Мадам де Маникюр

В 90-х годах прошлого века журналисты любезного отечества повадились уходить в другие сферы. Кто в бизнес, кто в пиар, а кто и во власть. Немногие преуспели, но почти никто не вернулся в журналистику. Михаил Щербаченко и преуспел, и вернулся. Причем чиновником он был крупным – председателем Комитета по телекоммуникациям и средствам массовой информации в правительстве Москвы.

Новая книга Михаила Щербаченко, которая включает, в том числе, публикации в газете «Вечерняя Москва», – это не только продолжение творчества талантливого прозаика и публициста, но и часть его яркой биографии, в которой нельзя убрать ни строчки.

Александр Куприянов, писатель,

главный редактор газеты «Вечерняя Москва»

Видно, что книга создавалась с удовольствием, а это весьма заразительно. Так что читатель в свою очередь волен насладиться и блеском изложения, и самоиронией автора, и его приметливой наблюдательностью.

Владимир Вишневский, поэт

Если говорить о стиле, то это, по моему мнению, смесь Довлатова с Веллером, вот так. Хотя любое форматирование, возможно, здесь неуместно. Щербаченко – он и есть Щербаченко, сам себе стиль.

Александр Мельман,

публицист, газета «Московский комсомолец»

Проза Михаила Щербаченко вызывает у меня добрую улыбку, грусть и желание читать еще и еще. Умный и ироничный взгляд на жизнь, наблюдательность, знание этой самой жизни в ее рутинных парадоксах и несомненный дар рассказчика – все это отличает автора. Он повествует вроде бы о рядовых вещах, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, но в его зрении есть острота и образная избирательность. Говоря о мимолетном, он говорит о главном.

Михаил Щербаченко тонко чувствует то, что я называю «симбиозом противоречий» и без чего невозможна настоящая литература. Поверьте моему многолетнему опыту, написать хороший рассказ труднее, чем сочинить неплохой роман. Перед вами, друзья, книга хороших рассказов.

Юрий Поляков, писатель

Чуть помелочнее, люди!

Вот сижу и думаю: когда же я впервые поймал эту мысль – такую простую и одновременно архиважную? Скорее всего, когда взял в студенческой библиотеке потрепанную книжку Лиона Фейхтвангера «Лисы в винограднике». Роман, полный умопомрачительных интриг при дворе Людовика Шестнадцатого, завершается премьерой спектакля «Женитьба Фигаро». Но не бывать бы этой постановке, которую строго-настрого запретил сам король, увидевший в пьесе Бомарше лютую крамолу, если бы ни описанный в книге инцидент.

Людовик, имевший обыкновение снимать стресс, колотя молотом по наковальне, в сердцах запустил раскаленными щипцами в кошку, забредшую на свою беду в его личную кузницу. Несчастная котяра по имени Гри-Гри оказалась любимицей графини де Морепа, которая, в свою очередь, была супругой государственного министра Франции. Который, уже в свою очередь, состоял наставником молодого короля и, принимая высочайшие извинения за непреднамеренное истребление знатной особы семейства кошачьих, тончайшим шантажом вынудил Луи снять запрет с «Фигаро». Так череда обстоятельств, никак не связанных с сочинением Бомарше, привела к тому, что сначала Париж, а потом и весь мир рукоплескал великой комедии.

Прочитав роман, я завел привычку выискивать детали, подробности, с виду сущие мелочи, ставшие первопричиной тех или иных событий. И чем дольше этим занимаюсь, тем больше убеждаюсь, что в основании любой коллизии, будь то всемирная заваруха или изгиб чьей-то личной судьбы, непременно существует своя Гри-Гри. Надо только отыскать эту черную кошку в темной комнате, потому что она там точно есть!

В этой книжке вам будет представлено множество всевозможных мелочей. Какие-то из них, так сказать, опробованы на собственной шкуре, другие подслушаны и подсмотрены, третьи рассказаны друзьями и знакомыми, земной им за это поклон. Есть и вольные переработки слухов и сплетен, чего автор ни чуточки не стыдится. И, завершая это предисловие, провозглашает: мелочь – слишком серьезная вещь, чтобы считать ее пустяком.

