Вкус фламинго

Кому? Зачем?

Я работала корреспондентом более девяти лет. Вела информационный правовой проект, в связи с чем, приходилось выслушивать разные позиции сторон и искать вопросы на ответы не только у правоохранительных структур, но и у людей, оказавшихся совсем по другую сторону буквы закона.

Почему они туда попадали, какие поступки совершали и совершали ли, всегда разбирался суд и выносил своё решение. Мне приходилось бывать на разных процессах, но все они были похожи одним – страхом за свою будущую жизнь.

Не важно, кто стоит за решёткой, мужчина или женщина, боятся все. Когда я видела подследственного, которого вот-вот осудят, думала не только о сроке, который ему светит, меня всегда волновало – а что такое могло произойти, что он это совершил? Почему он вырос именно таким? Это же не вдруг произошло… Что этому предшествовало?

В 2012-м году мне удалось получить ответ на этот вопрос дважды. Сначала в кабинете редакции газеты «Новая жизнь», где я тогда и работала, появился мужчина лет 58 и сказал: «Маша, если Вы когда-либо соберётесь писать книгу, сделайте это обо мне. Я отсидел 14 лет и 7 месяцев, а потом меня признали не виновным». Судьба кирилловчанина меня поразила. Он долго рассказывал, что ему пришлось пережить, но начинать книгу я пока не решалась. Видимо, всё до поры и до времени. Несколько месяцев спустя я познакомилась с мужчиной далеко не из нашего района и не скажу, из какой области. Тогда ему было 38 лет. Он недавно освободился из мест лишения свободы и отдыхал в нашем городе у друзей. Кирилло-Белозерский монастырь – место, где не только изучают историю края и России, но и ведут разговор с Богом. У нас там церковь. Беседа с Александром (и не совсем Александровым) у нас завязалась спонтанно и продлилась несколько месяцев. Тогда он мне сказал, что всё началось с пятилетнего возраста. Его воровская биография ведёт отчёт с детства. Именно тогда он впервые украл конфету «Фламинго» и остался безнаказанным. Это была его первая кража, вслед за которой пошла одна за другой. И вы знаете, сейчас он понимает, что что-то делал не правильно, но до сих пор во всём винит… мать. Самого родного человека, который отказался от него в самом начале его пути. Винит. И, как мне кажется, небеспочвенно. Прочтите и решите для себя сами, права я или нет.

Я уже хотела садиться за книгу, но не только для того, чтобы написать эту историю и сказать, чтоб больше никто не повторял Сашкиного маршрута. Я хотела, чтоб её прочитало два человека – мать Александра и ещё одна знакомая женщина, которая, как кукушка оставляет своих детей везде и повсюду, отказываясь от них, как от котят. Я ни в коем случае не хочу никого осуждать. Я хочу показать, что из этого может выйти.

Толчком к пониманию того, что история Саньки, действительно, нужна, стал и ещё один случай. Я ездила в Череповец и на площади Металлургов познакомилась с ребятишками 10-летнего возраста. Спросила, как дойти до ЧГУ. Они скопом вызвались меня проводить до места, а по дороге один из них – Вася его звали – вынул из кармана моей кожанки телефон и деньги. Я не заметила бы ни в жизнь! А он вдруг сказал: «Я у Вас все деньги свистнул, а Вы даже и не заметили!» Моя рука скользнула в карман и не обнаружила там ни копейки. «Да я давно заметила, – сообразила я. – Просто шанс тебе дала. Вот жду». «Чо – реально заметили? Да? А чего ждёте?» – напугался он. «Да когда обратно положишь», – посмотрела пристально на него я и отвернулась в сторону, будто эта ситуация для меня ничего не значила. Он выпучил глаза и уставился на меня. Я чувствовала на себе его взгляд, а вот как положил всё обратно – нет. «Знаешь, Вася, совсем недавно мне встретился человек, который когда-то вёл себя как ты… – начала я свой рассказ. – Сейчас он сидит на строгом режиме в Шексне. Кстати, не так далеко от вашего города. Не с того начинаешь, паренёк… Подумай».

Ребятишки смолкли, а потом, когда буря утихла, заговорили, закричали: «А пойдёмте с нами сегодня на Соборную! Там вечером драка! С Вами нас точно родители отпустят!»

