Опасные удовольствия

Глава 1

Серебристые жалюзи не впускали в комнату ночь. Кабинет, расположенный на девятом этаже высотного здания, был освещен мягким светом тяжелой люстры, и пронзительно-янтарные зайчики ныряли с потолка в хрустальные рюмки с коньяком, заставляя жидкость сиять и переливаться.

Коллекционный коньяк из запасов Вячеслава Матвеевича Куницына, президента компании «Ойлэкспорт интернешнл», оставался нетронутым. Роман Шухов, васнецовский богатырь с могучими плечами и окладистой каштановой бородой, сидел в невероятно напряженной и неудобной позе на самом краешке кресла и не сводил глаз с босса.

Вячеслав Матвеевич отодвинул рукой несколько планок жалюзи и посмотрел в окно. Ночной город плескался внизу разноцветными брызгами: пульсировали росчерки малиново-красных неоновых трубок, мелькали золотистые автомобильные огни.

– Не могу поверить, – сказал президент, – Глеб не способен на предательство.

Роман сокрушенно вздохнул, излучая потоки молчаливой скорби. Факты оставались фактами. Глеб Николаевич предал своего лучшего друга.

Вячеслав Матвеевич вернулся к столу и снова взялся за пачку злополучных факсов – длинные усеянные микроскопическими цифрами рулоны бумаги, присылаемые из Германии, которые отражали движение денег по зарубежным счетам компании «Ойлэкспорт интернешнл». Безналичные доллары и марки, собственность президента Куницына, омывали банковские артерии полноводной рекой, но один маленький, тонкий, но стабильный ручеек уходил куда-то в сторону. Как только что доказал своему шефу Роман Шухов – в сторону не менее богатых и плодородных зарубежных владений Глеба Николаевича Батурского, близкого друга Вячеслава Матвеевича.

Молодой, кареглазый и краснощекий Роман шевельнулся в кресле, бросил вожделенный взгляд на коньяк, который он сейчас с удовольствием бы выпил, и удрученно покачал головой:

– Не мне судить, но, очевидно, игра по-крупному не предусматривает таких понятий, как «дружба» и «честность», Вячеслав Матвеевич. Я заподозрил неладное еще два месяца назад и, поверьте, даже боялся намекнуть вам об этом. Мысль, что ваш лучший друг и партнер нечистоплотен в делах, казалась мне кощунственной и нелепой. Я стал присматриваться и анализировать, результат меня ошарашил – вот так тихо и незаметно в крошечную, но очень остроумно устроенную щелочку из компании утекло около двух миллионов.

Вячеслав Матвеевич вздохнул. Ему легче было навсегда проститься с двумя миллионами долларов, чем с другом Батурским.

– Да, Роман, ты проделал каторжную работу, но знаешь… Я уверен, это немцы! Их жадность беспредельна. Или просто ошибка банковского компьютера. У тебя новый одеколон? Не дурно.

– У вас исключительное обоняние, Вячеслав Матвеевич. Я всегда удивля…

– Но я уверен, это происки немцев, Рома, поверь мне!

Роман скептически усмехнулся. Упертый старикан! Крут, умен, решителен в делах, в океане бизнеса резвится как игривый дельфин, конструирует эйфелевы башни многоступенчатых и замысловатых сделок, в отношениях с партнерами – железобетон, замешанный на звериной интуиции и сократовском уме. И откуда ни возьмись – непонятная Роману сентиментальность! Ведь видно по глазам – знал об утечке информации и денег, знал, но не хотел себе в этом признаться. Цепляется за любимого Глеба, не желает верить в его виновность. Поник, осунулся, даже побледнел, едва взял в руки бумажную простыню, где скрупулезный и въедливый помощник ярко-розовым маркером отметил загадочные суммы, планомерно уплывающие со счетов «Ойлэкспорт интернешнл».

– Значит, так, Роман. Завтра же ты летишь в Нюрнберг. Сними копии с этих факсов, прижми немцев к стенке. Во всем разберись.

