Неумышленное ограбление

Текст
4
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Неумышленное ограбление
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

Часть первая
Итальянское лето

Два журналиста на сорока квадратных метрах – это Персидский залив в период военных маневров. Так как в обозримом будущем изменения жилищных условий в нашей небольшой семье не предвиделось, на двадцать девятом году жизни во мне окрепло желание покончить с журналистикой.

Эванжелина горячо одобрила мое решение. Она сказала, что так я смогу уделять больше внимания журналисту номер один – Сержу. Сам Серж только пожал плечами, у Антрекота тоже не возникло возражений, и к началу июля я окончательно решилась изменить жизненный курс если не на сто восемьдесят градусов, то хотя бы на девяносто. Сейчас я понимаю, что именно эта идея, появившаяся в моей голове, и спровоцировала трагические события последующих двух месяцев.

В один из последних дней июня Эванжелина лежала на кровати в моей спальне и, болтая в воздухе ногами, читала в «Коммерсанте» нашу любимую рубрику «Привоз».

– «…В валютной секции магазина „Руслан“ внимание почитателей практичной немецкой моды привлечет коллекция маленьких облегающих черных платьев фирмы „Виктория ЭФ“ (около 60 долларов). Любительницам красиво позагорать рекомендуются закрытые купальники с модным геометрическим рисунком (44 доллара) и изысканные черные купальники с отделкой тонов черного перламутра (64 доллара)…» Таня, почему у нас нет долларов?

Интересный вопрос. Он и меня иногда беспокоит.

Антрекот прятался среди разноцветных подушек – были видны только сверкающие глаза и настороженные уши – и изображал из себя охотника, выслеживающего дичь. «Дичью» служили ноги Эванжелины.

– Антрекот, не царапайся! О, Таня, смотри, это как раз для нас!

На одной из страниц «Коммерсанта» на четверть полосы была разверстана реклама фирмы «Интерком». А на другой полосе Эванжелина обнаружила объявление, в котором говорилось, что в компании «Интерком» вакантно место директора службы «паблик рилейшнз». Действительно, это мне подходило. Если я решила покончить с журналистикой, то было бы нецелесообразно бросаться, как в омут, в совершенно незнакомую мне область деятельности и, например, начинать торговлю слоеными пирожками. «Паблик рилейшнз» – это уже не журналистика, но кое-что из моих знаний в этой сфере могло бы пригодиться.

Я не кинулась сразу же к телефону, несмотря на подстрекательство Эванжелины, а пошла другим путем.

На следующий день я позвонила в «Интерком». Мне сразу же ответил мужской голос.

«Так, – подумала я, – если фирма может оккупировать четверть полосы в „Коммерсанте“, а на звонок отвечают четко и корректно, то ее дела идут наверняка неплохо». (Однажды мы с Эванжелиной решили позвонить в офис какой-то фирмы, чтобы узнать, сколько стоит настольная издательская система. Трубку взяла женщина, явно только что поднявшая голову со стола, который использовала в качестве подушки.

– Але, это хто? – заспанным голосом спросила она.

– Это мы, – ответили мы с Эванжелиной. – Хотим купить у вас настольный издательский комплекс.

– А мы продаем?

– Вроде бы продаете.

– Вы тогда подождите у трубочки, я пойду спрошу…

Издательский комплекс мы тогда так и не купили, но потом, встречая на развороте очередной газетной полосы или журнала монументальную рекламу знаменитой фирмы, мы каждый раз вспоминали, что отвечать на телефонные звонки там доверяют сонным и некомпетентным тетерям.)

Так вот, на следующий день я позвонила в «Интерком». Добавив в голос деловитости, обычно мне не свойственной, я сказала, что меня зовут Татьяна Максимова, мне случайно попалась на глаза реклама «Интеркома», и, если это кому-нибудь интересно, я могла бы посоветовать, как можно эффективнее использовать дорогостоящую площадь газеты.

– Я вас внимательно слушаю, – ответили на другом конце провода.