«Вкус «Фламинго» я осмысливала в течение нескольких лет, и только в 2017-м выложила всё на бумагу. Это история для мам, которые не должны повторить историю женщины, отказавшейся от своего сына. Что из этого вышло? Смотрите!..

Мария Хаустова

P.S.: Все имена и события в произведении вымышлены. Любые совпадения с реальными людьми и событиями являются случайностью.

Вкус «Фламинго»

Посвящается матерям,

которые отказываются

от своих «трудных» детей.

***

«Руки вверх, я сказал!» – брызжа слюнями, кричал в рупор ментяра. «Стрелять буду!» – неслось чрез пелену мельтешащего в воздухе снега. «Вы окружены!» – раздалась автоматная очередь в холодном воздухе.

Из узких дверок отделения банка друг за другом высыпала команда, облаченная в спецовку и доверху экипированная. «Лежать, б.я!» – прямо на выходе один из красных приложил Саню прикладом. В глазах потемнело, и новоиспеченный террорист упал. Ноги онемели и не могли двигаться. «Какого хрена?! – кричал сиплый голос. – Я спрашиваю, какого хрена он лежит?! Быстро его поднять!»

«Встать, с..ка! Встать! – прилетел чёрный ботинок по скулистому Саниному лицу. – Быстро! Ещё захотел?!» Пелена сошла с глаз и прокатилась красной капелькой по щеке. «Опять…» – пронеслось в его голове…

«Я по два раза не повторяю! – щёлкали редкие зубы во рту опера. – Подъём!»

***

Автозак притормозил у местного отделения полиции и из машины выкинули избитого Саню: «Пшёл!»

Посиневшие от мороза ступни 45-го размера шагали по колючему снегу ментовского двора. «Обувь отдайте…» – медным голосом спросил Александр. «Ага, щас!» – услышал в ответ он раскатистый смех. Босым Саню вели на допрос. Он перепрыгивал замерзшие лужи и пытался не вскрикивать от боли, когда натыкался на острые пики наста, чтоб ещё больше не злить мусоров. Уж он-то знал, чего от них ожидать… «Может, тебе ещё и куртку дать?» – подтрунивали над ним менты. Мурашки по Сашкиной спине не переставали бегать. Причём не только от холода. Такую реакцию его организм выработал ещё в детстве…

Сладкий привкус шоколада

1980–е…

– Сашка! Сашка! Эй! Ну, ты где? – доносился Ленкин голос из кухни. – Иди! Живо! Твоя очередь картоху чистить!

– Моя? – слышался детский голосок из дальней комнаты. – С чего это моя?! Пусть Витька чистит, ну или Серёга с Ванькой! Чо я-то?

– Может, ещё Наташку заставим? Где дак ты первый, а тут дак не причём?! Нет, уж, Сашечкин! Ножик в руки – и смело в бой! – не унималась старшая сестра. – Скоро в школу пойдёшь, а картошку чистить так и не научился!

Но Сашке было не до картошки. Он тянул настольную лампу от стола под кровать, в место, где строем маршировали тараканы. Этот звук раздавленных крыльев коричневых генералов, господствующих в кирпичной трёхэтажке с момента заселения туда жильцов, уже не пугал мальца. Он с азартом истреблял всех и каждого по очереди. Впалые Сашкины глаза следили за передвижением ненавистных жильцов и, прищуриваясь, подавали команду длинным рукам, вооружённым тапками.

«Кр-рщ», – хрустели противные насекомые, до упора размазанные по половицам.

– Сашка! Эй! – вбежала Ленка в комнату.

–Ай! – вскрикнул от боли Сашка, только что ударившийся головой о железную мачту кровати. – Достала, тощая! Вечно всё из-за тебя!

– Сам достал! Обувайся и бегом на кухню мне помогать! Мать с работы придёт – задаст трёпу, что ничего не готово.

– Ой, что она там задаст?! – сгребал в одну кучку маленькими ладошками убитых тараканов Сашка. – Ты ж знаешь – я сбегу, да и всё!

– Есть чем похвастаться! Молодец!

– А чего? И Витьку с собой подобью!

– Витька не побежит!

– Витька?! Ха! – вспрыгнул Сашка с пола и открыл рот, чтобы крикнуть брата-погодку…

«Дилинь… Дилинь… Дилинь-дилинь», – раздалось у входных дверей.

Кудрявая тучная женщина невысокого роста с сумкой-авоськой наперевес появилась в прихожей. «Ребята… Я пришла, – грубым голосом, доставшимся ей от своей матери по наследству, с придыханием астматика прохрипела она. – Картошку пожарили?»

