За окном рождественская картинка – всё засыпало снегом. Деревья все в инее, точно коралловый лес. По небу плывут густые толстенные облака, а в ослепительно-голубых просветах сияет ярко-золотое солнце. И падают огромные хлопья снега, похожие на лепестки белых роз, точно их задумчиво роняет с небес белый-белый ангел.

И так тихо… Даже приглушённый гул автомобилей похож скорее на полусонное бормотание шмелей.

После того как Морис уехал на католическое Рождество домой, Мирослава осталась домовничать вдвоём с котом Доном.

И коттедж, особенно по ночам, стал казаться ей огромным, как замок в какой-нибудь шотландской глубинке. Она гнала прочь непрошенные грустные мысли.

А тут ещё позвонил Морис и попросил разрешения задержаться ещё ненадолго дома. Мирослава сказала ему тогда:

– Да, конечно, тем более работы сейчас нет.

– Вы скучаете без меня? – спросил он, и ей показалось, что в его голосе проскользнула надежда на утвердительный ответ и, может быть, лёгкая грусть.

Но она ответила:

– Нет, – вложив в голос гораздо больше весёлости, чем следовало бы.

– Ну, тогда ладно, – пробормотал он и отключился.

Мирослава посмотрела на кота.

– Что, мой королевич, Новый год мы с тобой будем встречать вдвоём.

Дон не возражал. Для него главное, чтобы хозяйке было хорошо. Вот только ему показалось, что глаза у неё невесёлые… Он потеснее прижался к ней всем телом и тихо замурлыкал, стараясь передать ей тепло не только своего покрытого мягкой длинной шёрсткой тела, но и маленького, крепко любящего сердца.

29 декабря поздно вечером, почти ночью, нагрянул Шура. Сказать, что Мирослава удивилась, было бы не сказать ничего.

– Представляешь, – начал он прямо с порога, – у меня выходные аж до третьего января!

– Да ты что?! – не поверила она.

– Я и сам с трудом верю! Сколько себя помню, такого чуда ни разу не случалось. Но ведь я два года в отпуске вообще не был, – добавил он.

– Бедный мой Шура. – Она обняла его. И снег на его куртке начал таять, а заодно промокла и её наброшенная на плечи кофта.

– Иди в дом! – сказал он. – А то простудишься. Морис приедет и прибьёт меня.

– Ты его так боишься? – засомневалась Мирослава.

– Опасаюсь, – улыбнулся Шура.

– Морис приедет ещё не скоро, – проговорила она быстро, тщетно скрывая грусть.

– Как так?

Она пожала плечами.

«Теперь уж я его прибью, как только он приедет», – сердито подумал Шура.

Мирослава поднялась на крыльцо и стала с удивлением наблюдать, как Наполеонов достаёт из багажника многочисленные пакеты, как видно, тяжёлые. Всё это он начал таскать в дом.

– Шура! Что это? – изумлённо спросила она.

– Продукты, – проворчал Наполеонов сердито, – у тебя-то, наверное, холодильник пустой.

– Ну, не совсем.

– Ага. Отварная курица для кота, ряженка и яблоки для тебя. А для меня кукиш, даже без масла.

Она рассмеялась. А потом сказала:

– Шура, если ты думаешь, что я стану что-то готовить из той прорвы продуктов, что ты привёз, – она махнула рукой на пакеты, – то ты ошибаешься.

– Ничего я не ошибаюсь. Знаю, что от тебя не дождёшься! – проворчал он.

– Тогда кого ты собираешься поставить возле плиты?

– Коня в пальто!

– О! Ты ещё и коня притащил, – усмехнулась она.

Шура снова пошёл к машине и полез в салон. Оттуда он вытащил большую корзину и потащил её в дом.

– А что там? – спросила Мирослава. Но Наполеонов не удостоил её ответом.

– Шур, а ты надолго ко мне? – осторожно спросила она.

– Сказано же тебе, что на работу мне 3 января. Вот и считай.

– А как же Софья Марковна?! Ты что, её одну собрался на Новый год оставить?

– Как же, оставишь её! Это она единственного ребёнка, – Шура сокрушённо покачал головой, – одного кинула.

– В смысле кинула? – ничего не поняла Мирослава.