Осторожно выпустив воздух из легких, я облегченно развалилась в кресле, положила ногу на ногу и тоном человека, который пять лет кропотливо изучал рекламное дело в нью-йоркской школе бизнеса, сообщила, что название фирмы набрано слишком мелко, а девиз – наоборот, слишком крупно, что, занимая четверть полосы, просто смешно использовать петит для перечисления предлагаемых товаров, что картинка – экстравагантная девица в полунеглиже – явно не соответствует тексту рекламы и вводит в заблуждение предполагаемых читателей и покупателей…

Результатом моей тщательно обдуманной тирады явилось приглашение заглянуть завтра в офис фирмы для деловой беседы с президентом «Интеркома». И благодаря этому хитрому маневру – ах, я просто упивалась своей сообразительностью – я и устроилась на новую работу.

Моя газета была довольно боевой, но ее боевитость слишком явно была детерминирована финансовой неустроенностью творческих сотрудников. Гражданский пафос статей являлся прямым следствием мизерной зарплаты. Мы были нищими и пели во славу нищих. Поев на презентации икры из хрустальной вазочки, мы призывали бизнесменов не забывать о благотворительности и с удовольствием клеймили тех, кто оступался.

В редакции с потолка падали мокрицы, в кабинетах пахло жуткой смесью дешевого табака и старого коврового покрытия. Антрекоту моей зарплаты хватало ровно на три раза поесть, а мне уже не хватало. Я с тихим ужасом начинала осознавать, что мой более чем скромный вклад в домашний бюджет уже не дает мне права игнорировать грязную посуду в раковине и периодически напоминать Сержу, что сейчас не домостроевские времена и надо делить все хозяйственные заботы поровну.

Это было одной из причин, почему я решила уйти из газеты. Другой и не менее важной причиной было то, что мне надоело рыть носом землю, выискивать жареные факты, сдавать строчки, а потом выслушивать по телефону неясные предостережения.

Фирма «Интерком» в своем объявлении гарантировала удовлетворить самые взыскательные запросы претендентов, и, проконсультировавшись с Эванжелиной по части моего костюма, я направилась на встречу с президентом компании.

Привычная невыразительность моей постной физиономии удачно компенсировалась глубоким, проникновенным взглядом серых глаз. Темно-синий костюм (пять месячных зарплат – подарок Сергея) выгодно подчеркивал изысканную французскую худощавость моей фигуры (правда, злопыхатели и кровные враги давно закрепили за мной подпольную кличку Стиральная Доска, но стоит ли обращать внимание на злобные выпады недоумков?). Что и говорить, выглядела я отлично. Эванжелина сказала: тебе запросто можно дать 25 лет, Серж заметил, что я внушаю доверие. Получив таким образом благословение самых близких мне людей, я отчалила.

Когда во время встречи в «Интеркоме» мне сообщили условия работы, я внутренне упала на пол и забилась в конвульсиях. Зарплата, в пятнадцать раз превышающая мой оклад в газете, премия в долларах, служебная машина, трехдневный отдых всей фирмой раз в два месяца в подмосковном отеле. Мне стоило неимоверных усилий не затрубить, как раненый слон, «Я согласна!», а добрых пять минут изображать на лице нерешительность и задумчивость.

С горящим взглядом недолеченной психопатки я галопом прискакала домой, где меня ждали Сергей, Эванжелина и Антрекот, мы раздавили по этому поводу полбутылки хорошего коньяка. Эванжелина уже мечтала о том, как мы будем тратить доллары, Серж вслух размышлял, повлияет ли новая должность на мою сексуальную отзывчивость, один лишь Антрекот любил меня бескорыстно и преданно.

Итак, я попрощалась с коллегами и редакционными мокрицами и въехала в новый кабинет.

Двухэтажное здание офиса располагалось в центре Москвы. Наверное, раньше на этом месте стоял невысокий дом из потемневшего от времени дерева. «Интерком» снес ветхую постройку и возвел роскошный особняк современного дизайна и с выхоленным газоном вокруг. Каждая травинка здесь дышала процветанием, на стоянке у сверкающего затемненными стеклами и хромом входа красовалось несколько иномарок последнего года выпуска. И публика в этой капиталистической конторе окопалась соответствующая – разодетые дамы и ухоженные мужчины.

