Этот дневник я начинаю вести для тебя. Возможно, не всегда мы могли с тобой поговорить по душам. Возможно, далеко не все сказали, что хотели. Ты сейчас далеко. Но, пожалуй, ты далеко уже давно. Не знаю, в чем тут дело, но отца ты всегда понимал больше, чем меня, всегда вставал на его сторону. Может, дело в том, что вы оба – мужчины, может, потому что ты был похож на него больше, чем на меня. Может, мне кажется, ведь когда-то мы были так близки с тобой? Мне о многом хочется сказать. И прежде всего о том, как я без тебя скучаю. Несмотря ни на что, у нас немало общих хороших воспоминаний.

Ты помнишь, как мы с тобой гуляли в пшеничном поле, недалеко от нашего первого дома? Еще заблудились тогда. И ты спросил, глядя на васильки: «Мам, а почему таких красивых синеньких цветочков так мало, а этих колосков так много? Почему не наоборот?» Знаешь, до твоего вопроса я об этом не задумывалась. Мне казалось совершенно естественным: пшеница – полезная культура, а васильки – сорняки в поле. Я тебе это объяснила. Но ты продолжал свои расспросы: «Разве такие красивые цветочки могут быть бесполезными? Они мне нужнее, чем какие-то колоски. Почему их не сажают просто так?» Я ответила, что васильки можно посадить в саду и там они не будут сорняками, а будут радовать глаз.

Наверно, так же обстоит и с людьми. Где-то мы оказываемся сорняками, а где-то объектами любования, восхищения, даже любви. Все зависит от места и того, кто тебя окружает. И времени, добавлю я. У людей от времени тоже многое зависит.

Когда же началось наше отдаление друг от друга? Ведь когда ты родился, не было никого ближе и роднее, чем мы с тобой. А сейчас соседский мальчишка относится ко мне лучше тебя. И ты об этом знаешь. Неужели не ревнуешь? Хотя почему ты должен ревновать? Это ведь он относится ко мне лучше, а не я к нему.

Помнишь, как ты ревновал меня в детстве? Когда во дворе к нашей игре присоединялись другие дети, ты отталкивал их в сторону и говорил: «Моя мама!» Говорил так настойчиво и властно, даже зло, но мне было так сладко от этих слов.

Я ужасно скучаю по тебе маленькому! Давно начала скучать. Как же мы были близки с тобой, как открыто и сильно ты любил меня. Я была для тебя самой лучшей и родной, самой близкой и необходимой! С какой тоской я вспоминаю, как ты не мог прожить без меня и нескольких часов, помню теплоту твоей маленькой ладошки, которая доверчиво сжимала мою ладонь, помню, как, уставший после длинного дня, ты засыпал у меня под бочком под какую-нибудь сказку, как радостно встречал меня с работы или из магазина и как, шутя, спрашивал про мои дела. Мне казалось, что так будет всегда. Но постепенно все изменилось… Как горько, что ничего больше не вернуть. А от воспоминаний теплее не становится, только грустнее.

Как я хочу поговорить с тобой по душам, как хочу быть услышанной и понятой… Хочу быть твоим другом. Хочу поддержки и тепла, нежности… Я так много хочу?

Может, сейчас, когда ты сам стал отцом, когда на твоих глазах взрослеет уже твоя дочь Маша, может, сейчас ты начнешь лучше понимать меня? Может, сейчас почувствуешь то, что чувствовала я? Может, сейчас наши отношения улучшатся?

А что теперь? Когда я тебе пытаюсь рассказать о Матвее и объяснить, что он для меня значит и почему, ты только зло щуришь глаза и уходишь от разговора, переводя его в другое русло. Почему ты не хочешь понять меня? Не только понять – даже выслушать меня не хочешь. Вот поэтому я и начинаю вести этот дневник. Может, когда-нибудь ты все-таки найдешь время и узнаешь, что я думаю и чувствую. Может, станешь относиться ко мне как прежде. Я ведь перед тобой ни в чем не виновата.

