Дикий

Текст
12
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

1

Она дернула рычаг и заглушила двигатель, после чего уронила голову на руль и закрыла глаза.

ОН её убьет.

Порвет на части. Уничтожит.

При этом будет смотреть, как её глаза наполняются первозданным ужасом и улыбаться.

Что она наделала…

В груди защемило не то от злости, не то от ужаса. Да, ярость всегда была и останется плохим советчиком, только кто же в состоянии остановиться, когда… Дина оборвала себя.

Хватит.

Нельзя поддаваться панике. Сейчас она войдет в дом, и что-нибудь придумает. Обязательно придумает. Соберется с мыслями и…

Его, своего хозяина, она увидела, стоило повернуть голову вправо.

Он стоял на балконе второго этажа, вцепившись пальцами в перила балкона, и жадно всматривался в стекла машины, пытаясь поймать её лицо. Дина это знала.

Он всегда её ждал. И сегодня не исключение.

Чувствуя, как дрогнули колени, Дина расправила несуществующие складки на черной юбке и толкнула дверь автомобиля.

Пора.

Каяться и искать защиты.

Она словно видела себя со стороны – высокая и стройная, облаченная в элегантное платье ниже колен, в туфлях-лодочках, она двигалась по брусчатке с непередаваемой грацией хищницы. Каждое её движение гипнотизировало. Легкая походка, сводящая с ума всех особей мужского пола и заставляющая давиться завистью и похотью. Что не они ей обладали. Не они прикасались к роскошному телу. Не они ей владели.

Встряхнув короткими черными волосами, Дина поднялась по широкой мраморной лестнице и на мгновение задержалась перед дверью. Перевела дыхание.

Двум смертям не бывать, одной не миновать. Муж любит её.

Любит…

Её шаги растворились в толстом персиканском ковре. Теперь оставалось подняться на второй этаж. Это уже сложнее. Дина никогда не была трусихой, сейчас – пасовала.

Но идти надо было. Надо. Иначе…

Димитриос ждал её на балконе. Сукин сын! Мог бы вернуться в кабинет. Облегчить ей задачу. Но нет. Стоит, даже не повернувшись. И ведь, наверняка, всё уже понял.

– Где ты была? – сухой голос неприятно резанул и без того натянутые до предела нервы.

Дина сглотнула и выпрямила спину.

– Охотилась.

– Охотилась? – теперь в его голосе появились вкрадчивые сладостно-приторные нотки.

Спина Дины стала ещё прямее.

– Да.

Димитриос медленно, лениво повернулся к ней лицом.

Соизволил.

Тяжелый взгляд карих глаз пронзал насквозь. На красивом мужественном лице застыла холодная маска: ни мыслей, ни действий, ни чувств – ничего – совершенство контроля над собой. Эта его черта бесила Дину до чертиков, а иногда она, словно балуясь, специально выводила мужчину из себя, будто устанавливая женское превосходство над ним.

Это она могла и умела.

Сейчас всё было иначе. Радовало, что он контролирует себя. Значит, расплата будет не ежесекундной. Значит, есть шанс.

Димитриос смотрел на неё и молчал, заставляя нервничать сильнее. Опыт прожитых лет подсказывал, какую маску следует в этот момент примерить ей. Она раскроется…чуть позже.

Наконец, он заговорил:

– А я тебе давал добро на охоту?

Плохой вопрос. Очень.

– Нет, – Дина сделала эффектную паузу, даже улыбнулась чувственно и обещающе, – но я не смогла сдержать порыва.

Уголок верхней губы Димитриоса нервно дернулся, выдавая бушующие внутри дикого зверя эмоции, вот-вот готовые вырваться на свободу…

И они сорвались, вырвались наружу, обрушились на Дину всепоглощающим цунами.

Димитриос был силен и ловок. Быстр и жесток. Девушка и это знала. Именно сейчас, в эту секунду, когда большая ладонь мужа сжала её горло, пришлось в очередной раз убедиться в тяжести и непоколебимости его характера. Жалобный хрип вырвался из груди несчастной, она побледнела, а смелость и бравада сейчас же испарились. Неловко взмахнув одной рукой, вцепилась длинными пальцами с аккуратным маникюром в его руку, делая жалкие бесполезные попытки оторвать чужие пальцы от своего горла и хоть немного ослабить хватку.