Среди всего этого непривычного для меня великолепия – итальянской кожаной мебели, полированных панелей, заставленных импортной оргтехникой столов – хотелось работать, работать и еще раз работать. Но, как оказалось позже, в этом заведении такая реакция на окружающую обстановку происходила лишь в моем неиспорченном излишней роскошью организме.

Первое время я приходила в офис, как на экскурсию в валютный магазин, восхищаясь красотой вещей, с которыми я должна была работать. В моем кабинете стоял компьютер с лазерным принтером, цветной «Кэнон», телефон с автоответчиком и факсом. Я радовалась всему этому, как завхоз провинциального райисполкома, получивший в свое распоряжение партию германских скрепок.

На столе всегда лежала пачка превосходной бумаги с фирменными знаками, ручки, резинки, карандаши, толстые огромные фломастеры, яркие пластмассовые баночки с клеем – словом, все те мелочи, которыми так любит обладать простой человек, если они новые и достаются бесплатно.

Теперь мне не надо было неделю бегать за редакционным снабженцем, чтобы выпросить у него гнусненькую шариковую ручку, – вот лежали американские с тончайшими стержнями, я перестала заносить телефоны нужных людей в распухший дешевый блокнот – необходимый телефон возникал на экране компьютера после нажатия трех кнопок, я была избавлена от необходимости писать статьи на обороте старых черновиков – прекрасная «нулевка» сама подползала мне под руку, лишь бы я удостоила ее прикосновением своего бессмертного пера.

Первые недели на новом месте, когда ты еще никого не знаешь, самые трудные. Конечно, возникли проблемы с гардеробом. Здесь я не могла позволить себе ходить в джинсах и майке. Помогла Эванжелина. Она обладает удивительным умением превращать давно похороненный в шкафу кусок шифона в эффектный шарф и возрождать старые мужские рубашки.

Мы позаимствовали у Сержа один из его летних двубортных пиджаков, сшитый из прекрасной иранской ткани, ушили его, откопали в глубине бельевого комода полупрозрачную юбку, приплюсовали сюда черные очки, еще какую-то ерунду, и до первой зарплаты я была с натяжкой, конечно, но обеспечена.

 

А интеркомовские дамы меняли наряды каждый день. Нежаркий июль предоставлял им большой простор для варьирования струящихся юбок из «Сивайза» и блузок, украшенных «драгоценными» стразами, с умопомрачительными платьями из атласа и муара. Зато я была сплошная деловитость – если нет денег на летний костюм от Лесли Фей, приходится изображать из себя мадам, настолько поглощенную работой, что даже забывающую менять наряды хотя бы через два дня. Сама себе я напоминала серого воробья, случайно оказавшегося в клетке с высокомерными павлинами, которые не упускали ни одного шанса, чтобы горделиво расправить роскошные хвосты и продемонстрировать мне мое убожество.

– Ничего, – успокаивала меня Эванжелина, – ты любую красотку затмишь своим интеллектом. Вот Серж, какой яркий мужчина, молодые девчонки на улице падают направо и налево, как елочки на лесоповале, по идее, ему и женщина полагается эффектная, а он выбрал тебя и только тебя любит…

Вот таким оригинальным образом любимая подруга врачевала мое травмированное самолюбие.

На первых порах сотрудницы фирмы заглядывали ко мне в кабинет, ласково улыбались и предлагали мелкие услуги, чтобы потом, удовлетворив свое любопытство, расползтись по кабинетам, самодовольно посмотреться в зеркало и сказать себе: «Уровень опасности – нулевой».

