Вблизи меня умирал любой свет, кроме солнца. Ночью тени следовали за мной и окутывали плотнее, чем других людей. Тьма играла и подбрасывала новые загадки искалеченному разуму, а Луна в это время подглядывала из-за облаков. Наверное, ей просто было интересно.

* * *

Человек дремал, прислонившись виском к холодному стеклу, и во сне видел кошмар. Он вздрогнул, отстраняясь от своего мутного отражения. Ему не хватало воздуха. Изо рта шёл пар, хотя снаружи стояла летняя ночь. Автобус дёргался и скрипел, но всё же вёз человека домой.

Стоило надеяться, что домой. Человек всегда старался держать в памяти, где он живёт, потому что воспоминания легко терялись после освобождения от сна. Человек и сейчас едва увязывал последние события…

Вчера за ним пришли, его догнали. Даже думать об этом не хотелось.

Человек задрожал, зубы стучали друг об друга. Его истязал зверский холод. Дыхание превращалось в бледный пар. Он заметил рядом с собой движение и оглянулся. На запотевшем окне сами собой вырисовались две горизонтальные линии, похожие на тонкую прорезь.

Это означало, что погоня за ним продолжалась, и пропала разница между сном и явью. Человек попытался стереть линии, но ладонь прилипла к стеклу и провалилась сквозь него. Как в зыбучем песке, чем больше он боролся, тем сильнее увязал. Сон тянул его обратно…

В следующий миг кто-то дотронулся до его плеча. Человек вскрикнул и обнаружил себя скребущим ногтями по обычному автобусному окну, потёртому и исцарапанному. Угол занимала наклейка, призывающая уступать места старикам. На ней изображался абстрактный человек. Из его головы торчали подрисованные маркером кривые рога, а вместо трости он держал огромный бонг. Надпись внизу гласила: «Сатане тоже нужен отдых».

– С вами всё в порядке? – донёсся голос. Обернувшись, человек увидел полное женское лицо с искусанными губами и спадающими кудрями рыжих волос. Внимательные глаза рассматривали его. – Кошмары мучают?

Человека передернуло. Он вспомнил недавний сон, в котором опоздал на последний автобус. Поздно вечером, как сейчас, лучше прокатиться с дьяволом на соседнем сидении, чем возвращаться домой пешком. Человек взглянул на проносящиеся мимо неисправные фонари и вечно сырые подворотни с исписанными граффити стенами, представляя, где и как мог окончиться его путь. Бесконечный город давал массу возможностей.

Автобус ехал по тёмным улицам, обгоняя редких прохожих. Дыхание человека выровнялось. Пар изо рта, конечно, не шёл, как и не было прорези в окне, как и не было много чего остального. Ему всё приснилось.

Тихий надрывный голос, в котором человек перестал узнавать собственный, ответил:

– Да, – и замолк. Девушка выдавила из себя улыбку.

– Это ответ на оба вопроса?

Человек уже забыл, о чём его спрашивали. Он отвернулся. Девушка вернулась на своё место. Он искоса проследил за ней и вздохнул, когда она закрыла глаза в полудрёме. Пусть не лезет в его дела.

Никому лучше не лезть.

Взгляд упал на собственное отражение. Горбящийся силуэт вытирал рукавом куртки пот со лба. На голове чёрный капюшон, за которым не видно лица. Надо быть очень больным, чтобы в это время года так тепло одеваться. Многие пассажиры в шортах и майках пялились на него, как на цирковую диковинку. Человек привык к таким взглядам. Благодаря своей обыденности эти люди могли восторгаться любым проявлением странного. Замени для них актёров театра душевнобольными, и они бы получили больше удовольствия, чем от самой чувственной игры. Безумие для людей – лучшее шоу.

Пассажиры смотрели на него таким взглядом, будто одновременно крутили пальцем у виска. Некоторые перешёптывались. Не дождавшись новых выходок, они потеряли к нему интерес.

К нему обычно никак не обращались, и сам он ни с кем не разговаривал, поэтому со временем забыл своё имя. Он рисовал и подписывал свои картины как «МОР». Может, это и правда было его имя или инициалы, а может, и нет. Он не пытался это узнать.