Судьба каждого из нас есть не что иное, как искусная комбинация мелочей. Так что верьте в их магнетическую силу и, пожалуйста, будьте мелочны!

Мадам де Маникюр

Все началось с того, что мне позвонили с федерального телеканала и предложили написать сценарий сериала. Сказали, что знают мои книжки и считают, что там есть перспективные сюжеты и персонажи.

Далее объяснили правила игры. Сериал рассчитан на главную целевую аудиторию – зрительниц от сорока пяти и выше, по преимуществу домохозяек. Они предпочитают либо костюмированное кино об интригах королевского двора, либо истории о судьбе близкой им простой русской женщины. Первый вариант затратный, денег на него сейчас нет, остается отечественная мелодрама. Формат – четыре серии по часу.

Сюжетная схема должна быть немудреной. Девушка родом из села или райцентра. Ранний доверчивый интим, предательство возлюбленного, внебрачный ребенок, уход из постылого отчего дома, мытарства по неприветливой жизни, отмороженный ухажер, раскаявшийся первый любовник, коварная подруга, похотливый начальник, благородный, но бедный заступник. Допускаются темы воровства, коррупции и продажной любви, но тактично, без изврата. Несколько драк, можно с поножовщиной и огнестрелом. Пара смертей, насильственных или естественных – на выбор сценариста.

Разумеется, возможны отступления от схемы, авторскую фантазию никто не сковывает. Главное – держать в голове вкусы целевой аудитории. Иначе зритель не поймет, уйдет на другой канал, а надо же зарабатывать на рекламе. Поэтому обязателен счастливый финал, так сказать, хэппендец. На грани неликвидного возраста, вдоволь намыкавшись, героиня находит свое счастье.

Сразу скажу, что ничем подобным я сроду не занимался, но почему бы не попробовать. Выдвинул встречные пожелания: сотрудничать с режиссером, участвовать в актерском кастинге, присутствовать на съемках. И думать забудьте, ответили мне, вы вручаете нам сценарий, мы отдаем его продюсеру, а дальше все в его воле.

В таком случае, включил я оскорбленное авторское достоинство, условие такое: показываете мне сериал до эфира, и в случае несогласия убираете мою фамилию из титров. В наступившей паузе слышалось изумление, будто я отказываюсь от прижизненного монумента перед Останкинским телецентром. Ладно, это мы вам обещаем, последовал наконец ответ.

И я начал думать о героине фильма.

«Я никогда не буду женщиной, а интересно, что они чувствуют». Эта фраза Жванецкого всегда мешала мне описывать дамские эмоции. Почти во всех моих историях действие ведут мужчины, понимать их поступки куда проще и привычнее – все равно, что разбираться в себе самом, далеко ходить не нужно. Женщины же обычно присутствуют на вторых ролях, что объясняется вовсе не отсутствием интереса автора к противоположному полу (интерес как раз всегда был огромным), а неуверенностью. Боязнью, что из-под пера, то бишь клавиатуры, выйдет мадам с мужским образом мыслей, с мужской логикой, это сразу все увидят и посмеются над тобой.

Но, так или иначе, заказ был принят, колесики в голове закрутились, и в воображении возникли очертания будущей героини. Привиделась женщина лет тридцати пяти – тридцати восьми, одновременно жертвенная и эгоцентричная, хитрющая и легковерная, неподкупная и продажная, лицемерная и искренняя, непредсказуемая и расчетливая, трусливая и бесстрашная, холодная и страстная, волевая и беспомощная. С судьбой, разрезанной пополам. С тайной. Женщина, от которой никогда не знаешь, что получишь, и ради которой стоит и жить, и сочинять.

Но это все абстракции, желателен же зримый образ. А с этим у меня всегда были проблемы. Только начнешь обдумывать, каков он из себя, твой персонаж, как выглядит, как ходит и сидит, чем пахнет, – и все, наступает ступор. То ли дело великие. «Он пожал маленькую ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался тому энергическому пожатию, с которым она крепко и смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело». Вот вам и Анна Каренина.