Девочка Света, которая по штатному расписанию именовалась «секретарем-референтом», а на деле не тянула и на простую машинистку и в 11 утра разносила всем на подносе кофе, взяла на себя роль гида-переводчика. Она стала моим основным поставщиком информации – семнадцатилетняя воздушная красотка с круглыми, искусно накрашенными глазами, образование которой затормозилось где-то на уровне восьмого класса средней школы. На третий день работы в «Интеркоме» я уже знала, что Света по уши влюблена в президента фирмы Олега Васильевича Дроздовцева, благодаря которому я сюда и попала. Света сообщила, что Олег Васильевич – спортсмен, играет в большой теннис, занимается плаванием и бегом, он великолепно водит автомобиль, у него «вольво» серебристо-синего цвета, американский кокер-спаниель и жена-красавица, которую он вроде бы любит и одевает в меха и бриллианты. Со своим секретарем-референтом Олег Васильевич строг и корректен, но Светлана склонна расценивать такое поведение как простую маскировку.

Конечно, элегантность, респектабельность, седые виски и насмешливый взгляд делают сорокалетнего мужчину весьма привлекательным в глазах семнадцатилетней девушки, которая с трудом припоминает, кто такой Бальзак, а английский язык учила по этикеткам в фирменных магазинах, но, насколько я себя помню, я в свои семнадцать лет любила восемнадцатилетнего мальчика в драных джинсах, которого впоследствии обрили наголо и забрали в армию. А Эванжелина в шестнадцать лет любила очкастого студента-интеллигента, и у него тоже не было ни импортного автомобиля, ни многочисленных костюмов классического покроя, но вся наша тихая старая улица стонала от этой грандиозной и великолепной любви, которая, впрочем, бесславно закончилась на третьем месяце беременности, когда что-то предпринимать было уже поздно.

А нынешние девочки удивляют меня своей расчетливостью и наглостью, на мужчин они смотрят оценивающим взглядом, как на потенциальных содержателей. Но Светка вроде бы еще не достигла такой стадии испорченности. «И как же ей повезло, – думала я, – что в ответственный момент физического и нравственного становления на пути этого ребенка оказалась Татьяна М., человек, выдающиеся душевные качества которого способны благотворно повлиять на растущий организм. Малышка будет спасена».

Приступая к своим новым обязанностям, я руководствовалась собственными, может быть, несколько дилетантскими представлениями о том, как должен работать отдел по связям с общественностью. Сначала надо было подробно изучить дела фирмы, чтобы знать, на что делать упор в навешивании макарон на уши общественности.

В «Интеркоме» работали человек пятнадцать. В принципе это была обычная посредническая фирма, гонявшая по стране партии компьютеров, факсов, множительной техники. Я с жаром взялась за работу. Прежде всего займемся разработкой имиджа предприятия. В сознании партнеров должна укрепиться мысль, что нам можно доверять. Надо проводить рекламные выставки, пресс-конференции, выступать в газетах, не забывать про благотворительность и спонсорство. Температура в моем кабинете поднималась до тридцати пяти градусов. Компьютер мигал разноцветным экраном, принтер стучал, лазерный тихо посвистывал, изумленная Светка носилась по коридору с подшивками журналов «Бизнес» и «Деловые люди». Я разрабатывала комплексный план военных действий, в результате которых «Интерком» неминуемо должен был приобрести всемирную известность.

Так продолжалось две недели, а потом я почувствовала: что-то здесь не так. Грандиозность моих устремлений явно не соответствовала масштабу деятельности фирмы. Президент Олег Дроздовцев часто отсутствовал, а когда я врывалась к нему в кабинет с очередной классной идеей, только мягко улыбался, как улыбается учитель школы девочке, которая сделала два варианта контрольной работы и спрашивает, нельзя ли еще порешать примеры из Сканави. В лучшем случае меня просили составить рекламное объявление («Организация продает за рубли…»). И к концу первого месяца работы я наконец-то осознала, что я такая же служба «паблик рилейшнз», как Светка – «секретарь-референт». Это было просто данью моде или же проявлением снобизма.

Это был первый удар, и я задумалась: не слишком ли рано я оставила свое предыдущее поприще и, вообще, сможет ли отечественная журналистика выжить, потеряв в моем лице такого славного бойца?