– Хорошо, Вячеслав Матвеевич. – Роман выбрался из своего кресла, замешкался. – Я допью коньяк? Исключительный букет, Вячеслав Матвеевич.

– Между прочим, подарок Глеба, – горько заметил Куницын. – Принес мне эту бутылку два года назад, мы с ним отмечали…

Президент компании недоговорил, перевел взгляд с сочувствующего Романа куда-то ввысь и погрузился в размышления.

В дверях Шухов оглянулся. Серые глаза Вячеслава Матвеевича потемнели, шеф сейчас иллюстрировал собой прогноз погоды «грозовая облачность». Если и жили в сердце президента ненужные сегодня рыцарские сентиментальность и благородство, то он готов был в любой момент вытравить их. Роман поежился и на долю секунды ощутил жалость к Глебу Батурскому.

Безоблачное сентябрьское небо было ярко-синим, солнце просвечивало сквозь золотые ветви деревьев и ощутимо припекало.

На одной из московских улиц, жестоко наехав на Правила дорожного движения толстыми рифлеными колесами, стояли на тротуаре два автомобиля – ягодно-красный элегантный «мерседес»-кабриолет и открытый джип.

Два молодых человека, Иннокентий Ригилев и Егор Стручков, родители которых постарались внести детишек в список персон, особо обласканных судьбой, вяло реагировали на робкие протесты прохожих и живо обсуждали интересный вопрос.

– Право, Егорка, будет забавно. Приходи. Двадцать лет, значительная дата, юбилей.

– Девицы будут, конечно? – брезгливо поморщился Егор. Женский пол его раздражал: красивый и богатый юноша, Стручков постоянно становился предметом домогательств алчных девиц.

– Вообще-то я планирую мальчишник, но девочки тоже будут привлечены – в качестве десерта. Не волнуйся, никто к тебе приставать не будет. К сожалению, бассейн с подогревом еще не достроен, я хотел организовать шоу «Стриптиз на воде». А так придется ограничиться ипподромными скачками.

– Девятого октября?

– Да. Через две недели. Подъезжай к восьми вечера. Кстати, Стручок, я ставлю сто баксиков, что твоя краснобокая лоханка не сможет обогнать моего резвого бычка на спринтерской дистанции. Давай попробуем, отсюда вон до того перекрестка.

– Свихнулся? Мы же убьемся, Кеша.

– Фортуна и женщины любят смелых, Стручок, заводи!

Через минуту «бычок» Иннокентия злобно огрызнулся и скрипнул шинами, стартовав на второй передаче. Джип несся по узкой улице, преследуемый красным «мерседесом». Кеша подпрыгивал на сиденье и хохотал во все горло, азартно вцепившись в руль.

Глуховатая, очевидно, старушка, опрометчиво ступившая на проезжую часть, которая превратилась в гоночную трассу, едва не пала жертвой соревнования. От ужаса она выронила из рук хозяйственную сумку, любовно реставрированную не менее пятисот раз, и вмиг ее авоська отлетела в сторону, плюхнулась на землю с асфальтово-стеклянным стуком и растеклась густой белоснежной сметаной.

– Елы-палы, – крепко выругался мужчина, свидетель происшествия, – что, бабуля, поела сметанки? А шаг вперед, и тебя бы по асфальту размазали, а не сумку.

– Какие гады, – сокрушенно заметила женщина в джинсах и футболке, поднимая растерзанную авоську. – Думают, им все позволено! Бабушка, наверное, на эту сметану полмесяца деньги копила!

Небольшая толпа, центральной фигурой которой стала несчастная жертва, едва сдерживала соболезнующие слезы. Старушка молча рассматривала сумку.

– О, снова едут! – возмутилась толпа. – Не наездились!

Тихо урча, задним ходом возвращался «мерседес». Из него выскочил побелевший Егор Стручков. Негодующая публика расступилась.

