Автор берёт реальные факты истории и географии Урала и нанизывает на них, как на прочную суровую нить, сверкающие бусины фантазии. И оказывается, что большой и сложный город в своей основе прост, а городок малый, в текучих буднях незаметный поражает богатством судьбы – и это помимо всяких фантазий. А с выдумкой – так и вовсе загляденье.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЗАКОН ДЛЯ ЗВЕРЯ
И ЗВЕРУШКИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Написанное в этой повести – вымысел. Но этот вымысел опирается на реальные факты истории.

В Невьянском заводе времён первых Демидовых действительно было множество подземных ходов, которые служили не просто тайными коммуникациями. В перекрестьях подземных ходов, пронизавших практически весь Невьянский завод, помещались раскольничий монастырь, школа и библиотека. Тайный ход шёл и под Невьянским прудом и, возможно, дом, с которым он соединялся на противоположном берегу пруда, был также молельней раскольников. Раскольники в те времена жестоко преследовались, потому их религиозная жизнь часто протекала в скрытых формах, в том числе и под землёй. Окрестности завода были довольно густо заселены скитниками – старообрядцами, искавшими «спасения души» в небольших молитвенных поселениях – скитах. Часто скиты были подземными. Длинный, более чем двадцатикилометровый подземный ход соединял Невьянск с Весёлыми горами. Горы так именуются потому, что во времена первых Демидовых там обитали так называемые «весёлые люди», то есть разбойники во главе с лихим атаманом Александром Кушкиным, постоянно и практически безнаказанно грабившим людей, проходивших и проезжавших в районе Весёлых гор. Утверждали, что Алексашка уходит от погони, которую время от времени за ним снаряжали, с помощью исключительно быстрого коня. В тех же Весёлых горах жили несколько «святых старцев». Один из них, по имени Павел, считался знатоком мест расположения всего уральского золота и, согласно легенде, погиб под пытками, причинёнными ему людьми, желавшими узнать эту тайну.

Историческими лицами, помимо Демидовых, являются их верные помощники родные братья Гаврила, Терентий и Никифор Митрофановы. Старший из Митрофановых, Гаврила Семёнович, особо доверенное лицо Никиты Демидова, имел прозвание Украинцев. Младший, Никифор Семёнович, плотно занимался алтайскими предприятиями Демидовых, но в полной мере это осуществилось позже времени, описанного в повести. Демидовы получили от властей разрешение на разработку серебряных рудников на Алтае. Оттуда же, с Алтая, им привозили во множестве так называемое «могильное золото» – золотые вещи, найденные в захоронениях внутри древних курганов.

Персонаж повести Андрей Беэр также реально существовал и на самом деле был близким приятелем Акинфия Демидова. Акинфий Демидов в описываемое время был женат вторым браком, но жену на Урал не перевёз, она оставалась в Туле. Масонство Акинфия вымышлено.

Один из потомков первых Демидовых, живший в 19 веке, был женат на Авроре Шернваль. Мать Авроры вторым браком была замужем за бароном фон Валленом, и Аврора с сестрой в детстве воспитывались им. Аврора имела странное свойство: она пережила всех своих мужей и детей. После смерти второго мужа Аврора получила славу роковой женщины. Неприязнь Павла Демидова к металлу – реальный факт.

Свойственник Демидовых по браку Александр Строганов на самом деле приглашал в Россию знаменитого авантюриста графа Калиостро, и тот отозвался на приглашение.

Эпизод с рабочим, нашедшим золотой самородок, а также то, что изодранный отчёт о ревизии демидовского Невьянского завода нашли в старинной печи при ремонте помещений Берг-коллегии, описаны в научной литературе.

Наконец, то, что громоотвод на Невьянской башне чистился в 1971 г., и что годом раньше при реконструкции шпиля на Адмиралтействе в Ленинграде нашли бумагу с ругательствами в адрес начальника строительства морского ведомства – также факты истории.

Упоминающиеся в повести географические объекты и расстояния между ними соответствуют реальным.

