, Лизавета Дмитриевна. Я только то, что мне Петр просил передать, то и рассказала, – протянула с сожалением она, – вот истинный крест, – Глаша опять истово перекрестилась, – еще, что б знала – всё открыла, не таясь.-