Сельские жители. Рассказки

Редактор Ольга Борисовна Новикова

Иллюстратор Святослав Николаевич Новиков

Фотограф Юрий Владимирович Новиков

Фотограф Николай Юрьевич Новиков

Фотограф Юрий Николаевич Новиков

Фотограф Михаил Смирнов

Фотограф Анатолий Григорьевич Карпов

© Николай Новиков, 2021

© Святослав Николаевич Новиков, иллюстрации, 2021

© Юрий Владимирович Новиков, фотографии, 2021

© Николай Юрьевич Новиков, фотографии, 2021

© Юрий Николаевич Новиков, фотографии, 2021

© Михаил Смирнов, фотографии, 2021

© Анатолий Григорьевич Карпов, фотографии, 2021

ISBN 978-5-0053-1155-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Николай Юрьевич Новиков ранее публиковался под псевдонимом Никодим Баженов. Телевизионный режиссер, фотохудожник, композитор.

Николай Юрьевич Новиков с дочерью Анной 2013 год.

Время курьерским поездом летит по рельсам бытия, позвякивая на стрелках десятилетий. Меняются убеждения людей, стираются с лица земли города и села, зарастают бурьяном да мелколесьем некогда тучные поля. Только людская злоба, зависть и подлость не изменяются ни-ког-да. Жизнь… штука сложная-ясен пень! «Делов на рыбью ногу» – говаривал бывало при случае мой учитель Юрий Борисович Беспалов. Может и случайно, но мне иногда кажется, что это… где-то, когда-то и от кого-то я уже слышал.

«Бог видит каждый, пусть самый маленький, труд; каждую, пусть самую тайную, молитву; каждую, пусть самую сокровенную, добрую мысль и каждое доброе намерение. Для Него важно все то, что служит добру, что служит любви, что служит человеку: и работа в канцелярии, и работа в школе, и работа на фабрике, и поход на рынок, и ожидание в очереди, и исполнение мелких домашних дел. Бог присутствует не только там, где совершаются великие дела, которые останутся в истории, но и там, где мать поднимает на руках свое дитя, где человек с трудом честно зарабатывает хлеб для своей семьи; Бог там, где человек любит, где человек идет на жертву ради другого, где человек радуется человеку.»

Епископ Хризостом (Войинович)

Друг

Было время, когда я был маленьким. Ну не совсем… в школу пошел, да сразу в другой области, да в классе номер один я оказался один. Совсем один. Вот такая оказия и наказание для папы директора школы. Много не раздумывая, все три класса начальной школы враз объединили в один. Класса было три-учились все в одном помещении. И моё счастье было в том, что программу трех классов я прослушал три раза. Сам того не желая, я трижды и перво, -и второ, – и третьеклассник. Так-то! Не знаю уж какого ума мне это прибавило, но, факт остается фактом. Такой была Угрюмовская восьмилетняя школа.

Переезд из другой области нас, ребятишек, забавил, задорил и раскрепощал. Имея, отродясь, пытливый ум и норовистый нрав, я с огромным удовольствием изучал окрестности нового места, и вот в один из дней, прогуливаясь в километре от дома в месте, где по моим расчетам были должны расти грибы, встретил мечту своей жизни! Моя мечта пролетала на бреющем полете в паре. Беззвучно появившись на горизонте скрылась за ним посверкивая красными звездами на бортах и под оглушительный рев двигателей. «МиГи». Захотелось сразу быть летчиком, и не простым-перехватчиком. Идеей сей проникся отец. (Чего стоит знаменитый родственник!!? Земляк, маршал …свой «в доску». ) Отец знал семейную тайну. Готовил сына к Суворовскому училищу (и там свои служили Отчизне). Дарил мне книги про авиацию. «В военном воздухе суровом " -для меня стала вообще настольной книгой. А пока я папу огорчал. Огорчал тем, что взрослые пацаны из школы вовсю тешились моими драками с мальчиком старше меня года на четыре по прозвищу «Мунька». Тот был неопрятен, постоянно вонял мочой и был туп в полном смысле этого слова. Гладиаторские бой на большой перемене собирали аудиторию большую… ставки не ставили потому, что парень я был не по годам рослый и довольно сильный, в драке обладал злобностью бультерьера. Итог боя был всегда закономерен.