Тщетно.

– Не смогла сдержать порыв?! – прорычал мужчина, и его лицо исказилось от ярости. Он смотрел на женщину с ненавистью, в глазах то и дело вспыхивали кровавые всполыхи, грозящиеся сжечь Дину заживо. – Ты!!!..

Она громко застонала и дернулась, пытаясь вырваться.

Не получилось.

– Пусти, – прохрипела, чувствуя, как давление таких родных и любимых пальцев усиливается.

– Пустить?! Тебя?! – не сказал – выплюнул мужчина и рванул женщину к себе, продолжая удерживать её горло. Он верно рассчитывал силу – где сжать, где надавить. И, несмотря на гнев, клокочущий внутри, в его планы не входило причинение вреда Дине.

О, нет! Кому угодно, только не Дине.

Не этой мерзавке, взявшей его за яйца, привязавшей к себе надежнее всяких пут. Не этой дряни с глазами невинной девы и с телом искусительницы.

– Меня…

Любая другая уже тряслась бы от страха. Воняла им. Смердила. Но только не она… Всегда на грани чувств и эмоций. Всегда готовая рискнуть и победить.

Его, мать твою, Дина!

– Как ты…

Он не договорил, оборвав себя. Шумно задышал, отчего крупные ноздри затрепетали, а лицо исказилось. Из последних сил боролся, сдерживая себя от перекидывания. Перекинется – Дине конец.

Чужая кровь на его женщине… Это будет приговором.

И Дина почувствовала, что и она находится на грани. Именно в этот момент. Здесь и сейчас решается её судьба. Её жизнь. Как никогда ранее, она приблизилась к бездне, за которой не существует ничего, лишь пугающая давящая пустота.

И женщина, действуя интуитивно, преодолевая боль в горле, послала своё тело вперед. Прижала его к крупному телу мужа, чтобы тотчас почувствовать, как оно вибрирует. Где-то в глубине души, там, где страх уже растопырил свои пальцы-крюки с острыми когтями, расцвел цветок женского ликования.

Она владела своим мужем. Владела… От кончиков волос до пят. Он был её.

– Он появился из ниоткуда, – выдохнула она приглушенно, обдав его жаром своего дыхания, окутав непередаваемым, только ей присущим ароматом. И победно заметила, как карие глаза заполняются такой знакомой поволокой – реакцией на её прикосновение. Казалось, такое невинное, ничего не значащее. Она лишь прижалась к мужу, дала почувствовать каждый свой изгиб, и он начал сдавать позиции.

Всё верно. Так и должно быть.

Приглушенное рычание вырвалось у Димитриоса:

– Это кровь мальчишки!!!

От его рыка пошатнулись картины на стене, и задребезжала мелкая утварь на большом письменном столе. Этот рык внушал страх обитателям дома и окрестным жителям.

Для Дины он был звуком мужского поражения.

– Да, – выдохнула она, сильнее вдавливая свое тело в тело мужа. Глаза изменили цвет, стали более насыщенно янтарными – первый признак зарождающегося вожделения. Дина ненавидела себя в такие секунды. Как могла она – в целом здравомыслящая женщина! – идти на поводу у своих инстинктов, которые вопили ей, что истинную страсть можно познать, лишь осторожно ступая по лезвию клинка.

Что она и делала. Всегда.

– Мальчишка…

– ЕГО мальчишка!!! – прогрохотал Димитриос, разжимая горло супруги. Но лишь для того, чтобы в следующий момент жадно подхватить её под ягодицы, раздирая платье выступившими когтями.

Дина застонала. Громко. Так, как он любил. Забираясь тем самым стоном под кожу властного и жестокого мужа, делая его пластичным, гибким, подвластным её желаниям и прихоти.

Когти не ранили женскую плоть. Пострадала лишь ткань. Ненужная, лишняя.

Мужские руки властно сжали бедра, оставляя красные отпечатки, грозившие со временем приобрести фиолетовый оттенок. Плевать. Сейчас речь шла о её жизни.

Дина изогнулась, заерзала, уткнулась в шею мужа.