– Простите, ради Бога! – взмолился он, оглядывая бабулю и с облегчением понимая, что пострадали только сметана и миллион-другой нервных клеток. – Я компенсирую вам. Вот, возьмите! – Егор протянул пожилой женщине сто тысяч.

Старушка заторможенно опустила руку в авоську, вытащила крупный осколок банки, весь молочно-белый, и пистолет с накрученным глушителем, тоже измазанный сметаной. Народ окаменел в неясном предчувствии.

Двумя меткими глухими выстрелами бабуля хладнокровно проделала дырки в правых колесах «мерседеса». Автомобиль тут же осел на один бок. Толпа незаметно растворилась в пространстве. Егор отступал, не сводя испуганных глаз с пистолета и зажав в моментально вспотевшем кулаке влажную купюру.

Бабушка-снайпер молча спрятала оружие и неторопливо скрылась в арке между домов.

Оля Емельянцева устроилась в глубоком кресле и занялась педикюром. До этого она уже пять раз неторопливо прошлась туда-сюда по гостиничному номеру, все время поправляя сползающее с груди большое махровое полотенце (в ванной была и простыня, но полотенце заканчивалось как раз в том месте, где начинались красивые Олины ноги), долго и самозабвенно расчесывала влажные волосы. В приглушенном свете настольной лампы ее голое тело приобрело персиковый оттенок, после цветочной ванны она вся источала нежный аромат, была исключительно свежей и чистой. Теперь Оля увлеченно возила пилкой по ногтям, принимая изысканно-эротичные, соблазнительные позы. Как опытный мясник умеет показать товар с самой выгодной стороны, прикрыв крупную кость парной мякотью, так и Ольга демонстрировала свои чудесные достоинства «покупателю» на полную катушку. Она собиралась выгодно выйти замуж.

«Наконец-то угомонилась», – раздраженно подумал Роман. Он по-турецки сидел на диване и колотил по клавишам ноутбука. Клавиши отзывались тихим пластмассовым треском, по яркому красочному экрану ползли бесконечные гусеницы чисел.

Оля бросила пилку, задумалась. Она любовно оглядывала Романа, уткнувшегося в свой компьютер, представляя его в смокинге и себя рядом – в шикарном платье. Отлично. Через год, в двадцать пять, можно будет родить ребенка. Пухлого, здорового малыша – у Ромы удивительное здоровье. За тридцать лет жизни ни одного насморка, зимой купается в проруби, жонглирует гирями. Оля мысленно потрогала богатырский бицепс, живой и упругий под шелковистой кожей, и зашевелилась в кресле от удовольствия. Главное, чтобы у него все в порядке было с бизнесом, чтобы деньги никогда не кончались. Она не стремится к скучной жизни богатой бездельницы – корты, бассейны, шампанское с бисквитами, массаж, ночные клубы, круизы, орхидеи, бриллианты, лошади, автомобили, – но определенное количество жизненных благ она от мужа потребует.

Уже почти два года они вместе, и Ольга потратила массу энергии и изобретательности, чтобы крепко привязать к себе перспективного кандидата, опутать его нежной и невидимой паутиной мелких привычек, взрастить в нем необходимость все время иметь под рукой эту умную, тонкую, внимательную молодую женщину. Ей это действительно удалось. Еще ни одной командировки Роман не провел без Ольги, а командировки у Романа Шухова случались часто.

Оля сбросила ненужное полотенце, устремилась к дивану и полукругом улеглась вокруг ноутбука – так, что черная прохладная крышка касалась ее голого живота.

– Милый, ты столько работаешь!

– Это наше будущее благосостояние, – ответил Роман, не сводя глаз с экрана. Он протянул руку и погладил девушку по бедру. – Ты чудесно пахнешь. Один звонок в Москву, и на сегодня я свободен. Да, котенок, сегодня в разговоре с Бингенхаймером ты шесть раз перевела неточно. И три раза путала глагол.