Но в нашем случае, при отсутствии у автора таланта портретиста, придется поступить иначе. Хотя от кастинга, как вы помните, меня сразу отстранили, все равно я представлял себе актеров, которые могли бы сыграть главные роли. Не сегодняшних исполнителей, специально для которых придуман одноразовый термин «звезда сериала» и которых вы рискуете забыть еще до выхода в свет этой книжки, а артистов, чьи лица смотрели на вас с открыток, порознь или коллекциями продававшихся в книжных магазинах и киосках «Союзпечати», ныне «Пресса». Наборы эти назывались «Звезды советского кино». Они-то нам и пригодятся, молодые или забывчивые могут их погуглить.

Но все же свериться с классиком не вредно. Как там у Гоголя? «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча…». Что ж, разложим свой пасьянс.

Если смешать темперамент Нееловой, женственность Фатеевой, лукавство Удовиченко, глубину Фрейндлих, обаяние Андрейченко, коварство Тереховой, сексуальность Лавровой, интеллект Демидовой, утонченность Вертинской, порочность Полищук, породистость Максаковой-старшей, нервозность Соловей да добавить тембр голоса Купченко, – как раз получится моя героиня.

Однако для ясности желательно остановиться на одной актрисе, в которой просматривается собрание названных качеств. Кто может ею быть? Выбор автора – Елена Сафонова. Времен первой «Зимней вишни», с короткой стрижкой. Кто помнит, тот меня поймет.

Теперь имя. Пролистал по памяти справочник собственной жизни, а в придачу два десятка сохранившихся телефонных книжек. Получилась Людмила Вадимовна Миладинова (ударение на второе «и»). Мило, музыкально.

Далее надо было придумать героине профессию. В голову долго ничего не приходило, но не было бы счастья… Короче, помогли пандемия с карантином. Закрылись косметические салоны, а с ними стали недоступными, как их именуют, услуги ногтевого сервиса. И в этом месте позволю себе емкое лирическое отступление.

«Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей» – кто же спорит? Но одно дело думать, а совсем другое – стричь себе эти самые ногти. Занятие это я сызмальства не любил; у старых ножниц вечно не сходились кончики, кусачки рвали заусенцы, пилка оставляла острые уголки, которые потом цепляли одежду. Противнее же всего было, распарив ноги в чугунной ванне, скоблить пятки безопасной бритвой. Как только тупое от рождения лезвие «Балтика» натыкалось на трещинку, вода окрашивалась кровью, будто римский патриций вскрыл себе вены. Пятку приходилось заклеивать пластырем, сквозь который все равно сочилась кровь, пачкая домашние тапки.

И, когда появились первые деньги, я перенес урегулирование ногтевого вопроса в косметический салон, препоручив его профессиональным маникюршам. Было это много лет назад, но до сих пор люблю поболтать с ними об их безусловно полезной и по-своему увлекательной работе.

Вот так не связанные с темой сериала ковидные ограничения подсказали профессию героини. Быть ей маникюршей.

Ну, хорошо, а кто еще, кроме нее? С кем столкнет и переплетет ее госпожа фортуна? И тут я осознал, что обращаюсь с многочисленными персонажами своих книжных историй как-то не по-хозяйски. Создал человечка (срисовал с себя, или с других, или, что называется, высосал из пальца), а он просуществовал всего-то на двух-трех страницах рассказа, а дальше поминай как звали. Читатель потратил на него всего несколько минут – и на том спасибо.

А, может, встряхнуть этих персонажей и нанизать, будто кусочки шашлыка, на вертел заново придуманного действия? Дать им новую жизнь, а там поглядим, что получится. В конце концов, переработка того, что тобой же и придумано, – это уж точно не плагиат, поскольку тырить у самого себя не противозаконно и даже не безнравственно.