Разборки и бои закончились довольно быстро-на осенние каникулы школу перевели из помещения в Угрюмове на территорию бывшего детдома (там раньше была шикарная барская усадьба). И пока мы обживали новое место у всех интерес к дракам куда-то на время потерялся. На меня, как на младшего в семье, упали семейные обязанности. Дрова, воду и уход за появившейся домашней живностью никто не отменил. Загруженность родителей в школе была огромной. И мы, дети, были маленькими хозяевами. А еще, благодаря папе, в школе появились настоящие и «ижевские» винтовки! Пусть и «пневматики»…

Как принято сейчас говорить, мотивация была запредельной! Дома все было в ажуре, в школе в дневнике сплошные» пять» и» примерное поведение». А еще в мастерских школы были настоящие станки по дереву и металлу. Но об этом будет «песня» отдельная.

Про страсть к хоккею я уже как-то писал… напала на меня другая страсть… стал я в ту зиму заядлым лыжником, охотником с петлями на зайцев и вообще «Юным натуралистом». С фотоаппаратом я мог в 7 лет общаться на «ты» -сам проявлял и заряжал, печатал, глянцевал и сушил пленки и снимки. Издавал домашнюю стенгазету. В школе имел «удостоверение кинодемонстратора»! Агась! Получили! Меня педагоги приглашали на уроках показывать учебные фильмы. (Учился-то я три года один… год за три… или три за год?) И вот как-то декабрем месяцем после большой перемены и обеда в школьной столовой на выходе испортил мне послевкусие «Мунька». Надо же ему, с его-то запашком (!), появиться мне на пути. Брызнувший в глаза «Озверин» меня простимулировал так, что я забыл о всех папиных стимулах …с бульдожьей хваткой, не смотря на тошнотворный запах «Муньки», отрывая на ходу его пуговицы, раздавая тумаки и «подсрачники», выкинул его на белый и пушистый декабрьский снежок. И не видать бы мне более «Ижевки» в жизни, если бы не один тихий голос:" А тебе его не жалко?» Жалко мне «Муньку» не было.

Но это тихий и спокойный голос вдруг меня полностью остановил и отрезвил. Представилось мне, что я весь исцарапанный, в крови и «Мунькиных» соплях, воняющий «Мунькиной» мочой… хорош герой! Успокоившим меня человеком был паренек на год старше меня Мишка Смирнов.

Мишаня был мальчиком очень разумным, спокойным, рассудительным и опрятным. Его спокойствие мне очень нравилось, и я пригласил его после уроков в гости. Хвастать нам друг перед другом было особо не чем. Но очень быстро мы сдружились. Хоккеем он увлекался не шибко сильно, лыжами тоже. Позднее я узнал, что семья его жила совсем скромно… папа был инвалидом… мама с утра до ночи работала на ферме… года на три старше училась его сестра Таня… о ком -то еще я его не расспрашивал. Да и какая в том нужда?

Играть с Мишкой мне очень нравилось, но так как он много был занят делами домашними, выпадало встречаться только в школе да с утра по выходным. Папа мой доверял нам часто ключи от спортзала и столярки чтоб мы не болтались попусту. И это давало свои плоды. Запах обработанной древесины до сей поры будоражит мои ноздри! Но больше всего нам нравился спортзал. Там были «козлы», «кони», маты, мячи и главное (!) нам давали «Ижевки»!!!!! Минька приходил к восьми утра и до 11 часов мы упражнялись в чем только можно. Мишаня во многом выигрывал у меня. Подтягивался больше десятка раз, подъем с переворотом и «малое солнышко» делал лихо. И выигрывая у меня каждый раз говорил:" Поддаваться я не люблю. Сам тянись за мной. У тебя получится». И учил меня той или иной премудрости. Будь то хват для лазанья по канату, подтягивание или прыжок через «коня». Занимались мы регулярно. Было просто в кайф. Никто нам не мешал и не приходил вместе с нами потренькаться. Хочется ли кому воскресенье гробить? Но вот в чем Мишка уступал мне так это в стрельбе. То ли зренье подводило, то ли еще что… И расстреляв штук двадцать мишеней мы переходили к стрельбе по коробкам и мелу, монетам и книгам… только что изготовленным «тракторкам». (Такие самоколесные на резинке …из катушек от ниток. Ох, и погробили же мы родительские запасы! Ребра катушек-колес разного узора… пальцы в кровь от лезвий бритвы… дефицит хороших резинок…)