– Ну и что?… Он вылетел на обочину, я не заметила…

– Его кровь на тебе, – прохрипел Димитриос, резко разворачиваясь. Сделав два огромных шага, больше походивших на хищные прыжки в сторону стены, он впечатал в эту самую стену спину жены, не заботясь, что удар будет сильным.

Его желание было сильнее.

Её аромат… Чужая кровь… Запах охоты… Адреналин его, её, кого-то другого, всё смешалось, слилось в единый непостижимый кубок с манящим тягучим вином, который предстояло выпить до дна.

Часто, обрывисто дыша, Димитриос задрал остатки платья жены, нашёл бегунок на брюках, рванул его вниз, и вот уже его налившийся член, больше походивший на таран, врывается во влажное лоно Дины, срывая с её губ стон удовольствия и боли.

– Да…

Она откидывает голову назад, чувствуя, как большое естество мужа разрывает её, растягивает, подчиняет. Грубый секс она любила. Чтобы вот так – жестко, властно. Без прелюдии, без нежных прикосновений. А клеймя, заявляя свои права на её тело. Делая больно лишь для того, чтобы в следующую секунду подарить сумасшедший жар, поглощающий её тело разом, не давая ни единого шанса на спасение.

Именно так она любила. Димитриос это знал, и знание лишало его рассудка. Хрупкая на вид Дина была неутомимой любовницей, готовой раз за разом экспериментировать, идти всё дальше и дальше в неконтролируемой жажде грязного удовольствия. Он не собирался её брать. Напротив, собрался, наконец, наказать за непослушание, поставить зарвавшуюся сучку на место. Ан нет! Проиграл, стоило только вдохнуть запах её тела. И вот он, как молокосос, поспешил вставить свой член в её узкое – до сих пор узкое! – лоно и таранить, таранить, таранить. Насаживая её на себя, подкидывая бедра вверх, туда, где зиждется призрачное удовольствие. Удовольствие, окрашенное в красный цвет.

Его движения были резкими. Голова женщины несколько раз ударялась о стенку, воспроизводя глухие звуки, смешанные с яростными остервенелыми стонами и липким стуком двух соединяющихся тел…

Выплеснув внутрь супруги семя, издав последний победный, как он считал, стон, Димитриос вышел из жены, медленно осел на пол, притягивая и её за собой.

 

Она не сопротивлялась. Позволила повалить себя.

Затаилась.

Когда их дыхание выровнялось, он задал вопрос, который не мог не всплыть, в виду последних событий:

– Ты убила его?

Уточнять, кого – не имело смысла.

– Нет.

– Поранила?

– Да.

– Как сильно?

– Я не знаю…

– Проклятье, Дина, как ты не знаешь! Вспоминай!

– Немного… Лицо, тело… – сорвалась. – Да не помню я! Как в беспамятстве была! Сбила его машиной, почувствовала кровь и…

Она врала. Искусно.

И он ничего не почувствовал.

Звериное чутье дремало, насытившись женской плотью.

– Ты понимаешь, какие наступят последствия? – карие глаза пытливо всматривались в красивое лицо, на котором ещё сохранились отголоски только что испытанного оргазма.

Дина сглотнула.

О, она-то отлично понимала.

– Да.

– И?..

– Димитриос…

– Дина, и?..

Голос стал более требовательным, к нему снова вернулись жесткие мужественные нотки.

– Он придет к нам?

– Ты должна не спрашивать, мать твою, а утверждать! – зарычал Димитриос и прикрыл глаза. По телу прошёлся электрический ток, инстинкты зверя, подавляемые разумом, готовы были возобладать. Не сейчас. Рано. Не тогда, когда требовалось четко обозначить проблему и найти выход.

Выход… Только где он?

– Пожалуйста, не кричи, – она облизнула пурпурные губы, опухшие от яростных поцелуев.

– Не кричать? – он сбавил тон, понимая, что уже проиграл. Не наказал раньше, не накажет и сейчас. А срывать зло на ней – какой смысл? Перевел дыхание и продолжил: – Ты должна очень четко понять – он не простит. Не забудет. Не сделает вид, что ничего не было. Он придет. Не сегодня. Через несколько дней. Помучает нас ожиданием. А потом вырежет. Тебя, меня и нашего сына! – При упоминании о сыне голос Димитриоса дрогнул. Воображение – будь оно неладно! – нарисовало картину растерзанного годовалого сынишки, и холодный пот выступил на спине мужчины. Димитриос мог пожертвовать кем угодно, но не долгожданным сыном! Не наследником!