К тому моменту, когда сюжетные линии и герои сериала стали более-менее отчетливыми, произошел облом. Позвонили с телека и сказали, что заказ отменен. На канал пришли новые люди с новым видением, новыми контентами и форматами, но пока без денег. Так что сорри.

Сперва я расстроился: сбили, гады, кураж. А потом вздохнул с облегчением: не надо подстраиваться под целевую аудиторию и соблюдать гендерный баланс. И никто без моего ведома не перекроит эту историю и не навяжет хэппендец. Нет фильма – ну и ладно, будет что-то вроде повести с элементами сценария и кинематографическими приемами, на которые автор уже настроился.

Первая Серия
Людмила

Если бы в фильме были начальные титры, они шли бы под музыку вот на каком фоне. Легкие и умелые руки маникюрши обрабатывают кутикулы, касанием электродрели снимают огрубевшую ткань, полируют, шлифуют, покрывают лаком… Искусная работа с ногтями выглядит интимно и чувственно. Венец эротического сеанса – массаж кистей и стоп. Пятьдесят оттенков ногтей, по-другому не скажешь.

Место действия – спальный район Москвы, косметический салон. Самый обычный, без признаков роскоши и понтов. Сюда стараются запихнуть все, что можно: солярий, стоячий или лежачий, массажный стол, парикмахерское кресло… Такие заведения обычно держат женщины с Кавказа – Лалы, Заремы, Диляры. Но наша героиня не хозяйка салона, она наемный сотрудник.

Маникюрша Людмила Миладинова работает за столиком, покрытым крахмальной салфеткой, перед ней разложены щипчики, кусачки, пилочки, всевозможные лопаточки и скребки. Попутно, извиняясь перед клиенткой, отвечает на звонки, записывает на прием, договаривается, к кому и когда приедет на дом. По всему видно, что спрос на ее услуги высок.

Три года она работает в этом салоне, владеет всеми тонкостями и новациями профессии, в кругу понимающих людей считается мастерицей класса люкс. С коллегами общается исключительно по делу, никаких чмоки-чмоки и исповедей за чашкой кофе. Держит всех, в том числе клиентов, на дистанции, хотя и делает это «мягкой лапкой». Что у Людмилы в прошлом, откуда она вообще взялась, никто в салоне не знает. Известно лишь, что снимает квартиру неподалеку и на работу ходит пешком. Старается ничем не выделяться, но окружающие чувствуют нездешность этой женщины.

Единственный человек, с которым она любит поболтать, – старый мужской парикмахер. Вот и сейчас она подглядывает, как работает Акоп Саркисович. И мы посмотрим краем глаза.

Представьте, к примеру, что у вас на голове три волосинки, как у автора. Постричь вас триммером – пять минут и на выход. Но тогда вам надо не к Акопу Саркисовичу, потому что он церемонно усадит вас в кресло, отрегулирует его высоту, наденет на клиента пелерину, обовьет шею белоснежным полотенцем. Потом тонкими ножницами сострижет волоски на ушах и подравняет брови.

После этого он откроет опасную бритву – ту самую, которую некогда правили-точили о ремень, а потом в отечественных парикмахерских запретили, опасаясь то ли порезов, то ли операций «чик по горлу». Но у мастера старой школы свои правила. Он подравняет бритвой виски, шею, и только после этого возьмет приятно шуршащие ножницы и начнет собственно стрижку. Пятиминутной механической скоблежке триммером он предпочтет долгую и кропотливую работу. По сути, комбайн заменит косой. И в качестве финального аккорда поднесет к вашему затылку зеркало, дабы вы заценили безупречную шлифовку.

Акоп Саркисович охотно развлекает Людмилу историями о том, как он стриг разных знаменитостей, попутно пытаясь в очередной раз разгадать, что же за птица эта маникюрша. Однажды он наблюдал разговор владелицы салона и бухгалтера, нервно обсуждающих, как оформить документы для налоговой инспекции, и Людмила, просто проходя мимо, дала подсказку. Дамы застыли в изумлении, будто увидели пророка. А восхищенный парикмахер с тех пор стал называть ее мадам де Маникюр, к чему она отнеслась благосклонно.