Шло время наш ритм жизни особо ни что не сбивало. Сбил только Новый год. На каждый год у Смирновых была шикарная, пушистая, с шишками настоящими (!) ёлка! Секрет такого чуда Мишка мне однажды и поведал. Пока мы по пояс в снегу лазим и высматриваем среди снега пушистую-Минька с лета примечает красавицу-жертву среди взрослых елей! И вот 28 декабря был назначен день «Х!» Конец половины учебного и начало Нового года мы должны были отпраздновать как следует! С большими пушистыми елями и со смоляного духа настоящими шишками! И опосля уроков я стрелой полетел на лыжах, прихватив алюминиевые санки, топор и веревку к Смирновым. За мной увязались верные мои Мухтар и Найда.

Мишка был умнее меня. Точно умнее! Я ж прибежал к нему на лыжах с ботинками… помните кирзовые такие? На улице было – 10. Друган меня уже ждал (жил он в деревне с километр от нас, Костеневе). На ногах были охотничьи лыжи, правда довольно узкие …потом я узнал, что его отец их делал сам… валенки с бортиками, на которые были благоразумно натянуты штаны от попадания снега. Санки были «чунками» -обычными деревянными для перевозки небольшого количества дров, воды и сена. Топора у него не было …???? Была половинка обычной переделанной двуручной пилы. Не теряя времени даром-Мишка впереди я сзади-тронулись мы на «хутор». Кто б знал, что он километрах 2—3.Собаки наши оказалась умнее хозяев. И смотались домой с половины пути. Остались мы с другом вдвоём. Снега по «самое не балуй»…Друган привычный… мне же пришлось лихо. Снег набился везде и предательски заледенел. Выбранные ели стояли рядом. Высота их уходила в быстро темнеющее небо… С ловкостью циркового акробата, Мишанька быстро залез к вершине, завжикала пила… и вот на веревке к моим ногам опустилась нежна и пушистая красавица. Произошедшее следом повергло меня шок и трепет. С криком, шумом и гиканьем друган съехал к моим ногам по веткам заснеженной ёлки! Но ни радости, ни счастья его фортель мне принести не мог. Из глаз моих потекли слёзы… ноги не слушались и кирзовые боты, промокшие «до не могу» говорили о скором отморожении в чистую… мороз крепчал. Но Мишка не был бы Мишкой!..Стянул с меня ботинки, обул меня в свои валенки! Тепло стало возвращаться к моим ногам. Друган, оставивший напослед для себя самую клёвую вершинку, стал карабкаться по ели. Так же удачно, как в валенках, у него не получалось… Чертыхаясь он-таки достиг вожделенной вершины. Пока он упражнялся с пилой и увязыванием достояния леса, что-то мне кричал сверху. Но из-за падающего с еловых лап снега толком я ничего не понял. Подумал-ноги поди-ка замерзли тоже. Зашуршала спускаемая с вершины маковка… корячась как медвежонок сползал с ели Михряй.

Поменявшись обувкой он попросил меня медленно повернуться взад себя. Метрах в 20 на чистовине стоял волк… так себе… большая собака. Мы же двое! И у нас топор и пила. Темнело. Алюминиевые санки предательски зарывались в снег… Мишкины же бежали как по накатанному. Так мы и шли домой по старой лыжне с топором и пилой в одной руке и санками сзади. Метров через триста меняясь обувкой и местами… кто спереду, кто с заду… метрах также в 20 от нас боком трусил волк… на нашу лыжню он не выходил. От Мишкиной деревни мне оставалось метров 800 тракторной катанки. Деревенские собаки вовсю захлёбываясь заходились в истовом лае. Последний раз поменявшись обувкой Мишка проводил меняя словами: «иди и не бойся… он не тронет…» Уверенности у меня не было. Но 800 метром я уже бежал без лыж… Спотыкаясь и подскальзываясь… на промерзших и обледенелых лыжных ботинках.

