У меня многолетняя ремиссия. Лет 12 я не принимаю никакие лекарства и не лежу в больнице. Эти рассказы – лишь воспоминания. К сожалению, не слишком веселые.

ЧАСТЬ 1. ЗАПИСКИ ШИЗОФРЕНИКА

Как нас, психов, «лечат», от душевных болезней. Часть 1

Большой обиды на санитаров у меня не осталось. Хотя и пришлось несладко. Что поделать, болезнь у меня такая. Только вот первые дни после выхода из этого учреждения людей боялась. Боялась, что кто-нибудь подойдет и вдарит по морде. Просто так, ни за что. Санитарам же можно было.

Первые дни боялась просто пройти по улице. Хотя девочкой себя всегда считала храброй. Ходила, конечно. По самому краешку тротуара. Головой понимала, что никто не обидит. Со временем страх ушел. Больницу вспоминаю реже.

Называть какие-либо фамилии или адреса сегодня уже бессмысленно. Ведь было это лет пятнадцать назад. Но хочется, чтобы люди хотя бы разок взглянули другими глазами на жизнь «психов».

Конечно, от обслуживающего персонала мне (и не только мне) досталось немало. Но еще раз повторюсь, на санитаров почему-то обида прошла быстро. Ведь им приходилось каждую ночь оставаться один на один с толпой «психов». Видимо, поэтому они старались заранее подстраховаться, запугать, чтоб больные и пикнуть не смели.

Но вот своего лечащего врача, старую еврейку, ненавижу по сей день. Вроде бы и руки она не распускала, и вела себя с пациентами корректно. Только вот из больницы ежедневно выносила огромные сумки хлеба. Видимо, свиней держала. И не только хлеба, но об этом чуть позже.

Пациентов же кормили скудно. Баланда, сваренная на воде, в которой плавали огромные куски недочищенной свеклы и также же огромные, плохо проваренные куски картошки. Суп этот был даже без зажарки. Ни капли жира. Повара называли эту мешанину гордым словом «борщ». Плюс кусочек хлеба. Брать больше одного куска запрещалось. На завтрак каша, в которой не было ни масла, ни даже маргарина. Чем-то закрашенная, чуть подслащенная вода, именуемая чаем.

За 3 месяца похудела килограмм на 10. Хотя брат регулярно носил передачки. Только вот поесть толком не получалось. За стол сядешь – больные тебя тут же обступают плотным кольцом. Не просят. Молчат. Только слюни периодически сглатывают. Как малые дети. Поверьте, это было жутко.

Поэтому от моих передачек мне самой доставалось немного. Если и успевала сунуть какой-нибудь пряник в рот, то хорошо. Остальное раздавала. Я-то знала, что рано или поздно меня выпишут. Выйду, отожрусь. К ним же годами никто не приходит. Родные от большинства из них отказались.

Но моя лечащая врач, казалось, ничего не замечала. Ни того, что больные вечно голодны. Ни то, что картошку и свеклу, прежде чем кинуть в суп, можно было хотя бы тщательней почистить да помыть.

Большой тебе привет, человек и врач Майя Львовна. Милая, улыбчивая женщина. (Твари, они ведь внешне похожи на обычных людей). Вечно голодные больные могли бы вдоволь пожрать хотя бы хлеба. Только вот твоим свиньям ведь нужней? А больные – они ж психи. Обойдутся.

Зашла я как-то в туалет. Одна из больных (молчаливая, вечно хмурая тетка) деловито рылась в ведре с использованной туалетной бумагой. Достала огрызок яблока – тут же в рот. Потом из этого же ведра выудила коробку из-под сметаны. Вылизала начисто, помогая себе пальцем. К ней в больницу никто не ходил. Совсем никто. Пролежала там она лет 15 безвылазно.

Эта женщина умерла потом от рака. Там же, в психушке. Кстати, показывала нам грудь. У нее там была дырка (рак проел). Так она ее обычной тряпкой затыкала. Кто ж на психов бинты и вату тратить-то будет? Перед смертью она, всегда молчаливая и нелюдимая, плакала: «Дома хочу умереть». В последние дни ей выделили отдельную палату. Видимо, чтобы криками никому не мешала. Если и кололи что-то, то, скорее всего, обычный анальгин.

