Когда перед ней наконец возникли огненные врата, девушка обернулась назад, на поселок. Сейчас она сделает шаг, навечно отделяющий ее от всего, что Лиэнн знала с детства.

Она спросила себя, готова ли к этому?..

Вихрь огня и света кружил совсем близко, увлекая пройти меж звездных скоплений, сквозь времена и пространства, к новой цели, к желанной встрече…

Является ли данный выбор – определяющим судьбу? Или же это – закономерное следствие судьбоносного выбора, совершенного еще в начале пути, когда Лиэнн решила довериться магу, за которым теперь очертя голову следует в неизвестность?..

Предтечи молчаливо ожидали дальнейших действий той, что стала новым Галактическим Человеком.

События, вехами разметившие стремительный путь Лиэнн в магии, подчинившей себе всю ее жизнь, от встречи с Седьмым и согласия на инициацию до нынешнего момента, яркой чередой пронеслись перед ее внутренним взором.

Глава 1. ЧУЖАКИ

[несколькими месяцами ранее…]

За окном раздался не то треск, не то визг, и что-то черное пронеслось мимо дома, на секунду заслонив собой световой поток.

Лиэнн вскочила с кровати и выбежала за дверь, но успела увидеть лишь чернеющий в небе шарик.

«Вертолет, – подумала она, с опаской оглядываясь по сторонам, – и что Континенту снова здесь нужно? Летят в сторону леса.»

Она продолжила следить за удаляющейся черной точкой, и внезапно уловила яркий отблеск в том направлении, куда направлялся вертолет. Он возник лишь на мгновение, и тут же пропал. Вертолет скорректировал курс на отблеск.

Лиэнн растерянно пожала плечами и вернулась обратно в дом. Едва она вновь удобно устроилась на постели с книгой, в дверь дважды стукнули, и на пороге появилась Мария.

– Ли, бежим, мы уже опаздываем в класс! Сегодня к нам придет Верховный рассказывать историю Общины, нельзя опоздать!

Миловидное личико Лиэнн исказилось гримасой скуки.

– Он ведь не скажет ничего нового… будет очередная история о том, какие мы избранные. Знаешь, сообщи им, что… у меня заболел живот!

– К тебе же сразу лекаря пришлют!

– Можешь сказать, что я сама составила и заварила сбор, лечусь всеми силами.

– С каких пор ты знаешь травы?! – изумилась подруга.

Ли достала из под подушки книгу и подала Марии:

– В библиотеке травник взяла на изучение. Можно же.

Мария сделала круглые глаза:

– Так вот, чем ты занимаешься последние пару недель?! Читаешь травник?

Девушка пролистала книгу и равнодушно отложила ее.

– Так что, не пойдешь?

Читать Лиэнн уже не хотелось, но еще менее ее прельщала перспектива слушать лекцию Верховного Старейшины, которую она за несколько лет, проведенных на скамье в поселковой школе, давно выучила на зубок.

Загадочный отблеск в горах не шел из мыслей, и идея разведать ситуацию все навязчивее маячила в сознании.

– Нет, у меня есть дела поважнее, – бросила Ли, наконец решившись, и выскользнула за дверь.

***

Последний раз девушка видела вертолет, когда ей было пять. Отец прилетал на нем забрать ее на материк на время химической экспансии, но мать даже слушать об этом не захотела.

«Ты такой же, как все остальные, – кричала она, прижимая к себе Лиэнн даже с большей, чем необходимо, силой. – Ты только и ждешь, когда Континент одержит над нами верх. Нет уж, твоя дочь останется здесь, ты не посмеешь травить ядовитым газом собственного ребенка!»