Но, может, ты думаешь по-другому? Конечно, в нашей жизни все мы хотели что-то изменить. Всегда есть то, о чем можно пожалеть, то, что можно было сделать как-то по-другому. Но обычно об этом начинаешь судить только по прошествии времени.

Я не помню в своей жизни моментов, когда я сильно колебалась, как поступить. Да и жизнь моя сложилась так, что по большому счету не было ситуаций, когда бы требовался серьезный выбор. Кроме одной… Но об этом чуть позже.

В чем ты можешь обвинить меня? Что я слишком много времени отдавала работе? Но работа сейчас это единственное, что у меня осталось. Если бы не было и ее, то я, наверно, вообще не смогла бы выжить тогда, когда ушел твой отец. И тогда, когда я сама добровольно отказалась от своего счастья.

Это только казалось, что твой отец ушел один, – ты ушел вместе с ним: сначала мысленно, а потом… потом ты тоже оставил меня. Конечно, этому есть рациональное объяснение. Ты начал учиться, захотел самостоятельной жизни. Отец снял тебе квартиру. Я осталась совсем одна. С котом. Из всех мужчин нашей семьи он единственный не бросил меня. Но будь у него выбор – кто знает?

Нет, я совсем не считаю себя плохой, недостойной вас с отцом. Просто так сложилась жизнь. Я, наверно, фаталистка, верю в то, что все заранее предрешено и сопротивляться этому только хуже. Надо просто с достоинством переносить все то, что посылается тебе свыше и… уповать на лучшее. Поэтому я и не злюсь на твоего отца. Он счастлив, и это уже немало. Значит, его выбор был в свое время правильным. Я надеюсь, что он счастлив.

Думаю, что и работай я меньше, он все равно бы ушел от меня. Конечно, поначалу это служило хорошим объяснением краха нашей семьи: я недостаточно внимательна к вам, все время отдаю школе и ученикам.

Во-первых, далеко не все время. Во-вторых, я все равно бывала дома поболее твоего отца и поболее тех своих подруг, которые трудились не двадцать часов в неделю, как я, а больше, да еще и на дорогу тратили время, живя далеко от школы. От них мужья почему-то не уходили. И для меня по-прежнему загадка, почему ты, когда отец объявил о своем решении уйти, принялся зло кричать на меня. Помню, как стояла и глупо улыбалась. Происходящее казалось какой-то несуразной, нелепой реальностью. Но все-таки реальностью?

Представь, что я давно начала думать, что с твоим отцом что-то не так. Он стал со мной реже разговаривать, замкнулся в себе. Подолгу где-то пропадал. Естественно, объяснял это загруженностью на службе. Ты знаешь, об измене я тогда совсем не думала. Может, потому что сама ее не допускала. И считала, что человек, с которым я связала свою жизнь, ее тоже не допускает. Я почему-то начала переживать тогда за его здоровье. Думала, что он подозревает у себя какую-то страшную болезнь. Осунулся, стал бледным, похудел. Нервничал и срывался по пустякам.

И вот когда он объявил мне со скорбью в голосе, что больше так жить не может, что нам лучше расстаться, что так будет лучше для обоих, я не выдержала и засмеялась. В моей голове творился полный сумбур. С одной стороны, я радовалась, что мой муж совершенно здоров, по крайней мере физически – за его душевное здоровье я тогда ручаться нe могла. С другой стороны, я все равно его теряла. И тут, опять же, одной стороны, было облегчение, что я наконец-то узнала, чем были вызваны все эти странности в его поведении. С другой стороны, открывшаяся действительность была пусть и легче воображаемой, но лишь на самую малость. Сначала мой мозг обработал информацию о том, что смертельная болезнь мужу не грозит, потом взялся обрабатывать тот факт, что угроза совсем в другом – только уже не ему, а мне.