– Ерунда, я прекрасно знаю язык, – самоуверенно отмахнулась Ольга. – Ну, звони скорее, и будем спать! Роман взял телефонную трубку. Через минуту из нее донесся спокойный голос Куницына:

– Я слушаю.

– Вячеслав Матвеевич!

– Да, Рома, как дела?

– К сожалению, я не могу вас обрадовать, Вячеслав Матвеевич! – грустно произнес Роман. – Все, о чем мы говорили, подтвердилось.

– Значит, так, – бесцветно отозвался Куницын. – Ну что ж… – Трубка немного помолчала. – Когда ты сможешь вернуться, Рома?

– Я думаю, где-то числа шестнадцатого, Вячеслав Матвеевич. Буду ликвидировать брешь. А все необходимые документы передам по факсу завтра же. Вас это устроит?

– Добро, – согласился Куницын. – Семнадцатого октября в восемь утра жду тебя. Оле привет.

Роман удивленно замолчал. Он не ожидал, что босс знает о постоянном эскорте, сопровождающем его в каждую командировку.

– Вы ведь два попугая-неразлучника, – объяснил Вячеслав Матвеевич. – Ну, всего хорошего.

Отбой.

– Что подтвердилось? Какую брешь? – спросила Ольга. – Мы что, будем торчать в этой нюрнбергской дыре еще почти три недели? В Москву хочу!

Роман щелкнул любопытную красотку по носу.

– Тихо, женщина. Все, теперь я твой.

Ольга с готовностью уволокла ноутбук на стол.

– Почему ты всегда такая голая, Олик, – вздохнул Роман. – Даже раздеть тебя самому нельзя.

Звонок сотового телефона настиг Вячеслава Матвеевича в машине. Он уже почти выбрался, но теперь, после разговора с Шуховым, тяжело опустился обратно, положил руки на руль и остался сидеть в темном салоне автомобиля.

Десять лет назад дружба Куницына и Батурского прошла через испытание Виолой. И все эти десять лет мужского одиночества, наполненные лишь напряженной до самозабвения работой, вид нежной, романтичной, мягкой Виолы – такой любимой и недоступной – окатывал сердце горько-сладкой волной: как высоко он ценил Глеба, если ради него отказался от этой невероятной женщины.

Зачем? Чтобы десять лет спустя единственный друг предательски подрезал его на повороте – конечно, очень элегантно, но от этого не менее подло.

Вячеслав Матвеевич повернул ключ, и автомобиль – мощный ручной зверь – тихо ожил. Сейчас они встретятся и поговорят начистоту. Поговорят начистоту, начистоту, глаза в глаза. Но о чем им теперь говорить? Два миллиона долларов, сказал Роман, по предварительным подсчетам – во столько обошлась Куницыну его доверчивость. Плюс Виола, которая могла бы превратить эти тоскливые десять лет, наполненные эпизодическими контактами с малознакомыми женщинами, в фантастический карнавал, полный любви, нежности и заботы друг о друге.

Вячеслав Матвеевич выключил зажигание. В темноте не было видно, как его лицо, обычно такое лучистое и обаятельное, окаменело, а серые глаза стали совсем черными – разочарование, пропитанное обидой и злостью.

Глава 2

Октябрь дебютировал мелким, противным дождиком. Алену трясло от холода и нервного напряжения. Она поправила огромные черные очки, которые были так неуместны в этот пасмурный день, и стиснула негнущимися пальцами сумку. Сумка была сегодня непривычно тяжела, так как таила в себе ледяную сталь оружия. Пистолет был так же неуместен в компании пудреницы, дамской записной книжечки и игрушечного талисмана, как и солнцезащитные очки на Аленином покрасневшем носу.

Алена преодолела путь через холл банка и длинный коридор, поднялась на второй этаж. Она перемещалась медленно, словно в тумане, словно была загипнотизирована мыслью, навязчиво бьющейся в чугунно-тяжелой голове: «Неужели я смогу это сделать?»