– В смысле, что твоя любимая Софья Марковна, мать моя разлюбезная, укатила встречать Новый год в Питер. – Наполеонов сделал вид, что собирается заплакать.

– Шурочка, не расстраивайся. – Мирослава снова крепко прижала друга к себе. Но, тотчас заподозрив что-то неладное, отстранила его. Так и есть, Наполеонов хихикал, и в глазах его не было и тени печали.

– Бессовестный ты поросёнок, – воскликнула Мирослава, – пользуешься моим добрым сердцем.

– Я не поросёнок! Кстати, год Кабана-то уходит.

– Кажется, в феврале.

Она вздохнула и стала помогать Наполеонову перетаскивать пакеты с крыльца в кухню. После того как всё купленное им было разложено по местам, Шура открыл холодильник и чуть ли не влез в него целиком.

– Что ты там делаешь? – спросила Волгина.

– Ищу, чего бы поесть.

– Ты же сам сказал, что ничего приготовленного у меня нет. Так что ешь то, что сам привёз.

Шура вздохнул, отрезал себе кусок буженины, нарезал сыр, хлеб, достал банку солёных огурцов. Поставил на плиту чайник и выудил из корзиночки пакет с курабье. Зачем-то нарезал батон, сложил его в миску и залил кипячёной водой из кувшина.

Мирослава подумала, что он собрался кормить птиц, и сказала:

– Хлеб на морозе замёрзнет.

Наполеонов ничего не ответил, отставив миску на кухонный стол.

– Ешь, давай, – сказал он Мирославе, налив чай в две чашки.

– Не хочу.

– Тоже мне, принцесса выискалась, – пробормотал он себе под нос.

– Я не принцесса, – улыбнулась Мирослава, – сам знаешь.

– Знаю, конечно! Амазонка и тигра!

– Одна в двух лицах?

– Да у тебя этих лиц до фига! Ешь давай, не капризничай.

– Шур, я и не капризничаю. – Она взяла кусочек сыра и стала сосредоточенно его грызть.

– Ага. Теперь решила мышью поработать, – хмыкнул он.

Дону надоело, что Наполеонов ворчит на его хозяйку, и он, запрыгнув ей на колени, уткнулся в сыр в её руках. Она сразу отломила ему маленький кусочек, и кот стал есть с её ладони.

– Вот! – сказал Наполеонов. – Все порядочные девушки под Новый год мечтают о принце, а эта с котом тетёшкается.

Мирослава весело расхохоталась.

– Ты чего? – озадаченно спросил Наполеонов.

– Анекдот вспомнила!

– Какой?

– «Девушки всю жизнь ждут принца на белом коне, а приезжает король – голый, пьяный и на автобусе».

Наполеонов состроил страшную рожицу и собрался сделать подруге выговор о неуместности подобных анекдотов в предновогоднее время, но не удержался и расхохотался вместе с ней.

Чуть позже, чтобы реабилитироваться хотя бы в собственных глазах, сказал:

– Ну и жди своего Балду!

– Подожду. А пока ты мне его заменишь.

Шура погрозил ей пальцем. Сложил в раковину грязную посуду и велел:

– Мой.

– А ты что собираешься делать?

– Знамо дело, – всплеснул он руками, как бойкая кухарка в фильмах про старинную жизнь, – готовить!

Мирослава хмыкнула и принялась за мытьё посуды. А Шура подвязал фартук Мориса, который был ему непомерно велик, из-за чего Наполеонову пришлось сложить его чуть ли не вдвое.

– Извини, только фарш купил готовый в фермерском магазине. – Наполеонов бухнул фарш в эмалированную кастрюлю.

– Пойдёт! – улыбнулась Мирослава.

Наполеонов добавил в фарш замоченный хлеб, яйца, повернулся к Волгиной:

– Вымыла посуду?

– Так точно, товарищ капитан! – вытянулась она в струнку.

– Тогда забирай своего лохматого – и брысь оба с кухни!

Расхохотавшись, Мирослава с удовольствием выполнила его приказание. Поужинали они втроём приготовленными Шурой котлетами. К удивлению Мирославы, они оказались очень вкусными.

– Спасибо, Шура, – сказала она после ужина, – я не знала, что ты научился так вкусно готовить.

– Так с кем поведёшься… – отозвался он.