Даже в небе между тучами бывает хоть маленький, но просвет. Или же небо просто черно-серое. В моей ситуации пpосвета не было. Одна туча мгновенно освободила место для другой. Смешались все эмоции: от радости и облегчения до гнева, ненависти и обиды. Я не могла радоваться, не могла плакать или кричать. Я просто глупо улыбалась, а потом начала смеяться. Это была истерика. Ты тогда об этом не знал, ты думал, что я веселюсь. Милый мой, как я могла веселиться, когда от меня уходил человек, которого я любила больше всех на свете после тебя? Сперва даже больше тебя. Пока ты не появился в моей жизни.

А ты тогда обвинял в его уходе меня. Сколько тебе было лет? Ты помнишь? Двенадцать. Ты гневно бросал мне в лицо, что я все время на работе, что я плохо одеваюсь, что мама твоего друга готовит гораздо вкуснее меня, а мама другого друга гораздо ласковее с тобой, чем я. А потом со злорадством добил, сказав, что именно поэтому твой отец и ушел от меня. Ты всегда говорил от меня. Хотя тебя он тоже не слишком часто навещал поначалу и почти никогда не приглашал к себе в гости. Мне было больно все это слушать. Но я молчала. Хотя могла бы многое сказать в свою защиту. Но все это бессмысленно для того, кто уже нашел виноватого и твердо уверен в своей правоте.

Вот сейчас думаю, может, это у тебя выходило не специально? Может, ты боялся, что твой отец бросит и тебя? Может, ты бессознательно дистанцировался от меня, чтобы твой отец отделял тебя от меня? Чтобы он не думал о нас как о едином целом? В таком случае мне следовало бы на него обижаться вдвойне. Ведь тогда он не просто ушел от меня, но и тебя забрал, пусть только эмоционально, душевно и духовно. Как же это много! Но я все-таки надеюсь, что смогу простить его. Обиды ни к чему хорошему не приводят. Самому обижающемуся они ничего не дают, кроме отрицательных эмоций.

Тогда я молчала, боялась сделать все еще хуже, чем было. Поэтому оставила попытки пробиться сквозь твои многочисленные шипы и колючки. Только меня все равно продолжает мучить вопрос: может, я зря тогда остановилась? После твоего яростного неприятия всяких нежностей с моей стороны, может, зря я перестала обнимать тебя, гладить по спине? Я думала, что тебе это глубоко неприятно, но, может, это было не так? Тогда я не сильно думала об этом. Я тоже обижалась и не хотела быть жертвой. У меня тоже была своя гордость. И сейчас есть. Именно поэтому я и хочу тебе все объяснить. Спокойно и без криков. Нет, я не буду требовать от тебя такого же письменного и развернутого ответа. Я просто хочу, чтобы ты стал ко мне относиться по-человечески и не как к чужому человеку. Я слишком много от тебя прошу? Что ж, не буду. На самом деле мне будет достаточно просто того, чтобы ты все знал. Я расскажу тебе про всю свою жизнь. Не пугайся, длинных мемуаров не будет. Я просто опишу все то, что – я надеюсь – поможет тебе понять меня и простить. За что? Не знаю. Но если ты сердишься на меня, значит, считаешь, что есть за что.

И знаешь, я все равно тебя люблю. Наверно, это чувство дается нам свыше и, наверно, оно единственное, которое может выдержать все испытания и не ослабнуть. Я пыталась любить тебя меньше, чтобы меньше страдать. Но ничего не получилось. Мне его не вытравить из себя. Пожалуй, это мой самый большой грех в жизни – желание любить тебя меньше. Многие меня не поймут, со стороны ты – идеальный сын. Но внешняя сторона меня всегда волновала меньше, чем внутренняя, именно поэтому я и пишу тебе все это.

Мое детство

Помнишь, в детстве ты любил слушать мои истории про то, как я была маленькой? Сейчас могу тебе признаться в том, что далеко не все из них произошли на самом деле. И о многом я умолчала: ты был слишком мал, чтобы все понять. Да и сейчас я не уверена в том, что тебе стоит знать абсолютно обо всем. Скажу только, что поняла: детство, безусловно, формирует нашу дальнейшую жизнь. Именно поэтому я пыталась уберечь тебя от многих детских обид и разочарований. Возможно, я была не права. Нужно ли уберегать человека от настоящей жизни? Она все равно рано или поздно сама настоит на знакомстве с ней. Родители не вечные, да и не от всего они могут защитить. Может, если бы ты узнал о многих вещах раньше, ты был бы более чутким и добрым?