Отец служил летчиком Объединенных ВС, строгий, неукоснительно следующий правилам, суровый. Прирожденный страж закона. Мать, русская из западной Сибири, хрупкая маленькая женщина с воспаленными карими глазами, была его полной противоположностью. Она всегда искала средство избавиться от давления «антигуманных законов», и, встретив Майкла, молодого английского пилота, перспективного и очарованного ее былой красотой, не преминула воспользоваться возможностью перебраться с ним в США, на территории которых он обосновался и где они прожили до момента образования Содружества Гиперполис. Законы Содружества, принятые сразу после его образования, также не устроили Риту, поэтому однажды, познакомившись со старой индианкой и узнав от нее об Общине, – горстке протестующих против глобализации, облюбовавших небольшой островок неподалеку от материка, где они учредили свои собственные законы, – она решила, что это наилучший выход. Рита сбежала на остров, будучи на второй неделе беременности…

Путешествия Майкла по свету в поисках идеала, пожалуй, помогли ему заполучить в жены самую неподходящую из женщин. Между ним и Ритой не было совершенно ничего общего, но даже после ее побега Майкл несколько раз пытался образумить жену. Позже – забрать дочь… Как бы там ни было, Лиэнн все же осталась в Общине. Однажды, после очередной ссоры с истеричной матерью, девушка разбила подаренную отцом копилку, и отправилась на продуктовом пароме, ходившем один раз в неделю и доставляющем самые необходимые предметы быта, на большую землю к отцу.

Гиперполис произвел на нее неизгладимое впечатление. Машины, небоскребы, техника и миллионы людей – об этом она, конечно, читала в книгах и журналах, которые по ее просьбе периодически присылал отец, но, тем не менее, увиденное воочию поразило воображение родившейся в лоне природы девушки. Лиэнн прожила на Континенте месяц. За этот месяц она не только не привыкла к местному ритму жизни, но скорее, совершенно ясно осознала, насколько он чужд ей. В вечерней школе, куда ее устроил отец, девушку сторонились, соседи откровенно побаивались, ведь кто знает, что там в голове у этой дикарки с острова, Майкл же прилетал не чаще раза в неделю и падал без сил в постель, так что об общении не было и речи. У него появилась перспектива роста, и новая должность занимала все время и мысли ответственного служащего. Гуляя в одиночестве, на проспектах Лиэнн едва сдерживала инстинктивный ужас, когда мимо проносился очередной автомобиль. Огромные сверкающие здания и толпы безразличных людей внушали ей лишь желание бежать, не останавливаясь, до ближайшего парка, где в тени деревьев можно было посидеть у пруда, и, если не оборачиваться на город, представить даже, что его нет за спиной… А потом она возвращалась домой, все также сжимаясь внутренне, все также пугаясь прохожих, смотревших сквозь нее холодным уставшим взглядом стеклянных глаз.

Лиэнн сделала попытку найти себя в работе, чтобы чем-то заполнить время, и устроилась официанткой в небольшое кафе неподалеку от дома, но ритм города иссушал все ее силы. Вернувшись как-то раз в работы и мельком взглянув на себя в зеркало, девушка с досадой обнаружила, что ее собственные глаза теперь столь же усталы и пусты, как у коренных горожан.

И вот однажды утром она вновь села на паром.

В Общине были рады ее возвращению, хотя сначала, конечно, отнеслись несколько настороженно – кто мог знать, что принесет эта беглянка с Большой земли? Но Лиэнн не привезла ни неизвестных болезней, с которыми не справились бы собранные по весне травы, ни технических новинок, так возмущающих жителей Общины, считающих телевидение пропагандой насилия и всех мерзостей материка, а сотовую связь – и вовсе бесовской штучкой. Она вернулась странной и молчаливой, что, впрочем, жители поселка восприняли лишь к своей пользе: раз пришла назад, значит их вера в разложение на Большой земле действительно оправдана, значит, она поняла «настоящие ценности», к коим и поспешила возвратиться…

У людей Общины были причины не иметь контактов с Континентом. Казалось, если поддерживать отлаженный уклад жизни, все зло Большой земли их не коснется… поэтому в поселении дома отапливались дровяной печью, а источником света служили свечи, коих Старейшины каждую неделю выдавали под расчет. Их запрещалось жечь без особой надобности, и дело здесь было не в цене: продавая часть ежегодных урожаев на Континент, Община вполне могла позволить себе не только приобрести свечи, но и электрифицировать поселок. Причина такого уклада коренилась в том, что верования не позволяли селянам нарушать ритм природы, ибо Старейшины завещали так: как солнце, устав за день, отправляется на покой, так и Община, дети природы, должны отправляться спать с его заходом…

Пусть жизнь на острове и не была так захватывающе полна информацией, зато спокойна и привычна. Здесь не встретить пустых стеклянных усталых глаз и массы незнакомых лиц, не найти машин и небоскребов, здесь все оставалось привычным с самого детства, и Лиэнн пришлось смириться с набившим оскомину селянским догматизмом. Да, она не понимала, к чему ведет большинство правил, с некоторыми и вовсе была не согласна. Но она не умела жить по-другому.