Около приемной на нее налетела секретарша Лиза.

– Аленка, что с тобой? – удивленно затараторила девушка. – Уже вышла с больничного? Ну и вид у тебя! Ужас! Если ты к Глебу Николаевичу – лучше не заходи. Он сегодня какой-то ненормальный! А у нас начался ремонт фуршетного зала! Я бегу на третий этаж сказать строителям, чтобы перестали колошматить молотками. Глеб Николаевич пообещал, если они сейчас же не прекратят вбивать гвозди в его череп, расстрелять всех из пулемета…

Недослушав болтовню Лизы, Алена вошла в приемную. Вытаскивая из сумочки тяжелый пистолет, она открыла дверь с укрепленной на ней торжественной табличкой «Генеральный директор банка Батурский Глеб Николаевич» и увидела ЕГО.

Глеб Николаевич сидел за своим огромным столом и устало и спокойно смотрел прямо Алене в глаза. Потом он перевел взгляд ниже и увидел направленный на него пистолет.

– …А теперь там открыли бассейн.

Друзья сидели на кухне за дежурными шестью бутылками пива. Журналист Максим Колотов с обидой в голосе, прерываясь лишь для очередного глотка, рассказывал сыщику Андрею Пряжникову, как не хорошо с ним поступили владельцы аквапарка.

– Да, шикарный комплекс. Мрамор, голубая вода. Тренажерный зал, парикмахерская, сауна, джакузи, массажный кабинет, водопад. Знаешь, я люблю плавать. Кто не любит? Конечно, мчусь покупать квартальный абонемент за триста долларов. Девочка с зелеными глазами мило улыбается мне и просит принести справки по списку – пальчик с коготком цвета «Руж нуар» устремлен в сторону списка…

– Сходи в поликлинику, – заметил Андрей. – В чем проблема? В бассейн всегда требовали справку от дерматолога и из кожвендиспансера.

– Но там необходимо по крайней мере три килограмма таких справок. В том числе что я, весь такой ползучий, заросший шерстью и грязью, мерзкий, гнусно пахнущий, не обременен трихомонадами, кандидами, гонококком, хламидиями, а также вирусом иммунодефицита. Посмотри мне в глаза. Я похож на человека, у которого есть свой собственный, индивидуальный вирус иммунодефицита?

– Не похож, – честно ответил Андрей. – Хотя не знаю. Ты аморальный, распущенный тип. Посмотри, что мне матушка прислала из Нью-Йорка. Подлинный Клайн, четыреста долларов.

– Да, рубашечка. Как раз к твоим глазам. Ну и вот, если бы в Америке я делал аборт, даже в этом случае от меня не посмели бы потребовать анализ на СПИД. А здесь в какой-то захудалый бассейн…

– …с джакузи, водопадом и сауной…

– …захудалый, никому не нужный бассейн требуют! Мне не хватит четырех литров крови, чтобы сдать все необходимые анализы.

– Кончай разоряться! Трагедия. Плавай дома в ванне.

– Это нарушение прав человека!

– У тебя вполне приличная ванна.

– Я напишу статью!

– Обожаю журналистов, которые используют газетные страницы для мучительно-скорбных повествований о собственных бедах.

Дружеская дискуссия была прервана телефонным звонком. Андрей взял трубку. Через несколько минут он вернулся на кухню и начал скидывать в ведро пустые бутылки из-под пива.

– Что произошло? Вызывают? – сдержанно поинтересовался Макс.

– Только что в своем кабинете убит директор банка «Гарант» Глеб Батурский. Черт! Опять ты соблазнил меня пивом в разгар рабочего дня! Нельзя было перенести на вечер? Придется нарушить правила.

– Лучше бы Батурский перенес свою кончину на утренние часы. Тогда бы сейчас ты уже вернулся с места происшествия и подробно за бутылочкой хорошего пива обо всем мне рассказал. Эх, жаль мужика!