– Надеюсь, ты имеешь в виду не меня.

– Это точно, – саркастически отозвался друг детства, – и даже не твоего лохматого. – Он кивнул на Дона.

– Но-но! – шутливо погрозила она ему пальцем, – святого не касайся.

– А посуду мыть тебе, – в отместку хмыкнул Наполеонов, – а то твоё святое, – он снова ткнул в кота, – только языком может всё отмывать.

Мирослава перемыла посуду, подхватила на руки кота, терпеливо дожидавшегося её на кухонном подоконнике, и поднялась к себе. Наполеонов, который всё это время пил чай и молча наблюдал за её работой, остался на кухне. За окном уже было совсем темно. Ни луны, ни звёзд. Только мигающий в начавшемся снегопаде свет замёрзших фонарей.

«Если природа не умерит свой энтузиазм, – подумала Мирослава, – то завтра нам с Шурой придётся расчищать дорожки в четыре руки. – Она включила ночник. – Что там вчера Наполеонов говорил о новогодних чудесах? – попыталась она припомнить и подумала: – Если и мечтать о ком-то, то явно не о принце. А о ком? Да вот хотя бы о таком персонаже, как «Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Исполняет всё, что ни попросишь, вопросов не задаёт, не критикует, не ворчит. Идеальный спутник жизни! Одно плохо, что не видно его». Мирослава улыбнулась, взяла со стола книгу и улеглась в постель. Дон пристроился рядом. Прошло минут тридцать, в дверь постучали.

Не дожидаясь ответа, в комнату ввалился Шура. На нём была пижама цвета жёлтого цыплячьего пуха с белыми, прыгающими на этом фоне зайчиками. Мирослава невольно улыбнулась.

– Чему радуемся? – спросил Шура.

– Твоей пижаме.

– Правда красивая? Мне самому нравится, – обрадовался Шура.

– Миленькая, только тебе больше пошло бы с волчатами.

– Ну вот ещё! Я белый и пушистый, как эти зайчики. Подвиньтесь! – это восклицание относилось и к Мирославе, и к Дону.

Мирослава отодвинулась, а Дон просто перепрыгнул через неё и лёг с другой стороны. Шура улёгся рядом с Мирославой и попытался вытащить из-под её головы подушку.

– Фиг тебе! – сказала она. – Возьми на кресле.

Шура взял с кресла подушку, улёгся рядом с ней и выдернул из её рук книгу.

– Ага, опять поэзия древнекитайских поэтов. Что там у нас на этот раз? Так, поэзия эпохи Тан, VII–X века.

– Шура! – Мирослава попыталась отнять у него книгу, но он быстро увернулся.

– Ишь какая! Не хочет, чтобы родной друг тоже обогатился!

Наполеонов быстро пролистал страницы и остановился на одной из них.

– Вот. Ван Луню. «Печаль». – Шура принялся читать вслух:

За яшмовою шторою
Одна
Красавица
Томится у окна.
Я вижу влажный блеск
В очах печальных —
Кто ведает,
О ком грустит она.

Наполеонов с притворной пытливостью посмотрел на подругу.

– Шура! Я придушу тебя. – Она резко потянулась к книге, но он снова увернулся.

– Ладно, не нравится про печаль, поищем про другое. – Он снова полистал страницы и, остановившись на одной из них, воскликнул: – Вот! Нашёл! Слушай, как раз в тему! Цзяожань. «Сосна»:

Потому что я шёпот сосны полюбил,
Я наслушаться им не могу.

Я всегда, как увижу сосну на пути,
Забываю вернуться домой.

С этой радостью лёгкой от шума сосны
Что на свете сравнится ещё?

Я смеюсь, к вольным тучам лицо обратив,
Беззаботным и вольным, как я.

Наконец Мирославе удалось вырвать из рук Наполеонова книгу и захлопнуть её, чуть не прищемив ему нос.

– И чего тебя на них тянет? – спросил он.

– Смысл жизни ищу.

– Нашла?

– Нет пока. В поисках.

– Ага. Диоген вон в бочке сидел сколько времени, да так и ничего не надумал.

– Ну почему же, – рассмеялась Мирослава, – много чего надумал.

– Ага. Типа не заслоняй мне солнце.