Было бы ошибкой воспринимать данную повесть как реконструкцию исторических реалий в художественной форме. Это, напротив того, именно фантазия, игра, вымысел, основанный на реальных исторических фактах и совпадениях.

Глава 1. Как сказка стала былью

Мело, мело по всей земле, во все пределы… Да, всё-таки еще не отмерла эта функция мозга бывшего интеллигентного человека – вспоминать классику. Метель действительно жуткая, как у Пушкина в «Капитанской дочке» в начале – небо сливается с землей. В такую метель хорошо дома у печки сидеть. Пришвин говорил где-то, что зима самое лучшее время года, если есть тепло и хорошая лампа. Вот именно. Где их взять-то? Дом, лампа – всё чёрт-те где теперь – осколки разбитого вдребезги, как говорил еще какой-то классик. Хорошо, какие-то разини дверь подвала на замок не заперли: греться можно, пока не спохватились и не выперли. Как легко потерять и как невозможно восстановить всё то, что кажется само собой разумеющимся: уют, еду, нормальное общение… Где ты, родной когда-то университет, кафедра, преподавание, экспедиции за народным фольклором? Теперь собирай фольклор в подворотнях – по старой привычке да пока еще личность не распалась.

Сегодня Сеня Жареный забавную байку рассказал – да и получилось всё прямо по рассказанному, хоть печатай. Легенды бомжей большого города…

Среди бомжей тоже есть иерархия: в самом низу – бутылочники, потом картонщики – собирают бумагу и картонные коробки, а за ними металлисты – элита, живут с металлического лома. Мы вот – бутылочники, выше пока не прыгнули. Но ничуть не печалимся, потому что ни у кого, кроме нас, нет Мифа… Вот Жареный сегодня его нам, новичкам, и поведал.

Якобы самое важное для бомжа занятие – сбор бутылок, и не потому, что деньги, – какие там деньги за стеклотару, – а потому, что есть среди всех бутылок такая Особая Бутылочка. Все бомжи именно ее ищут – ну, кто понимает, конечно, и кто про эту Особую Бутылочку знает. А знают многие, потому и собирается стеклотара в городе Екатеринбурге чисто и со старанием.

Бутылочка эта впрямь не простая – всю жизнь человеку изменить может. С виду – как другие бутылки, может, даже грязная или надколотая, а может, и только что оставленная, чистая. Главное, как она тебя встретит. Не ты ее, а она тебя, понимаешь? Не понимаешь? Ну вот смотри, идешь ты, к примеру, по Ленина или по Малышева, а может, и на Мельковскую или Техническую какую-нибудь тебя занесло – неважно. Идешь ты, бредешь себе, по сторонам со старанием смотришь, в мусорные урны заглядываешь – охотишься, стало быть. И вдруг как толкает тебя: глядь, а она лежит, понимаешь, непременно лежит, а не стоит – и горлышком на тебя смотрит. И тихонько так поворачивается – от ветра будто. Но не ветер это, ребята, нет, не он. Это Фортуна ее поворачивает к тебе – или там Рок какой-нибудь, не знаю. Погодите ржать-то, пользуйтесь, пока я хмельной и добрый – бывший интеллигент всё-таки, как вон Толик Доцент. Толян, слышь? Вот она повернулась к тебе и как поцеловала тебя вроде: горлышко сузилось и опять округлилось. Да, не бывает. Но у Маньки Обсевка было, мне ее напарница рассказывала. Да разве бы без того Манька в люди выбилась – из вокзальной в благородную б…, которая у почтамта работает? Ну вот…

Да, ржали мы, ржали, матерились весело и необидно на Жареного – а ведь случилось. Сегодня же и произошло.

Шел я, как Жареный и повествовал, по Технической – глядь, она! Лежит, и ветром ее ко мне повернуло. Тут то ли снежинка в глаз влетела, то ли слеза от ветра навернулась: горлышко-то сузилось на миг и разгладилось, круглое опять. Я стою и думаю: а ведь не сказал Жареный, что с ней делать-то надо. Брать ли ее, не брать ли? Пока думал, ветер дунул посильней, да и укатилась бутылочка по магазинной ступеньке вниз – бац! Была бутылочка – стали осколочки. Плюнул я да пошел. Фольклор он и есть фольклор.