Мор достал из кармана тёмные очки и надел. Так он меньше видел в темноте. Падающие на лоб и глаза бесцветные волосы тоже помогали не замечать во мраке того, что могло примерещиться.

Горбящийся силуэт в отражении стал едва различим. Это было к лучшему – не знать, как выглядишь. Сложись всё по-другому, он был бы сейчас молод и силен, переживал бы лучшие годы жизни. Но вместо крепкого тела он носил тощую, изношенную оболочку, вместо красивого лица – больную гримасу. Мышление стало инертным, а рассудок не выдержал того, на что Мора прокляла судьба.

Душа же давно сгнила.

* * *

С меня всю жизнь не сходили царапины. Я находил на теле следы, будто в меня втыкали иглу, и не помнил об этом. Я всегда был одинок, и некому было даже причинить мне вред. Но порезы продолжали появляться, и особенно много их становилось после кошмаров.

* * *

Мор отложил мастихин и уставился на подсыхающую картину, скрестив на груди руки. Ужасно. Каждый изъян бросался в глаза, будто его вывели нарочно. Мор взял кисть и стал наводить штрихи, он размазывал масло пальцем, перекрашивал фон, убирал грязь, но всё равно остался недоволен работой.

Он смешал краски в палитре и получил тот же оттенок, какой был у его малокровной кожи. В углу картины он вывел свою подпись: «МОР». Когда краска высохла, буквы посерели.

Через пару дней Мор продал картину. Полученных денег должно было хватить на несколько месяцев спокойной жизни. Никто не видел погрешностей в его работах, кроме него самого.

Покупатели находились сразу. Каждый раз Мор представлялся разными именами, в том числе иностранными, и женскими тоже, и вычурными, и ещё элегантными, нелепыми, знаменитыми. Ему нравилось выдумывать имена почти так же, как рисовать. И он заботился об анонимности. Только иногда он себе позволял сложить очередные инициалы как М. О. Р. Неясно, откуда в нём бралась эта противоречивая тяга заявить о себе.

Он всё время искал в сети новые места для продажи картин и не интересовался, кто именно их покупает. Он не нарисовал ничего, что посчитал бы достойным, но другие приходили в восторг. Слепые люди упускали из виду позорные ошибки и мечтали заполучить больше рисунков, но, получив деньги, Мор исчезал.

Он особенно старался избегать других художников и не откликался на их предложения вступить в любое из множества сообществ. Мор видел в их работах изъяны ещё хуже своих. Бездарные поделки – современный мир был обделён художниками. Если и жил где-то кто-то по-настоящему талантливый, то Мор о нём не знал. Сам он признавал лишь работы Доре, Гойи и особенно Фюзели. Последний знал о человеческом и нечеловеческом мире всё то же, что знал Мор. Об этом говорили сюжеты его картин. Фюзели наверняка тоже снились кошмары.

После продажи последней картины прошла неделя, и Мор создавал очертания новой: в сумерках елового леса огромное существо нависло над тремя людьми у костра. У него была конусообразная голова, белые глаза, как диски Луны, и вогнутые внутрь колени, как у насекомого. Существо пряталось за деревом, и один из путников его заметил. Пока двое других смеялись, он умер от ужаса. Мор пытался поймать этот момент, это выражение. Войти в последний миг жизни и вытащить его на холст. Он уже видел это в своей голове, а теперь пытался воссоздать.

Нарисовать жизнь, даже уходящую, сложнее, чем смерть. Энтропия давалась ему легко, а людям нравилось смотреть на её всевозможные проявления. Созерцать жуткое зрелище и покрываться мурашками от дрожи по всему телу. Безумцы готовы за это платить, и не только за картины.

Мор наклонился к холсту, представляя глаза человека, который умер от ужаса. Жаль, под рукой нет зеркала.

Раздался стук в дверь. За работой Мор не заметил, как наступила ночь, гостей в это время он не ждал.

Помедлив, он отложил палитру с кистью, встал с табуретки и краями ладоней, чтобы не запачкать холст, развернул мольберт к стене. Картину лучше никому не видеть. И чтобы она никого не видела.

– Кто там? – спросил Мор, войдя в прихожую. У его двери отсутствовал глазок.

