Ни слова о магах

Пролог

Снежные быки – огромные, лохматые, медлительные – легко тянули нагруженные волокуши. Струи морозного искрящегося тумана вырывались из тьмы ноздрей, оседали инеем на мордах, превращая густую шерсть в массивные гирлянды мокрых сосулек. Порой животные трясли головами, и тогда смерзшийся мех колыхался, с тихим шелестом осыпаясь мелкими ледышками.

На шее каждого быка восседал погонщик. Людям приходилось несладко – они хоть и кутались в шубы, прятали носы в воротники, но мороз пробирал до костей, а стылый ветер так и норовил забиться под одежду. То и дело кто-то из закоченевших погонщиков бросал поводья, соскакивал в снег и бежал рядом со своим быком, в опасной близости от огромных мохнатых ног, цепляясь за долгие космы, свисающие с боков животного. Бежал, проваливаясь в сугробах почти по пояс, с немалым трудом выбираясь из снежного плена. Бежал, пока не начинал задыхаться, пока едкий пот не заливал глаза. А потом, согревшись движением, взбирался на шею быка и замирал там, съежившись под просторной шубой, отдыхая и экономя тепло.

На длинных волокушах, примостившись на жердях, словно на насестах, ехали мрачные воины-охранники. Этим приходилось еще хуже, чем погонщикам – шуб у них не было, а плащи, хотя и были подшиты мехом, но совсем не грели. Окоченевшие воины выглядели жалко – синие лица, мраморно-белые носы, трясущиеся губы…

Небо сегодня было чистое. За долгую ночь серые отяжелевшие тучи опустились к подножьям гор, и перевал сразу же выстыл, лишившись небесного покрывала. А под утро задул ветерок, вроде бы и не сильный, но нестерпимо колючий, обжигающий открытую кожу.

Солнце, маленькое и совсем негреющее, взошло уже давно, но звезды не торопились спрятаться, только немного умерили свой блеск…

Один из охранников с тоской глянул вверх. Пробормотал, ежась:

– Звезды белым днем, где ж это видано… – он слабо сплюнул, и слюна затрещала на морозе. В снег упал маленький ледяной комочек.

– Ты смотри – плевок замерзает!

– Ничего, через горы перевалим, там теплей будет, – сказал второй охранник. Воины сидели рядком на длинной толстой слеге, тесно прижавшись друг к другу. Они сняли с себя кольчуги, хоть это и было настрого запрещено.

– Еще один такой день, и мы все тут околеем, словно воробьи на морозе. Только быки и останутся.

– Спуск уже начался. К вечеру, может, перевал пройдем.

– Что толку? Внизу тоже зима.

– Все равно, там потеплей будет.

– Да какая разница! Везде холод страшный!

Они замолчали, смежив слезящиеся глаза.

Хрустел снег. Пофыркивали быки. Скрипели связанные жерди волокуш. Кто-то из погонщиков затянул протяжную гортанную песню, его поддержали несколько голосов, но вскоре песня смолкла.

Мерные тихие звуки и колыхание волокуш вгоняли в сон. Да и теплее кажется, если не шевелиться. А чуть двинешься – и сразу морозный воздух ползет под одежду, щиплет кожу, пробирает ознобом…

Охранники дремали, ежась и прижимаясь друг к другу.

Спали погонщики.

Солнце медленно клонилось к западу.

И вдруг что-то произошло.

Грянул гром, разбудив окрестные горы. Заметалось вспугнутое эхо, ища укрытия.

Охранники вздрогнули, открыли глаза, пока еще не понимая, что случилось. Посмотрели на чистое небо.

– Гроза? – спросил один.

Откуда? В безоблачном прозрачном небе, зимой?

Всхрапнул бык, бредущий первым.

– Стрелки! – крикнул тот, что надеялся к вечеру пройти перевал. В голосе его слышался страх.

Вновь рявкнул гром. Негромко вскрикнув, с шеи быка свалился погонщик. Он, еще живой, упал прямо под ноги животному, увяз в сугробе. Задергался, пытаясь отползти в сторону, но не успел – тяжелое широкое копыто вдавило его в снег, утопило, расплющило.

– Стрелки!

Воины спрыгивали с волокуш, выхватывали мечи, кто-то пытался влезть в смерзшиеся кольчуги. Все крутили головами, высматривая врага. И ничего не видели – только белый снег кругом, искрящийся, слепящий, колющий болью глаза.