В подвал просунулась коротко стриженная голова на крепкой шее, и человек, не прекращая жевать резинку, громко произнес:

– Готово! Попался, который кусался. Ну, выходи, что ли – бабло получишь. Не боись, больно не будет.

И угрожающе:

– Чо завис? Помочь?

Бомж осторожно вышел. Перед дверью стоял БМВ, сияя в свете недалекого фонаря. Стекла были тонированные. Стекло на миг приоткрылось, только чтобы пропустить короткое:

– Грузите!

Мгновенно бомж был окутан полиэтиленовой пленкой, развернут горизонтально и затолкан в просторный багажник. Мужик и охнуть не успел, как на него медведь насел, как писал дедушка Крылов.

По зимней дороге мчали не то чтобы тряско, но и нежности особой не ощущалось. Постепенно кости стали ныть, лежать было неудобно.

Наконец остановка, шаги, голоса. Багажник открылся, молча и споро произошла выгрузка, занос по ступеням, переноска и окончательная вертикальная установка и распаковка груза в помещении.

Бомж молча озирался. Видно, говорить с ним не собирались, во всяком случае, пока. Ловко содрали одежду, некто молчаливый бегло произвел врачебный осмотр, кивнул головой. Водные процедуры, бритье, стрижка, маникюр, переодевание – всё молча. Ни бомж не спрашивал, ни ему не объясняли.

Повели. Вошли в просторный кабинет, где не за столом, как хозяин, а в кресле в свободной позе сидел красивый молодой мужик в дорогой одежде. Жестом велел оставить наедине.

– Ну что… Тебе без разницы, кто, да что, да зачем. Пытать будут – больше искренности в отказе в информации. Шучу. Жить будешь здесь в усадьбе во флигеле, у тебя будут горничная, кухарка, камердинер. Охрана, само собой, так что гулять без разрешения не будешь – и я бы тебе вообще этого не советовал пока. К бабам не приставать – расстрел без предупреждения, и это уже не шутки. Если сильно надо, обратись к охране – приведут. Хотя не думаю, что тебе дополнительно понадобится. Задача твоя – привыкать к цивилизации. Но недолго, времени на раскачку нет. Да ты, кажется, и не успел сильно отвыкнуть. По моим сведениям, бомжуешь относительно недавно, облик человеческий потерять не успел. Да-да-да, у нас своя служба информации, биографию твою в общих чертах знаем, а детали нам не нужны. Я начальник службы безопасности, Сергей Анатольевич. Но куратором твоим буду не я, познакомишься позже. Имена остальных тебе знать необязательно, но не возбраняется. Вот так. Выполняй вводную: отсыпайся, отъедайся, отмывайся. Немного кое-чему поучиться придется, но тебе это нетрудно: ты ведь, кажется, бывший слуга науки? Затем тебе поставят другую вводную. По ее выполнении – оставим жизнь. Это и будет твоя зарплата. Повышение платы предусмотрено при качественном исполнении заказа.

Пауза. Внимательный взгляд. Затем начальник охраны встал и, не прощаясь, вышел.

Бомжа отвели во флигель в углу обширного двора. Флигель был двухэтажный. Внизу – служебные помещения, вверху – жилые комнаты: спальня, гостиная, столовая. Из окон видны были просторные поля да кромка зимнего леса.

Ну что же, вводная необременительная. Пока.

Куратора звали Павлом. Он пришел с утра, за завтраком познакомил с плотным расписанием дня. Бомжа называл по имени-отчеству, Анатолием Николаевичем. Тому на сегодня предписывалось заняться в нижнем этаже легким бодибилдингом (предупредил, что постепенно интенсивность будет нарастать), затем душ, массаж. После спортивных занятий – умственная работа: занятия английским языком. Тут курс интенсивный, так называемое погружение. Задача – свободно говорить через месяц. Трудно, но ведь и приз хороший – жизнь. Говорилось всё серьезно, без иронии и подковырок. Собственно, Анатолий Николаевич, Вы ведь учили английский? Ну, чудненько, чудненько. Даже спецанглийская школа? И в институте еще? Совсем замечательно, так-так. После английского обед, после обеда – уроки танцев и этикета. На ночь, до ужина – немного истории. Разной. И современной тоже. Ну, и ночью тоже иногда вас будут обучать. Догадываетесь, чему? Кто будет учить? Ну, Анатолий Николаевич, зачем же лишние вопросы. Специалисты, поверьте. А остальное – лишняя для Вас информация. Вот и умница, что других вопросов нет. Что надо и когда надо – Вам скажут. Ну, если допили-доели – в путь.