Но молодости (хотя и относительной) свойствен оптимизм, и я решила, что, если в «Интеркоме» так и не найдется применения моему таланту, я стану «фрилансом», как Сергей. Только тогда у нас в квартире будет уже не Персидский залив, а натуральная Хиросима.

Мое комсомольское усердие постепенно выродилось в самоуглубленную праздность. Состряпав незатейливую рекламку и отправив ее с курьером в редакцию «Известий» или «Московских новостей», я сидела у компьютера, подперев голову кулаком, смотрела в окно и размышляла о жизни.

Сначала я приходила в офис к девяти. Заметив, что другие сотрудники имеют устойчивую привычку появляться на работе не раньше одиннадцати, я решила, что мои ранние приходы могут расценить как демонстрацию верноподданнических чувств в отношении начальства, и сменила график движения на привычный редакционный. То же самое случилось и со временем отбытия. Неделю я завершала рабочий день почти в полном одиночестве в шесть вечера. Подумав, сократилась до пяти, но опять не нашла единомышленников. В конце концов мои трудовые будни стали укладываться в следующее расписание: половина одиннадцатого – неторопливое прибытие, одиннадцать – кофе, двенадцать – несколько телефонных звонков, час дня – обед со Светланой в кафе через дорогу, посещение окрестных магазинов, четыре часа – отступление на исходные позиции, то есть домой.

Оказалось, что только внешняя оболочка «Интеркома» могла произвести на посторонних впечатление тяжело, по-капиталистически работающей фирмы. Работали здесь вполне по-нашему, по-советски, и ритм жизни напоминал спокойное существование научно-исследовательского института конца семидесятых.

Труд – быстро исчезающая привычка. За месяц лени я совершенно отвыкла от изматывающих ежедневных рысканий по архивам, предприятиям, подземным бункерам. Праздность меня засасывала. «Крошка, напиши хоть что-нибудь куда-нибудь, – говорил Сергей, – я так давно тебя не читал…»

Коронный вопрос журналистики застойных времен (после «Ваши творческие планы?») – «Как вы добились таких потрясающих успехов?». Его-то мне и хотелось задать президенту фирмы «Интерком». Я подозревала в Олеге Дроздовцеве уникальные умственные способности и небывалую везучесть, если он в сумасшедшее время «рвущихся многолетних экономических связей» сумел без видимой жесткой эксплуатации кого бы то ни было создать для себя и сотрудников райскую жизнь.

Я делала безнадежные попытки выяснить, откуда берутся автомобили, компьютеры, премия в долларах, если мои коллеги возлежат в своих креслах, как опрысканные из газового баллончика суслики, и ничего не делают.

– Наш Олежа, – щебетала Светка, – гениальный парень. Живет сам и дает жить другим. Может быть, он и проворачивает какие-то операции, может быть, у него какой-то еще бизнес помимо нашей фирмухи. Ну и что? Спроси, волнует ли это меня? Нет, скажу я, абсолютно не волнует. Потому что зарплату я получаю крупными купюрами и в красивом конверте. И это больше, чем обе зарплаты моих шнурков. А самое главное – та зеленая бумажечка, которую ты еще не получала, но как увидишь, все сомнения исчезнут сами собой. Нам на Олежку молиться надо.

На пару моих вопросов Олег Васильевич туманно ответил, что, когда дело налажено, особенно суетиться и незачем, все работает с размеренностью часового механизма. Я ему не поверила.

Моя дорогая Эванжелина придерживалась той же точки зрения, что и Света. Она считала, что не следует рыпаться, а надо терпеливо ждать своей долларовой бумажки.

Да, Олег Васильевич Дроздовцев, несомненно, был интересной личностью.

Прежде всего в мужчине меня привлекают властность, интеллект и умение когда надо съездить по морде. Ощутив в мужчине стальной стержень и способность к мудрому руководству, женщины устремляются к нему целой толпой, как комары в открытую форточку. Сочетание грубой физической силы с тонким умом настолько же привлекательно, насколько редко встречается. Интеллигенты хилы и имеют плохое зрение, культуристы непроходимо тупы. (Именно поэтому я и считала Сергея своим самым большим призом, который смогла оторвать в жизни.)