Однако треп с Акопом Саркисовичем пора заканчивать: пришел мужчина, клиент без записи. Он садится в кресло, маникюрша опускает в ванночку с теплой водой его правую руку и на безымянном пальце видит золотой перстень с печаткой, на которой оттиснута статуэтка Оскара. Того самого, ради которого в Лос-Анджелесе ежегодно раскатывают красную дорожку.

И холодная волна прошлого накрывает героиню.

А нас с вами ждет флэшбэк – так киношники называют сюжетный возврат к прошлому.

В просторную приемную входит женщина. Входит не медленно и не быстро, не робко и не нагло, а с тем спокойным и уверенным видом, который внятно сообщает: мне надо, вот я и пришла. «Там гость», – предупреждает секретарша, хотя точно знает, что с тем же успехом она могла бы сказать: «там президент США» или «там террористы», – женщина, никак не реагируя, пересекает приемную и входит в кабинет, где и зародится главная интрига нашей истории.

При ее появлении двое мужчин встают из-за кофейного столика.

– Позвольте вам представить, – церемонно объявляет хозяин кабинета. – Ум, честь и совесть нашего банка, директор департамента вип-клиентов. Людмила Вадимовна Миладинова.

Да-да, читатель, перед вами та самая маникюрша. Вы бы и сами узнали ее, хотя, конечно, из вежливости не подали бы виду, что разглядели различия. И дело даже не в том, что в салоне вы видели простоватую брюнетку в джинсах и кроссовках, а сейчас это яркая шатенка, в деловом костюме, с брендовой брошью на лацкане и на 12-сантиметровых шпильках. Речь о различиях иного порядка.

Бывает так, что встречаешь женщину с разрывом в три-четыре года, и она по-прежнему мила, ухожена, подтянута, привлекательна. Вроде бы, ничего не изменилось. Но только в одном случае дама стоит дорого и дорожает день ото дня, как нефть в начале нулевых, а в другом – цена ее с трудом удерживается на среднем уровне и имеет тенденцию к снижению. Извиняюсь, конечно, за вульгарность сравнения, не хочу оскорбить ваш вкус, просто добиваюсь наглядности.

Так вот, Людмила в банке – это нефть в начале нулевых.

– Если это ваши ум, честь и совесть, что вы оставляете за собой? – весело спрашивает гость.

– Жадность, – влет отвечает за шефа Людмила. Чем сразу обозначает свой статус: ей можно все.

– Так и есть, уж она-то знает! – смеется шеф. – Жадность – наше все. Что еще нужно банкиру, чтобы его клиенты спали спокойно. Экономика должна быть экономной, как учил Леонид Ильич Брежнев на двадцать шестом съезде партии. А перед тобой, Людмила Вадимовна, наш новый клиент.

– Пока потенциальный, – уточняет гость.

– В смысле, с хорошим потенциалом, – каламбурит президент банка. – Алексей Авдеевич Полуянов. Я полагаю, в представлениях не нуждается.

– Естественно, – Людмила ничем не выдает, что слышит это имя впервые; такие приемчики у них с шефом обкатаны до блеска. – Значит, и на нашей улице перевернулся грузовик с апельсинами?

– Тогда уж с Никами, золотыми орлами, берлинскими медведями, а, может, венецианскими львами, каннскими пальмовыми ветвями, – что у них там еще? – расстилается банкир, пока Полуянов идет к Миладиновой, вежливо дожидаясь, когда дама первой подаст руку.

– Еще Грэмми и, конечно, Оскары, – гость деликатно пожимает пальцы Людмилы, и она мигом сканирует, что у него нет обручального кольца, зато на безымянном пальце правой руки – ну, читатель, смелее!

Все верно, тот самый перстень с Оскаром, который увидела маникюрша у своего клиента. И клиентом, теперь это уже понятно, был тот самый Алексей Полуянов, а вот как занесло его, именитого и богатого, в затрапезный салон на московской окраине, – точнее, зачем автор придумал неожиданную для обоих персонажей встречу, – вам этого пока еще знать не полагается. Имейте терпение и уважение к сочинителю.