Кстати, про передачки и сигареты. Как-то в туалете (уже в другой больнице) попыталась прижать меня к стенке местная «блатнячка». Колоритная такая пациентка, с грубым прокуренным голосом. Сигареты пыталась отобрать. Довольно грубо ей ответила, что угостить могу, а вот вытрясти из меня что-то силой не получится. Сдохну, но не сдамся. Как не странно, она меня поняла. Потом мы с ней даже общаться потихоньку стали. Грубовата она, конечно. Но и жизнь у нее не сахар.

Про психушку я вроде бы давно уже забыла. Пока у меня длительная ремиссия (лет 12 уже). Но года четыре назад встретила женщину на остановке. Очень плохо одетую, обритую налысо. Наша, психбольная. Из дома инвалидов ее на время отпустили в гости к какой-то дальней родственнице. Спрашиваю: «Бьют?». Отвечает: «Нет. Только работать много заставляют. Тяжело очень. И кормят плохо».

Время идет. Только вот ничего не меняется.

Р.S. О том, что существуют и другие больницы, расскажу обязательно. Мне пришлось полежать в психушке еще несколько раз. В то время переехала в другой город. Оказывается, над психами нельзя издеваться. Нельзя заставлять их мыть коридоры и туалеты. Даже повышать на них голос не следует (они же больные). Их кормят. Пусть не икрой и не омарами, но более-менее нормальной пищей. Оказывается, хлеба можно давать вдоволь. Запрещено забирать пенсию якобы на таблетки. Все лекарства, естественно, должны давать бесплатно. (Еще один тебе привет, милая Майя Львовна). Обо всем этом, а также о враче-психиатре от Бога, Человеке и Враче с большой буквы, я расскажу чуть ниже.

Как нас, психов, «лечат», от душевных болезней. Часть 2

Второй день моего пребывания в больнице был запоминающимся. Первый день помню плохо. Укол воткнули – и спать. Утром под действием лекарств глюки в башке чуть поутихли. Стояла у окошка, о чем-то задумалась. (На окнах, естественно, решетки). Слышу окрик: «Отойди от окна!». Не поняла, почему. Да и тормозная после укола была. Мысли плыли.

То есть команду санитарок сразу не поняла. Непорядок. С первого дня должна понимать, во что может вылиться непослушание. Получила команду «отойти от окна» – ее нужно было тут же выполнить.

На меня набросилось три или четыре санитарки. Попытались скрутить. Буйной я никогда не была даже во время приступов. Но сработал нормальный для любого человека защитный инстинкт. На меня накинулась толпа. Неожиданно. Непонятно почему. Естественно, я начала сопротивляться. Вернее, сопротивлялось только тело. Голова еще до конца так и не понимала происходящего.

Сразу скрутить меня не получилось. Все же физически я была достаточно сильна. Вызвали мужиков-санитаров. Привязали веревками за руки и ноги к кровати. У меня вообще глаза на лоб полезли. За что? Что и кому я сделала плохого? Начала извиваться, пытаясь освободиться.

«Ах, ты еще вырываться надумала!» Заткнули рот подушкой. Человек без доступа кислорода обмякает и перестает сопротивляться. Правда, подушку иногда убирали. Чтобы не окочурилась. За труп ведь и наказать могут. Тем более родственники ко мне ходят. Подышала немного? Подушку сверху снова. Не помню, сколько они так развлекались. Но впечатления у меня от этой процедуры остались, как бы это объяснить… непередаваемые. Очень хотелось дышать. Воздуха. Хотя бы глоток…

Наконец развлекаться им надоело. Ушли. Осталась только одна дама. Взяла стульчик, подсела к моей кровати и начала комментировать мои действия. «Выползти пытаешься? Ну-ну».

Язык у меня с детства был подвешен неплохо. Спросила я эту мадам: «Какая ж сука тебя на свет родила?». Как ни странно, подействовало. Она вздрогнула и взгляд отвела. От кровати моей не отошла. Но сидела уже молча.

Спустя несколько дней случайно узнала, что одна из больных когда-то давно выбила окно и перерезала себе стеклом вены. То есть мои мучители боялись, что и я так же сделаю? Но пояснить хотя бы, зачем нельзя стоять у окна, сложно было? Да и не мое драгоценное здоровье их волновало. Оказалось, они так частенько развлекаются.

Как нас, психов, «лечат», от душевных болезней. Часть 3

Видимо, через эту процедуру проходят все новички, впервые попавшие в психушку. Чтобы знали свое место и ходили по струнке.