Хотя странно, ты всегда был добр к животным, гораздо добрее, чем ко мне.

Вот стоило мне написать эти строки, как я поняла, что существовал еще один человек в моей жизни, который тоже был более добр к животным, чем к людям. До сих пор у меня этот факт не укладывается в голове. Почему? Далеко не всегда животные эту любовь поддерживают, и не всегда их поведение становится причиной такой любви. А люди, казалось бы, делают все, чтобы их любили или хотя бы уважительно относились, но этого нет.

Мой дядя. Мамин брат. Мне пришлось с ним провести часть детства. Это стало непростым испытанием. Сказать, что он поступал жестоко, значит, ничего, по сути, не сказать. Он был не здоров психически, а это куда страшнее, чем если бы он понимал, что делает. Когда человек не осознает своей жестокости, это куда трагичнее.

До сих пор задумываюсь, почему никто не пытался его лечить, как бы жестоко это ни звучало. Но даже мне, испытывавшей вечный страх перед ним, не приходило тогда в голову, что ненормально жить с таким человеком, что куда естественнее, если бы он жил отдельно от нас, если бы его наблюдали специалисты. В детстве многие вещи кажутся достаточно привычными, если ты лишен других примеров. Почему-то бабушка – его мать и мать моей мамы – даже говорить на эту тему отказывалась. Всегда пресекала подобные разговоры, обрывая робкие мамины попытки привычной фразой: «Он мой сын и твой брат. Мы должны заботиться о нем».

Когда бабушка умерла, мама по привычке продолжила нести свой крест, который, я считаю, был совсем не ее. Так ничего в этой жизни хорошего она и не увидела. Даже об элементарном покое не могло быть и речи, не говоря уже о каком-то счастье. Всегда было очень горько это осознавать.

От бабушки дяде с мамой досталось полдома на двоих. Так получилось, что ни маминому брату, ни маме, ни позже мне до определенного момента оказалось некуда больше идти. Не из чего выбирать. Другого дома не было. Так и ютились в нескольких комнатах две семьи. Ты скажешь, что это даже шикарно. В нескольких комнатах. Три человека. Раньше вообще вся семья могла размещаться на нескольких метрах. И ничего себе жили. По площади не могу сказать, чтобы я была ущемлена. Одной большой комнаты нам с мамой на двоих вполне хватало. Еще одна комната считалась общей. Третью занимал дядя. Был великолепный яблоневый сад под окнами. Подвал, в котором имелась маленькая банька. Кухня была на всех, я не любила там находиться. А вот дядя частенько располагался именно там, смотрел маленький телевизор, читал газеты и собирал своих дружков-собутыльников.

Вот она – главная причина наших несчастий. Дядя любил выпивать. А выпив, становился невыносимо жестоким, в моем понимании, конечно. С возрастом я обнаружила, что жестокость бывает разная, и в жизни может быть все намного хуже. Но даже с возрастом я не могла найти оправдания такому поведению. Мама все списывала на болезнь. Да, возможно, кроме болезни, действительно больше ничем нельзя было оправдать ни злость, ни садистские поступки дяди по отношению к нам. В такие непростые и даже страшные моменты мы с ней закрывались в нашей комнате, прятались у соседей или даже под собственной кроватью. Я не буду описывать тебе все то, что нам пришлось пережить. Поверь, этого было достаточно для того, чтобы после поступления в университет с радостью переселиться из дома в общежитие. А чтобы не возвращаться обратно, выйти замуж за твоего отца. Нет, конечно, за отца я вышла не для того, чтобы не возвращаться домой. Я любила его. Но о нем чуть позже.

Так вот, мне до сих пор странно, почему дядя так любил своего пса, который не отличался ни добрым нравом, ни каким-то особенным умом? Может, только пес и принимал его таким, каким он был? Может, именно в собаке он нашел родственную душу?