К концу месяца на Анатолия из зеркала смотрел подтянутый стройный блондин с упругим телом, с грустным, но спокойным взглядом. Гладкая кожа, безупречная стрижка, хороший маникюр, классический стиль в одежде, подчеркивающий мужественность.

Интересно, к чему направлена такая предпродажная подготовка?

Варианты приходили на ум разные.

Такой, например: вариант мистера Икс. Некто богатый и влиятельный влюблен в жестокую красавицу, которая предпочла незначительного, по меркам Богача, соперника. Богач находит самый что ни на есть отброс общества, делает его калифом на час, тот влюбляет в себя Красавицу (для того и ночные экзерсисы) – а затем следует эффектное разоблачение, жуткое унижение неразборчивой красотки, страсти-мордасти. Молодка, видать, не из простых, требуется и лоск в обхождении, и знание языка.

С другой стороны, зачем английский в совершенстве? Нешто она аглицкая леди или, может, миллионерша американская? Так ведь оксфордский английский проходим – не для американцев с их просторечным бульканьем и фырканьем.

Может, вариант номер два: забросят, как Джеймса Бонда, в заграничное государство и велят выведать банковские секреты соперника, только уже делового?

Скорее всего, будет вариант номер три – совмещенный: разведать нечто за границей с помощью обольщения: «Мистер Бонд. Икс Бонд».

И кто он, хозяин неведомый?

Тут вспомнились литературные упражнения юности, когда для удовольствия пописывал безделушки – багатели, если по-иностранному. Был там такой багатель – про чёрта. А багатели эти писались отчасти для забавы не только своей собственной, но и приятеля по фамилии Михалёв.

Такой был багатель.

Послали раз Михалёва к чёрту.

Пошел он, а по дороге думает: интересно, какой такой чёрт из себя?

Наверное, серьезный, деловой мужик, в костюме-тройке и при галстуке в кресле сидит и перед ним – пять телефонов и все разные И секретарша чик-чик каблучками – чай носит, а он не пьет, говорит, какой чай – дела государственной важности, отлагательства не терпят! И в передовой статье в газетке фломастером чирк-чирк!

Или он на старичка больше похож? Давно уж, давно люди с ним дружбу водят, замучили, поди, совсем, выжали: старенький, седенький, из носика течет, глазки мокрые, шарфик кой-какой на шейке намотан… И но-шпу с валидолом попеременно мусолит.

Нет, думает умница Михалёв. Чёрт, как и положено по незыблемым законам диалектики, конечно, совсем другое обличье имеет, неожиданное. Какого и представить нельзя.

Так и оказалось.

Багатели багателями, а действительно интересно, кто именно и какую работу предложит за такую своеобразную плату. Впрочем, всё в своё время разъяснится.

И время наступило.

К концу короткого зимнего дня заглянул Сергей Анатольевич. Бегло, но с профессиональной цепкостью осмотрел вверенный объект, что-то тихо сказал Павлу и удалился.

Павел лично осмотрел внешность жильца флигеля, поправил манжету, обратил внимание на ногти, ботинки, потрогал стрелки на брюках, проверил наличие чистого платка. Повел в гостиную, велел сесть в кресло, предупредил, что при появлении Хозяина надо подняться. На что объект разрешил себе реплику: «Учили».

Странно, что не к Хозяину повели, а тот сам пожаловал. Тоже что-то значит: деталь их замысла или просто Главный дом пачкать не хотят посещением бомжа, хоть и отмытого?

