Накануне эры Водолея. Книга 1

Но и простой гражданин должен читать историю.

Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках;

утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и государство не разрушалось;

она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости,

которая утверждает наше благо и согласие общества.

Н. М. Карамзин

Дизайнер обложки Екатерина Бирюкова

© Людмила Миловацкая, 2018

© Екатерина Бирюкова, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4474-2333-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

– Совки! Надо же слово такое придумать, – бросил трубку Алексей.

– Ты чего сморщился, будто лимон без коньяка скушал? – улыбнулся Петька.

– Да Макс… просто утомил своими неологизмами: «Совковый менталитет, совки…» Какое пренебрежение к своему народу! К себе самому…

– Это в тебе великодержавный русский шовинизм говорит, Лёшенька. Он у вас просто в крови! – не без ехидцы заметил приятель.

– У кого это – у нас?

– У вас, у дворян.

Громко зевнув, Пётр поднялся из-за стола, с тоской посмотрел в окно: из дверей соседнего корпуса, один за другим, выходили сотрудники: «Счастливчики!»

– Брось молоть чепуху! Нашёл дворянина! И какой там к чёрту шовинизм! – лениво огрызнулся Алексей. – Мы и русскими себя называем через раз, с оглядкой: мы – советские. Мало нам того, нашли новое словцо, вовсе паскудное – «совки»…

– Диалектика Гегеля в действии. Потомка русских дворян Алексея Северина коробит пренебрежительное отношение к советской власти, а кухаркин сын Максимка Тюрин, этой властью взлелеянный, презирает и ненавидит её, – Пётр говорил нарочито назидательным тоном: ему было жарко, скучно, томно… От нечего делать, он расхаживал по лаборатории, переставлял с места на место реактивы, отчаянно зевал…

– Перестань маячить! – оглянулся на него Алексей. – Я говорю не о власти, а о стране, о народе…

– Так и я – о народе! Точнее, об отдельных его представителях! – послушно приостановился Петька.

– Готов поспорить, что Макс на всё пойдёт, только бы выехать из Союза. Что, скажешь, не так?

«Оседлав» стул, Пётр воззрился на приятеля.

– Даром он, что ли, на Наташке Тайницкой женился? И не посмотрел, что она с половиной института переспала! Зато – и распределение в кардиоцентр, и темочка для диссера беспроигрышная, и в Америке на стажировке уже два раза побывал…

– Это его дело! – нахмурился Алёша.

– В общем и целом согласен, – примирительно поднял руки Пётр. – Скажи, у тебя ничего пожевать не осталось?

– Да ты что, мы ведь с час назад обедали!

– Я ж говорю, у тебя врожденная склонность к преувеличению! Назвать два жалких бутерброда с колбасой обедом! – вздохнул приятель.

– Пойдём к девчонкам в микробиологию, у них наверняка найдется что-нибудь вкусненькое.

– Ступай один, я лучше почитаю что-нибудь.

– Похвальное желание, юноша. Стало быть, встречаемся на «тихом часе» в конференц-зале.

– Угу…

Алексей тоже не находил себе места. Вынужденное безделье раздражало его страшно. Запланированный эксперимент сорвался – всю партию его мышей прибрал к рукам Борька Фитисов. Вернее, их перехватила его шефиня, заведующая биохимической лабораторией. Правду сказать, сделала она это интеллигентно: сначала подошла к нему, поплакалась – у её подопечного все сроки горят с диссером, через месяц надо подать черновой вариант, а у того и конь не валялся.

Сделав значительное лицо и подняв пальчик, Стелла Юрьевна доверительно сообщила:

– Строго между нами, у Бориса серьёзная личная драма – ему надо помочь, а мы в долгу не останемся. Мы уже заказали «блэков», как только их привезут – все ваши.

Алексей отлично знал, что за драма была у Борьки – квасил, мерзавец, три месяца подряд. Жена выгнала его из дома, он жил то у матери, то в общаге у ребят из Второго меда, со всеми вытекающими последствиями. Ничего этого, разумеется, он говорить докторице не стал.

Женщина она деликатная, легковерная. К тому же этот паразит был её первым диссертантом, и к своим обязанностям она относилась с чрезвычайной серьёзностью. Зачем её разочаровывать…

– Разумеется, мои мыши и я сам – к вашим услугам, – Алексей галантно поклонился и приложился к ручке.

Стелла, захлопав глазами и зардевшись, как маков цвет, попятилась к двери:

– Спасибо, я не сомневалась в вашем благородстве.

Алексей, слегка склонив голову, не сводил с неё глаз. Ему нравились дамы бальзаковского возраста, и если бы он решил приударить за кем-нибудь из своих коллег, выбрал бы её. Она смешная. Но Стелла находилась под чужой юрисдикцией. У каждого нормального мужика в институте был свой круг опекаемых им женщин. Отдельные товарищи, давно покинувшие «большой спорт», цинично называли это окружение курятником, но это исключительно из зависти. На самом деле все прекрасно знали, насколько широк спектр этих отношений – от доверительно деловых до романтических. Хвастаться победами было не принято, тем не менее негласный «джентльменский счёт» вёлся.