Недалеко что-то устало вздохнуло. Дрогнула земля под ногами. Разбуженный эхом, сорвался в пропасть огромный снежный карниз, ударился о склон, взметнулся облаком снежной пыли и покатился вниз неудержимой, разрастающейся лавиной. Быки, обычно такие спокойные, выдержанные, разом остановились, захрапели, раздувая ноздри, затрясли головами.

– Стрелки!

Снова прогремели выстрелы, заглушив грохот уходящей лавины. Взвились к небу демаскирующие серые дымки, но их быстро разметал ветер.

– Они там!

Вязнущие в снегу воины поползли туда, откуда только что поднялись дымки. Там никого не было видно – кругом нетронутый снег.

– Вон они!

Три фигуры поднялись в полный рост, синхронно скинули с плеч белые плащи, сливающиеся со снегом. Опустили головы, исподлобья наблюдая за передвижением охранников, чего-то выжидая. Один – высокий, черноволосый, худощавый. Второй – приземистый, коротконогий, сутулый. Третий – седой здоровяк с окладистой бородой. На бедрах каждого – широкий кожаный пояс. Ни мечей, ни луков – только странное оружие в руках. Странное, необычное и смертоносное. Грохочущее, плюющееся огнем и дымом. Оружие стрелков.

Один из охранников был уже недалеко – он выхватил из-за пояса метательный кинжал, но успел лишь взмахнуть рукой – бородатый стрелок ткнул в его сторону своим коротким оружием, и воин упал замертво, даже не услышав грохота выстрела. В тоже мгновение открыли огонь и два других стрелка – четыре охранника разом словно запнулись, повалились лицом в снег и больше не шевелились. Воины, видевшие бесславную гибель товарищей, яростно завопили и еще ожесточенный стали продираться сквозь сугробы к врагу, потрясая обнаженными мечами. Их было много – двадцать пять человек, двадцать пять отточенных клинков. Стрелков было всего трое. Но силы были неравны.

Стрелки сделали шаг вперед. Почему-то они не проваливались в снег, не вязли в нанесенных сугробах.

Еще восемь быстрых выстрелов, слившихся в единый громовой раскат – и восемь воинов выронили мечи.

Несколько погонщиков, понимая, что исход схватки предрешен, спрыгнули со своих быков, надеясь убежать, спрятаться где-то до того, как все охранники будут мертвы. Впрочем бегство было лишь отсрочкой – рано или поздно мороз достанет тех, кому удалось избежать пуль стрелков.

Еще выстрелы – воздух пропах пороховым дымом, снег напитался алой кровью.

Десять воинов-мечников упрямо ползли навстречу своей смерти, по пояс проваливаясь в сугробы, с трудом выкарабкиваясь на хрупкий наст и проваливаясь снова, оставляя за собой взрытые глубокие траншеи. Они уже не кричали, только яростно стиснули зубы и накрепко сдавили рукояти мечей. Они хотели совершить невозможное – опередить стрелков.

А стрелки равнодушно смотрели прямо перед собой. Они видели только цели. Еще движущиеся, живые. И пораженные, неподвижно лежащие в снегу. Они уже прикидывали, сколько возьмут золота и серебра. Все прочее, что было на волокушах – ткани, шерсть, хлеб, – их не интересовало.

Никто не заметил, как откуда-то сбоку появился странный человек. Он возник словно бы прямо из воздуха, и, возможно, так оно и было – нечеткая фигура его расплывалась, окутанная розовым, чуть светящимся маревом. Незнакомец не походил на погонщика – для погонщика он был чересчур высок. Не мог он быть и воином – слишком худ. Да и одет он был странно, не по погоде – в бесформенный длинный балахон, сплошь увешанный какими-то поблескивающими безделушками.

– Опоздал, – горестно сказал незнакомец и, остановившись в отдалении, пристально вгляделся в происходящее.

В этот момент шесть выстрелов унесли еще шесть жизней.

Пришелец поднял руки к небу, прикрыл глаза.

Еще один воин упал, сраженный пулей.

Свечение, окутывающее фигуру незнакомца, сделалось ярче, насыщенней. Миг – и снег под его ногами стал плавиться. Еще мгновение – и высоко над головами ничего не подозревающих стрелков возник сияющий багровый шар. Пришелец выждал секунду, давая шару вызреть, налиться пламенем, а потом резко опустил руки, и огненный метеор, следуя повелительному жесту, рухнул на стрелков.