Дина задрожала. Наверное, только сейчас, когда услышала безжалостные слова мужа, до неё окончательно дошло, что она натворила.

Именно она.

Сознательно. Из-за злости и женской обиды.

Она…

Потянулась к мужу и дотронулась до плеча.

– Послушай, мы можем уехать… Прямо сейчас…

Ответом ей послужил ироничный смех, эхом прокатившейся по комнате и потухший, ударившись о глухой угол.

– Уехать? От него?

– Тогда охрана! Найми людей…

– Дина, не дури! Ты понимаешь, о ком мы говорим? Какие к черту люди! Какая охрана! Дикого ничто и никто не остановит! Он будет идти по нашему следу, методично, изо дня в день, из года в год, и не успокоится до тех пор, пока не сочтет, что его месть свершилась! А я, надеюсь, ты понимаешь, что Дикий будет мстить? Всем нам!!! Всему нашему клану!!

Дина зажмурилась, прикусив губу до крови. Потом, часто задышав, суетливо начала вставать на колени, отчего её красивая грудь, не испорченная родами и кормлением, кокетливо колыхнулась в такт её движениям.

– Димитриос… Димитриос… – женщина разволновалась не на шутку. По загорелому телу пошли некрасивые красные пятна. – Послушай… Есть выход… Есть! И я знаю, ты подумал о нем же!

– Нет!

– Димитриос! – в голосе говорившей прорезалось отчаяние.

– Нет, я сказал!!!

– Подумай о сыне!!

– Женщина! Она – моя дочь!!!

– А он – твой сын… И я… я рожу тебе ещё ребенка… Девочку… Димитриос…

Видя, что супруг колеблется, Дина подползла к нему на коленях. Чувствуя, как слезы слабости, навеянные, к её стыду, не переживанием за малолетнего дитя, а тревогой за собственную жизнь, малодушные, унижающие, застилают глаза, она протянула руку и коснулась его мошонки.

Мужчина вздрогнул.

Она согласна родить ему ещё… Соблазн, которому она ранее противилась.

Один ноль в пользу её безумного предложения.

Два ноль – её губы сомкнулись на его члене, а язычок – шаловливый, порочный, облизнул розовую головку с жемчужной капелькой.

Она не оставила им выбора.

Никому.

2

Милана была проклята. Не было никаких сомнений. В правоте своих удручающих выводов она убеждалась каждый день. Изо дня в день. А что говорить про те короткие, но столь долгожданные дни, когда на темном небе восходила кровавая полная луна, красотой затмевающая разум, калечащая юную неокрепшую душу.

Но у Миланы не было души, ничего не было. Никого. И это правильно. Потому что у таких, как она, не может быть близких и любимых людей. Тех, к кому можно прийти темной ночью, лечь рядом и почувствовать, как заботливые руки обнимают тебя, огораживая от всяческих бед и напастий.

Она закрыла глаза и постаралась успокоиться. Бесполезно. Паника и отчаяние снова подкрадывались незаметно, забыв постучаться в дверь. В последнее время они стали частыми гостями. И Милана ничего не могла с этим поделать, ничего.

Грешница, порой тихо начинала радоваться своему безумию. Когда она окончательно сойдет с ума, будет проще. Она перестанет понимать, где черное, а где белое. Что хорошо, а что плохо. В чем заключается добро и отличается ли оно от первозданного зла.

Находясь в неопределенной прострации, она мало, что понимала.

Лишь безумие и одиночество протягивали к ней свои большие дружественные ладони.

Да старый добрый Егор.

Прерывисто задышав и распахнув глаза, Мила села на кровати. Облизнула пересохшие губы. Что с ней происходит… что?

