Мир Р: Duas Dimensiones

В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии CC0

Мир Р: Duas Dimensiones

1

В коридоре было тихо, прохладно и пахло свежей краской. Тёплый сквозняк катал по полу шевелящиеся комья тополиного пуха. Кусты за окном покачивались, пропуская полуденный свет – на потёртом линолеуме он превращался в ленивых солнечных зайчиков.

Родя посмотрел на зайчиков, посмотрел на лимонную стену, поковырял болячку на коленке, вздохнул и слез со стула. Ему было скучно. Хотелось во двор, в сквер или хотя бы в свою комнату – в любое место, где можно хоть как-то себя занять.

Стараясь не слишком топать ногами, он дошёл до окна, попытался заглянуть в него, но не достал до подоконника. Тогда он постарался залезть по батарее, но сорвался и оцарапал ногу – он был довольно круглый и неуклюжий мальчик. Стало совсем грустно. На секунду голову озарила счастливая мысль – а ну как потихоньку выйти и походить в незнакомом дворе? Раз уж мама не взяла карандашей…  Нет. Мама расстроится.

Родя снова вздохнул и побрёл по пустому коридору в ту сторону, откуда раздавались приглушённые голоса. Хоть какое-то развлечение.

– …ничего страшного, ему всего пять лет, в это время многое дети совсем не…

Шорох. Упала сумочка. И мама – надрывно, громким шёпотом.

– Но он-то рисует! И ещё как! Вот… и вот… видите?

– Да…

– Вот! Я же…

– Действительно, интересные рисунки… Ходит в студию?

– Нет! Он сам, понимаете?

– Вот этот зверь…

– Тигр.

– Да. А это – динозавр. С  ума сойти, будто смотрят с бумаги… Почему вы мне раньше не показали?

 Мама завозилась. Родя знал – она не очень-то любит показывать эти его рисунки. Всякие домики, экскаваторы и деревья – да, сколько угодно. Но животные… Родя их и сам не любил показывать. Он риcовал их, потом убирал в коробку, а коробку засовывал под диван.

 И только иногда, очень редко, в особо тёплые вечера, когда на кухне пахло пирогом, а мама смеялась, а папа что-то рассказывал…

– Слушай, Родьк, может, покажешь, а?

– Уу.

– Да ладно тебе… давай.

И они смотрели, медленно перебирая. И всё затихало. И мама поджимала ноги и делалась похожей на девочку. А у папы смешно приоткрывался рот.

Фиолетовый кот подмигивал хитрым жёлтым глазом, гуашевые волки угрюмо бежали по голубому снегу, а толстые цветные птицы покачивались на алых ветвях и мудро кивали маленькими головками…

 И тогда им было… близко и уютно.

А теперь мама принесла коробку сюда.

Он рисовал, сколько себя помнил. Вернее, помнил себя – с тех пор, как начал рисовать. Он был странный мальчик – толстый, малоподвижный и нелюдимый. Он не умел дружить, мало говорил и никогда не шумел. Везде, где бы он ни появлялся, он садился в уголок и распаковывал пенальчик с фломастерами и карандашами. Дети не стремились с ним играть, но и не обижали.

Он очень долго не разговаривал. Мама заглядывала ему в лицо, потом наклонялась, раскрывала книжку и, водя пальцем по странице, снова с надеждой заглядывала в него, как в иллюминатор.

– Вот посмотри – ко-ров-ка. Как коровка говорит?

Родя молчал.

– Муу. Ведь правда – Му?

Родя обречённо кивал.

– А это кто у нас? Кооотик! А как говорит котик?

Роде было стыдно за маму. Он вздыхал, отворачивался и вытаскивал карандаши.

А однажды, после очередного коридора, после очередного ожидания, от какого-то очередного пахнущего аптекой человека прозвучало слово, которое будто больно ударило маму. Аутист. Родя запомнил.

В тот день мама молчала всю дорогу домой, а он смотрел сквозь стёкла автобуса на дождевые подтёки и думал, что дома нарисует павлина.

– Но это… я не знаю, право… для пяти лет…

– Теперь вы понимаете, про что я говорю?

– Я… да… действительно. Но, может быть, он просто не хочет?

– Он не может.

– Он сам так сказал?

– Да. Он боится.

Молчание. Шорох сумочки. Родя сполз на пол и снова принялся ковырять болячку. Он забеспокоился. Всё это слишком походило на то, как мама пыталась учить его говорить. И ему не нравилось, что чужой человек смотрит его зверей.

Первым он нарисовал Солнце. Он наслаждался им. Он прикусил язык, затаил дыхание и старательно вывел круг. Жёлтая краска пахла. Это были медовые краски, безопасные для детей. Он вёл по бумаге мокрым липким пальцем и жил в это время только цветом – пронзительным пахучим цветом, жирной линией, мокрым пятном посередине.

 Все слова исчезли. Исчезла мама. Исчез дом и весь мир. Был жёлтый круг, и он заполнялся, сияя, захватывая, вытесняя воздух и мысли.

Были потом и другие Солнца. Но это… это было началом.

Родя ещё нетвёрдо стоял на ногах и не умел пользоваться ложкой, но первое Солнце врезалось в его мозг и раз и навсегда загнало его жизнь в рельсы пронзительных жёлтых лучей.

Жёлтые круги он рисовал долго.

Другие краски были не интересны.

Но однажды (он и это помнил) палец осторожно залез в густое и чёрное, тягучее. И Родя испуганно замер. Ибо внизу на бумаге медленно вырастала тёмная полоса. Под жёлтым кругом. Жирно-чёрное и пронзительно жёлтое. Другой запах.

Потом лужица от прямого луча сползла вниз и свершилось чудо – на глазах у Роди, без его уже ведома, нежно и неуловимо смешалось разделённое и непохожее.

Потом было море. Впервые увиденное и впервые нарисованное. Зелень и золото, синий и голубой, капля густых чернил. И счастье – смешивать.

Толстый Родя неуклюже тыкал пяткой в воду и передумывал плескаться – было холодно. Мама и папа угрюмо сидели на берегу, прижав камнем надутый круг.

– Мама, краски!

– Возьми карандаши.

Что ж, карандаши… хоть что-то. Много мелких штришков – поверх друг-друга, многослойное нагромождение, долго, до самого ужина…

– Господи. Ему хоть что-нибудь интересно?

С тех пор Родю уже ничего не интересовало. Только краски и карандаши. Это потом он откроет, что есть ещё фломастеры, шариковые ручки, мел, уголь, кусок кирпича, грязь из лужи и просто запотевшее стекло, по которому можно водить пальцем. Но сначала – только краски. И краски были – жизнь.

А дети играли. Дети ломали игрушки и неумело лепили снежки, они дрались и капризничали, ласкались и не слушались.

Родя был послушный мальчик. С ним не было проблем. Кроме одной. Приговор, прозвучавший в безликом кабинете и подкосивший маму надолго. Аутист.