Дверь распахнулась неожиданно и бесшумно: ни скрипящих под статуей Командора ступеней, ни тяжело-звонкого скаканья Всадника Медного.

Вошел персонаж действительно неожиданный – с первого взгляда показалось, не ряженый ли?

Густая борода, как бы даже и запущенная, но стрижка короткая. Не священник. Тогда зачем борода? Для эпатажу? Приклеенная, чтоб не опознали? Глаза властные, умные, яркие какие-то, тёмные. Сам тоже брюнет – с проседью. Туловище крупное, мощное. Руки лопатой. Без колец. Часы простые, хотя и недешёвые. Но холёный – это уж как полагается. Слишком холёный для офицера ФСБ. Видимо, эта организация тут не играет или играет не напрямую.

Кресло под Хозяином чуть скрипнуло.

– Ну что ж, – сказал он. – Поговорим.

Глава 2. Бойтесь своих желаний

– Ты прости, проща-ай, красно со-олнышко,

Ты прости, проща-ай, месяц я-а-асный…

– Перестань, мамушка, и без того невесело.

– Да это я, деточка, думу думаю, так вот от думы и поётся.

– И что это за дума у тебя тяжкая, невесёлая?

– Да вот как горю-то твоему помочь, крестница. Есть средство – да ведь грех, вот что. А я ведь тебе мать не простая, а крёстная – за тебя мне ответ держать перед Господом на Страшном Суде. И тебе придётся, деточка. Вот что.

– Ах, мамушка, там что то ли будет ещё, то ли, может, Господь помилует, а здесь-то ведь пропадаю я, горит огнём всё в груди, жжет, так вот и жжёт. Только тебя стыдно, то к тебе и пришла пожить, будто только чтоб старость твою утешить, а то бы уж побежала к пруду да и утопилась бы, либо к нему, касатику, тёмной ночкой пробралась бы – да и тоже, как в воду… Ах, какой он Финист Ясный Сокол, такой красоты и не видано, и не слыхано.

– С малолетства ты поперёшная была, несговорчивая. Что в головушку забьёшь, так уж не вытеребишь ничем – подавай! Почто ты на сына хозяйского заглядываешься, не по себе сук рубишь, не в свои сани мостишься?

Девушка опустила гладкую головку с тяжёлой каштановой косой и заплакала – трудно, со всхлипами. Старушка, пригорюнившись, смотрела, потом погладила мягкие волосы девушки и произнесла:

– Ин ладно, помогу тебе, только дай ты мне слово верное, что, как им натешишься, в скиту скроешься навеки – всё одно уж тебе тут не жить. Или Демидыч в хозяйки возьмёт, или…

– Как в хозяйки?

– Да ты что, с любовью своей от мира отрешилась аль ты не взрослая?

– Ничего не знаю.

– Ну, слушай, дурочка. Под Невьянском-то нашим Хозяин ходов нарыл. Сказывают, как будто город у него там. Подземный. А в городу-то том в каком-то месте, слышь, хозяйка живет. Да не одна, вроде. Есть набольшая, есть и поменьше чином. А как она под землей обретается и на свет божий не выходит, то Хозяйкой Медной горы ее прозывают. Завод ведь медь да железо делает. А зачем та Хозяйка там живёт да что поделывает – про то тебе, девушке, знать не положено. Только не за одно злато-серебро Демидыч дела-то свои тут обделывает да царских слуг обводит, что к нему со строгостями шлют.

– А как же?

– Ну, будет с разговорами-то! Помогу тебе, а там вместе в скиту укроемся – грех отмаливать будем.

– Когда же, мамушка?

– А вот сегодня в ночь и пойдём. Прямо в спаленку его ход знаю – проведу тебя. А откуда что знаю – про то не спрашивай, слышишь?

Ночью и пошли. Да таково-то чудно: повернула мамушка в стене толстый гвоздь по-особому – тут же шкап кухонный в сторону и отъехал, и проход в стене-то образовался, вроде как вниз ступеньки ведут. А ступеньки, сразу видать, нехоженые, неметёные, а на стенах паутина висит. Мамушка и говорит:

– Ох, не знаю, деточка, пройдём ли сегодня. Может, уж ходок-то обрушился, придётся тогда Весёлыми горами пробираться, оттуда тоже ход подземный идёт в Невьянский завод, да и не один, вроде. А уж это – не дай Бог! Вот что.

– Как Весёлыми горами, мамушка? Ведь это далеким-далеко? Да и боязно: Кушкин-то Алексашка пошаливает ныне там.

– Вот потому эти горы Весёлыми-то и кличут: весёлые люди, значит, там шалят, лихие разбойнички резвятся. И не так уж они далеко отсюда, двадцать пять вёрст всего, за день доберёмся, хоть я и старуха. А если хочешь до своего соколика достигнуть – ничего не убоишься: ни Алексашки, ни его весёлых людей, ни лешего башкирского – шурале прозывается по-ихнему. Деревня, Шурала-то почему так называется: этот самый шурале там и гнездится у них. Вот что.

– Да ведь, сказывают, от речки это: шур-шур она по камешкам – вот и Шурала. И речка Шурала, и деревня.

– Ты, милая, эту Шуралу-то пока оставь. И про Весёлые горы. Тише теперь пойдём, в молчании, поняла? Да и мне вспомнить надо, куда дальше повернуть, в какую сторону.

Неверный свет свечи обозначил развилку в подземном ходе. Ход был крепко устроенный, с кирпичной кладкой сверху и по бокам. На земляном полу следов не видно: земля неровная, сухая. Старушка призадумалась, пошептала про себя, потом двинулась налево. Там ход еще раз раздвоился, потом сразу три пути показалось в темноте, и всё в разные стороны. Каждый раз крёстная останавливалась и раздумывала. Шли тихо, потому около тройного хода и услышали голоса. Кто-то, далеко ещё, шёл навстречу.

– Ну, милая, беда! Свечу непременно гасить теперь надо! А без свечи – как назад? А вперёд идти совсем невозможно!

– Ничего, мамушка, дай я под сарафаном спрячу, а ты меня ещё и заслони. Сюда давай спрячемся.

– Куда ты, шалая?! Постой, тут тупичок должен быть недалече. Сюда бежим скорее. Ну, как и они туда же идут?

Трепещущие женщины застыли в нише, поместив свечу в уголок и накрыв юбками.

Шли двое мужчин. Разговаривали, и уж слышно было, о чём. Казалось со страху, что идут прямо на женщин.

– В Синюшкином колодце спрячь, понял? Там-то не найдут – болото, да и место глухое и нехорошее. Про лешего-то башкирского нет ли чего новенького?

И засмеялся, будто пошутил.

Второй голос отозвался тоже с улыбкой:

– Как не быть новостям про лешего башкирского?

И опять первый:

– Ладно, после расскажи, а теперь вот что…

Прошли, и конца разговора слышно не было, только гу-у-у!

Мамушка ослабла и села на пятки. Громко зашептала благодарственную молитву, но сама же себя окоротила:

– Тише! Тише! Что ж это я, Господи? Ну, пойдём быстрей, неравно на кого налетим опять! Ах, я дура, дура старая, что согласилась провести-то тебя в хозяйский дом! Ах ты, Господи!

Зашагали споро, и вскоре, после двух или трёх поворотов, в которых взволнованная мамушка уже не сомневалась, подошли к стене, в которой обозначено было место для двери, но никакой двери не было. Только как бы замазано что-то было посерёдке, как глиной будто по кирпичу. Мамушка, однако, отсутствием двери не смутилась и, как давеча в кухне, стала шарить слева по кирпичной обводке. Вдруг раздался треск, показавшийся в подземной глухой тишине особенно громким – и подалась глина, и показалась в самом деле дверь, которая стала медленно поворачиваться.

Тут уж сомлела девушка. Ноги ее подогнулись, она зашаталась и прошептала:

– Постой, мамушка, постой, крёстная! Нет у меня силушки. Погоди, родимая!

Старушка молча перетащила ее за порог и поворотом невидимого рычага закрыла дверь.