– Ты его знал? – с подозрением посмотрел на друга Андрей.

– Лично – нет. Но пару раз описывал его подвиги на ниве благотворительности. У него несколько частных фондов – помогает больным детишкам, то да се. Я даже ставил Батурского в пример другим: вот какой нежадный мальчик, богач, а о сирых и убогих не забывает. А в европейских странах употребление пива за рулем автомобиля не считается…

– Вставай, хватит разглагольствовать. Выметайся.

– На улице дождь! Я поеду с тобой, Пряжечкин, – заныл Максим. – Состряпаю информационную заметочку.

– Я тебе состряпаю. Выметайся, я сказал. – Сыщик и журналист вышли из подъезда, а дождь в этот момент переходил на новый уровень интенсивности. Мелкие капли превратились в потоки воды, дробью звеневшие по железу подъездного козырька и окнам, лужи хлюпали, ветки деревьев с багряными листьями вздрагивали. Макс попытался натянуть плащ на голову и, когда это ему не удалось, недовольно пробормотал:

– Холодно, а работать надо, подумал эксгибиционист, снимая шубу.

– Что ты там бурчишь? – не понял Андрей. – Побежали.

День, трагически окончившийся для Глеба Батурского, стал непривычно насыщенным встречами, знакомствами и интервью для его семнадцатилетней секретарши Лизы. Лиза уже испуганно отревела пятнадцать минут над бездыханным телом любимого начальника, заново облагородила длинные ресницы стойкой тушью «Стреч маскара» и теперь, взволнованная и красивая, с вдохновением отвечала на вопросы очень приятного молодого следователя. У детектива была внешность высокооплачиваемого манекенщика из команды Валентине, и Лиза думала, насколько несправедливы извивы судьбы, если для встречи с таким интересным сыщиком было необходимо пожертвовать драгоценным шефом Глебом Николаевичем.

– Теперь, Лиза, расскажи мне все спокойно, – учительским тоном говорил Андрей Пряжников. – И постарайся не отклоняться от избранной темы, иначе мы не уйдем отсюда до позднего вечера.

«Это было бы здорово!» – восторженно подумала Лиза, тут же представив, как великолепный сыщик везет ее домой на служебной машине среди московской ночи – не отправит же он ее на метро!

– Да, – кивнула Лиза. – Я постараюсь не отклоняться. А разве я отклоняюсь?

Андрей хмыкнул. За последние тридцать минут он узнал невероятное количество интересных сведений: о поездке в Таиланд племянницы главного бухгалтера, о варикозе у дамы из валютного отдела, о неудачной покупке акций сыном вице-президента, о шикарном гнедом скакуне, подаренном начальником отдела кредитования своей шестнадцатилетней любовнице, – все это было крайне занимательно, но как-то не стыковалось с гибелью Глеба Батурского.

– Да. Хорошо. – Лиза сосредоточилась. – Глеб Николаевич, значит, с самого утра был сегодня не в духе. Он очень милый мужчина, интеллигентный, сдержанный, предупредительный, но сегодня, очевидно, плохо спал. Или его доконали строители. У нас начался ремонт, они очень громко, душераздирающе… А! Возможно, его бросила любовница… Да. Я уже давно заметила эту вялость и апатию, последнее время у него были такие глаза грустные… Но может, просто болела голова. Или еще что-нибудь. В общем, не знаю, но Глеб Николаевич сегодня был диким. А знаете, ведь в декабре прошлого года он расстался со своей женой. Банк бурлил. Особенно мы, девочки. Расстаться с такой женщиной! Просто удивительная женщина! Комильфо от бровей до голеностопного сустава! Она…

– Глеб Николаевич с утра был не в духе. В чем это выражалось? – устало вздохнул Андрей.

Лиза поморгала, задумалась, посмотрела на потолок.