Столб горячего пара взметнулся к небу. Седого бородача волной расплескавшегося пламени отшвырнуло в сторону. Сутулящегося коротышку, что стоял по центру, попросту раздавило – он не успел вскрикнуть, как превратился в жалкий бесформенный дымящийся ком. Черноволосый худощавый стрелок вспыхнул, словно пропитанный маслом фитиль. Какое-то мгновение он еще стоял ровно, а потом стал разваливаться, рассыпаться крошевом горячей золы и углей.

Ошпаренные воины в испуге отшатнулись, отвернули лица от нестерпимого жара.

– Что это? – выдохнул один.

– Маг! – крикнул тот, что надеялся к вечеру пройти перевал.

– Где?

Они обернулись, высматривая своего спасителя. А тот уже легко и стремительно шагал к ослепшему, обгоревшему стрелку-бородачу.

– Откуда вы пришли? – Маг склонился над раненым стрелком, тронул его за плечо. Тот слабо вскрикнул и попытался отползти.

– Скажи откуда, и я оставлю тебя в покое. – Вновь маг коснулся пальцами обугленной руки, и опять стрелок не смог сдержать крик.

– Где, где Портал, из которого вы вышли? Говори! Где?.. – Маг хлестал ладонью обгоревшее, взрагивающее от боли тело. – Отвечай, стрелок! Отвечай!

– Не… не… вижу… ничего… не вижу…

– Откуда вы пришли? Скажи, и я оставлю тебя.

– С севера… Два дня пути…

Маг перестал истязать беспомощного стрелка, сел на снег, достал из-за пазухи большой свиток, осторожно развернул его, разгладил на колене.

– С севера? Можешь показать на карте откуда именно?

– Я ослеп, – простонал стрелок. – Я не могу пошевелиться, такая боль.

– Ты пытаешься смотреть глазами. Не надо. Их у тебя больше нет. Смотри душой, – маг взял руку стрелка, осторожно распрямил скрюченные черные пальцы. – Следи за своей рукой. А боль я сниму. – Он прикрыл глаза и стал медленно водить ладонь стрелка над картой:

– Мы здесь. Чувствуешь?.. Это пик к западу… Это горное плато… Теперь двинемся на север… Ты видишь карту?.. Видишь ее?..

– Да, – прошептал зачарованный стрелок. – Вижу… Мы шли так… – Обгорелый палец дрогнул и прочертил на плотной бумаге линию. – Портал здесь.

– Здесь? Там есть какие-то приметы?

– Два скалы, похожие на птиц. Одна вся черная, вторая – белая с красными прожилками… Они смотрят друг на друга. Эти птицы. Они хотят улететь, но не могут, потому что они слишком тяжелые. Они крепки как скалы и так же тяжелы… – Стрелок начал бредить.

– Хорошо, – сказал маг. Он отпустил руку стрелка – та безвольно упала, – вынул из кармана тонкий свинцовый стержень и, нарисовав аккуратный крест, отметил место, указанное стрелком.

Потом он долго сидел и изучал карту…

Три оставшихся в живых воина почтительно смотрели на задумавшегося мага, держась в удалении, не решаясь его потревожить. Тихие погонщики успокаивали встревоженных быков и нетерпеливо косились в сторону замерших охранников. На мага они не смотрели – боялись…

– Который из них? – бормотал маг. – Как узнать, который их них?.. Уже совсем скоро! Где? Когда?.. – он встрепенулся, посмотрел на мечников, улыбнулся мягко и словно бы немного растерянно. Сказал в полный голос:

– Что вы стоите? Замерзнете! – он махнул рукой – Идите! Быки все целы? Товар цел?.. Так идите! Перевал скоро кончится… – Он торопливо свернул карту, убрал свиток за пазуху, поднялся на ноги. Повторил: – Идите.

– Спасибо вам, – склонил голову один из охранников.

Маг досадливо отмахнулся и повернулся лицом на север. Приставив ладонь козырьком ко лбу, он всмотрелся вдаль.

– Двенадцатый портал где-то там, – пробормотал он себе под нос. Караван его больше не интересовал. Он повернулся к стрелку, наклонился к нему, вслушался в тяжелое прерывистое дыхание, в неровное биение сердца, всмотрелся в белки закатившихся глаз. Стрелок еще жил.