Единственное, с чем Лиэнн не сумела сжиться – это запрет на чтение. В Общине имелась своя библиотека, весьма небогатая, которую девушка знала на зубок уже к пятнадцати годам… теперь же, в восемнадцать, отчаянно не понимая, как объяснить смутное чувство беспокойства и несогласия с подобным ограничением, она стала получать книги с Континента, тайком, через капитана продуктового парома, которому за это платил ее отец. Убегая ежедневно к берегу моря, девушка ложилась с книгой на горячий песок, и смутное беспокойство отступало, а воображение рисовало ей картины жизни и событий, о которых повествовалось на страницах книг.

Лиэнн была мечтателем, чей внутренний мир не желал втискиваться в узкие рамки поселковых догм, но… на данный момент она видела лишь два способа жить – способ Гиперполиса и способ Общины, и исключительно в силу привычки выбирала последний.

Лиэнн Картер внешне походила на отца – та же худощавость, за которой скрывалась физическая выносливость, те же светло-серые глаза и белокурые волосы, бледная кожа с россыпью мелких веснушек. Да и характер ей достался отцовский: спокойствие и рассудительность, вдумчивость, любовь к одиночеству. В ней не нашлось места нервозности матери, стремления осудить все, что не вписывалось в ее жизненные установки. Лиэнн коробило сознательное невежество жителей поселка, считавших абсолютным злом все приходящее извне, но она принимала его, как неизбежное. Что ж, она соглашалась с тем, что Континент слишком навязывал беготню и дедлайны, в рамках которых некогда походить по траве босиком, а порою и просто вздохнуть. Но и у Общины были свои ограничения. Община обязывала следовать правилам. Правилам, на которые, как бы странны и неактуальны они ни были, не имел права посягать ни единый член Общины. Девушка нащупала ту грань между основами и догматом, где запрещалось думать о причинах и задавать вопросы, а потому – книги заменили живое общение, и после возвращения с Континента она все больше молчала, все чаще уходила на пляж… она не считала себя изгоем, разве что самоизгнанным, но определенно была другой… впрочем, не единственной «другой» в Общине.

Потому что на самом краю поселка жил еще один человек, не походивший на это сообщество. Упоминая его, Старейшины всегда добавляли: «Эрик – другое дело».

Глава 2. СЕДЬМОЙ

Со времен существования Общины Старейшин всегда было семеро. Каждый из них имел равные права в Совете, каждый занимался своим, особым делом. Верховный имел полномочия вмешиваться в решения остальных в случае форс-мажора. Прочие Старейшины негласно признавали за ним это право.

Еще двое участников Совета являлись ближайшими помощниками Верховного (их так и называли – Ближайшие), и занимались образованием молодого поколения. Один из них передавал молодежи все практические знания, накопленные Общиной, начиная с того, когда должно быть севу пшеницы, и заканчивая способами прогнозирования погоды на сутки. Второй же скрупулезно вбивал в молодые умы идеологию поселка, своеобразную религию Общины. Еще трое Старейшин – Сподвижники, занимались делами поселка непосредственно, следили за сбором урожая, рассчитывали объем, который можно было продать, составляли план покупок, по которому в поселок доставляли все необходимое с материка.

Седьмой и последний Старейшина, стоявший не выше и не ниже прочих в иерархии, скорее – особняком, звался Жрецом тайного искусства. Его обычно побаивались и избегали, до той поры, пока без его вмешательства можно было обойтись. Даже Ближайшие и Сподвижники относились к Седьмому с опаской. Впрочем, и с уважением, которое могло бы сравниться, пожалуй, разве с уважением к Верховному.

Вот этим самым Седьмым Старейшиной и был Эрик, являя собой безусловный парадокс, ведь по уставу Общины Старейшиной мог стать только мужчина, достигший солидного возраста, имеющий семью или определенные заслуги перед поселком, и избранный на пост жителями поселка и утвержденный Верховным. Каждому Старейшине полагалось доказать свое соответствие посту и верность Общине не только своим Братьям и Сестрам, но и самому Уильяму Коучу.