Ответа не последовало, но у Мора возникло чувство, что стоит вернуться в комнату, раздастся новый стук, и всё повторится. Поэтому Мор один за другим отпер замки, размазывая краску с пальцев по металлическим щеколдам и цепочкам. Ручка тяжело поддалась, массивная дверь отъехала.

В подъезде горел тусклый свет, намного слабее, чем в его квартире. Мор покупал только самые мощные лампочки. Устанавливал лишние розетки в каждой новой квартире, куда переселялся, лишь бы уместить там побольше источников света. Даже под кроватью лежало несколько ручных фонарей. Лампочки работали целыми ночами и иногда днём, пока не перегорали, а случалось это регулярно. Он заменял их новыми. Пару раз случались пожары, из-за которых сгорали картины, вещи, но Мору было всё равно. Главное – это свет.

Не выходя за порог, Мор осмотрел оба лестничных пролёта. Никого.

– Кто здесь? – голос эхом разнёсся по ступенькам вниз и вверх. Мор босиком шагнул на холодный кафельный пол, почувствовал, как грязь прилипает к ступням. Тишина.

Протяжное гудение флуоресцентной лампы над ним оборвалось. Она потухла, оставив Мора беззащитным перед мраком.

Его спас свет из квартиры, протянувшийся до лестничной клетки. Слабая лампочка над ним снова зажглась и начала яростно рябеть, будто ругаясь, а затем с тихим щелчком перегорела. Свет опять погас.

К тому моменту Мор уже захлопнул и запер дверь. Он был готов к подвоху, но сердце всё равно больно билось в груди. Тьма почти его коснулась. К подобному нельзя привыкнуть.

Теперь стоило поскорее вернуться к полотну. Пережитый ужас его вдохновил, и предсмертный взгляд ясно представился в голове. Или правильнее сказать, вспомнился. Пора взять кисти и нарисовать его.

В дверь снова постучали.

Мора пробил пот. Он не двигался, пока испарина не начала застилать глаза. Он вытерся грязной рукой, малюя по лицу болотную палитру красок. К следующему стуку, более требовательному, Мор напоминал первобытного дикаря.

Из многолетнего опыта Мор знал, что его не оставят в покое. Поэтому снова пришлось отпирать замки. Словно в нетерпении, они поддавались легко и охотно, с предвкушением стуча и звякая.

Не зная, к кому обращается, Мор спросил через дверь:

– Кто пришёл?

В решающий момент он передумал открывать, но рука против воли толкнула дверь, желая впустить то, что ждало снаружи. Удар. Последний замок не дал ей отвориться. Мор второй рукой схватил непослушную первую, потянувшуюся к щеколде, но безуспешно. Борьба с одержимостью никогда не оканчивается победой. Он вырвался из собственной хватки.

Поворот, щелчок, нажим, толчок. От пота одежда промокла насквозь, и словно нарочно, чтобы добить его, в открывшийся дверной проём ворвался ветер. Мора точно схватили за горло. Ветер принадлежал совсем другому времени года, потому что подобная метель бесчинствует лишь в лютую зиму. В такую борются со смертью бродячие псы и бездомные люди. Мор задрожал, мучаясь от невыносимого холода.

– Ваша пицца!

Мора точно со всей силы ударили в живот. Ветер разбился о невидимую стену, выросшую за спиной гостя, и стих.

– О, простите, что отвлёк от зарядки. Подкрепитесь чудесной пепперони!

Это был низкий тучный человек со слишком громким голосом, и такой же рыжий, как его яркая униформа. Когда он дышал, то надувался, словно лягушка.

Под потолком гудела флуоресцентная лампочка, привлекавшая мух и комаров. Свет шёл без перебоев.

– Я не заказывал пиццу, – прохрипел Мор. Он откашлялся и сглотнул.

– Мне известно другое, – ответил гость, показывая листок. – Что вы всё заказывали и даже оплатили.

В мясистый бок курьера упиралась отдающая жаром коробка. Мор взял протянутую бумажку с именем и адресом.

– Меня не так зовут. Здесь написано, – Мор запнулся, – здесь написано Мара.

– А адрес? Адрес ваш?