– У меня есть к тебе дело, – сказал маг. – Ты отправишься домой в свой мир и найдешь нужного мне человека. И скажешь ему, что уже пора…

Мечники повернули назад, к каравану. С немалым трудом они пробирались через взрытые сугробы. Проходя мимо убитых товарищей, воины старались не смотреть на мертвые тела, чтобы не беспокоить отходящие души.

Погонщики, увидев, что охрана возвращается, ожили, зашевелились, криками подбодрили быков. Кто-то на радостях затянул во весь голос песню, вновь растревожив улегшееся было эхо…

Вскоре караван продолжил свой путь, оставив на снегу россыпь безжизненных тел.

А маг все сидел рядом с полуживым стрелком, и что-то нашептывал, бормотал, водил руками над вздрагивающим телом.

– Что он там делает? – спросил один из воинов, устроившись на волокуше.

– Какое нам дело? – отозвался его товарищ. – У магов свои причуды.

– Он спас нам жизни.

– Ему что-то было нужно от стрелков. Ты слышал, о чем они говорили?

– Нет.

– Я тоже.

– Интересно, откуда он появился? И куда идет?

– Какое нам дело? У него своя дорога, у нас своя.

– Но ведь он спас нам жизни…

Караван вошел в ущелье. И, кажется, стало чуть теплей.

Часть первая: Бард

Холодный ветер.

Ночь на скрещеньи дорог встречает

нищий певец.

Ятаро Кобаяси (Исса)

Глава 1

Городишко был маленький, жалкий – час ходу из конца в конец, село, а не город. Узкие пыльные переулочки, тротуары, вымощенные расползающимися асфальтовыми плитками, разбитые дороги, вливающиеся в центральную площадь. Одно– и двухэтажные дома, частью деревянные, старой постройки, частью кирпичные – поновей. За заборами – огороды. Несколько панельных пятиэтажек, стоящих особняком на окраине, телевизионная вышка на холме, стеклянно-бетонное здание с надписью «УНИВЕРМАГ», обшарпанная автобусная станция, церквушка с покосившимся крестом…

Скучный городишко.

Стас такие не любил. Ни город, ни деревня – ни то, ни се. И денег за игру не дадут, и – попросись переночевать – в дом не пустят.

Но делать было нечего и Стас, присмотрев местечко в тени пропыленного до седины тополя, перешел через дорогу.

Людей на улице было немного. Прохожие подозрительно косились на чужака – длинноволосый, загорелый, футболка с надписью «AC/DC» навыпуск, кожаная куртка-косуха, проклепанная металлическими бляшками, рюкзачок за плечами, тяжелый футляр для гитары в руках. Косились, но молчали – не здоровались, не интересовались, кто такой, откуда, зачем.

Ни город, ни деревня…

Он присел на бетонный невысокий бордюр – лицом к дереву, спиной к тротуару, – пристроил рядом футляр с гитарой, стащил рюкзак. Расшнуровал ботинки, давая отдых ногам. Потянулся. Прищурившись, сквозь тополиную крону глянул на солнце. Потом достал из рюкзака кусок полосатой клеенки, расстелил на вытянутых ногах. Вытащил ломоть хлеба, два мясистых помидора, битое яблоко, помятое яйцо и коробок с солью. Быстро все съел, запил водой из плоской фляжки, прополоскал рот, сплюнул под тополь, на пыльную траву.

За спиной проходили люди. Косились. Приглядывались. Оценивали. Отходя, обсуждали. Оборачивались. А ему было безразлично. Он привык – сколько таких городков пройдено, не перечесть…

Закончив нехитрую трапезу, Стас завернул яичную скорлупу в клеенку и убрал в рюкзак. Он знал, что мусорить в чужом городе не стоит, как бы грязно здесь не было. Это ИХ грязь.

Прикрыв глаза, подставив лицо легкому ветерку, он посидел еще немного, наслаждаясь чувством сытости. А потом повернулся лицом к прохожим и взял на колени массивный гитарный футляр.