– Вот. У нас на третьем этаже начался ремонт. Перестраивается фуршетный зал. Фуршетный зал – это для приемов. И презентации тоже в нем, и пресс-конференции. Солидному учреждению конечно же необходим. Недавно мы в нем праздновали всем нашим дружным коллективом… Ой, опять сбилась! Ну ладно. Грохот, стук, треск дьявольские. Ничего не было слышно! Ни по телефону поговорить, ничего. Да. Мне кажется, у Глеба Николаевича сегодня болела голова, а они, строители, как назло сверлили пол как раз над его кабинетом. Роняли что-то. Изверги! Издеваются над человеком. И Глеб Николаевич крикнул мне, чтобы я пошла наверх и всех их, к черту, расстреляла из пулемета. И я пошла. А в коридоре встретилась с Аленой Дмитриевой, я вам уже говорила.

– Она работает в банке?

– Да. Она работает здесь где-то полтора года. Кассиром. Я едва узнала Аленку, но и понятно, она ведь месяц болела. И лечилась. Да. Болела и лечилась.

– От чего лечилась?

– Так. Она же мне говорила. От чего же она лечилась? Не сердце? Нет. А, почки! Пиелонефрит. Она с начала сентября взяла отпуск без содержания. У нас, знаете, если болеешь, больничный лист лучше не брать – потом заклюют, что ограбила родное предприятие. Я недавно подхватила ангину – обидно, в разгар лета ангина. Конечно, накормили меня «Баскин Роббинс», грамм шестьсот смолотила – ромовое с изюмом. Вкусно, обалдеть! Я так люблю мороженое. И мне с этой ангиной пришлось…

Андрей тихо зарычал. Лиза встрепенулась, бросила на него испуганный взгляд и снова затараторила, как послушная ученица:

– Пардон! Язык без костей. И вот я наткнулась на Алену. Худая, бледная, в дурацких темных очках, а под глазами – черные круги, даже через очки их видно. Да нет, я бы ее ни за что не узнала. Но этот ее ужасный плащ! «Месть Юдашкина» называется. Я сколько раз ей говорила: Аленка, разорись на что-нибудь посовременнее. Может, она деньги откладывала для какой-то цели? Не знаю. В общем, новый плащ себе не покупала. Да. Значит, столкнулась я с ней. Алена и обычно-то не сияет красотой, а сегодня… Кошмар! Какая-то вся нервная, дерганая. Не захотела со мной поболтать. Обычно она такая приятная, и поговорит, и все. А сегодня… Пошла прямо в кабинет к Глебу Николаевичу. А я разобралась с рабочими – они оказались такими симпатичными ребятами, и все не старше двадцати двух – и вернулась. Минут через тридцать-сорок.

– Пришлось так долго убеждать их не шуметь? – улыбнулся Андрей.

– Да! Вы понимаете. Как же им не шуметь, если гвозди надо заколачивать. А может быть, меня не было целый час? Нет, тридцать минут. И когда я пришла, Глеб Николаевич, бедняжка, лежал в своем кресле ужасно какой неживой. С пистолетом в руке. На столе беспорядок, видели, какой у него роскошный стол, знаете, это ручная работа, настоящий дуб, везли из Италии. Боже мой, он все-таки не смог перенести этого адского грохота!

Лиза учащенно заморгала, очевидно сдерживая близкие слезы, но Андрей отвлек ее новым вопросом. Лиза шмыгнула носиком и справилась с эмоциями.

– Нет, он не был левшой. Все документы всегда подписывал правой рукой, я точно помню.

Лиза снова уставилась в потолок и начала поворачиваться и двигать руками, словно вспоминая, как она подносила бумаги на подпись.

– Совершенно точно! Вот так я подходила к нему, с этой стороны, и он расписывался правой рукой. И писал всегда правой.

– А почему на этой фотографии он держит ручку в левой? – Андрей указал на стену, где в деревянной рамке висел снимок: Глеб Батурский и еще один мужчина, жизнерадостно улыбаясь прямо в объектив, занесли ручки над какими-то документами, собираясь их подписать.