Эрику же едва исполнилось двадцать восемь, и к этому моменту он 9 лет официально являлся Седьмым, унаследовав свое положение от отца, что являлось в Общине нонсенсом. Старейшины не даром полагали Эрика исключением. В маленьких сообществах люди, как правило, знают друг о друге все, включая даже те прозаические подробности, которые никого не интересуют. Но вокруг Эрика загадки буквально роились, и основной была история его появления в Общине.

Однажды двадцать лет назад, в самом начале зимы, остров оказался засыпан снегом по печные трубы. Этот факт сам по себе вызывал обилие вопросов у жителей, поскольку на столь южной широте такие осадки являлись большой неожиданностью, и могли быть восприняты разве что как предвестие Апокалипсиса.

Как только жителям удалось расчистить проход до окраины поселка, где располагался домик Седьмого, Старейшины собрались у того на совет. Патрик, в то время занимавший данный пост, – был весьма скуп на пояснения. Крепкий широкоплечий блондин, швед по национальности, он даже внешне казался чужеродным не только Общине в целом, но и кругу Старейшин, в частности. Никто в поселке так и не узнал, что заставило его сменить привычный климат северных широт на влажную жару островного юга, оставив денежную профессию ведущего программиста крупного военно-промышленного холдинга, чтобы поселиться в доме у ручья, и выращивать с малообразованными селянами овощи, фрукты и зерно. Если бы не странный, отчаянный блеск в глазах, можно было бы с уверенностью отметить, что во всей Общине сам Седьмой меньше всего походил на Жреца.

Когда шестерым надоело ждать, и они обратились к Патрику с прямым вопросом, что сие климатическое событие долженствует означать, ибо действия Высших Сил все-таки находились в его ведении, швед в ответ все так же молча поднялся, набросил на плечи куртку, сунул подмышку плед и вышел из дома, даже не закрыв дверь.

Сподвижники оскорбились за Верховного. Ближайшие удивились поступку. Сам Верховный, вероятно, о чем-то догадавшись, предложил коллегам разойтись, но, выпроводив Старейшин, остался дожидаться Патрика.

В ожидании Верховный успел сжечь до основания три свечи и встретить рассвет.

К утру снег начал таять. Солнечные лучи бликовали на его кристаллах, и разбегались вокруг осколками солнечных зайчиков. По тропинкам, перепрыгивая через мелкие камешки, неслись бурные потоки талой воды.

В семь утра Патрик вернулся, и он был не один. Следом за ним в дом вошел индейский мальчишка лет восьми, выглядевший рядом с Седьмым настолько же органично, насколько сам Патрик вписывался в Общину. Волосы у мальчишки были длинные и черные, как вороново крыло, и солнечный свет, скользя по гладкой структуре, изредка бликовал на них огненно-золотым. Изящный нос с легкой горбинкой и смуглый оттенок кожи, а также темные внимательные глаза, горящий взгляд которых, казалось, мог бы посоперничать с солнечными лучами в уборке снежных заносов, заявляли об этническом происхождении яснее любых документов, которых у него, конечно же, при себе не оказалось. Патрик и его гость выглядели так, словно являлись представителями разных миров.

Верховный отметил все это мгновенно, но удивления не показал, лишь слегка приподнял бровь.

– Седьмой, где ты был?

– Я искал ребенка, Верховный.

– Ты без разрешения, более того – без единого слова покинул Совет, и оставил вопрос Старейшин без ответа.

– Напротив, я ушел за ответом и нашел его.

– Так ты и впрямь полагаешь, что причина снежной бури – индейский мальчишка?

«Индейский мальчишка» громко хмыкнул. Патрик же спокойно пояснил:

– Буря прошла и больше не повторится. Разве досточтимым Старейшинам этого недостаточно? Я говорил с Высшими, и они сообщили так.

– Хорошо. – Верховный молчал некоторое время, искоса поглядывая на Седьмого. – Откуда ребенок и зачем ты привел его?