Этот футляр он лично смастерил из толстой восьмимиллиметровой фанеры. Укрепил его металлическими накладками и уголками, намертво привинтил удобную ручку и широкий кожаный ремень, врезал три замка-защелки. Внутри было несколько отделений: для запасных струн, каподастра и медиаторов, для ключа и камертона. Сама гитара лежала на поролоновой подкладке, накрепко притянутая к своему мягкому ложу прочными ремешками. Стас делал этот футляр с таким расчетом, чтобы хрупкий музыкальный инструмент остался невредим, даже если футляр будет использован в качестве дубины. И ему уже не раз доводилось проверять на практике точность своих расчетов…

Он вынул гитару, положил перед собой открытый для подношений футляр. Склонив голову, пробежался пальцами по струнам, прислушался. Покрутил колки, подстраивая. Взял аккорд. Наиграл гамму. Удовлетворенно хмыкнул и поднял голову.

Люди шли мимо. Теперь они делали вид, что не замечают его.

Раздумывая, с чего бы начать свое выступление, чем привлечь внимание прохожих, Стас перебирал струны, наигрывая что-то негромкое, легкое, блюзовое.

– Давай «цыганочку», – рядом остановился нетрезвый помятый мужичок. Он высморкался, вытер пальцы о рубаху и спросил:

– Можешь?

– Могу, – ответил Стас и показал что действительно может.

– Здорово! – признал мужичок, притопнув ногой. – Здорово! – он пьяно улыбнулся и потребовал:

– Давай еще раз! С выходом!

Стас не заставил себя упрашивать, вновь ударил по струнам.

Подошла какая-то женщина. Сказала с укором в голосе:

– Опять нажрался! Совсем дурной… Шел бы ты домой, Васильич!

– Не мешай! – отмахнулся мужичок, косолапо притопывая под звонкий гитарный перебор, шлепая ладонями по своим тощим бедрам. – Слышь, как играет, шельма! Давай, давай, парень! Эх!..

Остановился еще кто-то, и еще. Стас не смотрел в сторону собирающихся людей, чтобы не вспугнуть их, он видел только гриф и струны.

В чехол упала первая монетка, он сделал вид, что не заметил.

Васильич разошелся, пустился вприсядку, но упал. Зрители рассмеялись.

– Вставай, Васильич, – пошутил кто-то, – застудишь геморрой-то.

Стас, не поднимая головы, изобразил что-то частушечное, задорное, на трех аккордах. И Васильич сразу подхватил:

– Я не старый, я не дед, я куплю велосипед, буду ездить за горой, чтоб лечить свой геморрой!

Смех стал громче.

Стас поднял голову, быстро глянул на собравшихся слушателей. Их было чуть больше десятка, они смотрели на скоморошничающего Васильича и словно бы не замечали гитариста.

– Я сегодня встал с утра с головой больной, выпил водки два ведра и хожу хмельной! – отчаянно прокричал Васильич.

– Ну все, понесло, теперь не остановишь, – сказал кто-то в толпе.

– А парень-то кто? – спросили негромко, но Стас услышал.

– Кто ж знает?

– Не племяш ли Васильича? Из города?

– Нет, что ты. Тому еще пятнадцати годов нет.

– А этот тогда кто?

– Да никто. Пришел сегодня с Голяницовской дороги. Я сам видел.

– Пешком?

– Ну да.

– Чего ему здесь надо?..

– Я по девкам бы пошел, но портков я не нашел! Ущипнул за бок жену, вот теперь синяк на лбу.. Давай, парень! Давай! Жарь!

Еще монетка упала на дно фанерного футляра – вторая. Народ раскошеливаться не спешил.

– Что здесь такое? – В толпу втиснулась широкоплечая фигура в кожаной куртке и штанах с лампасами. – Васильич! Прекращай дебоширить! А то заберу на пять суток!

– А-а, Степан Ильич! – пьяный Васильич остановился, лукаво прищурился на явившуюся грозную личность, погрозил заскорузлым пальцем. – Забрать не имеешь права! Мы не буяним, зачем нас забирать? Просто культурно отдыхаем…

– Я тебе покажу, имею я право или нет!

– Правильно, Степан Ильич! – встряла женщина, которая уже пыталась отправить пьяницу домой. – Посади-ка ты его в камеру, подержи там, пока не протрезвеет.

– Цыц, Варька! – Васильич плюнул женщине под ноги. – Цыц, говорю! Мужиком своим командуй, а мне ты не указ!..

Стас прекратил играть, вынул из чехла монетки – три рубля, не густо – убрал гитару, щелкнул замками.

– Так ее Васильич! – выкрикнули в разросшейся толпе. Все больше людей, заслышав перепалку, подходили ближе, интересовались в чем дело.

– Васильич опять с участковым ругается, – отвечали им. – И Варька, как всегда, лезет, куда не следует.

– А парень-то кто?

– Волосатик-то? Да на гитаре играл. Не наш, пришлый.

Стас поднялся на ноги, неспешно отряхнулся. Васильич, прекратив ругань, повернулся к нему:

– Ты чего бренчать перестал?

– Хватит, – сказал Стас негромко.

– Ты что? Его испужался, что ли? – Васильич кивнул на участкового. – Не боись!

– Иди домой, Васильич! – Участковый положил руку пьянчужке на плечо, слегка развернул, мягко подтолкнул. – Иди!

– Нажрался, ирод!.. – заголосила было женщина, но участковый исподлобья глянул в ее сторону и оборвал:

– Помолчи, Варвара Петровна!

– Молчи, Варька! – прикрикнул Васильич, топнув ногой.

– А ты иди, иди, – широкоплечий Степан Ильич вновь толкнул подвыпившего мужичка. – И вы расходитесь, – он обвел толпу взглядом, – нечего тут стоять, глазеть. Не цирк.

– Все? – Васильич извернулся из-под руки участкового, обернулся к Стасу. – Музыки больше не будет?

– Не будет, – кивнул Стас и слегка развел руками, словно бы извиняясь, говоря: «ну, что тут поделаешь?».

– Эх, парень, – горестно вздохнул Васильич. – Тебе бы на пару с Васькой моим сыграть, он на гармони, ты на балалайке своей. – Еще раз вздохнув и потеряно махнув рукой, Васильич растолкал начавшую редеть толпу и, пошатываясь, заковылял по тротуару прочь, направляясь куда-то, должно быть, взяв курс к дому. Следом за ним, бормоча что-то под нос, направилась и Варвара Петровна.

– Расходитесь, – сказал участковый толпе, – на сегодня все, цирк окончен… – Он повернулся к Стасу. – А ты, парень, погоди, не убегай. Разговор есть.

– В участке? – спросил Стас.

– Зачем так сразу? – Степан Ильич вроде бы даже обиделся. – Пиво пьешь?

– Денег нет.

– Я угощаю.

– Пью.

– Ну, тогда пойдем, поговорим, – он развернулся и, не дожидаясь Стаса, не оглядываясь, размашисто и уверенно зашагал по направлению к большому зданию, на плоской крыше которого красовались облупленные покосившиеся буквы: «УНИВЕРМАГ».

Стас поспешно забросил за плечи свой рюкзачок, подхватил гитару и побежал вдогонку за участковым. Он знал, что с представителями власти лучше всегда во всем соглашаться. И уж тем более, если тебя приглашают выпить пива.

В универмаге было на удивление прохладно, хотя кондиционеров не наблюдалось – откуда им было взяться в этом заштатном городишке, где, как выяснилось, почти все знают друг друга лично? Выбор товаров был невелик – несколько импортных магнитол, черно-белый телевизор и пирамиды разнокалиберных многоцветных батареек в отделе «Радиотовары», детские полосатые мячики, велосипед «Десна» и россыпь запчастей к мотоциклам и мопедам – в «Спорттоварах», кастрюли, сковородки, тазы, лампочки и сиденья к унитазам – в «Промтоварах». Был еще отдел «Одежда», но и там особых богатств не наблюдалось. Одна-единственная на весь магазин касса пустовала. Две продавщицы, хихикая, обсуждали что-то, не обращая внимания на редких посетителей, тем более, что приходящие покупать ничего не собирались, а сразу же торопились в угол, отгороженный фанерными перегородками. «Пивной бар» – было написано на стене, и вырезанная из плотной бумаги стрелка указывала точное направление к самому популярному отделу этого универмага.

– Привет, Маша, – поздоровался участковый с хозяйкой пивного закутка. – Мы посидим тут?

– Сидите, – разрешила хозяйка, – выгонять не буду.

– Холодненькое есть? – спросил участковый.

– Найдем. Сколько?

– Давай пока пару кружек, а там поглядим. Рыбка найдется?

– Будет и рыбка.

– Свояк ловил?

– Как обычно.

– Вот и ладно.

Крякнув, Степан Ильич опустился на лавку. Сказал, обращаясь к Стасу:

– Присаживайся. Не торопишься?

– Куда мне торопиться?

– Вот и правильно. Тише едешь, как известно… Издалека едешь?

– Издалека, – не стал перечить Стас.

– Документы есть?

– Да, пожалуйста, – Стас с неохотой вытащил из внутреннего кармана куртки паспорт, протянул участковому. Тот взял, раскрыл книжечку, долго разглядывал фотографию. Полистал, внимательно изучая штампы прописок.

Стас тем временем осмотрелся.

Бар чистотой не блистал. На бетонном полу белели кляксы плевков, валялись изжеванные бычки, обрывки газет, рыбья чешуя и пивные пробки. Деревянные столешницы были испещрены надписями и рисунками, по большей части похабного содержания. Занавески на пыльных окнах-витринах выглядели так, словно о них постоянно вытирали руки – и, наверняка, именно так и было.

– Что, не нравится? – усмехнулся участковый.

– Отчего же, Степан Ильич? Здесь очень даже ничего.

– Ого! Знаешь, как меня зовут. Откуда?

– Слушать умею.

– Понятно, – участковый хмыкнул, вернул паспорт хозяину. Стас несколько расслабился – если документы вернули, значит задерживать действительно не будут… Хотя, кто знает?..

К столику подошла хозяйка, поставила две стеклянные кружки с шапками густой пены поверху. Спросила:

– Как там наш хряк, Ильич? Не нашли?

– Ищем, Маша… Ищем… Ты рыбки обещала. Принеси, милая.

– Сейчас будет, – она, вильнув задом, ушла в подсобку.

– Порося у них украли, – пояснил участковый. – Дело завели, да что толку? Где ж его теперь найдешь? Давно уж на шашлык употребили хряка. Однозначно… А кто? Не свои, нет. Свои друг друга знают, у своего соседа воровать никто не будет. Здесь все на виду… Чужие это, гастролеры. Приходят, тащат, что попало, а потом мне их ищи…

Стас промолчал, пододвинул к себе кружку, дунул на пену.

– А ты, значит, путешествуешь, – предположил Степан Ильич.

– Да.

– Далеко забрался от дома-то своего… Бежишь от кого-то?

– Нет.

– Ну-ну…

Вернулась Маша, бросила на стол две тараньки, хотела еще что-то спросить у Ильича, но поняла, что разговору мешать не стоит, отошла, встала за своим столом-тумбой, спряталась за кассой, стала пересчитывать выручку, то и дело поглядывая искоса на беседующих посетителей, прислушиваясь к их негромкому разговору.

– И куда направляешься? – спросил Степан Ильич и одним глотком опорожнил почти треть кружки.

– К западу.

– А конкретней?

– Про Зону слышали?

– Понятно… – хмыкнул участковый.

– Что – «понятно»? – спросил Стас.

– Да нет, ничего… – Ильич сделал неопределенный жест. – Так… Приключений ищешь?

– Просто интересуюсь.

– Нечем там интересоваться, – помрачнел участковый. – Люди там пропадают. А нам потом ищи.

– Были там?

– Шустрый ты, парень, – усмехнулся Ильич. – Я и не заметил, как ты меня допрашивать стал… Надолго к нам?

– Думал пару дней подзадержаться, продуктов раздобыть…

– Ага! Раздобыть!

– Купить, – поправился Стас.

– А денег, говоришь, нет.

– Я бы заработал.

– Как? Тренькая на гитаре своей? У нас за это не платят, здесь не Москва, не Питер, метро у нас нет.

– Я уж понял.

– Сколько сегодня накидали?

– Три рубля.

Степан Ильич усмехнулся:

– Не густо, но на половинку буханки хватит. С голоду не помрешь.

Они замолчали, полностью сосредоточившись на чистке рыбы.

– Свояк у Машки такую тараньку делает! – участковый вкусно причмокнул, и рот Стаса наполнился слюной. – Ты, парень, пей пиво-то, пей. Я угощаю…

– Спасибо, Степан Ильич.

– Что мне твое спасибо… – буркнул участковый, обсасывая выдранный с мясом плавник.

Посетителей в баре кроме них не было. Забежал какой-то парнишка, но он купил две жестянки пива, пакетик соленого арахиса и сразу же ушел, даже не посмотрев в сторону Стаса и участкового.

– Вот что… – сказал Степан Ильич, когда кружки опустели, а от рыбы осталась лишь чешуя да горстка прозрачных костей. – Парень ты неплохой, вижу, но… – он крякнул, почесал кулаком нос. – Чужаки мне здесь не нужны. У нас городишко маленький, и ты тут словно блоха на заднице. Даю тебе два часа на все твои дела, и чтоб я тебя больше не видел. Не послушаешься, пеняй на себя – посажу на пятнадцать суток, право имею. И даже не думай спрятаться – у меня везде глаза и уши.

– И куда я теперь? – спросил Стас.

– Это дело твое. Километра через три по западной дороге большая деревня будет, Сидельниково, – участковый залез в карман, вытащил две купюры по десять рублей, протянул Стасу. – На, бери! Бери, бери, не отказывайся. Не трудовые, халтурные, мне не жалко…

– Спасибо, – искренне поблагодарил Стас, пряча нежданные деньги.

– И не думай, что я против тебя что-то имею. Зла на меня не держи… Просто жизнь у нас здесь такая… Болото. Поверху – тишь, гладь, красота. А внизу грязь и зловоние. Бросишь камень – трясина и покажется, заколыхается, запузырится, вонючие волны пойдут кругами во все стороны. Ты – камень этот и есть. А я здесь для того, чтоб тебя пнуть подальше. Понял?

– Понял, – сказал Стас. – Чего ж не понять?

– Вот и ладно, вот и договорились… И вот еще что – бросай ты свою затею! Нечего тебе в Зоне делать!

– Да я только посмотреть хочу.

– Чего там смотреть? Лес обычный. Сплошной бурелом.

– Вот посмотрю и пойду дальше.

– Балда ты! – беззлобно ругнулся Степан Ильич. – Дубина стоеросовая… Впрочем, как знаешь, дело твое. – Он встал, оправился, пригладил волосы, надел фуражку. Молодцевато козырнул. – Два часа у тебя есть. И будь поосторожнее в нашем болоте.

– Постараюсь, – сказал Стас.

Степан Ильич несколько секунд пристально разглядывал его, словно желая убедиться, что до Стаса дошло все то, о чем они только что беседовали, потом кивнул и направился к выходу. Проходя мимо хозяйки, все считающей деньги, он икнул и сказал:

– Запиши на меня, милая. Мелких, понимаешь, нет, а крупные менять не хочется, – он подмигнул. – Но с получки отдам.

– Хорошо, Степан Ильич, – откликнулась Маша.

Участковый ушел, а Стас взял еще кружку пива и добрых полчаса сидел, размышляя, что делать дальше. Безденежным уходить из городка не хотелось – да, за игру здесь много не получишь, но можно подзаработать как-то иначе – кому-то дрова поколоть, кому-то покосившийся двор помочь поправить, колодец вычистить, говяжью тушу разделать… Но Степан Ильич на шутил – задержись тут больше чем на два часа, и окажешься за решеткой.

– Где здесь ближайший продуктовый магазин? – спросил Стас у хозяйки пивбара.

– А через дорогу перейдешь и уткнешься, – улыбнулась ему Маша.

– Спасибо.

Он допил пиво и, подхватив свои вещи, вышел на улицу.

Выпитое прохладное пиво возымело действие – солнце уже казалось не таким жарким, и сухой воздух словно бы чуть остудился. Мир вокруг приятно расфокусировался и слегка покачивался.

«Не так уж все и плохо», – рассеянно подумал Стас, глянув в чистое синее небо.

Он перешел пустынную дорогу и – действительно! – уткнулся в железную дверь, над которой висела аляповатая вывеска: «ПРОДУКТЫ». Он толкнул дверь, но она не послушалась. Толкнул сильней, приналег плечом. Дверь не подавалась, ее словно бы заклинило. Заперто?

Он отступил на шаг. Возле металлического косяка был помещен под стекло листок бумаги, на котором, помимо всего прочего, значилось, что магазин работает без перерывов на обед. И значит сейчас он должен быть открыт. Стас вновь ткнулся в закрытую дверь. И вдруг его осенило. Он криво усмехнулся, взялся за ручку и потянул на себя.

Досадуя на собственную глупость – счастье, что никто не видел, как он борется с этой несчастной дверью! – Стас вошел в темный полуподвальный магазинчик, больше похожий на каземат – слишком низкий там был потолок, и стены сдвинулись так тесно, что невольно хотелось затаить дыхание.

Он купил полторы буханки черного, пачку соли, а вместо сдачи взял китайскую зажигалку, сунул все в рюкзак и улыбнувшись на прощание молоденькой симпатичной продавщице, выбрался на свободу.