Людмила Вадимовна, Алексей Авдеевич и президент банка – кстати, пора и его представить: Юлиан Юрьевич Сокольский, к вашим услугам, – переходят к делам. Вернее, переходят хозяин и гость, а Миладинова, знающая наперед монолог шефа, лишь делает вид, что участвует, сама же тем временем гуглит в своем айфоне господина Полуянова и понимает, что в сеть вплывает жирная рыбка.

Что ж, за такого клиента стоит побороться. Продюсер, генеральный директор кинокомпании «Двадцать пятый кадр», снявшей сериалы о морпехах и других вооруженных до зубов беретах, вампирах, плетущих интриги в Доме правительства, и доблестных советских спортсменах, вырывающих золотые награды назло козням западных спецслужб. Последнее достижение фирмы – киносага о провале цветной революции в одной из бывших союзных республик, прошедшая недавно на главном телеканале в прайм-тайме. Ни одного из этих блокбастеров Людмила не смотрела, но шум был большой и наверняка денег срубили подходяще.

Ну, ладно, а сам-то Полуянов что за птица? Сорок семь лет, ВГИК, стажировка в США, разведен, романы с… ого, видные жрицы рублевского гламура. И с любопытством уже женского рода Миладинова изучает гостя. Почему бы и нам не присоединиться, надо же создать мало-мальски зримый образ.

Кто из лицедеев подходит на эту роль, какие и чьи качества нам понадобятся? Энергия Караченцова, харизма Шакурова, обаяние Збруева, невростеничность Кайдановского, внутренняя сила Джигарханяна, реактивность Борисова, самолюбование Янковского, глубинная грусть Даля. Не слишком ли замахнулся, спросит автора читатель, одного такого «вместилища» не найти. И это, увы, правда. Тогда надо выбрать исполнителя, который может все это сыграть.

Леонид Филатов, царство ему небесное, вот кто нам нужен. Времен картин «Экипаж» и «Успех».

Пока мы с Людмилой визуализируем продюсера, сам он внимательно слушает сладкую песню о главном в исполнении банкира. О чем бишь главном? О деньгах, о чем же еще.

Между прочим, нам с вами тоже не вредно послушать. Не ровен час предложат то же самое, что предлагает господин Сокольский господину Полуянову, а мы уже будем иметь мнение. Итак, вкладчики категории А, как называет их банкир, доверяют ему свои деньги, которые он размещает под очень высокие проценты, на порядок выше тех, что рекомендованы Центробанком. При этом сразу предупреждает, что в открытую делать этого не может, ЦБ шкуру сдерет, поэтому депозиты приватные (приятное слово), в реестре банка не значатся, что весьма привлекательно для тех, кто не хочет светить доходы.

Деньги работают, обеспечивая аппетиты своих владельцев, в стабильных европейских государствах. Риски нулевые, выплата процентов ежеквартальная, безусловный возврат вложенных сумм при наступлении чрезвычайной ситуации. Которая, уверяет Юлиан Юрьевич, никогда не наступит. Потому что мы – непубличное кредитное учреждение с неброским названием «Экономный», сидим в холодке, в конце четвертой сотни банков, не пиаримся. У нас все очень скромно, сами видите. И банкир обводит рукой свой кабинет. Но Полуянов наметанным киношным взглядом уже заценил здешние фишки, они же примочки, они же фенечки.

Если вам доводилось посещать руководителей банков, то вы не могли не заметить, что их кабинеты мало чем отличаются друг от друга. Всюду увидишь помпезный стол красного дерева, за которым в кресле, обтянутом темно-зеленой кожей с золотыми заклепками, восседает хозяин. Сбоку от него либо за спиной оборудована библиотека, где выстроены переплеты Брокгауза – Ефрона и иных раритетов, в которых, экая досада, даже не разрезаны страницы.