Мор перечитал строчку. Это был адрес квартиры, где он нелегально жил последние полгода:

– Мой.

– Тогда никакой ошибки, – сказал курьер, помещая улыбку между толстыми щеками. – Тем более, мы вас знаем.

Мор потряс головой, словно пытался отогнать бредовое видение. Курьер демонстрировал неестественно белые зубы.

– Меня никто не знает. Я ничего не оплачивал, уходите.

Мор вдруг пошатнулся и схватился за ручку двери. Каждое сказанное слово будто высасывало из него силы. Голос стал слабым, почти шепчущим.

– Хорошо проводите время? – курьер подмигнул. – Съешьте пиццу, наполните желудок, иначе вас стошнит. Вы за всё заплатили карточкой.

– Нет карточки.

– Но вы наш лучший клиент, много лет заказываете у нас пиццу. И лично мы с вами виделись много раз.

Заплетающимся языком, точно на самом деле пьяный, Мор ответил:

– Вы все врёте, пытаетесь меня запугать.

Мор не чувствовал ног. Паркет в квартире стал холодным, как кафель в подъезде. Дрожь не получалось унять, Мор хотел окружить себя раскалёнными лампами и согреться от них, как от костра. Он сделал шаг, ноги тут же подкосились. Твёрдая рука курьера удержала его от падения.

– Боже, сколько вы выпили, дружище?

– Я не пью.

– Тогда что у вас в руках? – он засмеялся.

Мор опустил взгляд, куда показывал курьер. Собственная ладонь сжимала горлышко бутылки, которой секунду назад не существовало. Несколько пурпурных капель пролилось, во рту появился кислый привкус вина.

– Что…

– А, – прервал его курьер, – ничего страшного. По секрету скажу, что я бы сам пригубил, но, – он пожал плечами, – дела.

Его туша пересекла порог, мягко отнимая у Мора бутылку и ставя её на пол. Курьер поморщился.

– Как же много у вас света, – он выключил ближайшую лампу. – Так лучше… О, чудесная картина!

Мор обернулся. Из коридора он видел спальню и своё полотно. Мольберт больше не упирался в стену, а развернулся ровно к двери. На картине появились глаза, которые Мор не успел нарисовать.

– Она незакончена, – просипел Мор, пятясь к стене.

– Но в ней уже есть что-то прекрасное, – курьер отвёл взгляд и положил коробку с пиццей на столик. – Съешьте это, мистер. Очень вкусно.

Он приподнял двумя пальцами козырёк воображаемой кепки и шагнул за порог. Мор задержал взгляд на его толстой шее с рыжим пушком. Жировые складки раздвинулись, как жалюзи, и что-то выглянуло из них.

Мор закрыл глаза и быстро открыл. Он постарался принять увиденное за игру света.

Незваный гость вышел в подъезд и обернулся.

– Ах да, вы ведь не забыли про своего невидимого друга? Надеюсь, он не сожрёт вас этой ночью, – толстяк ждал реакции Мора, тот побледнел. Затянувшееся молчание оборвал смех. Курьер схватился за трясущийся живот. – Вы что, телевизор не смотрите? Это же шутка из одного сериала: там Сэм поспорил с Лили, а затем целую ночь… впрочем, долго объяснять. Хороших снов!

Курьер вышел и захлопнул дверь. Мор трясущимися руками запер замки. Это было нелегко: мышцы размякли, будто он целый день проносил тяжести. Мор включил потушенный толстяком светильник. Лампочка лопнула. Мор заменил её новой, но та не загорелась. Придётся покупать другой светильник, возможно, менять проводку.

Отдышавшись, он с опаской взял бутылку вина и пиццу, отнёс их в спальню. От коробки исходил жар. Усевшись напротив палящих глаз мертвеца с собственной картины, Мор открыл коробку.

Внутри лежала только записка.

Мору казалось, его стирают из реальности. Сознание вылетело из тела и кружилось, как спутник вокруг планеты. Мор прочитал записку и уронил на пол. После этого ему надо было проверить, реально ли хотя бы вино.

Он взял бутылку. Сквозь стеклышко он видел, как на дне что-то плещется. Судя по запаху, действительно вино. Мор наклонил горлышко к стакану с водой, в котором размачивал кисти.