Домой приперся в целости и сохранности, удивив домашних столь поздним возвращением и наличием такой красивой елочки я избежал-таки дежурного ремня и прочих ребячьих неприятностей. Сняв ботинки бесслёзно плача метнулась за тазиком с холодной водой мать. Отец открывал бутылку питьевого спирта для растирания «чудотворца». Впереди меня ждал» отходняк отмороженных», горячее молоко с медом и маслом, и горячая русская печь! На Мишаню я обиделся. Обиделся за то, что не проводил домой… а потом осознал, что тогда бы ему одному домой шлепать. В муках совести и тела я провалялся на печке ночь. На удивление родных не заболел. На утро пришел Мишка. И мы пошли по привычке в спортзал… я правда только валялся на матах да стрелял по спичечным коробкам.

Почему на нас не напал волчара я узнал позже. Валенки Мишаньки были смазаны медвежьим жиром.

Где ты сейчас, Мишка?

(Половина в моей младой жизни фоток сделано именно М. Смирновым)

Коля Новиков 1974 год д. Ленино

Поход за елкой с Мишей Смирновым 1974 г. д. Костенёво

Спортплощадка Угрюмовской восьмилетней школы 1974 год

Мухтар д. Ленино 1973 год

Макушка ели на Новый год. 1974 год. д. Костенёво

Школьный парк (липовая аллея) 1976 год. д. Ленино

Гестапо

Михалыч шутить умел. Шутил всегда, шутил везде, по поводу и без. Надо сказать, был он не в меру эрудирован для сельского жителя, читал запоем «Новый мир», знал наизусть Есенина и «Гамлета». Цитировал всегда к месту… смакуя… дожидаясь своего момента. Любил слушать Высоцкого и не мог жить без рыбалки.

На очередном семейном торжестве свояк как-то неудачно пошутил о его черной и кучерявой внешности. Мол, не наш ты… дошли -де «дети гор» или цыгане какие и вот те нате …наши то, мол, все белые… такой вот кандибобер. Ну, знамо дело, Михалыч отшучивался и отбивался «Гамлетом» как мог. Обиды, вроде как бы, не было. Мало ли шутников! Баба Зоя, его мать, за всю жизнь не дала повода никому усомниться в своей верности мужу… инвалиду войны. Пришел тот домой без ног. Да и без ног-мужик, как известно, мужик… даже если остался на всем теле хотя бы один палец. А руки у него были золотые. Тут вам и корзины, и хомуты, и детские игрушки и обувь починить… первый спец на округе. Было в их семье четыре сына. Михалыч-младшенький.

Ушел на рыбалку как-то отец, взяли на Глухое озеро соседи. Поплыл на ботнике… да так и не возвратился. Славилось Глухое дурным… клюквенные болота вкруг… топко… так и не всплыл безногий ветеран.

Резко состарилась и померла его Зоя.

Хоронять, так всегда выражались у них в деревне, пришли, казалось жители всей округи. Бабу Зою в последний путь «обрядили» по всем правилам северной суровой действительности. Попа отпевать не было. Отвыкли от попов. Отвыкли в Антоновском и от громких речей, и от традиционной «свистопляски» на похоронах. Хромой Гера в одиночку вырыл в мерзлой земле могилу. Отогревал сутки хворостом-мороз накануне был знатный. Лошадь, утопая по брюхо в снегу, натужно фыркая, привезла Бабу Зою на остров вечного свидания с мужем. Одинокая ворона сидела на тополином суку и ждала поживы. Вдруг оставят что на могилке? Глухо стукнули комья земли о крышку «домовины». Вздрогнула ворона. Посыпался снег с веток. Хромой досыпал холмик. Пристукнул лопатой вокруг наспех сколоченного креста. «Спите, дорогие, мирно!» Разбрелся народ по могилкам сродников… когда еще заглянешь к своим? Разве что на Пасху. Поминать решили в старой леспромхозовской столовой. Куда спешить? Народу знатно. Всех надо уважить.

Один «стол» – одна партия поминающих. Молитвы по памяти. Пара-тройка рюмок. Компот. Кутья. Пироги-рыбники. Щи зеленые с мясом. Народ роился в сенях и на улице-где еще встретишь родню? Поминки да свадьбы… и то! Родни у Михалыча «море»! И со всеми поговорить… всех уважить… все, ить, разъедутся вскоре. На поминки в деревне приходит кто за чем. Есть просто любители выпить, таких хоть и недолюбливали, но в скорбные дни кормили от пуза, наливали щедро. Жизнь шла своим чередом. Мужики курили на улице и судачили об охоте и рыбалке, какие ныне будут хлеба, что там замышляет Пиночет. Женщины мыли посуду, прибирались после застолья. Оставались на конец поминок лишь свои, близкие. И то поди человек 30. Какой тут аппетит? А есть надо… таков порядок. За три скорбных дня, казалось, все и вся уже обговорили. Гулко стучали о стол опустевшие рюмки. Разговор не клеился. Тишину нарушил первым «Сапог», двоюродный брат Михалыча.