По стенам кабинета развешаны в рамочках благодарственные письма, подписанные руководителями могучих ведомств. На приметном месте обычно выставлены предметы увлечения владельца – старинные сабли-пистолеты или китайские вазы эпохи Мин. Не считается нескромным повесить свой портрет работы Шилова или Никаса. Детали могут различаться, но, по сути, банкирский стиль содержит один-единственный посыл: мы – нерушимая крепость, прячьте у нас ваши денежки и ничего не бойтесь!

Банк «Экономный» обосновался в конструктивистском здании, где, начиная с тридцатых годов, размещались разные союзные министерства, и Сокольский занимает наркомовский кабинет, дизайн которого создавался в эпоху ранней индустриализации и позднего раскулачивания. Стены обшиты деревянными панелями, пол покрыт истертым дубовым паркетом в елочку, столешница помнит кулаки и локти крупных руководителей, а вдавленное сиденье массивного стула – их же задницы.

Сначала Юлиан Юрьевич хотел сделать все дорого-богато, а потом передумал. Советская кондовость стала казаться ему спартанской аскетичностью, выражать сосредоточенность на главном направлении, которую усиливали развешанные по стенам портреты вождей и основоположников. Главные клиенты были плотью и мозгом из Союза, поэтому цитатки типа «ум, честь и совесть», «экономная экономика», парафразы «от каждого – по возможностям, каждому – по его вкладу», «мы рождены, чтоб бабки сделать былью», «пролетарии всех стран, извините» и прочие побасенки Сокольского в стенах его кабинета казались и кажутся вип-вкладчикам уместными и остроумными, вселяют доверие и покой.

Полуянов про себя ставит плюс за чистоту стиля, а Сокольский тем временем резюмирует: у нас, как видите, все просто, только клиенты не простые. Ох, не простые, такие люди, такие люди!.. Да вы скоро с ними познакомитесь, аккурат через неделю представится случай.

И Юлиан Юрьевич вручает Алексею Авдеевичу приглашение на прием по случаю своего пятидесятилетия. Посидим тепло, по-домашнему, без пафоса.

И встык – грохот оркестра в переполненном зале наимоднейшего столичного ресторана. Звучит попурри из песен Пахмутовой. Гостям уже показали десятиминутное кино о богатой событиями жизни юбиляра. С развеселым дикторским текстом и вкраплениями кадров из советских комедий («Мама такая хорошая, про паровоз поет» и «Не виноватая я, он сам пришел!»). Завершал фильм каскад фотографий, где виновника торжества дружески обнимают актуальные деятели политики, шоу-бизнеса, спорта и теневого мира, а также поочередно Ленин, Сталин и Брежнев, – фотошоп вызвал особый восторг гостей.

Музыка смолкает, на сцене возникает поэт-юморист, звезда ветхозаветной телепередачи «Вокруг смеха». Звучит панегирик, написанный онегинской строфой.

 
«Наш Юлик самых честных правил,
 Авторитет его высок.
Он нас бабло отдать заставил
И лучше выдумать не мог!»
 

Хохот, овация.

Последние строчки: «Ты наш кумир, ты наш гарант, ты экономный наш гигант!» Публика в восторге.

Юбиляру рукоплещут многочисленные гости, над рассадкой которых он лично пыхтел не меньше месяца. Дело это чрезвычайно тонкое и ответственное. Надо выдержать иерархию, кого-то сблизить, кого-то развести, учесть массу нюансов. Расставлять на столах таблички – дурной тон. Свободная рассадка – демократично, но неосмотрительно. Обязательно нужно самому, не ленясь, хорошенько изучить зал, подвигать с официантами столики, понять, откуда какой обзор, наконец, многократно разложить гостевой пасьянс, пока не откроется оптимальная комбинация. И, в идеале, отвести каждого гостя на его место или после дружеских объятий отдать на попечение Миладиновой, которая знает всех и вся и никогда ничего не напутает.

Перемещаясь с бокалом вдоль столиков, уставленных съестными и алкогольными деликатесами, Сокольский досадует, что на корм ухнули бешеные деньги, и одновременно испытывает благостное удовлетворение от удачной рассадки, которая через новые вклады и новых клиентов должна возместить юбилейные расходы.