Еще дядя отлично играл на фаготе, который появился у него непонятно каким образом. Он не ходил никогда в музыкальную школу, но музыка давалась ему легко. Играл он очень красиво и проникновенно. И в общем-то был, наверно, неплохим человеком, когда не пил. Увы, его запои были слишком часты. Неудивительно для меня, что дядя так и не создал семьи, хотя попытки были. И совсем я не удивилась, когда узнала, что он умер достаточно рано, при пожаре в собственном доме. Так что я осталась без наследства, о чем не горевала. Мама умерла еще раньше. Сердечный приступ. Умерла легко, во сне. Но до сих пор есть у меня определенное чувство вины, что я сбежала тогда из отчего дома.

Говорят, что когда умирают родители, то у человека пропадает ощущение защищенности перед смертью. Очередь продвигается, и вот уже понимаешь, что следующий ты. Пусть кажется, что это будет совсем не скоро, чаще всего именно так и бывает, но то, что ты следующий, – это осознаёшь как-то особенно горько и остро, особенно в первый момент.

Отца своего я никогда не знала. И никогда не хотела узнать. Мама рассказывала, он оставил ее, как только услышал, что скоро у них появится ребенок. Мне всегда было удивительно читать в книжках, как практически все дети хотели узнать своих отцов, если таковых у них не имелось. Как придумывали себе их, как искали в каждом мужчине, который оказывался рядом. У меня такого не было. Мне хватило маминой истории, чтобы сразу понять: такой отец, который меня бросил, даже не увидев, мне не нужен. Другие? Но ведь они чужие и никогда не станут родными. Маминой заботы, ласки и любви мне вполне было достаточно.

Иногда я задумываюсь, почему же она так и не вышла больше замуж. Я даже мужчины другого рядом с ней не помню. Боялась, что это будет плохо для меня и повредит нашим с ней чудным отношениям? Боялась быть обманутой и брошенной снова? Никому уже не могла поверить? Или же ей просто это было не нужно, отцовский поступок убил все желание любить и быть любимой? Или продолжала любить отца? Помню, как-то я спросила ее об этом. Она честно сказала, что не знает почему. Но ведь какая-то причина должна была быть.

Мама была достаточно привлекательной женщиной, но я не замечала, чтобы мужчины пытались ухаживать за ней. Может, что-то и было, просто я не знала. А может, она своим неприступным внешним видом уничтожала в других даже саму мысль пофлиртовать с ней.

Кроме вышеупомянутого брата у мамы была еще двоюродная сестра в Юрмале. Она переехала туда вместе со своим мужем-военным. У них никогда не было детей, но, кажется, они ничуть не страдали от этого, а скорее наоборот, жили в свое удовольствие. Много путешествовали и не отказывали себе ни в чем. Вот именно эта тетя и заменила мне мать, когда той не стало. Даже не в смысле духовной близости и привязанности, а в смысле осознания, что есть кто-то старше в семье и, значит, очередь туда хоть и движется потихоньку, но пока не моя. Маму я потеряла, когда мне было всего тридцать. Тете сейчас уже под восемьдесят. Она держится бодрячком, хотя нет уже на этом свете ее мужа, живет она одна. Но в летний сезон сдает комнаты туристам, ездит в магазин на велосипеде и любит красиво одеваться. Но, конечно, возраст ее уже ничем не скрыть.

Каждый раз становится грустно, когда видишь ее после очередной разлуки в несколько лет. Понимаешь, что и сам постарел за это время, только у тебя пока не так заметно, но с тобой будет то же самое, если повезет, конечно. Если доживешь до таких лет. Такие вот грустные мысли у меня бывают. И именно в такие моменты понимаешь, что надо ценить то, что имеешь. Здоровье по молодости дается почти каждому. Но как мало мы придаем значение и первому, и второму, когда этого добра в избытке. Цени их, это не пустые слова. Впрочем, во многом убеждаешься только на собственном опыте.