Она догадывалась, даже далекие отголоски правды вводили её в ступор, после которого хотелось, сломя голову, нестись на кухню, чтобы схватить нож и полоснуть себя по венам. Это ещё раз подтверждало – безумна и проклята…

Когда она начинала думать о Егоре, как о мужчине…

Застонав и стиснув зубы, Мила снова повалилась на кровать. Кто для неё Егор? Человек, воспитавший её? Отец? Нет! Он тот, кто был всегда рядом, умудряясь при этом сохранять дистанцию. Не друг, не наставник. Просто он всегда присматривал и оберегал. Защищал. А она…

Она в своем безумии и жажде утолить боль, которая приходила каждый месяц, начинала рассматривать Егора, как мужчину, и чувствовать себя предательницей.

Замотав головой, отчего угольно-черные волосы разметались в беспорядке, Мила резко села, поспешно соскочила с кровати, на которой одиноко осталась лежать так и не раскрытая книга, и подбежала к зеркалу.

– Что, черт побери, с тобой не так? – задала она риторический вопрос своему отражению.

На неё из глубин зеркальной поверхности смотрела красивая девушка с безумными глазами. Красивая – тоже условно. За свои девятнадцать лет Мила не видела ни одной юной девушки, лишь почтенные матроны периодически наведывались к ней, чтобы дать те крохи образования, которые она впитывала, как губка.

Высокая. С глубоко посаженными янтарными глазами. Может быть, из-за глаз она проклята? Цвет необычный, даже она в своем невежестве это понимала. Или дело в её губах? Хотя нет. Губы, как губы. Немного, правда, полноватые. Высокие скулы и заостренный подбородок скрадывали их деликатную полноту.

Тогда в чем дело? В чем?!

Мила, чувствуя, как зарождается злость, резко, суетливо, порывистыми движениями потянула тонкий пояс струящегося халата, едва не вырвав его с корнем. Шелковые полы распахнулись. Такими же рваными движениями Мила поспешила избавиться от неугодной ткани, под которой ничего не было.

Теперь зеркало отобразило её наготу. Полную грудь. Талию с небольшим животиком и полноватые округлые бедра. Ничего лишнего. Фигуры, подобные её, Мила в избытке видела на картинках художников прошлых столетиях. Красоту изображенных женщин восхваляли и превозносили разные поколения. В каждом мазке чувствовался восторг и поклонение. Женское хитрое податливое тело правило миром и подчиняло себе время.

А Мила ненавидела своё тело.

Беспричинно. Просто так. Ненавидела и всё.

Оно умело меняться. Приобретать другой, более ужасный вид.

И скоро снова изменится.

Повернувшись, Мила осмотрела себя со спины. Крупная попа. Такую не скроешь под платьем. Да и смысл ей что-то скрывать, если никогоза свою непродолжительную жизнь, кроме Егора да наставниц, она ни разу не видела?

Сердце ёкнуло, толкнулось в груди, точно обличая её: «Врешь».

Был ещё один человек, которого она смогла бы узнать в лицо.

Димитриос Лавинский. Её отец.

Навещавший её четыре года назад. А до этого – ещё пять лет безмолвного существования где-то там, за стеной, где, наверняка, ему жилось комфортно и хорошо.

Милана заскрежетала зубами. О, ей комфорт тоже был обеспечен! Красивый дом с ограниченным доступом, затерявшийся в скалах. Скалы, которые она ненавидела больше, чем себя. Скалы, причинявшие боль, когда она срывалась и убегала. Скалы, ставшие её тюрьмой.

Она хорошо помнила последний приезд отца. Он пробыл с ней не больше получаса.

– Ты выросла, – холодные бесчувственные слова, простая констатация факта.

Мила часто вспоминала тот день.

Свои эмоции. Свои надежды.

– Забери меня с собой, – глупая фраза, идущая из самой глубины трепещущего юного сердца.

– Нет.

Слово, режущее больнее ножа.

И слезы, застлавшие глаза. Мила ещё малышкой разучилась плакать, а тут…

– Папа…

– Нет.

Она бежала за ним босая, по холодному снегу. В тот день погода свирепствовала, точно стихия знала, девочке с необычными глазами сегодня будет очень больно. Так больно, как никогда ранее. Природа предупреждала юную Милану, нашептывала, чтобы та оставалась дома, образумилась.

Куда там!

Мила надеялась, что в этот раз всё будет иначе. Может, отец заберет её? Ведь тогда, десятилетней, он пообещал.

– Придет день, и я заберу тебя отсюда.