Наружу полилось нечто чёрное и вязкое, комками падая в стакан. Мор отставил бутылку, но стакан продолжил наполняться сам, пока жидкость не перелилась через край. Чёрная лужа поползла по столу и добралась до палитры, кисточек и остальных инструментов. Всё смешалось, и воцарился один цвет.

Жидкость из бутылки оказалась гуашью.

Мор перечитал записку. Первая фраза советовала: «Добавь побольше чёрного».

Ниже было кое-что ещё.

* * *

Я открыл мир, невидимый остальным. Он был настолько ужасен, насколько и захватывающий. Моё сердце замирало от страха, а волосы обесцветились, но любопытство всё равно удерживало меня там всё дольше и дольше. В любой момент я мог заглянуть туда, словно в калейдоскоп. Я всегда оставался незамеченным. Воображал себя шпионом. Или строил из себя Бога, не знаю. Думаю, тогда я был слишком мал, чтобы позволить гордыне такие сравнения. Только повзрослев, начинаешь думать, что можешь с Ним тягаться.

Однажды в том мире со мной встретились. Чей-то взгляд поймал меня, будто заранее знал, что я приду. Те глаза были белыми и пустыми, проницательными и расчетливыми. Они показались мне красивыми, хоть источали беспощадный холод.

Конечно, я испугался, пытался вырваться, но всё было предрешено. Ещё в тот момент, когда белые глаза увидели меня впервые, а я их не заметил. Возможно, они следили за мной с самого начала, как я пришёл. Только ребенок мог подумать, что сможет безнаказанно врываться в чужой мир.

А ведь это было так просто. Только ребенок бы и догадался, как туда войти.

* * *

Автобус ехал слишком долго. Мор боролся со сном, втыкая в подушечки пальцев иглу. Серый металл покраснел, одежда испачкалась. Хорошо, что на чёрном не так заметно.

– Куда направляетесь?

Мор вздрогнул от неожиданности. Снова эта девушка. Ее рыжие волосы пестрили даже сквозь тёмные очки, как цветной объект в чёрно-белом кино.

– Вас это не касается.

– Я же вижу, что вам плохо. Позвольте хотя бы угостить вас кофе, раз не хотите со мной общаться.

Мор отвернулся и сжал губы от боли. Он всадил иглу глубоко себе в ногу, вытащил её и спрятал в карман, кровь растворялась в одежде. Заметь кто-нибудь, чем он занимается, счёл бы душевнобольным.

По-прежнему не глядя на девушку, он сказал:

– Вам лучше держаться от меня подальше.

– Мне так не кажется. Просто вы устали, вот и ходите хмурый. Меня, кстати, зовут Лили.

Мор повернулся.

– Как в том сериале, где ещё Сэм?

Девушка скорчила гримасу.

– Да. Не люблю этот сериал. Он противный.

– Я тоже не люблю, – ответил Мор. Ему подарили улыбку.

– Так что, кофе?

Он искал подвох. Взглянул на застывшее в детском ожидании лицо девушки и не заметил ничего подозрительного.

Мор пожал плечами.

– От одного глотка ещё никто не умирал.

– Отлично! – она хихикнула и хлопнула в ладони. В автобусе почти не осталось пассажиров, но те, что ещё были, покосились на неё. – Сейчас принесу термос, никуда не уходите.

Она пошла к оставленной сумочке. Пока Мор ждал, за окном мелькали вереницы деревьев. Автобус пересекал какой-то парк, больше напоминающий лес. Дорога тоже изменилась: стала шире и тянулась вдаль, лишившись поворотов. Машины больше не мчались навстречу и не обгоняли автобус. Кругом раскинулась глушь. О цивилизации напоминали только нависающие над дорогой фонари.

Может, такой длинный путь и к лучшему. После вчерашней ночи возвращаться домой не хотелось. После того, что произошло, когда ушёл курьер. Это был не сон и не видение. Мор не хотел признаваться себе, что это было.

Лучше прийти домой днём, собрать вещи и скорее переехать. С теми деньгами, что у него остались, будет легко снять новое жильё. Больше он никогда не откроет дверь доставщикам пиццы.