За дверью оказался каменный подвал, сыроватый и гулкий. Из подвала выбирались так же: крёстная нащупала ещё один потайной необычный ключ, дверь бесшумно отворилась, и женщины вошли внутрь какой-то комнаты. Из неё они без всяких тайностей, но осторожно пробрались в другую комнату. Там была небольшая деревянная лесенка, а наверху лесенки – дверка. Перед этой-то дверкой наконец остановилась мамушка, перекрестила свою крёстную дочь и неслышно сказала:

– Господь с тобой, дитятко! Иди, и что Бог даст, то и будет. Назад сама выйдешь, недалеко тут, а я тебя в подвале подожду.

Обратный путь был уже легче. Когда выбрались в мамушкину кухню, заря занималась. Июльские ночи короткие. Обессиленные от волнения, сели на лавку.

– Ну, сказывай теперь, как было-то у вас? Сказалась ты ему, кто ты такая есть? Темно ведь было – глаз выколи, новолуние теперь.

– Ах, мамушка, милая, не спрашивай ты меня – не могу я ещё отойти от того, что в светёлке-то было.

– Что ж, верно ли сделала, что туда пошла? Не жалеешь ли теперь? Меня-то не проклянёшь ли?

В ответ девушка молча протянула красивую тонкую руку, и старуха увидела на её стройном пальце золотое массивное кольцо. Девушке оно было явно велико.

– Колечком, значит, подарил. Ну, знать, понравилась ты ему, красавица. Что ж, пойдёшь ли опять к нему? Я чай, он тебя теперь сам призовёт, как занадобишься.

Девушка спрятала в коленях старухи зарумянившееся лицо и расплакалась, но рыдания её были счастливые.

В дверь застучали громко, властно, и мужской голос позвал:

– Бабка Катерина, у тебя ли крестница-то? Тятенька её тотчас требует!

Девушка побледнела:

– Ахти! Братец пришёл. Дома не случилось ли чего?

– Не выдал ли тебя твой Еруслан-то Лазаревич, наш Акинфий Никитич?

– Что ты, мамушка! Он, поди, спит ещё.

– Какой спит! Он пташка ранняя. Отец рано встаёт, так и он с ним. Да не видел ли кто, как ты от него выходила? Прислуга уж встать могла.

В дверь колотили всё сильнее. Дрожащей рукой отперла засов Катерина.

Быстро вошёл статный русобородый молодец.

– Не спите уж? Собирайся, сестрица, домой сейчас требуют.

– Да что случилось-то? Здоровы ли тятенька с маменькой?

– Всё, благодарение Богу, благополучно. Гости у нас, вчера поздно прибыли, а сегодня с зарёй тятенька и послал меня за тобой.

– Что за гости-то, Господи?

– А вот что тятенька о прошлом годе познакомился на Ирбитской ярманке. Заворотневы. И с сыном. Поняла теперь, зачем тятенька за тобой послал? Смотрины, знать, будут. Убраться тебе надо получше, нарядиться. Да своими руками состряпала бы что-нибудь. Ну, там всё, что полагается. Да быстрее, а то Акинфий-то Никитич уехал вчера, так тятеньке заместо его как раз с Никитой Демидычем на заводы пора, как он есть управляющий.

– Как уехал вчера?! – воскликнули обе женщины в один голос.

– А вам-то что за печаль? Ну, уехал и уехал, только тятеньке работы больше.

Старшая женщина махнула младшей: мол, иди, потом поговорим.

Только брат с сестрой успели зайти в дом родительский, новая беда: бегут из хозяйского дома, шумят, чтоб немедля приказчик¹ Невьянского завода Иван Карпов к Хозяину шёл. Пропажа в доме, и большая. Неведомо как вещь ценная, золотая ночью пропала. Посланный больше не знал ничего: ни что пропало, ни у кого. Одно твердил: к Хозяину скорее.

Какие тут смотрины! Да и невеста сомлела, еле живую её в горенку отвели. Там до вечера и пролежала в горячке. И липовым цветом её поили, и малиной, и спрыскивали с уголька от призору – всё только хуже делается. К ночи бредить начала, невесть что бормотала, не разберёшь.

1. Приказчиком в те времена назывался управляющий заводом.