– Так прав же оказался в итоге.

– Это как сказать, – с сомнением произнёс Шура, – вот не отправился бы Македонский завоёвывать мир, и Клеопатры бы не было.

– В смысле?

– В том смысле, что династия Птолемеев не обосновалась бы в Египте!

– Велика потеря! – улыбнулась Мирослава.

– Не скажи! Я в детстве фанател по Лиз Тейлор!

– Так она же просто играла её!

– А если бы Клеопатры не было, то и играть ей некого было бы.

– Логично, – согласилась Мирослава.

Шура взял книжку из рук задумавшейся подруги и положил её себе на грудь, закрыв глаза.

– Эй, – Мирослава толкнула его в бок локтем, – ты что, здесь спать собрался?

– Не спать, а дремать, – поправил он важным голосом.

– Иди к себе!

– Погоди! Помнишь, как в детстве, мы летом вчетвером, ты, я, Витька и Люська, лежали на песке, на берегу Волги?

– Помню…

– Над нами солнышко, под нами золотистый песок, и волны облизывают пятки.

– Шур, ты к чему это?

– Ностальгирую я. Неужели непонятно? – засопел он.

– А.

– А ещё помнишь, сколько раньше народу было на волжских пляжах не только в выходные, но и в будни?

Мирослава невольно вспомнила своё детство. Тогда на пляжах и в самом деле яблоку негде было упасть. И они с бабушкой и двумя тётями тоже ехали на пляж и занимали там место, расстелив махровую простыню, а потом после работы приезжал дед. Чтобы он мог их найти, они останавливались всегда примерно на одном и том же месте, а тётя Виктория для того, чтобы их было видно издалека, вывешивала на палке, воткнутой в песок, флаг, очень похожий на пиратский. Люди подходили, смотрели, смеялись и даже пели о том, как вьётся по ветру Весёлый Роджер и люди Флинта песенки поют.

«Как давно это было», – подумала она и вздохнула.

– Чего вздыхаешь? – спросил Шура.

– Ничего. Может, я тоже ностальгирую.

– Как же, дождёшься от тебя, – не поверил он и добавил: – Вот если бы Мориса из дома не выжила, то и не вздыхала бы.

– Ты прекрасно знаешь, что никто его ниоткуда не выживал. Он поехал навестить родителей! Имеет право!

– Имеет, – согласился Наполеонов и попросил: – Не злись!

– Я не злюсь.

– А если бы он был дома, – мечтательно произнёс Шура.

– Он и так сейчас дома, – перебила его Мирослава.

– Я не о том доме! – возмутился Наполеонов. – Если бы он был в этом доме, то лежали бы мы с тобой сейчас не здесь в обнимку с твоим котом.

– А где? – улыбнулась она.

– Возле камина в гостиной.

– А что мешает тебе лежать там сейчас?

– Отсутствие огня в камине…

– Давай разожжём.

– У нас не получится так сказочно, как у Мориса.

Через некоторое время Шура стал засыпать и сладко посапывать. Мирослава стала спихивать его с кровати. Обидевшись, Наполеонов ушёл спать в свою комнату, прихватив с собой подушку.

Глава 2

К середине ночи снегопад прекратился. Выглянула луна и сразу принялась соперничать с фонарями в освещении девственно-белого снега, засыпавшего сад. Фонари тактично отошли в тень…

На следующее утро Мирослава проснулась оттого, что кто-то стаскивал с неё одеяло. Она попыталась натянуть его обратно, но не тут-то было. Мирослава открыла глаза. Над ней стоял Шура и ворчал сердито:

– Вставай давай, ишь, заспалась.

– Ты что, с ума сошёл? – спросила она. – Будишь меня ни свет ни заря!

– Вставай немедленно!

– Отстань! Я спать хочу!

– Если ты не встанешь, я оболью тебя холодной водой!

– И зачем я вчера изнутри от тебя не закрылась?! – с явным сожалением в голосе проговорила она.

– А я бы влез в окно, – ухмыльнулся он.

– Шур, ну отстань, – попросила она жалобно.

– Не отстану! У нас дел невпроворот!

– Ну какие у нас могут быть дела?!

– Дорожки расчищать! Ёлку наряжать! Блюда для новогоднего стола готовить!