Привезли в наше отделение совсем молоденькую девчушку. Хрупкая, испуганная, лет 18. Далеко не буйную. Тихо провели в палату. Минут через 15 крики. Как она, бедная плакала. Я взрослый человек. И через это тоже прошла. Но она-то совсем ребенок.

Мы сидели рядом с той палатой на лавочке. Волосы дыбом. Девчонки комментировали: «Они ее на вязки к кровати привяли. (Вязки – веревки, которые к рукам и ногам привязывают). Даже матрас почему-то убрали. Положили прямо на голые пружины». Я не выдержала, ушла к себе в палату. Но и туда крики доносились.

На второй день к ней пришла мать. Сидела девчушка рядом с ней на лавочке, на лице болячки (о пружины кровати побилась, когда извивалась), слезы утирала. Но что могла сделать ее мама? Кому пожаловаться? Да, привязывали. Бушевала потому что, на санитаров бросалась. Кто свидетели? Психбольные? А кто им поверит?

Кстати, на вязки привязывают не только для острастки. Ни лица, ни имени одной из больных уже и не помню. «Я на вязках сутки пролежала. Но пенсию все равно не отдала. И не отдам». Оказывается, наша «уважаемая» лечащая врач Майя Львовна раз в месяц с больных часть пенсии собирала. Якобы НА ТАБЛЕТКИ. Которые, естественно, должны быть бесплатными.

Бл@дь. Больные, чтобы несчастные копейки сэкономить (одежду купить или обувь) порой в психушку добровольно ложатся, чтобы хотя бы баланды больничной пожрать. Пенсия-то по инвалидности копейки. Майя Львовна, ты этими бабками не подавилась? Господи, может, таких тварей хотя бы на том свете наказывают?

Разговорились как-то с санитаркой. По-моему, с той, что в издевательствах надо мной участвовала. Но я не злопамятна. Когда-то моя дурная башка любому оправдание могла найти. «Может, правда, я чем-то заслужила?». Хотя душить подушками все же не стоило…

Так вот, разговорились мы с санитаркой. Она оправдывалась: «Думаешь, с тех денег, которые мы с больных каждый месяц вытрясаем, нам хоть что-то достается? Все эта (кивает в сторону ординаторской) забирает.

Одна из больных рассказывала: «Мне тут зуб выбили. Он дорогой был. Я за него много денег отдала. Таблетки потому что пить не хотела. Так медсестра мне кружкой железной по зубам шибанула».

Курили как-то на балконе. Мимо проходила пожилая женщина. Плакала навзрыд. Кто-то из наших ее спросил: «Что, бабка, ревешь?». «Сын у меня тут лежит. Он тихий, беззлобный, мухи не обидит. Его санитары избили. Лицо все синее. Сигареты забрали, те, что я ему принесла».

Напротив нашего отделения находилась детская психиатрия. О том, что там могло происходить, мы даже думать боялись.

У одной моей знакомой как-то родной брат в психушке лежал. Кормить пациентов во время свиданий было запрещено. «Нечего тут крошить». Но и передачки больным не доставались. Хотя Светлана приносила брату в больницу продуктов немало.

Рассказывала, что пряники и печенье, прежде чем в пакет засунуть, ломать пыталась в мелкую крошку. Но до ее брата они все равно не доходили. Ведь пряники и печенье можно если не своим деткам, так свиньям скормить. А что больные? Обойдутся. Из блока сигарет до брата доходило пара пачек.

Добил меня рассказ Светланы о том, как она нагоняй от санитарки получила. Знаете, за что? За то, что на свиданье бутылку с лимонадом попыталась открыть, брата напоить. Открывать бутылки запрещено! Ведь открытый лимонад-то теперь домой, своим деткам, не понесешь.

Говорят, душевные болезни неизлечимы. Почти неизлечимы. Может быть, еще и из-за такого вот способа лечения?

Врач от Бога в обычной бесплатной больнице

После ужасов первой психушки я ожидала всего. Но только не нормального, человеческого отношения к больным.

Как я уже писала, мне пришлось переехать в другой город. Прежде чем наступила ремиссия, я еще дважды попадала в психушку.

Первый день в новой больнице прошел как обычно. Врачи, медсестры, уколы, таблетки. Спать. На второй день с утра завтрак.

Одна из больных (сложная, довольно крикливая пациентка) начала капризничать. Каша невкусная. По ее мнению, в нее даже масла не положили.