Мор обернулся узнать, почему девушки нет так долго, и не увидел её. Другие пассажиры исчезли вместе с ней. Мор вытащил спрятанную иглу и вонзил в ладонь. Боль доказала, что ему это не снится.

Автобус замедлил ход, съезжая с дороги. Непроглядная тьма за деревьями накрыла землю. Мор встал и подошёл к водительской кабине. Перед пустым сидением сам собой крутился руль.

До Мора всё-таки добрались. Его опять выследили.

Автобус остановился и, прежде чем затихнуть, громыхнул клаксоном. Мор открыл кабинку и проверил, нет ли где ключа зажигания.

Ни ключа, ни людей, ни вещей. Он остался один, зная, что свет в автобусе скоро погаснет.

Мор вернулся в салон, где его уже ждали. На всех сидениях появилось по паре тонких горизонтальных разрезов. Все их словно процарапали когтями. Прорези. Тот, кто это сделал, облокотился об спинку одного из сидений.

– Извини, кофе кончился, – сказала она. Лили улыбалась, обсасывая круглый леденец на палочке. Причмокнув, она вытащила его изо рта. Сквозь прозрачную карамельную стенку Мор разглядел сороконожку, та задвигалась, пробивая себе путь наружу, и вылупилась. Лили положила леденец обратно в рот и прожевала. Хруст и чавканье смешались в один отвратительный звук. Девушка засмеялась, забрасывая в глотку и палочку, которая превратилась в окровавленную иголку Мора. – Вместо кофе тебя ждёт кое-что получше. Оставайся с нами и помни о невидимом друге! Надеюсь, он не сожрёт тебя этой ночью.

Одна за другой начали перегорать лампы. Мор выбежал в открывшиеся двери. Споткнувшись, он упал на пыльную обочину, где его окружила тишина.

Листья не шелестели от ветра, в кустах не копошились зверьки, исчезли все звуки, кроме его прерывистого дыхания. Он подумал, что слышит, как дрожит его тень. Поднявшись, Мор не нашёл тёмных очков. Теперь он видел мир отчётливее и дальше.

Автобус умер, в салоне растёкся чёрный туман. Мор отошёл подальше. Он взглянул на шоссе перед собой, и ему не оставалось ничего, кроме как шагнуть к горизонту. Первый же фонарь на пути замигал и погас.

* * *

Я назвал вход в другой мир Прорезью. Открыл её во время сонного паралича. Это было в детстве, когда я ещё не знал, что у этого есть определение. Всё казалось просто страшным сном.

Во время приступов я видел вещи, которые не могли существовать на самом деле. Слышал голоса, доносящиеся из ниоткуда, но не мог даже пошевелиться. Однажды в таком состоянии я попытался закрыть глаза: сжал их до крошечной щели между веками и увидел другой мир. Я испугался, но то место меня спасло, так мне казалось.

Родители пытались объяснить, что со мной происходит. Говорили, что ничего страшного в этом нет, что это просто такое состояние, а мне всё действительно снится. Я не поверил. Как убедить ребенка в том, чего не до конца понимают даже взрослые?

Позже всё повторилось. И ещё раз, и ещё, снова. От кошмаров во сне я спасался, ныряя в другой мир через Прорезь, и вскоре научился пробираться туда, даже бодрствуя. Там было страшно, но это больше походило на сон, чем настоящие сны.

* * *

Сегодня он потревожит твой покой,
Придёт в дом, и ты услышишь вой.
Людские почки в миску свали до краёв,
Ты приглашён на трапезу, и не случайно.

Записка тонула на запачканном гуашью полу. Мор поднял взгляд и успел увернуться от летящей в него картины. Кто-то бросил её. Полотно со всплеском рухнуло в липкую лужу.

Следом стали гаснуть светильники: лампочки взрывались, будто кто-то разносил их битой. Осколки раскалённого стекла разлетались рядом с Мором. Температура в квартире резко упала.