– Какие ещё блюда?

– Как какие? Традиционные! – Он начал загибать пальцы: – Салат оливье, селёдку под шубой, холодец…

– С ума сошёл!

– Ничего подобного. Праздник есть праздник! Говорят же, как встретишь Новый год, так его и проведёшь.

– Ничего я готовить не буду! – заявила Мирослава категорично.

– Лентяйка! – Шура отбросил одеяло на кресло.

Мирослава села на постели и сердито уставилась на него.

– Ну чего уставилась? Одевайся, а я пойду завтрак сварганю.

– Тиран! – Мирослава запустила в друга тапочек.

Наполеонов увернулся, дошёл до двери и поглядел на неё:

– Кстати, надо ещё уборку провести.

– Какую ещё уборку?

– Генеральную. Ты Рукавишникову отпустила на новогодние каникулы?

– Отпустила.

– Значит, убираться придётся самим.

– У нас и так чисто!

– Новый год нужно встречать в идеально убранном доме, – наставительно проговорил Наполеонов. И, прежде чем в него полетела вторая тапочка, успел скрыться за дверью.

Мирослава тяжело вздохнула, взлохматила себе волосы, а потом шерсть Дону.

– И чего ты мне посоветуешь? – спросила она кота.

Тот встряхнулся, коротко мяукнул, спрыгнул с кровати и скрылся за дверью.

– Ага, – сказала Мирослава, – и ты туда же.

Умывшись и причесавшись, она спустилась вниз.

Накормив её завтраком, Шура подвёл детектива к раковине.

– Что это? – спросила она удивлённо.

– Куриные лапки, – пояснил ей Наполеонов тоном, с которым взрослые объясняют малому ребёнку очевидные вещи.

– А что они здесь делают?!

– Мокнут. Мы будем использовать их при варке холодца вместо желатина.

– С ума сошёл! – воскликнула Мирослава, рассматривая когти на куриных лапах.

– Не спорь. Моя мама всегда так делает.

– А Морис…

– Вот и не надо было мужика под Новый год выпихивать из дома! – укорил её Наполеонов уже в который раз.

– Я уже сто раз тебе говорила!

– Слышал.

– И что я должна с ними делать? – вздохнула Мирослава.

– Очистить от чешуи и когтей.

– А ты?

– А я пойду ногу распилю.

Через некоторое время Мирослава выглянула в окно. Шура пилил ножовкой на куски говяжьи ноги.

«И за что мне это наказанье?» – подумала она и занялась куриными лапами.

От вернувшегося с улицы Наполеонова пахло свежестью и чистотой.

– Красота! – воскликнул он бодро.

Мирослава, глядя на него, подобрела и не стала спорить с Наполеоновым, который, вероятно, вообразив себя барином, хозяином усадьбы, отправил её, как крестьянку-подёнщицу, на уборку дома. Правда, барин и сам трудился в поте лица. Пока Мирослава, неприлично ругаясь себе под нос, намывала лестницу, Наполеонов пылесосил во всех комнатах всё подряд. Теперь его весёлое посвистывание доносилось со второго этажа.

– Не свисти тут! Деньги из дома выгонишь, – крикнула она, но за шумом пылесоса он её не услышал. И Мирослава стала мстительно представлять, как она хватает Наполеонова за шиворот и выбрасывает со второго этажа в сугроб. Она так увлеклась воображением картины мщения, что не заметила, как он появился наверху лестницы.

– Всё ещё возишься? – крикнул он.

– Заканчиваю, – ответила она.

– Вот и прекрасно. Я помою пол, а ты нашинкуешь овощи, которые я сварил утром.

– Во сколько ты встал?

– Это неважно. А потом мы будем наряжать ёлку.

– Мы наряжаем ёлку на улице.

– Значит, будем наряжать на улице, – покладисто согласился Шура, а потом заметил: – Но хоть одну веточку для запаха надо принести в дом.

Они нарядили ёлочку, что росла недалеко от дома, всевозможными игрушками и гирляндами. Она была не очень высокой, но, чтобы украсить верхушку, всё равно пришлось приставить лестницу.

– А где срежем веточку? – спросил Наполеонов, когда они закончили украшать дерево.

Мирослава опустилась на колени в снег и стала что-то шептать.