Но и мой новый шеф конечно же обладал сильным характером. Он притягивал к себе внимание. Как только он появлялся в конторе, все стремились найти повод, чтобы заглянуть в его кабинет, и это не было похоже на подобострастие подчиненных. Олег Дроздовцев обладал своеобразной внешностью и той выхоленностью, которая появляется после нескольких лет хорошего питания, занятий спортом в свое удовольствие и отсутствием склонности к самокопанию. Одевался он отлично: австрийские костюмы сдержанной расцветки и часто – итальянские шелковые брюки рисунка мелкий раппорт. Ну а деньги зарабатывал для нас и для себя более чем отлично. Свете было от чего сходить с ума.

Как-то раз Светлана приволокла мне превосходно изданную книгу на английском языке.

– Давай переведи, и мне потом расскажешь, – прошипела она страшным шепотом, словно гаитянская заговорщица в период диктатуры Дювалье, – это эротическая литература!

– Где взяла?

– Тупольский заставляет английский учить. Вот, говорит, ищи знакомые слова. Ты Хемингуэя все равно читать не станешь, а тут, может быть, любопытство проймет, говорит, переведешь со словарем. Хитрым себя считает. Давай, Танюша, будешь переводить и мне по страничкам пересказывать!

Вячеслав Петрович Тупольский являлся нашим вице-президентом. Единственный человек в конторе, который работал по-настоящему. Ему было около пятидесяти, седая борода и очень светлые голубые глаза делали его лицо если не привлекательным, то таким, на котором задерживается взгляд. Светка говорила, что несколько лет назад у него в семье случилась какая-то трагедия. Возможно, это наложило отпечаток на его внешность и характер, потому что в его присутствии у меня сначала появлялось неодолимое желание уменьшиться в размерах. Вячеслав Петрович был невысок, сухощав, стремителен и резок. Наши расфуфыренные красотки старались не показываться ему на глаза, а он в свою очередь, кажется, испытывал к ним презрение работяги-пчелы к праздным трутням.

ВэПэ представлялся мне перевалочным пунктом, через который во все уголки СНГ разъезжались машины и поезда, груженные оргтехникой. С утра до вечера к нему приходили и уходили немногословные клиенты (партнеры), квакал в кабинете телефон, постукивал принтер, шуршали подписываемые бумаги. У меня сложилось впечатление, что один лишь Тупольский зарабатывал нам всем на прокорм и тащил на своих плечах всю команду бездельников.

Через неделю после того, как я устроилась в «Интерком», Света рассказала мне, как ВэПэ ругался с Олегом. ВэПэ говорил: зачем нам еще и «паблик рилейшнз», ты что, совсем сошел с ума, а Олег Васильевич вяло бубнил, что такой отдел сейчас имеет любая уважающая себя фирма, но так и не смог доказать заместителю мою необходимость.

Думаю, меня ВэПэ воспринял как лишний рот. Пару раз он заходил ко мне и мрачно давал задание подготовить и разослать рекламные проспекты. И после того, как я пару раз выполнила его поручения с прямо-таки молниеносной скоростью (внутренне содрогаясь – Таня, на что ты тратишь свой талант! – на рекламирование монохромных сканеров!), он, предполагаю, изменил свое отношение ко мне.

 

– Вы меня приятно удивили, – заметил ВэПэ. – Скорость и качество вашей работы выгодно отличаются от стиля ведения дел в этой фирме. Наши женщины напоминают сонных мух.

И хотя интеркомовские женщины напоминали мне не сонных мух, а вареных бегемотов, я не стала спорить.

У Тупольского оказалось высшее юридическое образование, а в последние годы, видно, обнаружился еще и незаурядный предпринимательский талант. Мы мило побеседовали о Достоевском и Лосеве, сопоставили уровни английского, и надеюсь, он утвердился в мысли, что я восхитительная девчонка и со мной можно дружить.