В пятнадцать лет Мила верила – тот день, самый долгожданный, самый лучший, настал.

Сейчас, когда ей исполнилось девятнадцать, она перестала ждать приезда отца. Безумие и одиночество – вот её родственники. Вот то, что неустанно, постоянно, беспрестанно присутствуют рядом.

А родитель… Есть ли он?

Она сомневалась.

Детей не бросают. Их оберегают, холят и лелеют. Любят.

Так она читала в книгах.

Милана ещё раз окинула себя в зеркале. Всё бы ничего, даже хорошо было бы. Можно найти в себе силы и смириться с тем, что заточена. Ей уготовлена жизнь затворницы, видимо, она не такая, как все. Иначе, почему её отгородили от всего мира? Она справилась бы со своим одиночеством, если бы не эти дни.

И не Луна…

Поддавшись мимолетному порыву, Мила дотронулась до гордого изгиба ключицы, замерла на секунду, потом скользнула вниз и задержалась на сосках. Ей было хорошо знакомо своё тело. Тактильно она его знала наизусть. Каждую клеточку. Каждую выпуклость. Тело тоже было безумно. Именно с него всё и началось.

И снова начнется. Через несколько дней.

За тонкими шторами из невесомой бежевой органзы с витиеватым орнаментом просматривалась неполная Луна. Скоро всё изменится. Скоро. Изменится и она…

Короткий стук в дверь прервал её невеселые мысли и заставил вздрогнуть.

– Минуточку, – крикнула она и метнулась к двери. Тело, точно окунули в жбан с кипящим маслом, оно мгновенно вспыхнуло. И отчего? От шальной мысли, стремительной кометой, промчавшейся в её голове, – если бы Егор не постучал, а сразу вошел, как не раз делал до сегодняшнего дня, то увидел бы её обнаженной. Как повела бы себя она? Прикрыла руками грудь и темную поросль между ног? Или стояла бы, гордо расправив плечи? Во всей своей женской красе?

Мысль – нереальная. Срамная!

Дрожа от непонятного волнения, Милана кое-как засунула руки в широкие рукава, туго завязала мягкий тонкий пояс. Кое-как прибрала непослушные волосы, чтобы не выглядеть растрепанной.

– Заходи, Егор.

Мила давно поняла, что обладает неким даром сверхобоняния. Стоило один раз услышать запах, и потом она могла узнать и определить его за несколько метров. Вот и сейчас по запаху поняла, кто стоит за её дверью.

Мужчина.

Крепко зажмурилась, приказав себе упокоиться. Это же Егор! Всего лишь Егор…

– Милана? С тобой всё хорошо?

Дверь-предательница открылась бесшумно, а мужчина увидел её посреди комнаты со сжатыми кулаками и зажмуренными глазами. Неприятно полоснуло по сердцу. Совсем ещё девочка, стоит растерянная, непонимающая, храбрится, как подбитый птенчик.

В горле запершило, и Егору пришлось кашлянуть, чтобы прочистить его. Он помнил этого «птенчика» ещё малюткой. Двенадцать лет назад по приказу альфы приехал в горы с одной единственной задачей – оберегать маленькую девочку. Что он сделал впоследствии.

Его встретил одинокий замкнутый ребенок, больше походивший на побитого щенка: взгляд исподлобья, непричёсанные черные волосы, лицо чем-то перепачкано, не одежда – некое подобие с зияющими дырками. Позже наставницы сообщат Егору, тушуясь и опасаясь за свою шкуру, что девочку считают наказанной – сослали её подальше от отца неведомо куда, с неизвестной целью, подальше от благ цивилизации. Значит, девочка прокаженная, и обращаться с ней надо соответствующе. Молча накормили – и на том пусть скажет спасибо. Хорошо, что разговаривать обучили. Естественно, Егор быстро изменил порядки, прогнав наставниц. Нанял учителей, непременно женщин, и девочка перестала вести себя, как дикарка. Только вот как вышло, что нескладная пташка, расправив хрупкие крылышки, предстала перед ним в образе прекрасной гибкой птицы? Да, её крылышки ещё не окрепли, робко трепетали, но пройдет совсем немного времени, и узнает она цену себе и своим возможностям.

 

Если у неё будет это время.