Мор искал, где спрятаться, когда на горле сомкнулись чьи-то ледяные руки. Он схватился за них, пытаясь разжать хватку невидимых пальцев. Со стороны казалось, что он сам себя душит. От нехватки воздуха в глазах потемнело, тело обвисло, и он стал напоминать раскачивающегося висельника на эшафоте. Из всех смертей, которые для него могли выбрать, это была не самая худшая.

Мор почувствовал, как его куда-то тащат. Босые ноги волочились по полу, собирая осколки стекла, а затем его бросили на жёсткий матрас на полу, который заменял Мору кровать.

Ледяная хватка разомкнулась, и Мор с жадностью задышал. Тёмные круги перед глазами рассеялись, а потом сверкнула молния.

Нечто навалилось сверху и придавило грудь. Нечто небольшое, как мартышка, но очень тяжёлое. Жёсткая шерсть царапала кожу, пока Мор, задыхаясь от кашля, пытался перевернуться на бок. Лёгкие горели от боли, тело затряслось в судорогах. Оставалось немного до предела, когда муки стали бы невыносимыми, а его рассудок окончательно тронулся.

Мор лишился сознания. Провалился во тьму, где не было ни страха, ни боли, и никто не пытался его задушить. Ему редко счастливилось спать, не видя снов, проводить ночи в пустоте, куда никто не являлся.

К сожалению, забвение было коротким. Едва он очнулся, надежда, что всё происходящее могло быть сном, рухнула. Вместо режущего глаза света в комнате горело всего пара ламп. Их свет потускнел настолько, что ловил только кружащиеся тени. Приглядевшись, Мор понял, что это не тени. Бесы скалили на него злорадные ухмылки, и от их морд нельзя было отвернуться. Тело Мора сковал сонный паралич, мысли перемешались, а часть из них принадлежала не ему.

Всю жизнь ему говорили, что это всего лишь галлюцинации.

Вокруг него сужался хоровод и плясали кошмары, которые приходят к людям по ночам, чтобы напугать людей до смерти.

Снисходительно посмеивались.

Все они живут в Прорези. В мире-сне, где жизнь – это страх.

А затем назвали больным, потому что мальчик отличался от других, и никто не мог объяснить почему.

И пока солнце будет заходить за горизонт, а люди видеть сны, кошмары будут устраивать свои чудовищные вакханалии.

Мор перестал понимать, о чём думает. Остались только борьба с паникой и надежда пробудиться. Ведь всё это было на самом деле сном, но никто, кроме него, не знал, что сны так же реальны, как жизнь. Возможно, в жизни даже меньше правды, чем во сне. Кошмарные существа неистовствовали вокруг, доказывая свою реальность.

Послышался цокот копыт. От тяжелой поступи у Мора зазвенело в ушах, будто неведомый всадник решил проехаться по его мозгам. Каждый шаг превращал извилины в лёд, который крошился на осколки. Что-то неслось галопом из головы Мора наружу, мчалось изнутри него. Оно покидало насиженные владения, и Мор знал, что это существо трясёт злоба.

В комнату ворвался порывистый вихрь. Чудовищных размеров кобыла парила над кроватью Мора, бешено озираясь восковыми глазами. Она будто сошла с картин Генриха Фюзели и сияла, точно посыпанное пеплом серебро. Исходящий от неё бледный свет застыл в воздухе, но не освещал ничего.

Мор знал, что есть места, которые навсегда останутся тёмными, как старые склепы или останки затонувших кораблей. Тьма поселилась там, как теперь поселилась в квартире Мора. Больше здесь не загорится ни одна лампочка, а пламя свечей будет сдуваться отголосками бурана, который принесла за собой кобыла. Вокруг неё носилась метель, такая сильная, что стало нечем дышать. Кудрявая грива, словно вылепленная из снега, вздымалась и хлопала на ветру. Ветер подхватывал заливающихся смехом монстров и раскидывал по сторонам, но одно мохнатое существо размером с мартышку запрыгнуло на кобылу и обхватило её шею мохнатыми мускулистыми лапами.

Буран стих. Началась борьба. Лошадь заржала и встала на дыбы. Она отбивалась, пока чудовища толпой не повалили её. Время на секунду замерло, прежде чем исполинское тело рухнуло на Мора.