Еще Тупольский внушил мне уважение своим отношением к Свете. Очевидно, он, как и я, решил сделать из нее человека. Часто я встречала в коридоре Светку, нагруженную книгами и конвоируемую ВэПэ. В обычной своей резкой манере он почти орал на нее, чтобы она учила иностранный язык и читала хоть что-нибудь, кроме детективов. Светлана пыталась бунтовать, до нас доносились ее дикий вой: «Меня уже достал ваш Гюго-о-о!» и суровые наставления ВэПэ: «Учись, пока молодая и не замужем!»

Бедная крошка ходила жаловаться по кабинетам, однако каждую неделю Тупольский требовал от нее отчета о прочитанной книге и десяток вызубренных английских слов. Он, в руках которого были сосредоточены финансовые дела фирмы, заявил, что если Света не будет слушаться и заниматься самообразованием, то долларовой премии ей не видать. Олег Васильевич, к которому пыталась апеллировать несчастная, только посмеивался. Он, по-видимому, решил оградить себя от сексуальной агрессии со Светкиной стороны и не препятствовал ВэПэ направлять ее фонтанирующую энергию в нужное русло.

Четыре дня я трудилась над книгой, принесенной Светой. «Итальянское лето» Дилана Кэртиса было для меня громом среди ясного неба. До этого мой кругозор в области эротической литературы ограничивался рассказами Ивана Бунина и стихотворением Пастернака «Мело, мело по всей земле». А здесь – море, небо, развалины Рима и на фоне такого знойного пейзажа – поток откровенных описаний, хотя и выдержанных в прекрасном стиле, на хорошем английском языке. Мой словарь пополнился сотней новых слов, и все время, пока я читала Кэртиса, я была словно в лихорадке. «Что-то ты мне стала очень нравиться, – сказал Сергей, – достигаешь результатов, тебе, прямо скажем, не свойственных». И получил по физиономии.

Когда Олег Васильевич заметил на моем столе «Итальянское лето», я слегка покраснела.

– О, вам, наверное, Вячеслав Петрович дал почитать! – воскликнул он и посмотрел на меня так пронзительно, что мне показалось, будто он видит, какой формы у меня застежка на лифчике. – Это я ему подарил, – гордо добавил Олег. – В Италии купил. Татьяна, вы – человек, разбирающийся в литературе намного лучше, чем я, и мне хотелось бы узнать ваше мнение об этой книге. Овидий, Вергилий, Боккаччо – это, так сказать, основоположники жанра. А Кэртис – популярный и процветающий американский автор. Но, знаете, или мы еще далеки от Америки в вопросе сексуальной раскрепощенности, или я настолько консервативен и мне уже пора уходить из большого секса, но когда я читал эту книгу, меня бросало то в жар, то в холод. Как вы считаете, насколько автору удалось удержаться от пошлости?

«Веселенькое дело, – меланхолически подумала я, – вместо специалиста по связям с общественностью мне определяют роль эксперта эротической литературы. Докатилась». А вслух сказала:

– Знаете, Олег Васильевич, думаю, что он (Кэртис) ни разу не переступил той черты, за которой его книга расценивалась бы только как низкопробное чтиво с оттенками порнографии. В общем, довольно интересно. Язык хорош.

– Да-да, – согласился Олег, уставившись на меня насмешливо. – Я не силен в английском, но, как мне кажется, стиль автора удивляет своей контрастностью. Иногда он лаконичен, как Моэм, иногда встречаются завихрения покруче, чем у Диккенса, а в целом он так же оригинален, как и Лоуренс.

Уф! Я в очередной раз поймала себя на мысли, что Олег Васильевич – личность интересная и загадочная. Что можно сказать о человеке, который читал Диккенса в оригинале? Или он пишет докторскую на кафедре романо-германской филологии, или у него сдвиг по фазе. Это ведь не Агата Кристи, которая для описания всех своих крутых и загадочных убийств использовала три десятка глаголов.