– Да, – быстро ответила Мила и, неловко улыбнувшись, уже более решительно добавила: – Да, со мной всё хорошо.

– Вот и славно, – мужчина замялся в дверях.

С недавних пор он старался как можно реже заходить к ней, да и вообще, держался особняком.

Слишком притягательной казалась алебастровая кожа. Слишком высокой и полной была её манящая грудь. Про походку от бедра, с грацией настоящей хищницы, которую невозможно приобрести, она врожденная – или есть, или нет, лучше вообще не вспоминать. Захватывало дыхание, от недостатка кислорода то и дело перед глазами мелькали темные мушки, а по спине начинала струиться огненная лава – не очень хороший признак.

Егор чувствовал перемены в себе, и это пугало.

Клятва на крови нерушима. Сделает ошибку, роковую оплошность – погибнет.

У мужчины дернулся кадык. Надо сворачивать разговор. Тем паче – мысли.

– А ты… – Мила чувствовала себя глупо. Она тысячу раз разговаривала с Егором у себя в комнате ночью и никогда ранее не замечала за собой нервозности.

Он понял её без продолжения. Кивнул и буркнул:

– Мила, собирай вещи, мы уезжаем.

Бедное девичье сердце оборвалось, а хрупкий мир, словно хрустальный шарик, покатился куда-то в неизвестном направлении. Что-то сдвинулось в мироздании, покосилось. Потому что были произнесены слова, которые Милана отчаялась когда-либо услышать. Заветное предложение, бесчисленное количество раз, произнесенное мысленно.

Девушка резко выдохнула и схватила себя за горло. Эмоции шквальным ветром обрушились на неё, разом вытеснив недавние переживания и сомнения. Как же так… Откуда?.. Почему? К кому? Десятки вопросов закружились в голове. Лишь усилием воли преодолев первый шок, ей удалось спросить:

– Куда?

Ответ её не удивил, хотя мог бы.

– Звонил твой отец. Он ждет тебя к себе.

Так просто? Вот просто взял и позвонил? Соизволил вспомнить, что где-то, на периферии жизни, застряла его дочь? Плоть от его плоти? Живая душа? Да, ну! Не может быть!

Короткий смешок, предвестник зарождающейся истерики, вырвался из горла Миланы.

– Отец? – она не смогла сдержать сарказма. – Зачем я ему понадобилась?

У Егора были предположения, и от этих предположений сносило крышу. Помимо воли, все звериные инстинкты вырывались наружу, возникло яростное желание крикнуть: «Да ни хрена вы её не получите! Никуда не отпущу! Никуда! Оставлю здесь! Себе!» Его кости выворачивало от инстинктивных побуждений перекинуться и разом разрушить кошмар, накрывавший его последние несколько месяцев. Или годы? Когда началось его личное безумие? Когда у Миланы пришли первые месячные, и он учуял запах её крови? Или когда у девочки начала расти грудь, и она, думая, что за ней никто не наблюдает, пыталась её смять, размазать под платьями, потому что подростку не объяснили, физиология от него не зависит, а природа возьмет своё? Грудь обрисовалась красивой, шелк ничтожного халата ничего не скрывал. Напряженный сосок натянул ткань, маня, призывая, притягивая. Томно просил – дотронься до меня, втяни в рот, попробуй на вкус.

Рука, на которой покоился шрам от клятвы на крови, зажгло.

Плевать. К черту всё! Все клятвы! Все годы, прожитые тут. Есть только Мила. С её невероятной красотой. Безумной.

Егор, повинуясь зверю, сделал шаг вперед. Движение было продиктовано жадной потребностью, непреодолимым желанием, срывающим все барьеры и сносящим все преграды на своем пути. Да и о каких преградах шла речь? Ночь. Комната. Молодая женщина, мужчина, подыхающий от страсти, голодный, готовый пойти на крайние меры.

Мила, находясь на грани истерики, не веря своим ушам, не сразу заметила изменения, произошедшие с Егором. Её затрясло, мелкие мурашки побежали по коже.

Очнулась она от легкого наваждения, когда было уже поздно. Мужчина, ставший ей на долгие годы наставником, единственный, кому она безоговорочно доверяла, втайне считая своим отцом, стоял от неё в непозволительной близости, смотрел на неё горящими карими глазами, в недрах которых зарождалось нечто темное и безгранично опасное.