Лиза озадаченно разглядывала фотографию над своим рабочим столом, которую видела каждый день.

– Точно, в левой! Вот удивительно! А я и не обращала внимания! Это Глеб Николаевич и Ганс Бингенхаймер, президент нюрнбергского банка, подписывают договор о сотрудничестве. Господин Бингенхаймер приезжал к нам, такой смешной! Всем женщинам делал презенты – дешевые колготки, лак для ногтей, позорную губную помаду. Наверное, думал, мы, бедные женщины из дикой страны, умрем от радости. А я такие колготки даже мусор вынести не надену. Ой, извините, я снова отвлеклась! А! Вспомнила! Немец обязательно хотел сделать снимок на память, как они подписывают договор, хотя они уже все давно подписали, и последние три дня он просто знакомился с русским гостеприимством, то есть развлекался на двести сорок килогерц. И Глеб Николаевич вместе с ним тоже. И доразвлекался: переводчица мне рассказала: разбил фужер в ресторане и изрезал себе всю руку. На фотографии не видно, но она у него перебинтованная, он держит ее под столом. А ручку взял в левую и позирует. Вот!

– Молодец! Ты очень компетентная девочка, столько всего знаешь, – похвалил Андрей, и Лиза зарделась от удовольствия. – Теперь расскажи мне об Алене Дмитриевой.

– А что о ней рассказывать? Ну Алена. Дмитриева. Скромная такая, незаметная. Но конечно, хорошая девчонка. Любой вам скажет в банке. Другие что-то суетятся, интригуют, комбинируют, а она спокойно так работает, не сплетничает никогда. Разговаривать с ней интересно, образованная. Но не выпендривается. Вот я, например, знаю, что она в сто раз умнее меня, но когда я с ней разговариваю, она так слушает внимательно, и от такого обращения сама себе кажешься умной. Нет, классная девчонка. Одевается, конечно, бедно, у нас в банке сразу в глаза бросается, у всех тут зарплаты о-го-го. Но я же говорю – наверное, экономит. Может быть, хочет поднакопить деньжат, смотаться в Европу или Америку по путевке. А заодно и шмоток набрать. Я так делала, когда в отпуск ездила. В Москве-то зачем покупать? Все дорого. А в Европе дешево и все самое-самое модное. Нет-нет, я не отвлекаюсь, я про шмотки вообще ничего не говорю, я помню, что надо только про Алену. Так. Ну, немного замкнутая, сама первая на контакт не пойдет, всех сторонится. Но если ее кто-то о чем-нибудь попросит – никогда не откажет. Вот если идти в клуб или на дискотеку, я бы, конечно, с ней не пошла. С такой подружкой мальчиков не подцепишь. Но если проблему какую-то решить, помочь в чем-нибудь – она никогда не откажется. Алена серьезная и надежная. Да, не легкомысленная финтифлюшка, как я, например. И говорит она так… Интересно. Я так не умею. Красиво, правильно, слова необычные употребляет, выражения.

– Например?

– Например… Ой, не вспомню. А, нет. Недавно она вот сказала «между Сицилией и Хрибдой», и я не поняла…

– Между Сциллой и Харибдой?

– О! – с уважением посмотрела Лиза на Андрея. – Вы тоже образованный! Да. Между Сциллой и Хрибдой. Харибдой. Язык, блин, сломаешь. И Алена мне объяснила, что это значит, – меж двух огней. Вот как просто объясняются многие загадочные вещи.

– И не говори, – согласился Андрей.

В банке «Гарант» Пряжников оставался около двух часов. Еще несколько человек видели бледную и «какую-то странную» Алену, целеустремленно двигавшуюся в сторону президентского кабинета как раз в тот отрезок времени, когда произошло убийство. А в том, что это было именно убийство, натренированный детектив Пряжников определил безошибочно.