– Ребенок останется со мной, я воспитаю его как сына и передам ему свое место Седьмого Старейшины.

Верховный заерзал в кресле и вытащил курительную трубку. Несколько спичек сломались в пальцах, еще две потухли, но так и не подожгли табак.

– И ты полагаешь, что я позволю нарушить Устав лишь по той причине, что сегодня взошло Солнце и растопило снежные заносы?

Очередная спичка сломалась в руке.

– Нет, это воля Высших, и для ее принятия не нужно вовсе никаких причин.

– Послушай, Седьмой, – начал было Верховный, но вдруг чертыхнулся – новая спичка обожгла ему палец. – Послушай, мы ведь оба знаем, что никакими особыми жреческими дарами Создатель не наделил тебя. Ты и про Высших-то заговорил лишь сегодня. Почему ты считаешь правильным единолично принимать решения, которые должен принимать Совет?

Патрик устало вздохнул.

– Что же, вы правы, Верховный. Смысл моего жречества заключен был в одной сегодняшней ночи. Я действительно не наделен особым даром, но мой преемник владеет жреческими дарами сполна, поэтому он как никто достоин занять мое место, и я его подготовлю. У вас не будет причин его не принять.

– Неужели?.. – усмехнулся Верховный, ломая последнюю спичку из коробка. Он никогда не сообщал прочим Старейшинам, что выбрал кандидатуру Патрика в Жрецы с определенным умыслом, прекрасно отдавая себе отчет, что тот может справиться с какими угодно обязанностями, кроме возложенных. Верховный Старейшина Уильям Коуч в глубине души терпеть не мог конкурентов, претендующих на власть.

– Вижу, вам нужна небольшая помощь, – произнес тихий голосок справа от него. Верховный успел заметить, как алая искорка метнулась к трубке.

Он сделал затяжку, смакуя ароматный дым. Медленно выдохнул и повернулся к столь неуважительно вмешавшемуся в беседу взрослых мальчишке.

– Как ты сумел это?

Тот засмеялся, без наглости, но и не робко, – тихо, очень уверенно. В его глазах плясали искорки пламени.

– Всему виной наш с отцом жреческий дар.

Так Эрик остался в Общине.

***

С тех пор, хотя официально в структуре Совета ничто и не изменилось, фактически жрецов стало двое. Эрик посещал вместе с Патриком все собрания Совета. Если Старейшины обращались к Патрику, он часто советовался с приемным сыном или и вовсе, позволял тому самому отвечать на вопрос. Такое положение дел изрядно злило Совет, но они не могли не признать, что от восьмилетнего парня толку было гораздо больше, чем от его умудренного годами приемного отца.

Эрик предлагал неожиданные, но крайне эффективные решения, и вскоре все Старейшие стали воспринимать его всерьез. В двенадцать он нарисовал чертежи инструментов для возделывания земли, и подговорил местного кузнеца сделать по одному опытному экземпляру каждого инструмента. Он подарил комплект семье Сподвижника, курировавшего урожай, и тот, использовав изобретение и отметив, насколько эффективнее пошла работа, распорядился поставить изготовление инструментов по чертежам Эрика на поток. В четырнадцать Эрик соорудил хитрую систему ирригации – грядки расположил многоярусно, завел воду, чтобы она дозировано поступала сверху, и предъявил изумленным Старейшинам небывалые результаты урожайности за счет применения этой системы на своем наделе земли. Те выспросили детали, смекнули, что к чему, и предложили всем селянам воспользоваться методом маленького Жреца. Тот с удовольствием пояснял желающим, за счет чего и как его система функционирует, помогал с переоборудованием участков. Если раньше жители его побаивались, то теперь начали относиться с почтением.

«Эрик очень развитый, одаренный ребенок,» – говорили в Общине. И при этом все как один отмечали, что с таким смышленым сыном слишком уж сложно, и они ни за что бы не хотели, чтобы их оболтусы стали хоть чуточку на него похожи.

Эрик понимал их отношение, так по-настоящему и не сблизившись ни с кем, кроме приемного отца, да и с тем, похоже, была скорее духовная связь. Ибо за разговором их заставали крайне редко, зато оба любили часами молча сидеть рядом на холме, наблюдая, как заходит солнце и появляются первые звезды…

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?