– Ты, эта, што с маткиным домом делать —то собрался? Тута и картошка семенная в погребе… и запасы.

– Это уж как братья решат. Мне-то не с руки. (Михалыч жил с семьей далековато. В другом районе).

– Так всем не с руки! Пропадет дом… можа уступите по сходной цене? Я б сношеницу привез с семьей… пусть бы на родной земле пообжились. Тута свое… все легче… не в городе. Земля прокормит.

– Да не знаю я… старших вон спроси.

– А че спрашивать? Оне молчат вона! Знаем, ить, мы что баушка завещание на тебя составила. Значит ты теперь и хозяин!

– Да у меня своя забота… дети… дача. И не слышал я о завещании… мать не говорила ничего.

– А что вы тут чужое делите? – раздался бархатный баритон среднего брата.– Мать все моим детям отписала… дарственную.

Кузнечным молотом повисла в воздухе тишина. Присели и притихли убиравшие посуду бабы. Такого поворота не ожидал никто.

– Это когда-ть она успела? – «Сапог» входил в раж.

– Ты что, Саня, мы бы знали! – и за столом разразился «базар-вокзал».

В спор вступили бабы. Что и говорить…

Шумели за полночь. Будто делили золотые прииски. Михалыч то и дело курил… одну за одной… Ему был важен дом как место встречи с родными людьми. О какой-либо собственности он и не мечтал. По всему выходило родные переругались из-за него. А он и не при чем. Дал просто повод. А может кто и придумал тот самый повод специально. Кто теперь разберет?

Вино не только согревало душу. Оно будоражило кровь в лихих головах.

– Чё молчишь, брательник?

– А что сказать? Все уж без меня поделили… будет вам.

– Нет! Вот ты скажи, -не унимался «Сапог», -оно, конечно, понятно… мать видать и впрямь спецом не говорила никому… так …мозги всем парила… Всё младшему оставлю… его всех жальче! Вруны все!

– Да успокойся ты! -одернула его супруга.

– А ты не знаешь, так заткнись! Давно по селу гуляет слушок, что младшенький-то- «выблюдок», не наших кровей!

– Сам бы хайло законопатил… умник.

Но «умника» несло. Он вспоминал и отсутствие ног… и коня Марата… и длинные полосы сеяного гибрида в колхозном поле… по всему, егонному мнению, выходило-чужой за столом. «Ату» его!

Михалыч понуро молчал. После обидных слов «выблюдок ты» резко сник, замкнулся и вышел покурить в сени. Топора под рукой, как назло, не оказалось… а то бы помнили его уже как «Отелло». Затаив обиду поселил в душе у себя Михалыч «черного ангела»…прошел день скорби -настало его время отвечать. Захотел он было перевести все в шутку. И пошутил ведь. Как говорят в народе» хватил его дядя Кондрат»…да не просто хватил – отнял речь и силу в ногах… инсульт по-нашему. Отходил он от него долго и мучительно. О рыбалке, машине, домике в деревне и прочих радостях ему пришлось забыть. Ни музыка, ни чтенье его уже не привлекали. Года через два начал Михалыч понемногу говорить… сперва путая слова и буквы… затем все увереннее. И потянуло его опять на рыбалку, да кто ж такого с собой возьмёт? Злоба внутри на бестолковых «родаков» все-таки не остывала. Но тут как на грех попался ему местный авторитетный человек. Совсем молодой, но авторитетный.

Жулики местные его слушались и порядок в селе был почти идеальный. Дел конечно хватало и участковому… но больше так… велик угонят, да в саду набедокурят. И вот слово за слово, Жентос (так его звала местная братва) из сумбурной речи Михалыча понял, что кто-то того обидел и очень сильно. Непорядок на территории. Далеко ходить за свидетелями было не надо. Для началу Женька взял, да и позвонил старому другану детства-тот был в каких-то родственных отношениях с семьей Михалыча. Ну они конечно сперва встретились и поговорили за жизнь. Друг за годы тоже возмужал. Но впрягаться в «блудняк» не имел никакого желания. Так они и стояли-судачили за жизнь… один в кожаном плаще до пят… другой в кожаной куртке.