Продолжить нашу научную дискуссию и сравнительный анализ языка зарубежных авторов нам с Олегом Васильевичем помешала Эванжелина. Раздался телефонный звонок, и я подняла трубку.

– Я у тебя, – тихо проговорила Эванжелина. – Приходи, мне так плохо…

Москва завалена бананами. Я купила два пучка для страдающей Эванжелины. Самые лучшие – это самые дешевые, в коричневых пятнышках – признак, с одной стороны, максимальной спелости, с другой – близкого гниения. Мы определили это экспериментальным путем, изведя тонну бананов «Фаворита», «Чикита» и еще многих других сортов. Бананы мягкие, сладкие и пахучие, их не надо кусать, а можно втягивать в себя губами. К тому же радует отсутствие косточек. Эванжелина реагирует на бананы неадекватно. Она бросается на них, как эвакуированная блокадница на ташкентский лаваш. Антрекот тоже ест бананы. В общем, компания у нас собралась – одни бананоеды, только успевай выкладывать деньги. Эванжелина – Бананоед номер один, и Антрекот – Бананоед номер два. Мы с Сержем замыкаем колонну.

Мой кот Антрекот интеллигентен (есть в кого) и остроумен. Но иногда он умышленно прикидывается тупым. Например, когда я отбиваю на кухне мясо, ему следовало бы тихо лежать в спальне с Сержем и ждать, когда я позову ужинать. Однако Антрекот проявляет в данном случае такую ужасающую умственную недостаточность, что у меня просто опускаются руки. Он не внемлет моим разумным и понятным любому нормальному животному призывам: сгинуть, убраться, свалить из кухни, а продолжает крутиться под ногами в надежде, что я случайно уроню на него кусок мяса (тоже мне, нашел дуру!). Не удовлетворившись бесцельным мельтешением по шестиметровой кухне, он к тому же начинает выть. Это шокирующее скудоумие окончательно выводит меня из себя. Я беру Антрекота за то место, где у людей талия, и несу его в спальню. В спальне на огромной арабской кровати лежит мой блистательный «фриланс» в семейных трусах и с пишмашинкой на груди и отстукивает очередную сенсацию.

– Антрекот, посмотри, человек добросовестно работает и скромно ожидает ужина, почему бы тебе не вести себя аналогично? – вкрадчиво интересуюсь я, замуровывая Антрекота в одеяло.

– Наверное, он хочет съесть причитающуюся ему часть говядины до того, как ты испробуешь на ней свои весьма ограниченные кулинарные способности, – защищает кота Сергей.

В тот день бананы пришлись как нельзя кстати. Дома я застала Эванжелину и кота, повисшего на шторе (альпинизм – это его конек). Серж, наверное, решил куда-нибудь уйти, чтобы не травмировать себя видом зареванной Эванжелины.

Ловко манипулируя принесенными бананами, я попыталась успокоить подругу и выяснить, что же произошло. Эванжелина заглатывала бананы один за другим, но на уровень влажности в квартире это никак не влияло. Она просто поливала меня слезами. Причина была до глупости банальна. Эванжелина, как в штопор, вошла в новую гранд-аморэ, а способа выходить из нее без ущерба для нервной системы она еще не освоила. Эванжелина из той породы женщин, которые не могут самостоятельно существовать без твердой опоры. Поэтому ее, как теплую волну к скале, прибивает то к одному, то к другому мужчине. Она очень красива в своем несчастье, и, вместо того чтобы посочувствовать, я откровенно любуюсь ее припухшей очаровательной физиономией. Но не могу же я сочувствовать в десятый раз, когда все мои предостережения проваливаются в бездонную яму? Эванжелина в очередной раз устремилась навстречу сказочной любви, преподнесла душу, а понадобилось лишь тело. Самоутвердившись, избранник скрылся за горизонтом. То, что Эванжелина считала увертюрой, оказалось безрадостным финалом, остались слезы и вопрос «почему?». В такие минуты я начинаю ненавидеть всю мужскую половину человечества, которая внушает моей единственной подруге мысль, что ее, из-за ее внешности, нельзя любить как обыкновенную женщину.

Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»