* * *

Со временем я лишился тяги и к сну, и к жизни, потому что всюду меня преследовали кошмары. Белые глаза больше никогда не показывались. Это были глаза непредставимого ужаса, и я радовался тому, что больше их не видел. До появления кобылы.

Теперь я знаю, что творилось со мной с самого детства и почему превратилось в катастрофу.

Ответ я получил на следующую ночь после погрома в моём доме.

* * *

Мор шёл посередине шоссе, держась подальше от обочин. За деревьями кто-то прятался, выдавая себя хрустом веток и шуршанием листьев. Их было много, и временами ветер доносил приглушённые смешки. Не трудно догадаться, над кем они потешались.

Темнота поглощала пройденный Мором путь. Каждый фонарь неизбежно гас: некоторые сами, другие ломали специально. Кошмары из темноты даже вырвали один фонарь вместе с куском бетона и утащили в лес. Позже Мор замечал, как из чащи приглашающе подмигивал огонёк. И даже это было не так мучительно, как смотреть на горизонт. Шоссе уходило вверх, и небо вдалеке будто бы краснело, готовясь к мнимому рассвету. Надежда, что это случится, иссякла после первых трёх часов ходьбы, за которые ничто не поменялось. Мор будто шёл по крошечной планете, не в силах догнать солнце.

– Зачем тебе день? Забавы хороши по ночам!

Мужской голос прозвучал так близко, что Мор от неожиданности рванул в сторону. Он оглянулся и не увидел ничего, кроме подкрадывающихся теней веток.

– Мара, зачем ты сгубила бедного человека? За столько лет тебе не стало его жаль?

– Где ты? – прорычал Мор, кружась на месте.

– Мы повсюду.

По лесу прокатился надрывистый хохот многотысячной толпы. Кажется, сам воздух завибрировал. Что-то крылатое пролетело над Мором, со скрежетом протащив по земле злополучный фонарный столб. Тот всё ещё мигал, несмотря на искорёженный металл и прилипшую грязь. Мор отпрянул, едва не сбитый с ног, и услышал рядом хлюпающие шаги, будто в чьи-то ботинки набралась вода.

– Здесь собрались все твои друзья, – сказал голос. – Поприветствуешь их?

В нос ударил запах гнили и сырости, так пахнет разбухший от воды труп. Мор побежал, не оборачиваясь. Со всех сторон его преследовали смешки и топот.

– Мы потратили много времени на твои поиски.

– Что… – Мор задыхался от бега. – Что я вам сделал?

– Брось, Мара, – в мужском голосе появилось недовольство. – Хватит прикрываться человеком. Выйди к нам сама. А он пусть молится, чтобы всё скорее закончилось.

– Человек тоже виноват, Сэм, – вмешался женский голос. – Это из-за него наша девочка сбежала.

– Нет, Лили. Она это и так планировала, человек послужил поводом. Его вина лишь в том, что он полез туда, куда не следовало.

Мор врезался в низкую тучную фигуру рыжего курьера. Огромные лапы схватили его, не дав упасть. Отовсюду доносились верещания, смех и галдёж неведомой толпы, слившиеся в единую какофонию. Кошмары не находили себе места от возбуждения, и лес ожил. Деревья шатались и падали, с них срывали плоды и бросали, рвали листья и грызли кору. Земля дрожала от прыжков бесчисленных пар ног, лап и копыт. Но когда курьер заговорил снова, Мор отчетливо его услышал.

– Вот, Мара, как мы поступим…

Из-за его спины вышла рыжая девушка из автобуса. Она сказала:

– Ты повела себя очень невоспитанно.

Они смотрели на Мора, но обращались явно не к нему. За последние сутки они принесли ему лишь беды. Доставщик пиццы отпустил Мора и похлопал мясистой рукой по плечу.

– Крепись, человек. В некоторых мирах не существует страданий, и скоро ты там окажешься.

– Не обнадёживай его, Самаэль.

– Итак, – сказал курьер, обращаясь уже не к Мору, – ты возвращаешься домой. Сейчас же. Спишем твоё поведение на переходный возраст. Во время последней драки ты показала силу, и вся орава осталась довольна.

По лесу пронёсся одобрительный клич.

– Не беги от самой себя, – сказала Лили. – Твоё место с семьёй.