– Эки «гестаповцы»! – пронеслось и затихло в вечернем воздухе.

Обидные слова задели обоих. Жентос решил исправить несправедливость.

– Давай-ко, брат, заглянем в одно место в гости?

Что им-трезвым, молодым и сильным!? Взяли, да и зашли к обидчику Михалыча в гости. Вид дяденьки 2м 04 см. ростом, и убедительно складная речь не оставляли обидчикам ни единой лазейки и успешного окончания разговора с самого начала. Да и как тут исправить инсульт? Мафиозо же дал время на исправление и осмысление греха. С тем и ушли.

«ЭТО ЖЕ ГЕСТАПО! Мы в милицию позвоним-«грозно раздавалось в телефонных трубках всех родственников подряд. Кто сдал-догадаться так и не могли. Перессорились все. Но на всякий случай стали приводить всякие документы и наследные свои дела в порядок. Мало ли?!!! А приводить в порядок было что. Судом установлено – мухлеж и подделка… и дарственная и завещание. Не оформляли родители ни-че-го! Надеялись-братья-таки… по-братски и поделят… родные ведь.

А Женька-бандит никого убивать и не собирался… просто не любил бардака. Но поход свой к олухам таки не отменил. Прищучил где-то около дома вечерком… покурили-выпили. Тему помощи бедному Михалычу закрыли быстро и безболезненно. С деньгами надо расставаться легко. И надо же! Прилетел к Михалычу как-то «белый ангел»…

Уж не знаю насколько обнял его он своими крылами, но стал похаживать инвалид на рыбалку… и успешно. Говорил мало, но зато внятно. За собой ухаживал сам, и жена Галя не могла нарадоваться на помощника (хоть какого) на грядках. Так прошло несколько лет. Люди в селе рождались и умирали, женились и разводились… тырили что плохо лежит. В общем как везде и всюду. За очередной зимой замаячило весеннее равноденствие. Зима была суровая и никак не хотела расставаться со снегом. Любителям зимней рыбалки это было только на руку-какое счастье последний лед! И Михалыч напросился с мужиками на лед. Даже свой старенький «Москвич» выделил безвоздмездно, то есть даром. Поехали ватагой не малой… машин с десяток… и родные и близкие… и всякие! Последний лед! 1 апреля…

Было еще совсем темно. По льду залива расползались темными пятнами рыбаки. Попыхивали цигарки, раздавался благородный матерок, шутки-прибаутки. Кто за чем! Кто уже поднимал стакан, а кто бурил 220 лунку. «Давай-ка накатим «самоплясу» за примирение-" услышал Михалыч совсем рядом-«поди -чай не «причащался-то» давненько? У меня «первач»!» Сели-обнялись, Михалыч смачно крякнув хватил рюмашку «мутненькой»…закусил, как обычно, хлеб с маслом да с солью и луком. Жизнь налаживалась. Поговорили-разошлись. Часа через два проходя мимо Михалыча кто-то из мужиков поинтересовался клевом. Тронул его за плечо… тот упал на бок. Вроде как пьяненький? «Мужики! Михалыча бы это… куда положить… вроде уснул…» положили в багажник его же собственного «Москвича» и ушли дальше на лёд.

Весть о смерти мужа Галина узнала в обед. Сбежал-таки один рыбачек от конфуза по далее. Плакала. Ждала. Те приехали к ночи. Доставать Михалыча из багажника не мог уже никто. Еле нашли помощников. Положили уже остывшего и скрюченного как пенёк в холодной. Понаехала милиция… объяснить, что произошло толком никто не мог.

На поминках, как водится, много рыдали, крестились и пили… жалко… хороший был человек. Дело почему-то милиция быстро закрыла… да и что там копать? Инвалид напился… подумаешь! Сколько мрет по стране?

Милиция милицией… но Женька-мафиози дел своих на самотек не пускал-тем и был славен. Каким-то чудесным образом он узнал про клофелин в крови Михалыча. Там, куда пошел Жентос, его явно не ждали…

Похороны.

Похороны

«Михалыч»