Ленка взяла из маминых рук красную сетку и, стряхнув с её волос какую-то палочку, прилипшую после мытья двух школьных этажей и смены на торфопереработках, унесла продукты на кухню.

«Мам, давай снять помогу», – прибежал Сашка к матери и хотел уже стащить резиновые сапоги с опухших ног. «Не надо, – охая, покряхтывала она. – Витя, Витя, помоги…»

Витька покосился на младшего брата и с надменной ухмылкой прошёл к матери. «Ой, да и снимайте! Не очень-то и хотелось!» – с обидой пробурчал себе под нос Сашка и, развернувшись, потащился к себе в комнату, как в квартире снова раздался звонок. Только теперь уже длинный и протяжный. Казалось, что на кнопку кто-то жал изо всех сил, боясь, что звоночек вырвется и убежит.

«Это папка! Это папка! Папка пришёл! – волчком вился у двери Санька. – Я! Я открою! Я сейчас открою! Мам, пододвинься, я сам!»

Сашка смотрел снизу вверх на маму и не хотел видеть её надменного и одновременно пугающего вида. Она возвышалась над худеньким мальчонком, закрывая всё дверное пространство, в которое со всей яростью уже давно ломился Сашкин отец.

– Надежда, открывай! – слышался пьяный голос из-за тоненького деревянного полотна, покоцанного недавними визитами Виктора.

– Ага! Щас! – дерзила мать. – Бегу и волосы назад! Иди, Витя! Иди отсюда! Я сейчас милицию вызову. Нечего робят пугать.

– Сашку позови, – сухо спросил отец.

– Нет его, бегает где-то…

– Па!.. – хотел крикнуть его Сашка, но сразу ощутил большую полную мамину руку на своём рте. Он мычал, рыпался и пинался.

Мать по обыкновению зажала непослушныша между отекших ног, чтоб тот не мог рыпнуться, а Ленка, прибежавшая на помощь, держала ему рот.

– Надя, не ври! Куда он ночью пойдёт?!

– Какая ночь?! Одиннадцати нет ещё! Глаза разуй! А сын-то в тебя удался! Весь в тебя кровиночка! Вчера в гараже у Михасика нашла – в карты играл, сегодня не знаю, где шляется!

– Заткнись, стерва! Быть такого не может! – пинал Сашкин отец в двери. – Это всё твоё воспинание!

– Допил! Воспинание! Какое воспинание? Это всё ты! Ни денег, ни товару, ни помощи! Настругал семерых, и до свидания!

– Я настругал?! – кричал разъярённый Сашкин отец. – Да я тебя с троими взял! Гуманитарий! Посчитай на досуге!

Сашка уже не рыпался, а просто ждал финала всей этой истории. Он настолько привык, что к нему почему-то никогда не пускают отца, а мать угнетает его всякий раз, когда он начинает ему радоваться, что воспринимал это как само собой разумеющееся.

«Лена, вызывай ментов! Он сейчас нам дверь снесёт – самим потом не сделать!» – шепнула она на ухо старшей дочери. «Ага!» – беззвучно кивнула та и метнулась к зелёному пузатому телефону, стоящему неподалёку на тумбочке. Девочка запихнула тоненький пальчик в кружочек диска с цифрой «ноль» и прокрутила до металлической отметки, потом то же проделала с «двойкой».

«Па! Беги! Они ментов вызывают!» – отдохнув без Ленкиной руки, прокричал Сашка отцу. «Идиот!» – со злости стукнула его мать.

– О! Санька! А говорили – нету! – в гневе батько ударил по косяку. – Саня! Я тебе конфет принёс! Эй! Слышишь! Эта дура не пускает! Ну да и хрен с ней. О-о, Семёныч! А ты какими судьбами? Я, вроде, подкрепление не вызывал! Сашка, слышь! Семёныч пришёл! Слышишь?! Матка твоя – дура! Опять участкового позвала… А чего его звать-то? Сами что ли не разберёмся?

Мать сидела на корточках под дверьми, и в её глазах угадывался вопрос: «Уйдёт или не уйдёт? Неужели снова драться?»

***

На лестничной площадке второго этажа разговаривали два бывших друга: Витька Александров и Никита Семёнович Байцев.

– Слышь, Семёныч, уйди с глаз моих долой.