Шура догадывался, что она просит у дерева разрешения срезать веточку, а потом прощения, но всё равно проворчал:

– Начинается шаманство.

А Мирослава взяла острый нож и отрезала наискосок совсем небольшую ветку в самом низу. Потом поклонилась дереву:

– Спасибо тебе.

Ветку они поставили в столовой в большую хрустальную вазу, нарядили небольшими шариками, барабанчиками, колокольчиками и обвили мишурой. Отошли от стола подальше и полюбовались своей работой.

– Хорошо, – сказала Мирослава.

– Хорошо, – подтвердил Шура.

Дон запрыгнул на стул, посмотрел и одобрительно мяукнул.

– Шур, – неожиданно спросила Мирослава, – а Софья Марковна не звала тебя с собой в Питер?

– Звала, конечно.

– А почему же ты не поехал?

– Как же я мог оставить тебя одну? – искренне удивился он.

– Шура! Ты просто сокровище! – Мирослава наклонилась и чмокнула его в нос. – Что бы я без тебя делала?!

– Так цени! – гордо выпятил он грудь.

– Я ценю, дорогой, очень ценю, – заверила она и расцеловала его в обе щёки.

После обеда они долго возились с салатом и селёдкой под шубой. Потом дошла очередь до холодца.

– Шура! Я уже вся липкая, – пожаловалась Мирослава.

– Ничего, потом отмоешься, – не принял он близко к сердцу её жалобу.

Некоторое время они работали молча. Потом Наполеонов шлёпнул себя по лбу тыльной стороной ладони:

– Совсем забыл! Ещё морковь надо натереть!

– Зачем? – спросила она.

– Как зачем? Остренькое блюдо «морковь с чесноком» для аппетита!

– У тебя и так без аппетита всё улетает!

– Всё равно надо! Так положено.

– И кто всё это положил? – ехидно спросила она.

Наполеонов не удостоил её ответом.

Минут через десять она снова спросила:

– А почему мы готовим еду сегодня?

– Потому, что завтра тебя вообще ничего заставить делать будет невозможно. Да и мне перед празднованием нужно набраться сил.

– Понятно.

– Салат и морковь заправлять сегодня майонезом не будем. Утром встану и сам заправлю.

– Делай что хочешь, – отмахнулась от него Мирослава. Она подумала о том, что лучше бы раскрыла десять преступлений и задержала несколько особо опасных преступников, чем занималась уборкой и готовкой.

«И как только женщины добровольно соглашаются на эту каторгу? Это просто уму непостижимо! Им всем нужно давать орден Героя Труда».

«А Морису нравится готовить, – пришло ей на ум через некоторое время, – он даже получает от этого удовольствие. Он что, мазохист?» – засомневалась она. Но потом, отбросив эту крамольную мысль, пришла к выводу, что Миндаугас всё-таки герой-доброволец. И заслуживает почёта и уважения. Она снова тихо вздохнула.

Шура истолковал её вздох по-своему и приободрил:

– Крепись, подруга, ещё немного осталось.

Сам он тем временем тёр морковь на тёрке, а когда от морковки оставалась примерно четвёртая часть, с хрустом догрызал её.

– Шур, ты знаешь, я вчера была не права, – проговорила Мирослава, пряча улыбку в уголках губ.

– В чём именно? – поинтересовался он.

– Когда мы говорили о том, идёт тебе твоя пижама или нет.

– И чего?

– Я поняла, что она тебе к лицу.

– Ну, хоть раз призналась в своей неправоте, – не догадался он о подвохе.

И тут Мирослава не выдержала и расхохоталась. Шура промолчал, решив, что перемены в настроении свойственны всем женщинам, даже тем, которые обладают аналитическим умом с примесью интуиции и успешно разоблачают самых изощрённых преступников.

«Такова женская натура, – подумал он, – а мужчинам остаётся только набраться терпения. Тем более что древние говорили, что именно терпеливым покровительствует судьба».

И в это самое время зазвонил колокольчик. Детектив и следователь переглянулись.

«Кто это может быть?» – спрашивали их взгляды, устремлённые друг на друга.

– Пойду посмотрю, – сказала Мирослава, направляясь к камере видеонаблюдения.