Мила вздрогнула и сильнее сжала полы халата на груди. Егора она привыкла видеть серьезным. По пальцам можно было пересчитать те случаи, когда он весело смеялся. Всегда сдержанный, суровый, лаконичный.

И тут…

Сердце глухо ударилось о грудь и замерло. Предчувствие надвигающейся беды в виде этого необъятного мужчины пронзило Милу насквозь, заставив сделать шаг назад и негромко выдохнуть:

– Егор, ты чего?..

Он бросил своё тело в направлении неё, быстро, стремительно. Так, как могут действовать опасные хищники. Мила от неожиданности вскрикнула и зажмурила глаза, даже не сумев сориентироваться. Слишком ошеломляющее действие на неё оказала новость о том, что её желает видеть отец. Привыкшая полностью безоговорочно доверять Егору, Мила не ожидала от него никакой подлости.

Мужские руки сомкнулись на женских плечах, ощутимо сдавив их.

– Мила! – это был хриплый стон, идущий из глубин человеческой сущности, поражающей своей затаенной тоской и проникающий в самую душу. Стон истосковавшегося возлюбленного, наконец-то, увидевшего ту, что столь долгое время отсутствовала или держала его на расстоянии.

Мила ахнула, не в силах справиться с изумлением. Минуту назад она разговаривала с наставником, пытаясь преодолеть внутреннее смущение от того, что стоит перед ним в одном халате, теперь всё резко поменялось. Горячее дыхание мужчины обожгло щеку, а мощная фигура нависла, словно темная снеговая туча, задавила своей мощью.

Испугавшись такой стремительной метаморфозы, Мила попыталась вырваться и сделать шаг назад, вернуть себе личностное пространство. Но что могла сделать хрупкая наивная девушка против матерого мужчины?

Он, словно обезумел. Его руки сильнее сжали мягкие плечи, лицо исказилось от нестерпимой внутренней боли и, издав утробный рык, Егор упал на колени, чем окончательно ввёл Милу в ступор.

Не зная, что делать, как реагировать, с округлившимися глазами, в которых застыло немое изумление и зарождающийся страх перед физическим насилием, Мила замерла, чтобы услышать сдавленный шепот:

– Девочка… моя… моя девочка…

Жадные жесткие руки сжали талию Милы, в то время, как голова его находилась напротив лона девушки. Ситуация усложнялась, когда Егор притягивал девушку к себе, полы халата чуть распахивались, оголив округлые бедра.

Произошедшее далее навсегда останется кошмарным сном в памяти Милы. Одним из тех, что поражает своей реальностью. Когда ты, вроде бы, находишься на периферии сознания, знаешь, что спишь, и одновременно понимаешь – можешь не проснуться, потому что происходящее с тобой слишком реально, чувства истинные, и влекут они тебя не иначе, как во тьму, откуда выбраться невозможно.

Егор, приглушенно, надрывно зарычал, с некой долей отчаяния, пронзающей душу, уперся головой в обнажившееся лоно девушки и втянул его пряный аромат.

Этот рык послужил для Милы отправной точкой, катализатором, мобилизовавшим её внутренние силы. Могла ли она помыслить, что какой-то мужчина – любой! – может вот так пасть к её ногам и жадно вдыхать самый интимный запах! Стыд охватил Милу, побудив к решительным действиям.

Она не нашла ничего лучшего, как вцепиться руками в короткие темные волосы Егора и с силой дернуть их назад.

Интуитивно Мила чувствовала, он не причинит ей физического вреда. Только не он и только не ей. Его сегодняшнее поведение напрямую связано с надвигающимся полнолунием. Да, Мила в своем безумии была не одинока. С одной стороны, этот факт утешал её грешную душу, с другой – повергал в первобытный ужас. Если она не одна, если на земле ходят, живут, веселятся, спят существа, подобные ей, то непременно их пути рано или поздно пересекутся, и что-то случится. Она была уверена, заточение напрямую связано с возникновением в ней второй сущности.

И ещё… Её проклятье. Егор сорвался – это прямое доказательство тому, что ей необходимо держаться подальше от всех.

Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»