Кстати, новый клиент, – он выглядит довольным. Юлиан Юрьевич скользит глазом по Полуянову, продуманно усаженному рядом с двумя патриархами банка: Георгием Назаровичем Куницыным, сенатором от морозного региона, и Сергеем Елисеевичем Лимановым, генералом, до недавнего времени руководителем силового ведомства. Эта парочка бодрых семидесятилетних випов не может не расположить новичка, а тут еще и Людмила подыгрывает. Выглядит, зараза, потрясающе.

Купающийся в любви и благодарности Юлиан Юрьевич совершает ритуальный обход, обнимаясь с гостями и не особо вслушиваясь, что они кричат ему на ухо. Каждый из этих людей искренне предан Сокольскому, и он тоже любит их всех, таких несхожих меж собой государственных управленцев, народных избранников, губернатора (хоть и дальнего), олигарха (хоть и «лайт»), префекта, ректора, военачальника, хирурга, живописца, космонавта, ритейлера, телеведущего, посла, олимпийского чемпиона, оперную диву, а также владельца трактира «Семеныч», в котором юбиляр устраивает как приватные деловые встречи, так и веселые пьянки-гулянки для своей вип-паствы (и который еще станет местом действия для некоторых важных эпизодов нашей истории). Очень разные люди, но до крайности милые, когда объединяются одним-единственным – зато каким! – словом. Это магическое для каждого банкира слово – вкладчик.

За десяток лет хитроумный и общительный Сокольский, выражаясь его любимым советским слогом, сформировал бригаду вкладчиков капиталистического труда. Эти люди, которых жизнь сделала глубокими индивидуалистами, сами себе удивляясь, действительно стали подобием коллектива: звали друг друга на дни рождения, ходили на презентации и выставки, на матчи и премьеры, хлопотали о лечении, помогали детям с трудоустройством, а внукам – с детсадами и гимназиями.

Оказалось, что деньги, лежащие в одной кубышке, сплачивают их владельцев, создают, можно сказать, чувство родства. Размеры накоплений, разумеется, никто не обсуждал, это было бы неприлично, но бывалая публика определяла объем вклада по косвенным признакам. С минимальными, заметим, погрешностями.

Присутствие рядом с тобой привилегированных персон, помимо того, что поднимало тебя в собственных глазах, еще и снимало сомнения относительно надежности Сокольского и всего его заведения. Вкладчики приводили новых клиентов, тоже, как правило, людей непростых. Соответственно множились связи банкира, – он называл их «вязки». А вязки создавали ощущение защищенности; случись что – всегда можно позвать подмогу.

Постойте, мы с вами еще не собрали зримый образ Юлиана Юрьевича, а он в этой истории человек далеко не последний. Так что остановим сюжет и мысленно полистаем фотографии звезд советского кино.

Что же мы у них возьмем? Вальяжность Басилашвили, импозантность Лазарева-старшего, ум Юрского, гипнотизм Гафта, лоск Ширвиндта, хитрый глаз Табакова, западную стильность Будрайтиса, ироничную легкость Яковлева. Но вы снова скажете: куда, однако, метнул! Бери кого-то одного.

Тогда – Михаил Козаков. Тоже царство ему небесное. Не из «Человека-амфибии», а из «Обыкновенной истории» и «Безымянной звезды».

Сафонова – Филатов – Козаков. Слушайте, первоклассный получается ансамбль. Жаль, что несбыточный. Но пофантазировать никто же не запрещает.

А теперь вновь проследуем на бал. Держа весь зал в поле зрения, Сокольский наблюдает, как Полуянов танцует с Людмилой. Ладно, пусть пообжимаются, до романа дело не дойдет, люди умные, понимают, что производственные отношения важнее неустойчивых романтических связей, которые рано или поздно заканчиваются, разрушая заодно и деловые контакты. А это никому из нас не нужно. И Юлиан Юрьевич взлетает на сцену, берет микрофон и в наступившей тишине проникновенно произносит: