Приключения Гекльберри Финна

Дизайнер обложки Алексей Борисович Козлов

Переводчик Алексей Борисович Козлов

© Марк Твен, 2020

© Алексей Борисович Козлов, дизайн обложки, 2020

© Алексей Борисович Козлов, перевод, 2020

ISBN 978-5-4493-6152-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА I

Вы ни черта не знаете обо мне, если вы не прочитали книгу под названием «Приключения Тома Сойера»! Но не важно. Эту книгу написал г-н Марк Твен, и он сказал правду, в основном. Были вещи, которые он высосал из пальца, но в основном он сказал правду. Это ничего! Я никогда не видел таких, кто бы никогда не врал, ну, за вычетом тети Полли и, может, ещё вдовы, или, может быть, Мэри. Тетя Полли – это тетя Тома, Мэри, и Вдова Дуглас – это про них рассказано в этой книге, которая в основном излагает всё правдиво, правда, с некоторыми косяками, как я уже говорил. Теперь про то, как эта книга заканчивается: Том и я нашли деньжата, которые грабители прятали в пещере, и это сделало нас ух какими богатенькими. Мы получили по шесть тысяч баксов на рыло – и всё звонким золотишком. Жуткая гора денег, вырви мои глаза, если вру!! Ну, судья Тэтчер, молодчина, он взял их и положил на счёт, и он приносид нам доллар в день. Сумасшедшие деньги! Каждый день круглый год – мы получали по доллару в день, и даже не знали, что с ними делать. Это ведь всю голову сломаешь, пока надумаешь, куда можно истратить такие деньжищи! Вдова Дуглас усыновила меня, и принялась отёсывать, как будто я библейский святой какой, и уже навострил лыжи в райские кущи, к Давиду и Голиафу, но мне жизнь у неё совсем не понравилась, она всё время донимала меня своими нудными придирками и нотациями – терпеть было тошно! Меня от её мерзкого голоса просто выворачивало наизнанку! Как будто дверь несмазанная скрипела! Кр-рр! Кр-рр! И я не выдержал такого и сбежал от неё. Я снова нацепил свои старые тряпки, намотал обноски и снова залез в мой сахарный бочонок. Красота! Некоторые думают, что если ты в бочке живёшь, так ты уже совсем как Диоген! Я не спорю! Диоген бы меня точно одобрил! Говорят, он был мировой мужик! И, скажу по чести, я был свободен и доволен, как никто! Но Том Сойер как-то подкараулил меня у дровяного сарая и сказал, что он собирается создать банду разбойников, каких ещё свет ни видывал, и я могу к ней присоседиться, если вернусь к вдове и стану более респектабельным ниггером. Поэтому я вернулся. Вдова кричала на меня и обзывала меня бедным потерянным ягненочком, и утерянной бандой Моисея. Она также называла меня многими другими именами, хотя зла она мне никакого особого не желала. Она снова дала мне новую одежонку, и я только и делал, что потел и томился в ней, потому что вещи эти были все такие тесные, как чёрт знает что! Это были какие-то вериги, а не одежда! Ну, тогда старая бодяга снова и завертелась. Вдова трезвонила за ужином в свой проклятущий колокольчик, и вы должны были успеть ко времени. Когда вы добирались до стола, вы не могли просто сесть и пожрать, что там навалено, но вам всё время приходилось ждать, пока вдова не опустит голову и не начнёт ворчать и бормотать что-то над едой, хотя с едой ничего при этом не происходит, хотя кормила она ничего, хорошо кормила, если не обращать внимания на то, что всё готовилось отдельно друг от друга и имело такой же вкус, как подмётка старого вареного башмака! В бочонке разные объедки и огрызки стоит как следует перемешать, так они такой сок дают, только глотай на здоровье! Цимус-мед-компот! А это что такое? Гадость какая-то! После ужина она достала свою толстенную книгу с засаленными застёжками по углам, и шмяк её об стол, и потом, недолго думая, стала что было сил просвещать меня об этом Моисее, храни его господь, о всех этих бесконечных проклятущих тростниках, корзинах и всякой всячине и всякой такой ахинее, и я весь взмок, пытаясь разузнать о нём всё, и выяснить, чем там вся эта мутная канитель закончилась, но тут она какого-то ляда ляпнула, что этот Моисей, ха, помер, оказывается давным-давно, и я тогда уже больше не волновался о нём, потому что меня мертвецы вообще не волнуют! Не колышат вообще меня эти трупы! Плевать я хотел на них с самой высокой колокольни!

Довольно скоро я захотел курнуть, и спросил у вдовы разрешения покурить. А она не разрешила. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Тут она завела шарманку, что это для маленького мальчика обычная дурная привычка, и к тому же гадкая, тем более у маленького мальчика таких не должно быть, и я должен стараться не делать этого впредь. Так бывает с некоторыми людишками. Они берутся за дела, в которых ничего не смыслят. Вот она всё пеклась о Моисее, который даже не был для неё роднёй, и кому он был нужен, если он давным-давно кони нарезал, а тут, видите ли, стала меня обвинять за то, что мне иногда покурить хочется. Табачок-то она сама нюхает втихаря, что скрывать – я видел – и ничего, не ругает себя за это! Её сестра, мисс Уотсон, терпимая, худющая как смерть старая служанка, очкастая такая мымра, как только к ней переехала, так сразу на меня с букварём на абордаж попёрла, решила меня взять измором этой чёртовой орфографией. Целый час она усердно штудировала всё это дело, а потом вдова сказала ей отвалить от меня! Одна перла на меня с библией и Моисеем, застрявшим в этих чёртовых сорняках и египетском болоте, а другая наступала вот с такенным букварищем! Жизнь, называется, дай бог всякому! Я не мог терпеть этого дольше. Затем был целый час такой смертной скучищи, что я весь извертелся, как уж на сковородке, думая, когда же это всё кончится, Господи Боже ты мой! Мисс Уотсон сказала: «Не клади сюда свои немытые клешни, Гекльберри», «Не елозь!» и «Сейчас же прекрати это, Гекльберри, сиди ровно!», «Не мычи так!», и довольно скоро она вообще с катушек съехала, говорит: «Не ковыряй в носу и прекрати зевать, Гекльберри! Как ты, Гекльберри, себя ведёшь в приличном обществе?»

И где она тут отыскала приличное общество?

Затем она подробно рассказала мне всё о Преисподней, её при этом просто распирало от гордости за то, что она всё знала, и какие там сковородки, какие ухваты, кастрюли и утюги в аду, и кого как там колбасят, кого как в кипяток суют, а кого кверх ногами вешают на верёвке над огнём, чтоб из него, видать, дурной душок вышел, думая наверно, что я от её россказней совсем испугаюсь и стану пай-мальчиком, как некоторые свихнувшиеся христиане, а я сказал ей, что хотел бы поскорее попасть туда. В Ад! Думал, она хоть на время в обморок упадёт! Тем дело и кончилось! Тогда она разозлилась, как чёрт, хотя я и не сделал ей ничего плохого и никакого вреда не нанёс. Всё, что я хотел, так это поскорее отойти куда-нибудь от неё подальше; всё, что я хотел, было слинять куда ни попадя, хоть в ад, хоть в рай, хоть куда, ну, я не знаю, в общем, куда глаза глядят. Она сказала, что это было нечестиво с моей стороны сказать то, что я сказал; сказала, что такого она ни за что не скажет всему миру – так ей хотелось помереть побыстрее, чтобы поскорее попасть в райские кущи. Ну, честно говоря, я не видел никакого смысла в том, чтобы идти туда, куда она решила отвалить после своих похорон, поэтому я решил, что не буду даже и пытаться. Но я ничего не сказал об этом, потому что с такими людьми это только создало бы новые проблемы и не принесло бы никакой пользы.

Тогда она зачастила с самого начала, сяйца почти, потом продолжила и наконец рассказала мне всё о привольной райской жизни на облаках. Она сказала, что там вообще ничего делать не надо, кроме как целый день бродить с арфой, бренчать по этим чёртовым струнам и петь пристойные псалмы. И так до скончания времён! А мне это как-то в душу не запало! Не знаю, почему! Но я ей об этом не сказал. Я только спросил её, считает ли она, что Том Сойер попадёт в рай, и она сказала: «Нет, ни под каким соусом!». Я был страшно рад этому, потому что хотел, чтобы мы всегда были вместе.

Мисс Уотсон продолжала со всех сторон клевать меня, и это было так скучно, утомительно и тоскливо, что я чуть не уснул. К тому времени пришли негры и тоже стали молиться, а потом все ушли на боковую в свои хижины. Я пошёл к себе с огарком свечи и поставил её на стол. Затем сел в кресло у окна и попытался придумать что-нибудь весёленькое, поднять свой подмоченный дух, но от этого мне стало ещё тоскливее. Мне было так одиноко, так тошно, что хоть ложись и помирай на месте. Звезды сияли, и в лесу таинственно шелестели листья, сплошная скорбь кругом, и я слышал, как сова глухо ухала где-то, будто кто-то помер только что, а она будто плакала по нём, а тут и собака завыла, заплакала видать по какому-нибудь новенькому покойнику, а может по тому, кто только собрался помереть. И ветер пытался что-то тихо нашептать мне, и я не мог понять, что он нашёптывал, о чём, и поэтому у меня мурашки по телу от страха побежали. А тут из леса послышался какой-то мерзкий скрежет, какой мог издать только какой-то железный призрак, когда ему хочется рассказать о своих сексуальных проблемах и что у него там на уме, когда он вылез из могилы, а сам не знает, что ему нужно, и потому нет ему ни в чём покоя и нет лада ни в чём. Вот он и бродит по земле, воет, ноет, сопли зелёные вытирает, и ни в чём не хочет угомониться и вернуться в свою могилу отдыхать, а только бродит в темноте по лесу и канючит, канючит. Мне так жутко стало, что я захотел, чтобы у меня были приятели, чтобы у меня была хоть какая-то компания. Довольно скоро паук спустился с потолка и пополз по моему плечу, и я сбил его щелчком, а он упал прямиком на свечу, и прежде, чем я мизинцем пошевелил, он весь сморщился и почернел. Все знали, и мне не нужно было говорить – это был ужасно дурной знак, и я знал, он принесёт мне какую-нибудь гадость или неудачу. Поэтому я испугался хуже некуда, и душа у меня вся в пятки ушла. Я встал и три раза обернулся вокруг себя, и каждый раз крестился; а затем связал маленькую прядь волос ниткой, чтобы ведьмам был укорот. Но у меня по этому поводу не было никакой уверенности. Это помогает, когда вы потеряли подкову, вместо того чтобы прибить ее к двери, но я никогда не слышал, чтобы кто-то сказал, что это способ предотвратить неудачу, если вы сожгли живьём паука, который на нити с потолка спустился.

Меня всего трясло. Трясущимися руками и вытащил трубку покурить – дом был так же мёртв, как гроб, и поэтому вдова точно бы не узнала. Время шло, уже много его кануло, как я услышал, что часы прочь в городе бьют бум-бум-бум – двенадцать раз; и все снова стало как в гробу – ещё тише. Довольно скоро я услышал, как в темноте среди деревьев хрустнула ветка – там что-то шевелилось. Я остановился и прислушался. Там кто-то мерзко мяукал: «Мя-уу!! Мя-у! Мя-у-у!» Это было здорово придумано! Я ответил таким же, ««Мя-уу!! Мя-уу!», как смог, и затем погасил свет и вылез из окна на сарай. Затем я спустился на землю и пополз среди деревьев, и, конечно же, под большой веткой меня ожидал сам мистер Том Сойер.

ГЛАВА II

Мы пошли на цыпочках вдоль длинного ряда деревьев обратно к концу сада вдовы, наклонившись так, чтобы наши головы не цепляли за ветки Когда мы проходили мимо кухни, я споткнулся о корень с диким грохотом. Мы скривились и застыли. Большой негр Мисс Уотсон, по имени Джим, сидел у кухонной двери; мы могли видеть его довольно ясно, потому что за ним из двери шёл свет. Он поднялся и вытянул шею, прислушиваясь. Затем он говорит: «Кто там?» Он подождал еще немного; затем на цыпочках пробежался и встал прямо между нами. Мы могли почти коснуться его. Ну, прошла целая уйма времени, мы замерли, как мыши, и были в каком-то плевке друг от друга. У меня зверски зачесалась лодыжка, я с ума сходил от зуда, но почесаться не мог, и тут и ухо начало зудеть, и а потом и спина засвербела прямо между лопаток. Я думал, что сдохну, если не почешусь, где надо. Ну, это я уже много раз замечал – если вы на свадьбе или на похоронах или вам надо заснуть, а сна нет и в помине, короче, если вам не дают почесаться в одном месте, то почему-то чесаться начинает всё сразу в тысяче мест.

Джим молчал-молчал, а потом и говорит:

– Эй, кто тут? Вы кто? Увольте моих кошек, если я не слышал. Ну, я знаю, что сделаю! Сяду тут и буду сидеть и слушать! Вы у меня попляшете!

И он уселся на землю прямо между мной и Томом. Он прислонился спиной к дереву и вытянул ноги, так что одна из них упёрлась в мою. Мой нос начал зудеть. Он зудел, пока слезы не навернулись на глаза. Но я не мог даже пошевелиться не то, что почесаться. Потом у меня зачесалось в носу. Я держался. Затем зачесалось у меня под носом. Я уже не знал, смогу ли усидеть спокойно и вытерпеть всё это. Это несчастье продолжалось целых шесть или семь минут, но мне казалось, что это продолжалось целую вечность. У меня чесалось в одиннадцати местах разом. Я думал, что не выдержу ещё больше минуты, но крепко сжал зубы и замер. В этот момент Джим тяжело вздохнул, зевнул, потом захрапел, и вскоре и мне полегчало.

Том сделал мне знак – что-то прошипел губами, и мы поползли на четвереньках. Когда мы были в десяти футах от Тома, он прошептал мне, что неплохо было бы привязать Джима к дереву, вот была бы веселуха. Но я сказал: «Нет, он может проснуться и устроить скандал, и тогда они узнают, что меня там нет!» Затем Том сказал, что у него мало свечей, и он проскользнет на кухню и возьмет еще. Я не хотел, чтобы он пытался. Я сказал, что Джим может проснуться и пойти назад. Но Том сделал всё по-своему, и мы забрались в дом и взяли три свечи. А Том положил на стол пять центов, якобы в уплату. Потом мы выбрались наружу, и я уже вспотел от страха, и хотел убежать, но что тут поделаешь, Том уже пополз к Джиму на четвереньках, чтобы устроить какую-нибудь хохму. Я дожидался его довольно долго, и уже ничего не боялся, так кругом все было тихо и спокойно.

Как только том вернулся, мы рванули по тропинке, вдоль садовой ограды, и мигом забирались на крутую вершину холма с другой стороны дома. Том сказал, что стащил шляпу с Джима и повесил ее на сучок как раз над его головой, а Джим немножко посопел, но так и не проснулся. Назавтра Джим рассказывал всем направо и налево, что ведьмы заколдовали его, ввели в транс и катались на нём по всему штату, а потом посадили под дерево, а шляпу повесили на сучок, чтобы показать всем, чьих это рук дело. Послезавтра Джим сказал, что они летали в Новый Орлеан, и с каждым разом его россказни становились всё прикольнее и прикольнее, пока наконец не заврался, рассказав, что ведьмы колесили на нем по всему миру, заездили его почти до смерти, и его спина была стёрта, как у кобылы под седлом. Джим так чудовищно гордился этим своим подвигом, что задрал нос и теперь почти не замечал других ниггеров. Ниггеры же стекались со всей округи, шли десятки миль, чтобы только услышать, как Джим куролесил с ведьмами, и скоро все они уважали его больше, чем любого другого ниггера в этой стране. Странные эти ниггеры стояли с открытыми ртами в столбняке и смотрели на него, как на величайшее чудо. Вообще ниггеры любят поговорить о ведьмах в темноте у кухонного огня; но с тех пор когда кто-то начинал рассказывать что-то подобное, всякий раз Джим вставал и говорил:

– Ха! Что ты знаешь о ведьмах?»

И тогда этот ниггер куксился и забивался от стыда на задний ряд. Теперь Джим всегда носил эту пятицентовую монету на шее, продев её в верёвку, и сказал, что этот талисман дьявол вручил ему собственноручно, и при этом нашептал ему, что с его помощью он может вылечить кого угодно и в любой момент вызвать ведьм, просто произнеся заклинание, впрочем, что это было за заклинание, не говорил никому. Ниггеры потянулись к нему отовсюду и давали Джиму все, что у них было, просто чтобы посмотреть на волшебный пятицентовик, но при этом опасались прикасаться к нему, потому что якобы сам дьявол держал его на руках. Слуга из Джима теперь был плёвый, так он возгордился, что видел дьявола и ездил верхом на ведьмах.

Когда мы с Томом наконец добрались до вершины холма, мы посмотрели вниз на деревню и видели мерцание трех или четырех огней, где, должно быть, лежали больные. Звезды над нами сверкали так прекрасно; и внизу рядом с деревней раскинулась река, шириной наверно в целую милю, ужасно неподвижная и величественная. Мы спустились с холма и нашли Джо Гарпера да Бена Роджерса, и еще двоих или троих мальчишек, спрятавшихся в старом кожевенном дворе. Потом мы отцепили лодку и спустились вниз по реке на две с половиной мили, к большому оврагу на склоне холма, и сошли на берег.

Мы пошли прямо через кусты, и Том заставил всех дать клятву и хранить её в дикой тайне, а затем показал им пещеру в холме, прямо в центре самых зверских зарослей. Потом мы зажгли свечи и залезли в пещеруна четвереньках. Мы проползли около двухсот ярдов, а затем пещера расширилась. Том поковырялся среди проходов и довольно скоро нырнул под стену. Вы бы ни в жизнь не заметили бы, что там была дыра. Мы пошли по узкому проходу и вошли в своего рода комнату, где все стены были влажные, потные и холодные, и там остановились. Том говорит:

– Теперь мы члены банды грабителей. Она называется бандой Тома Сойера. Каждый, кто хочет присоединиться, должен произнести святую клятву и расписаться за неё кровью.

Все были готовы. Затем Том достал листок бумаги, на котором он написал клятву, и громко прочитал её. Он поклялся, что каждый мальчик должен верно служить своей банде, и никогда не рассказывать её тайн, и если кто-то сделает зло любому члену банды, то любой мальчишка, которому будет отдан приказ убить этого человека и его семью должны сделать это, и он не должен есть, спать, пока не убьёт их всех и не вырубит на их груди крест, который является знаком банды. И никто из тех, кто не принадлежит к банде, не должен пользоваться этим знаком, и если он это сделает, на него должен быть подан иск в суд; и если он сделает это снова, он должен быть убит. И если кто-то, кто принадлежал к банде, проболтается о нашей тайне, ему следует перерезать горло, а затем сжечь, и пепел разбросать по всему свету, а его имя должно быть проклято и вычеркнуто из списка подписавших клятву кровью, и никогда больше не должно не упоминаться членами банды, проклято и забыто навеки.

Все говорили, что это очень красивая клятва, и спрашивали Тома, сам ли он её выдумал. Он сказал, что кое-что выдумал сам, но остальное взял из пиратских книг и книг про разбойников, и у каждой нормальной, уважающей себя банды должна быть своя оригинальная клятва.

Некоторые думали, что было бы хорошо ещё и убить семьи мальчиков, которые проговорились и выдали секреты. Том сказал, что это очень хорошая идея, поэтому он взял карандаш и что-то приписал. Тогда Бен Роджерс говорит:

– Вот Гек Финн, у него ведь нет семьи, что ты будешь с ним делать?

– Ну, а разве у него нет отца? – спросил тогда Том Сойер.

– Да, у него есть отец, но вы никогда не можете отыскать его, когда он вам понадобится. Он всё время валялся пьяный, как свинья, в кожевенном дворе, а последнее время его целый год или даже более того никто не видал в этих краях.

Тут все устроили совет, и уже собирались исключить меня, потому что они сказали, что у каждого мальчика должна быть семья или кто-то наподобие, чтобы можно было убить его, иначе это будет несправедливо для одних и справедливо для других. Ну, и при этом никто не мог придумать, чем бы заняться – все были в тупике и сидели спокойно. Я был готов заплакать, но в тот же миг придумал способ решения проблемы и предложил им убить мисс Уотсон – они, если потребуется, могут сделать это совершенно спокойно. Все согласились:

– Ну да, это дело, она подойдёт! Ничего, все в порядке! Гек может остаться в банде!

Затем они все воткнули булавки в пальцы, чтобы получше пошла кровь для подписи, и я оставил свою подпись на бумаге.

– Теперь, – сказал Бен Роджерс, – надо решить, чем будет заниматься наша банда?

– Ничем, кроме грабежей и убийств! – важно ответил Том.

– Ну и кого мы собираемся грабить? – дома, крупный рогатый скот, или – »

– Того, у кого есть вещи! Кража скота и тому подобное – не грабеж, это кража со взломом! – пояснил Том Сойер, – Мы не грабители! То есть грабители, но не в этом смысле! Или стиле! Мы разбойники! Мы будем останавливать экипажи и вагоны на дороге, в масках, убивать людей и забирать их часы и деньги!

– А их надо всегда убивать?

– О, конечно! Так-то будет лучше! Конечно, власти думают иначе, но в основном это считается лучшим концом любого приличного грабежа – убить их всех подряд, за исключением тех, кого мы загоним в пещеру, и здесь будем держать, пока за них не дадут выкуп!

– Выкуп? Что это такое?

– Я точно не знаю! Но так все делают! Я читал про это в книжках, и поэтому, разумеется, это то, что мы обязательно должны делать!

– Но как мы можем это сделать, если мы не знаем, что это такое?

– Ну, как бы там ни было, мы должны это сделать! Разве я не сказал тебе, что так написано в книгах? Если начнёшь делать то, чего нет в книжках, можно совсем запутаться! Ты этого, что ли хочешь?

– О-о, как все это прекрасно, – сказал Том Сойер, – но как же эти парни будут выкуплены, если мы не знаем, что с ними делать? Вот до чего я хочу докопаться. Как ты думаешь, что?

– Ладно тебе, я тоже не знаю. Но если мы будем держать на привязи их, пока они не будут платить нам деньги или золото, то может нам и придётся держать их пока они не сдохнут!

– Теперь как-то теплее, ближе к делу! Это вроде вполне подходит нам! Почему ты не сказал об этом раньше? Мы будем держать их до тех пор, пока они не будут выкуплены до смерти; и они будут нас терроризировать, надоедать нам, нападать на нас, поедать все наши припасы и всё время думать, как от нас удрать!

– Как ты говоришь такое, Бен Роджерс? Как они могут освободиться, когда над ними охранник, готовый пристрелить любого из них, как только они посмеют пальцем пошевелить?

– Охранник! Что ж, это действительно здорово! Так что, кто-то должен сидеть всю ночь и совсем не спать, просто чтобы наблюдать за ними? Я думаю, что это глупость! Почему тогда сразу нельзя взять дубинку и выкупить их по башке дубинкой до смерти, как только они сюда приедут?

– Потому что этого нет в книгах, вот почему! Бен Роджерс, ты намерен делать все правильно или нет? Думай головой! Ты думаешь, что люди, которые писали книжки, не шарят, как нужно делать правильно? Ты всерьёз думаешь, ты можешь научить их чему-нибудь хорошему? Ты совсем рехнулся! Нет, сэр, мы просто пойдем и выкупим, как положено!

– Всё пучком! Я, что, спорю? Но я все равно думаю, что это глупость. Скажи, а мы будем убивать женщин?

– Ну, Бен Роджерс, если бы я был таким же невеждой, как ты, я бы лучше зашил себе рот нитками. Убивать женщин? Ба-а! Ну, ты и удумал! Нет, ничего подобного в книжках нет, хоть обыщись до упаду! Вы просто приводите их в пещеру, и обращаетесь с ними так вежливо, как будто перед вами сладкие пирожки, и постепенно, хотя и медленно они влюбляются в вас, и потом уже никогда больше не хотят идти домой. А потом их ни за какие коврижки вытурить не удастся – влюбятся в вас, как кошки!

– Ну, если это так, как я согласен, только какой в этом смысл? Если так, то скоро у нас будет пещера, так загроможденная женщинами, да и всякими другими ожидающими выкупа, всякими карликами, что не останется места для самих грабителей. В пещере пукнуть нельзя будет от людей! Но продолжай, мне нечего больше сказать!

Маленький Томми Барнс к тому времени уже спал, и когда его разбудили, он испугался и заплакал, и сказал, что хочет вернуться домой к своей маме, и больше не хочет быть грабителем.

Так как они все смеялись над ним и называли его плаксой, он совсем сбрендил, и сказал, что пойдет от нас и расскажет там все тайны. Но Том дал ему пять центов, чтобы он молчал, и сказал, что мы все пойдем домой и встретимся на следующей неделе, тогда и ограбим кого-нибудь, и кого-нибудь прибьём.

Бен Роджерс сказал, что он не может часто выходить на большую дорогу, только по воскресеньям, и поэтому он хотел начать грабить и убивать в следующее воскресенье; но все мальчики сказали, что было бы большим грехом делать это в воскресенье, и таким образом всё было улажено. Они согласились собраться вместе как можно скорее, а затем мы выбрали Тома Сойера первым заводилой в банде, а Джо Харпера помощником заводилы банды, и потом разошлись по домам.

Я добрался до сарая и пролез в мое окно как раз перед рассветом. Мой новенький костюм была весь заляпан жиром и глиной, и я устал, как бездомная собака.