– Виктор Николаевич, не могу. Ты на этой неделе третий раз уже приходишь сюда с разборками, а сегодня только вторник.

– Слышь, Семёныч, иди отсюда, пока козырёк тебе не поправил… Ты уже какую по счёту шапку из-за меня меняешь?

– Четвёртую, – поджав губу, промямлил Байцев.

– Ну и вот. Вопросы?

Семёныч, заметив в руке Виктора Николаевича свёрток в типографской бумаге, спросил: «Сашке?»

– Сашке… – вздохнул он.

– А остальным?

– Сашке, я сказал!

– Ты иди, я передам. Не пугай бабу с ребятами. Им от тебя и так досталось. Иди, Александров, иди…

***

Серые брюки скрылись где-то в глубине лестничного пролёта, и Семёныч постучал в двери.

– Надя… Наденька… Возьмите… – протянул он свёрток растрёпанной женщине. – Вот – Виктор Саньке передал. Держите.

– Спасибо, Никита Семёныч. Вы уж извините, что так часто Вас звать приходится… Самой-то мне с ним не справится.

– Да я понимаю всё. Доброй ночи.

Сашка онемевшими ногами котылял по коридору и слёзы то и дело сочились по щекам. «Конфеты!» – вдруг вспомнил он и, забыв про обиду, побежал к матери на кухню.

– Мам! Мам! А конфеты где? – искал глазами по шкафам кулёк со сладостями Сашка.

– Какие конфеты? – спросила тихим надменным тоном мать.

– Мои! Которые мне папка принёс!.

– Твои? Да ты нас всех на смерть чуть не послал со своим папкой!

Сашка растерянно смотрел на мать и не знал, что от неё ожидать.

– У Лены конфеты. Она поделится со всеми.

«У Лены конфеты, – передразнил Сашка мать. – У Лены… У Лены! Как так у Лены, если принесли мне! Спрашивать у неё свои конфеты? Ну, не смешно ли?.. Да пусть обожрётся ими! Тфу!»

***

Свет в окнах детского сада горел жёлтыми огнями. Лампы-тюльпаны молочного цвета виднелись с улицы, как стеклянные солнышки.

– Витька, смотри! – показывал пальцем Сашка на люстры, стоя на заснеженной улице напротив окон своей группы. – Вот так если глаза прищуришь, много-много лучиков будет. Вот попробуй!

Витька прикрыл глазки, от которых в стороны побежали тоненькие молодые морщинки и в радужной оболочке запрыгали, заюлили световые огоньки.

– Фу, тяжело так долго стоять, – выдал старшой.

– Так. Вы что здесь стоите? Матери опять некогда вас в сад свести? – заметила зачарованных наблюдателей за лучиками ламп соседка, которая работала нянечкой в этом прекрасном заведении. – Пойдёмте со мной. А то тут до вечера проторчите…

***

В светлой группе было всё, как и раньше, за исключением лишь воспитательского стола. Что-то там было не так. И это что-то так и манило к себе Сашку. Среди ручек, карандашей и тетрадей он заметил там то, без чего больше не мог прожить и секунды. Продолговатая конфета «Фламинго» так и манила его к себе. Ему-то папка приносил всегда простые, без обёртки. А тут…

Как павлин, крепкий мальчишка с белокурыми волосами, вышагивал вокруг стола и, дождавшись момента, когда Марина Петровна выйдет из группы, стянул батончик и, спрятав его в кармане, пошагал к ребятам, делая вид, будто ничего не произошло.

Он присел на корточки и попытался сбить красную кеглю, как ощутил сухость во рту. Он залился багрянцем и выбежал в раздевалку. «Ты куда?» – окликнул его маленький друг. «Да щас я», – бросил ему Сашка.

***

За узенькой дверкой голубого шкафчика шелестела обёртка, а Сашкин рот доедал конфету Марины Петровны. Санька облизнулся, похлопал руку об руку и, по-быстрому закинув фантик на шкаф, ринулся в свою группу.

Он смотрел по сторонам и всё время думал, а не заметил ли кто его поступка… Было страшно, но надежда, что всё обойдётся, ещё теплилась в его сознании.

«Дети, кто взял мою конфету?» – повышая тон, спросила воспитательница.

Сашка встал, как вкопанный, выпучил глубоко посаженные глаза и молчал. Ему казалось, что вот-вот Марина Петровна подойдёт к нему и оттянет за ухо или и вовсе опозорит перед всеми ребятами. Что хуже из этих двух зол, Сашка ещё не знал, да и выбирать особо не приходилось.

Через несколько минут двадцать мальчишек и девчонок, которые должны были готовиться ко сну, стояли в линеечку в трусиках и маечках, а мимо них, как командир, ходила Марина Петровна, заглядывая поочерёдно каждому в глаза, и, задавая один и тот же вопрос: «Кто взял конфету?» Сашка, весь багряный от страха и стыда, казалось, загорится ярким пламенем прямо здесь, но он держался, хотя уши уже дымились. Марина Петровна посмотрела на него прямо и пристально и ровным голосом спросила: «Саша, это ведь ты взял?»

– Нет, не я! – отпирался Санька.

– Зря ты так говоришь. Мы шкафчик обыскали…

– Это мне мама дала, когда я в сад пошёл, – придумал он на ходу.

– Да-а? Ну, вот она придёт сегодня за тобой, мы у неё и спросим…

– А зачем вы будете спрашивать? – смотрел на Марину Петровну Сашка глазами-капельками, заострёнными к носу.

– Мы же должны знать правду… Или ты сам во всём признаешься?

Сашка поджал губу и отошёл в сторону. Как же тут признаешься, когда на тебя смотрит вся группа…

– Хорошо, молчи.

Сашка молчал. И молчание это было мучительным. Он заглядывал в окно и смотрел, не идёт ли по знакомой тропинке его мама. Нет ничего хуже, чем ждать своего наказания. Это Сашка понял в шесть лет. Да, это чувство зародилось в нём в тот самый момент, как и другое…

***

– Надежда Николаевна! – обратилась к матери воспитательница, как только она вошла в группу. – Здравствуйте! Вы Саше конфету давали с собой в сад?

– Конфету? – оторопела Александрова. – Какую конфету?.

Сашке хотелось сползти по стене, превратиться в маленькую крошку и забиться под половицу, чтоб никто и никогда его не нашёл, не заругал и не опозорил.

– Да, конфету. Дело в том, что у меня со стола пропала…

Мать не стала дослушивать её речь. Поняв, в чём дело, она схватила при всех Сашку за шиворот: «Такой маленький, а уже вор!»

«Я просто хотел сладкого! – вырвался сын и убежал к своему шкафчику за одеждой. – Мне так её хотелось! Ты даже не представляешь, как! Вот я и съел!»

Мать, озираясь на Марину Петровну и, пытаясь делать вид, будто она проводит с Санькой воспитательную беседу, тихим голосом ему говорила: «Если бы ты мне сказал… Если бы попросил… Да что одну… Я бы тебе три купила!» «А я просил! И никто не покупал! Вам всегда было некогда! Всегда не до меня! Вот и взял, что подвернулось!» – кричал Сашка в слезах, закутываясь в клетчатый красно-коричневый колючий шарф.

Он схватил листок бумаги, на котором целый день что-то рисовал, и выбежал на улицу.

***

Стоять в углу Саньке приходилось нередко. Этой экзекуции он подвергался постоянно и за любую провинность. А тут – такой серьёзный повод.

– Я куплю две большие конфеты, и ты отнесёшь их Марине Петровне! Понял? – орала мамка.

– Понял… – ковырял пальцем Санька обои.

– Поковыряй ещё мне!

***

Сад находился недалеко от места жительства Александровых, буквально через дом. Поэтому Сашка с Витькой частенько ходили туда без маминого сопровождения.

– На – конфеты, – вручила она Саньке те заветные «Фламинго». – Извинишься и отдашь! Запомнил?

– Запомнил!

– Или мне пойти с тобой?

– Не-е, мам, зачем? Я сам… – уговаривал Сашка мать, в то время, как в его голове уже зрел план.

Бунтарская душа никак не могла успокоиться. Сладости ему приходилось видеть нечасто, а тут такая удача – сразу две большущие конфеты! Аж с ладошку! Сашка покрутил их в рукавицах и убрал в карманы. «Витька, ну чего ты там телишься? Догоняй!» – кинул он брату. Витька тащился сзади и, как обычно, немного поднывал: «Вот из-за тебя нам вчера всем попало. Опять мамку разозлил… Ты конфеты-то отдай… Сразу… Не забудь».

Все планы, которыми Санька только что хотел поделиться с братишкой, засели у него где-то в глубине души и остались не раскрытыми, потому как Сашка понял – Витьку брать к себе в команду нельзя – всё дело запорет. «Иди давай в свою группу. До вечера», – скомандовал Саня.

Внутренний голос не переставал вести разговоры. Он постоянно спрашивал Сашку: «Ну вот отдашь ты эти конфеты сейчас Марине Петровне… Ещё раз напомнишь всем о своём проступке. Унизишь себя прилюдно. И что? Зачем? Ведь можешь просто взять и съесть их. И всё. И никакого больше позора. Удовольствие да и только!»

Сашка остановился перед крыльцом, освободил конфеты от обёрток и запихал обе в рот. Приятная слабость пролилась по его телу и на секунду он почувствовал себя одной большой конфетиной «Фламинго». «Тфу!» – выплюнул он длинные шерстинки от шарфа и чуть не закашлялся до тошноты. Санька поднялся на несколько ступенек и задумался: «А вдруг воспиталка спросит, не принёс ли я ей «Фламинго»..? Хотя нет… С чего бы это…»

Просчёт шестилетнего сорванца был верен: в саду ни о чём не спросили, и всё шло своим чередом. А вот вечером… Вечером произошло то, что перевернуло всю Сашкину жизнь напрочь…

***

Надежда Николаевна только вернулась с организационного собрания, где её отчитали по всем правилам и категориям. Многодетная мать, у которой ребёнок вор, позорит общество, а, значит, и все остальные её дети – такие же.

Раскрасневшаяся и нервная, она ждала Сашку на улице.

– Ну что – отдал? – первым делом спросила она.

– Да, отдал, – врал в упор, не моргая, Сашка.

– И извинился? – вела его за руку мать.

– Да, извинился! – прибавляя уверенности в голосе, говорил сын.

Он был настолько убедителен, что выдать его могла лишь краска, вышедшая на ушах, да мурашки, пробегающие по спине взад и вперёд, но ни того, ни другого мать увидеть не могла. Зима. Мороз. Да и не в том состоянии она была, чтобы обращать внимание на мелочи. А вот Сашка… Сашка эти мелочи не только не упустил, но и подметил. Он впервые ощутил чувство превосходства над другим человеком. Чувство восторга и азарта. Чувство, когда радость и счастье разливаются по всему телу, но тут же резко колет под лопаткой, потому как, всегда есть некая недосказанность, опасность. Чувство, которое имеет имя, – безнаказанность.

В шесть лет Санька понял, что уметь врать – не только ни плохо, но это ещё и приносит свои плоды! Теперь он знал, что с помощью лжи можно избежать наказания, добиться выгоды и стать менее уязвлённым.

За ирисками!..

Этого белобрысенького толстячка в саду никто не подпускал к себе. И не потому, что он из Украины, и даже не из-за лишнего веса. Просто все его руки были усыпаны бородавками. Он постоянно прятал пухленькие кисти в карманы, запихивал их в рукава, но и это не помогало.

«Строимся парами! Па-ра-ми!» – отчеканила Марина Петровна. Девчушки и мальчишки быстро сгруппировались, а бородавочник стоял один. Стоял и плакал – к нему в пару вставать не хотел никто. Только крепкий, высокий паренёк с выраженными скулами и такими же белыми волосами подошёл к нему и, ни слова не говоря, взял за руку. Пухляш удивлённо посмотрел на кулак с оббитыми кокотышками и медленно поднял взгляд вверх. Карие глаза улыбались ему и смотрели по-дружески добро.

– Руслан… – радостно произнёс толстячок.

– Саня! – представился Александров.

Взяв друг друга за руки, они проследовали строем в поселковую библиотеку.

***

В клетчатых коротких пальтишках, где красные клетки соперничали с зелёными и чёрными, в шапках-ушанках и «плевках» мальцы из начальных классов бежали после школы на гулянку.

– Эй, Саня, стой! – догнав Александрова, обратились они к нему.

– Чё надо? – поправил тот головной убор.

– Пошли за конфетами? – предложил Серёга Смольников.

– У меня денег нет…

– Да ладно тебе, Толстый нам уже всё рассказал… – поправляя на кудрявой голове, съезжавшую шапку, продолжал Серый.

Санька перевёл взгляд на Руську, прищурил левый глаз и вернулся к разговору со Смолой.

– Чё он тебе рассказал?

– Чего-чего… Что ты и без денег можешь, – переминался с ноги на ногу Смольников.

– Да пошёл ты! – запрокинув подбородок к небу, Сашка пошагал дальше.

– Да погоди! Постой! Пошли уже вместе! Мы с Толстым также научиться хотим… Проведи урок, а?

Александров ещё раз посмотрел на своих вдохновленных учеников, которые были готовы внимать каждому его слову, и изрёк: «Ну, ладно. В райповский?»

***

По раскисшей от тёплой зимней погоды дороге они добежали до магазина.

– Фу! Все ноги сырые! Не мешало бы и переодеться! – заявил Толстый.

– Через пару минут переоденешься – дома уже будешь, – подмигнул Санька.

– Да он пока обернётся – сутки пройдут! – заржал во весь рот Смола.

С таким гулом и гоготаньем они вошли в отдел кулинарии.

Продавщица в белом переднике и накрахмаленном чепце выглянула откуда-то из-за шкафа, и, поняв, что пришли просто школьники, которые наверняка ничего не купят, скрылась за ширмочкой, откуда послышались дружные смешки и девичье: «Ну что? Вскипел уже?»

Санька с умным видом, будто выбирает пирожки, аккуратненько складывал булки за пазуху. Руська, выпучив глаза и поджав нижнюю губу так сильно, что она чуть не лопалась, в напряжении ходил по помещению и смотрел, как продавщица то и дело выглядывала из-за угла.

– Э-эй, школяры! Вам чего-нибудь нужно? Что-нибудь подать?

– Н-нет, спа-асибо, – заикаясь, произнёс Толстый, заметив, что Александров стоит с непоколебимым видом.

– Корзинок нет? – крикнул Санька, заглядывая в глаза женщине, идущей к прилавку.

– Не привезли ещё, после обеда заходите.

– Хорошо… Зайдём… – пообещал ей Сашка.

По инерции дружная тройка выкатилась на улицу и, забежав за магазин, выстроилась в кружок.

– Ну, что там у тебя? Доставай, – не мог дождаться Толстый.

– Что-что? Пончики! – загибал свитер и майку, на которой появились маслянистые пятна, Санька. – На вот, Русик, держи. Хоть с голоду теперь не умрёшь. А то ведь гляди, как исхудал. Скоро второй подбородок пропадёт – от третьего не видать будет.

Сашка со Смолой рассмеялись во весь голос. Толстый же уже жевал пончик: «Смейтесь, смейтесь. В войну первые бы умерли…» «Ой, слушай, ну и шутки у тебя смешные. Ты ещё нам про толстых девочек расскажи, у которых подкожный жир теплее», – добавил Смольников. «А чего? Думаешь, нет что ли? На биологии же говорили!» – брызгаясь крошками, кричал Толстый. «Ой, Господи, ты опять всё перепутал! Любишь математику, так и занимайся ей, чего в другие-то науки лезть?» – серьёзно спрашивал у друга Саня.

***

Дороги, выложенные из плит, были запорошены снегом, хотя уже и подтаивало кое-где. Весна скоро. Даже ветер уже особенный – с запахом древесины и… торфа. Странно, конечно, если бы что-то было по-другому в месте, где занимаются торфопереработками.

– Мамка скоро придёт… – отговаривался от очередного похода по поселковым магазинам Сашка.

– Да что ты как не знаю-то! – выдал свою коронную фразу Смола.

– Чего – вчера пончиков не наелись что ли? – по обыкновению сильно напрягая лоб, когда нервничал, шепотом кричал Сашка.

– Ой, да что там вчера! – Смола расправлял руки в стороны. – Взять булки у этой курицы мог бы и слепой…

– Слепой, значит! – взбесился Александров. – Пошли в любой другой, я покажу, какой я слепой!

***

В продуктовом магазине «Натали», где торговал дядя Армен, всё было по-другому. Там всегда были и печенюшки, и гуливерки, и даже – апельсиновые жвачки.

– О-о-о, сколька вас многа, – сказал мужчина с орлиным носом вошедшим школьникам.

– Трое всего! – подметил Толстый.

– Что брать будете? Зачэм пришьли? – путал русские слова черноволосый продавец.

– А так за ирисками, – быстро ответил Санька и высыпал копейки на блюдечко у кассы.

– И сколка нада? – уточнял знакомый армянин, пожалуй, единственный человек такой национальности, живущий в этом посёлке.

– Нада многа, – передразнил его Александров. – А хватит только грамм на 200 или даже 100. Вот – 15 копеек у меня.

– У нас, – поправил его Толстый, и, посмотрев на Смолу, добавил. – Ну вместе ж скидывались-то…

– У нас, – причмокнув о нёбо, уточнил для дяди Армена Сашка.

Дядя Армен взял из-под прилавка свой металлический совок для зачерпывания разных конфет и печенюшек и пошёл за ирисками. Его серый халат мелькнул за коробками, а Санькина рука вытянулась до невозможных размеров и бесшумно взяла из кассы пятирублёвые купюры.

У Толстого со Смолой глаза вылезли на лоб, а дядя Армен, отряхивая пыль с густых кудрей, которую он успел уже где-то подхватить, выпрямился, наклонился назад и потянулся: «Спина-а… Эх, совсем здесь всего прадула…»

Кулёк с конфетами он положил на одну чашу весов, а на другую поставил гирьку: «Дабавит ишшо?» Толстый в это время смотрел на какую-то коротенькую пластинку и медленно сглатывал слюну. Сашка посмотрел на него и, увидев одобрительный кивок, сказал: «Давайте!» Дядя Армен снова скрылся за коробками, а Руська процедил сквозь зубы: «Апельсиновая жевачка…» «Ай! – армянин резко выпрыгнул из товаров. – Сипина мая!»

– Греться надо, – посоветовал Сашка. – У меня мамка всегда так делает.

Он взял кулёк, поблагодарил доброго продавца и вывел своих товарищей на улицу.

***

На крыше трёхэтажного дома был чердак с ма-аленьким таким окошечком. Обычно там жили голуби, но после того, как это место облюбовал Санька, птицам места становилось всё меньше и меньше. Да и запах дыма они не любили.

– Ты где махорку эту берёшь? – спрашивал Серёга, разворачивая «Правду».

– Где надо, там и беру… – с умным видом делал самокрутку Санька. – Надо места знать.

– И быстро бегать, – вставил Толстый.

– Это вообще про тебя! – залились смехом Александров со Смольниковым.

Несколько пятирублёвых бумажек валялись, заваленные слоем пыли, рядом с Саниными ногами.

– Сколько там? – интересовался Смола.

– Двадцать пять! – гордо произнёс Толстый.

– Руся, а ты откуда знаешь, я же тебе в руки не давал… – забеспокоился Саня.

– Откуда-откуда… Зрение у меня хорошее. Деньги – это ладно. Вот жвачку взять не успели. Вот это обидно, – вздыхал Руслан.

– Кто не успел? Я не успел? – копаясь в кармане, кряхтел Саня. – Обижа-аешь. На вот – держи. (подал он Толстому со вкусом апельсина).

– Блин! Как ты это делаешь! Когда ты успел?! – поражался Руслан. – Смола! Смола-а! Ты это видел?

Смола, затягиваясь подожжённой самокруткой, не мог отойти от пронзительного кашля, и ему было не до жвачки. Его лёгкие, казалось, выпрыгнут и побегут, приплясывая, по всей крыше. Только бы не оставаться в теле Смолы.

– Э-эй, дружище! Всё-всё! Успокойся! Что ж я не предупредил-то! – припрыгивал с трёхлитровой банкой воды около Серёги Сашка. – На, попей! Попей – отойдёт! Надо б, правда, молока, но его нету. На – пей.

Смольников взахлёб пил холодную воду, кашель уходил.

– А откуда здесь вода? – спросил, вытирая рукавом сырые губы, Смола.

– Вон, – показал на прореху в крыше Сашка.

– Что – вон?

– Дождь, говорю, нацедил, – уверенно произнёс Александров и, заметив недоумение на лице ребят, добавил. – Да ладно, из дома принёс. Я предусмотрительный.

Прошло пятнадцать минут, и все трое курили самокрутки. Правда, Толстый это делал не в затяг.

– Эх, толстопузый опять халтурит… – втягивал Смола.

– Ничего это я не халтурю…

– Тихо, – вскочил Санька. – Кто-то во дворе орёт!

Все примкнули к маленькому окошечку и смотрели, как дядя Армен мечется по двору.

– Гдэ Санка? – спрашивал он у малышей, играющих в песочнице.

– Какие санки? У нас свои! Не брали мы ничего! – перебивали они его.