– Если это какой-то наглый клиент, заявившийся без предупреждения, гони его прочь! – закричал ей вслед Наполеонов.

Когда Мирослава глянула в камеру, то увидела, как от ворот отъезжает такси. А перед воротами стоит… Морис!

– Это Морис! – вырвалось у неё, и она нажала на устройство, открывающее ворота.

– Ура! – закричал Наполеонов. – Наш Морис вернулся!

Мирославе на мгновение показалось, что она смотрит старый советский мультфильм «Каникулы в Простоквашино» и слышит радостный вопль кота Матроскина: «Ура! Наш дядя Фёдор приехал!»

Шура тем временем уже сбежал с крыльца и повис на шее у Мориса. Миндаугас, не ожидавший такой прыти от друга, не успел увернуться, а теперь никак не мог расцепить объятия Шуры. Наконец он всё-таки снял его со своей шеи.

– Ты приехал? – спросила вышедшая из дома Мирослава.

– Да. – Он не отрывал своих светло-голубых глаз от её серо-зелёных.

– Морис…

– Мирослава…

Шура переводил взгляд с одного на другого.

– Эй! – сказал он. – Ау!

Но его не замечали. Он подёргал Мориса за рукав. Никакой реакции.

– Почему ты не позвонил? – спросила Мирослава. – Я бы приехала в аэропорт и встретила тебя.

– Я до города хорошо добрался на автобусе, а потом взял такси.

– Я думала, что ты приедешь ещё не скоро…

– Я сначала тоже думал, что приеду к 7 января. Но потом сообразил, что для вас важны 31 декабря и 1 января.

Она улыбнулась.

– Вы чего, меня вообще в упор не видите?! – завопил Шура и набросился на Дона, сидевшего на снегу возле ног хозяйки: – А ты чего молчишь, как неживой?! Давай вопи! Тебя они точно заметят. Ты же у нас значимая фигура! Можно сказать, особа, приближённая к императору! Вернее, к императрице. Тьфу ты! К детективу! А это вам не баран начхал!

И, не дождавшись реакции от кота, Наполеонов схватил его и посадил на Мориса. Миндаугас крепко прижал кота к себе, чтобы он не сорвался и не зацепил когтями его пальто.

– Дон, дорогой, – прошептал он. И наконец обратил внимание на Шуру: – А ты какими судьбами здесь, друг мой?

– Здрасте! Я ваша тётя! Я тут подругу утешаю, дом убираю, еду готовлю!

– Он меня эксплуатирует, – пожаловалась притворно горестно Мирослава.

– Тебя поэксплуатируешь, – проворчал Шура и вдруг, опомнившись, набросился на Мориса: – А ты чего стоишь?!

– А что? – растерялся тот.

– Иди в дом! И принимайся за приготовление торта.

Морис с Мирославой переглянулись и захохотали. Шура по-бабьи всплеснул руками и ушёл в дом. Дон медленно последовал за ним.

– Жалко его, – сказал Морис, – я и впрямь ещё успею приготовить торт. Не «Наполеон», конечно, но тоже вкусный.

– А «Наполеон»? – высунулся Шура из окна кухни.

– Нехорошо подслушивать, – укорила его Мирослава.

– «Наполеон» будет тебе на 7 января, – подмигнул Шуре Миндаугас, и тот закрыл окно.

– Идёмте в дом, а то вы замёрзнете. – Морис снял пальто и накинул его на плечи Мирославы.

– Ну что, всё ещё воркуют голубки? – спросил Шура у кота, к тому времени уже сидевшего на подоконнике.

Дон что-то проскрипел в ответ. И Наполеонов, поставив на плиту чайник, стал сервировать стол для позднего ужина.

* * *

31 декабря, 1 и даже 2 января Морису пришлось есть то, что наготовили его друзья. Мирослава заботливо подкладывала ему на тарелку салат оливье, селёдку под шубой, холодец, приговаривая при этом:

– Это всё по Шуриным рецептам.

Морис снисходительно улыбался и покорно жевал. А Наполеонов смотрел на него глазами хлопотливой мамаши и умилялся:

– Хоть раз в жизни мы его кормим, а не он нас.

12 3 След.

Зимняя месть

* * *

Глава 1

Глава 2

* * *

С этой книгой читают

Другие книги автора