Как-то я сказала тете, что чувствую себя ужасно старой, а мне тогда не было и сорока лет. Тетя посмотрела на меня внимательно, засмеялась и произнесла слова, которые я время от времени вспоминаю, особенно когда кажется, что теперь-то я на самом деле уже не молода.

– Девочка моя, какая же у тебя старость?

– Ну, вот морщинки появились, седые волосы полезли, вес прибавился.

– Разве это старость? Выглядишь ты великолепно. Я и себя еще не считаю старой, а ведь мне под семьдесят. Но сама хожу, сама себя обслуживаю и даже на велосипеде могу прокатиться, не так давно по деревьям лазила, вишню собирала. И теперь могу, только боюсь, что если упаду, то костей уже не соберу, а ухаживать за мной некому. Была у меня одна приятельница, которая ногу неудачно сломала и под конец жизни самостоятельно передвигаться не могла. Так вот она мне заявила, что на самом деле старость – это когда мыслить уже не можешь, а она до последнего дня всё книжки читала, стихи мне декламировала, музыку слушала, всякие политические новости обсуждать любила. Так что все твои переживания по этому поводу – надуманное, но, увы, это начинаешь понимать, когда настоящая старость приходит. Поэтому до семидесяти о старости даже и не думай. Внешность, конечно, важна, но, на мой взгляд, только для того, чтобы мужчин привлекать, да и то весьма поверхностных. Настоящий мужчина тебя целиком оценивает, а не только внешне. Если ты ему по душе, то вся. А какие-то морщинки – чепуха, седые волосы можно закрасить и даже нужно. За собой следить надо, это факт, но расстраиваться из-за того, что время проходит и тебя изменяет, не стоит. Бесполезно и вредно.

Помню, в детстве меня всегда привлекали языки. В школе учила английский. Сама пыталась овладеть польским. Так что даже выбора не стояло, куда поступать. Только факультет иностранных языков. Такой в нашем городе был один. Связей у меня не было, денег тоже. Зато конкурс получился сумасшедший. Естественно, я не поступила. Для страховки подавала документы еще и на математический. Там мой общий балл оказался весьма проходным. Другого варианта не было. Так я стала математиком.

Конечно, пришлось немало поломать себя, прежде чем я рассталась с мечтой об английском и французском. Со временем я даже полюбила свой предмет, иначе невозможно преподавать по-настоящему. Если нет любви, то не вкладываешь душу. Не вкладывая душу, невозможно хорошо преподавать. Если что-то начинаешь делать плохо, вскоре появляется отвращение ко всему – не только к своему делу. Я полюбила математику, особенно геометрию, она для меня стала увлекательным детективом. Именно под таким углом зрения я и детей обучала и обучаю.

Но интерес к языкам не пропал, и со временем мечта изучать и преподавать их вернулась. Я понимаю, что в моем возрасте все это осуществить невероятно сложно. Однако я сделала для себя одно открытие. Не знаю, применимо ли оно для всех взрослых и ко всем знаниям – или только в моем случае и только в отношении итальянского языка. В возрасте учиться совсем не трудно. Кто придумал, что со временем у человека снижается обучаемость? Вовсе нет! Особенно когда есть мотивация и ты постоянно чему-то учишься. Конечно, лет в восемьдесят освоить язык будет сложнее, чем в сорок. Но именно сорок, пятьдесят и даже шестьдесят – не приговор для получения новых знаний. Мне кажется, как раз тогда, когда люди перестают учиться, учиться постоянно, тогда и падает обучаемость. Это так же, наверно, как хорошему повару перестать готовить. Через какое-то время у него уже хуже получится то, что он раньше делал превосходно. Хороший же учитель не только постоянно учит, но и всю жизнь учится сам. Разумеется, пределы есть, но они на самом деле дальше, чем многие думают.

И если заранее закрыть перед собой все двери, то зачем вообще тогда жить? Мечты необходимы в любом возрасте. И в зрелом они не менее, а возможно, даже более важны, чем в твоем. Мечты и цели помогают жить, особенно когда жить совсем не хочется.