Сижу я за столом и думаю: «Да что ж ты делаешь? Сейчас ведь получишь. И масла, и кашу. Тарелку тебе на голову наденут.»

В столовую вошла медсестра. Спокойно начала опрашивать больных. Понравился ли им завтрак? Есть ли еще у кого жалобы? У меня челюсть отпала. Психи здесь имеют право голоса?

Заметила еще одну «странность». В углу столовой стоял стол. На нем таз с ХЛЕБОМ. То есть в этой психушке никто не голодает? Захотел – подошел, взял кусок хлеба и съел? То есть медперсонал не распихивает по сумкам этот самый хлеб, чтобы унести его домой? Они его больным отдают? Офигеть.

Как выяснилось позже, не все и в этой психушке благополучно. Однажды сидела в очереди на прием к врачу (нужно было оформить инвалидность). Женщина в той очереди плакала: «Никогда больше дочь в эту больницу не положу. Не нужна нам инвалидность. У меня пенсия копейки – но проживем». Обижали ее дочь в этой больнице. Сильно обижали.

Я же просто попала в другое отделение. Заведующим которым был ЧЕЛОВЕК. Человек и Врач с большой буквы. Для него пациенты – дети. Больные детки, за которыми нужен уход.

Вы бы видели, как он входил в отделение. Голову в дверь просунет – вроде бы никого поблизости нет. Пытается побыстрей пройти (пробежать) в свой кабинет. Если не успел – его больные обступают: «Александр Григорьевич, я с ней больше не дружу. Александр Григорьевич, мне скучно.». Он же в центре толпы стоит, улыбается.

О том, что он вообще способен повысить на кого-то голос, услышала лишь однажды. Случайно проходила мимо его кабинета. Ох и досталось тогда медсестре: «Ты понимаешь, что они больны и в этом не виноваты? Еще раз на них рявкнешь – уволю к чертовой бабушке».

Несмотря на низкую зарплату, он умудрился собрать в своем отделении нормальный, вполне адекватный обслуживающий персонал. Медсестер, санитарочек.

Как-то пыталась я у одной из санитарок попросить швабру. Скучно лежать в больнице. Хотела хотя бы пол помыть, развлечься. Да и помочь девчонкам-санитаркам хоть чем-то хотелось. Но она мне заявила: «Ты что! Нельзя больным пол мыть. Никакой тебе швабры. Иди в палату, отдыхай». Оказывается, в этой больнице тебя никто не заставляет работать. Мыть полы и туалеты. Санитарочек тут хватает. И зарплату несуществующих работников никто не забирает себе.

Плюс больным полагаются прогулки на свежем воздухе. Конечно, просто так пациентов на улицу никто не отпустит. Разбредутся. Поэтому ворота предварительно закрываются на замок. Вначале выходят две санитарочки, выводят «деток». Действительно, как в детском садике. Гуляют не меньше часа. Потом таким же строем отправляются обратно в корпус.

Иногда мне кажется, что я и выздоравливать начала потихоньку просто потому что моей башке захотелось вернуться обратно. Из странного потустороннего мира в обычный. Где есть вот такие люди, способные ТАК улыбаться. Как Александр Григорьевич. Как моя подруга, которая буквально за шиворот вытащила меня из моих глюков. Теперь я знаю точно: «Если на свете такие люди есть – значит, стоит жить».

Какие они, пациенты психушки? Часть 1

Разные. Добродушные и не очень, бесхитростные и себе на уме, молчаливые и болтливые. Такие же, как и обычные люди. Просто каждый из них однажды пережил какой-то стресс. Сосуды в голове (или что-то там еще) не выдержали. Началось воспаление. Как результат – галлюцинации.

Конечно, наследственность тоже играет роль. Только вот, если бы я, к примеру, в свое время спала бы не по 3—4, а по 7—8 часов в сутки… Если бы не произошло в моей жизни очень неприятное событие. То, пожалуй, жила бы по сей день спокойно и не вспоминала бы про эту самую наследственность. А она у меня, к сожалению, есть.

Но мне еще повезло. Смогла выкарабкаться. Если же повреждение в мозгах серьезное, пациент становится похожим на ребенка. Взрослый человек с разумом 4—5 летнего дитятки. При этом словарный запас у него остается прежним. Жутко.

Помню Иринку. Тогда ей было годиков 45. Смешная. Бывшая библиотекарь. Помнит все географические названия: континенты, столицы стран, названия рек, морей. В остальном – ребенок-ребенком. Меня называла «горошком» (халат потому как у меня был в горошек). Подойдет, пальцем по моему халату поводит: «Вот горошек. Еще горошек». Имя мое не помнила. Или не хотела запоминать.

Когда начинался приступ, ходила злая и хмурая. Не подойти. В обычное время дружелюбна и улыбчива. (У меня, кстати, было наоборот. Во время приступов всегда рот до ушей. Радостная бегала. По ночам же плакала).

Старенькая матушка Ирины обязательно раз в неделю в больницу приходила. Передачки приносила. Не забывала дочку.

В психушке эта больная пролежала к тому времени немало – лет 18, по-моему. Выпускали редко. Однажды, во время довольно длительной ремиссии, отправили домой на пару недель. Так эта звезда умудрилась за это время забеременеть и избить мать.

Сделали ей аборт и затолкали обратно в больницу. Отругала я ее за то, что мать обидела (ну, как отругала, построжилась на нее слегка). Ирина начала оправдываться: «А что она дома бардак развела? Я домой зашла – а там грязь».

Объясняю: «Ир, маму обижать нельзя. Она ведь у тебя старенькая. Ходит уже с трудом. (Матушке ее было уже под 80 лет). Сложно ей убираться».

Иринка задумалась. «Думаешь, я неправильно поступила? Я обязательно извинюсь, когда мама на свиданье ко мне придет».

Ребенок. Эта больная женщина в душе ребенок. Обладающий физической силой взрослого человека.

В свое время я и сама себя боялась. Боялась, что в момент приступа натворю что-нибудь страшное. Но об этом расскажу чуть позже.

Еще одна пациентка. Ее я встретила, когда лежала во второй больнице. Постоянно распевала песни. Голос – как колокольчик. Звонкий, чистый, хрустальный. Абсолютно беззлобна. Даже улыбка у нее, как у ребенка.

Лет 25—30 ей тогда было. В больнице лежала лет 5. Первый раз попала туда после родов. Так ее организм среагировал на, видимо, нелегкое для него испытание. Но после первых родов Юля смогла прийти в себя. Вышла из больницы, зажила обычной жизнью. Но они с мужем, к сожалению, решили родить второго. Его не выносила. Потому как полностью сошла с ума. Уже навсегда. Сделали ей аборт, потому как лекарства от шизофрении и вынашивание ребенка – вещи абсолютно не совместимые.

Родные от нее отказались. К ней никто не приходил. Ни мать (которая воспитывает ее ребенка), ни тем более муж. Бывший муж. Она же вот уже лет 5 ходит по больнице со свертком в руках. Полотенце сворачивает в рулон и изображает, что укачивает ребенка. Песни ему поет. Жутко. Страшно. И вылечить уже невозможно. Повреждения в мозгу оказались необратимыми. Кто знает, почему на нее так подействовала беременность. Наследственность? Да, видимо. Но, скорее всего, был и какой-то стресс. После первого приступа ей нужно было лет пять нервы в порядок приводить, а не новые роды планировать. Кто бы знал…

…

В больнице со мной лежала бабушка. Она не понимала уже ничего. Сидела на кровати и постоянно что-то бубнила себе под нос. Однажды я все-таки смогла разобрать, что она твердит: «Дай Бог силы, дай Бог здоровья». Эту фразу она повторяла сутками бесконечное число раз.

На окружающих никак не реагировала. Вообще никак. Ее не было смысла о чем-то спрашивать. Она давно уже ушла куда-то далеко. До нее уже не достучаться. Кто ж тебя так обидел, бабушка, что ты так не хочешь возвращаться в этот мир?

Что поразительно – хотя жила (именно жила, безвылазно) она в психушке довольно долго, всегда была очень опрятной. Вместо платочка на голове носила вафельное полотенце. Которое ежедневно стирала в раковине обычным хозяйственным мылом. Бубня себе под нос одну и ту же фразу, она мылила и мылила ткань, стараясь избавиться от видимых только ей пятен. Вот как можно было в больничных условиях так отстирать полотенце, что оно всегда выглядело белоснежным? Видимо, когда-то она была большой чистюлей.

Страшно. Несмотря на то, что последний приступ у меня самой был очень давно, я боюсь, жутко боюсь однажды навсегда остаться в этом заведении. Превратиться в мычащее, мало что понимающее существо. Как же это страшно…

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Какие они, пациенты психушки