«Вот чёрт, что же делать? В любой другой день он благополучно слинял бы с работы. Сегодня для этого была почти уважительная причина. В Пушкинский привезли несколько картин великих итальянцев, среди них – «Дама с горностаем». Девчонки с соседней кафедры уже час, как уехали, чтобы занять очередь в музей, – говорят, там столпотворение. Но, как на грех, сегодняшний четверг выдался последним в месяце – время очередного политзанятия.

Можно было опоздать на работу, уйти раньше времени, сказаться больным или взять библиотечный день. Но пропустить политзанятие?! Ни-ни! С этим в институте было строго. К общественной работе здесь относились, как к священной корове, – все знали, что ректор сделал на ней свою карьеру. Он и не скрывал это, и не уставал призывать к активной деятельности своих сотрудников».

Вспомнив его сакраментальную фразу: «У научного сотрудника не может быть свободного времени. Если он не проводит эксперимент, значит, читает специальную литературу или осмысливает её», Алексей почесал в затылке: «Возможно, в этом старик очень и очень прав. Но читать научную литературу в такую жару!..» Тем не менее Алексей взял в руки толстый журнал, лениво просмотрел оглавление, зацепился глазами за любопытное название статьи, открыл её… и едва не опоздал к началу занятий.

Хорошо, что Петька Чернихов забил хорошие места – не на последнем ряду, всё равно с них сгонят, а в серединке, зато позади сотрудниц из микробиологии. Все они, как на подбор, были дамы высокие, в теле, да еще с высокими пышными причёсками. Сидеть за ними – одно удовольствие: можно было всласть поспать, подумать о своем, поработать над отчётом. Жалко, говорить даже самым тихим шёпотом не удавалось. У парторга слух!.. Чуть услышит – так глянет, а то ещё пересадит в первые ряды – сиди тогда, томись. Сегодня по плану должны были быть две лекции: как всегда, одну из них читал профессиональный лектор, другую докладывал кто-нибудь из сотрудников.

Лектор из общества «Знание» неожиданно заболел, оставалось прослушать только своего докладчика. Сегодня это была девчонка с кафедры отоларингологии. В расписании значилась лекция о политическом положении в странах Содружества. Спать под её доклад было любо-дорого. Голос тихий, ровный, без интонаций. Сладкая нирвана сотрудников была прервана самым неожиданным образом. Девица читала доклад по бумажке – это не возбранялось, даже приветствовалось – и, по-видимому, не очень вдумывалась в текст. Механически перечисляя глав СЭВ, произнесла: товарищ Хонакер. Ударение было поставлено на второй слог, от чего имя первого секретаря Германской Демократической Республики зазвучало чрезвычайно игриво, даже вызывающе. Алексей кожей почувствовал оживление в зале, приоткрыл глаза, обернулся на Петра – тот подмигнул живым карим глазом, будто и не спал только что, свесив буйну голову на широку грудь.

Друзья осмотрелись и с удовлетворением отметили: аудитория взбодрилась, даже Сергей Васильевич проснулся. Он был неизменным председательствующим на всех многочисленных собраниях, конференциях и прочих необходимых общественно-политических мероприятиях.

Сергей Васильевич, в отличие от других, никогда не отнекивался от подобных поручений, за это его любили товарищи и ценило начальство. С первой же минуты выступления он надевал очки с тонированными стеклами, облокотившись на стол, принимал позу задумчивого ученого и впадал в глубокий, здоровый сон. Но точно к концу доклада он просыпался, поднимал голову и, протирая очки, солидным бархатным баритоном произносил несколько итоговых слов, всегда к месту и по делу. Как ему это удавалось? Загадка!

Чуткий слух Сергея Васильевича, естественно, уловил фривольную игру ударений и немедленно отреагировал: снял очки и посмотрел круглыми близорукими глазами на девушку удивленно и даже как-то испуганно. Та своей ошибки не заметила и продолжала монотонно бубнить. Сотрудники постепенно успокоились и заняли свои обычные позиции. Татьяна между тем перешла к обстановке в Чехословакии и назвала первого секретаря страны «товарищ Гусак», опять-таки поставив ударение на втором слоге. Зал вздрогнул. Сергей Васильевич, не зная, как следует реагировать на такие ошибки, побагровел и стал несколько раз кряду снимать и надевать на нос очки. Лица большинства сотрудников, также утратив свою благородную бледность, задрожали, на глазах выступили слёзы. Люди были воспитанные, проверенные, ко всему привыкшие. Не имея возможности посмеяться вслух, тихо постанывали, кряхтели и вздыхали. Сидящим «на Камчатке» довелось увидеть небывалое зрелище: коллеги, сидя плечо к плечу, клонились то в одну, то в другую сторону, образуя своими торсами белоснежные волны.

Девица между тем, сделав глубокий вздох, стала зачитывать заключительную фразу, знаменующую торжество идей социалистического содружества. Последние слова утонули в оглушительных аплодисментах. Народ наконец-то получил возможность выплеснуть накопившиеся эмоции. Выдохнув из зажатой груди воздух, бедолаги возглашали:

– Спасибо за интересный доклад! Молодец, Танюшка, приходи ещё! Это был лучший доклад в этом году.

Удивленная и обрадованная своим успехом, Татьяна покраснела, неловко поклонилась и покинула кафедру. Сергей Васильевич решил не заострять внимание на невольных ошибках – благо, посторонних сегодня не было. После её ухода просто развёл руками.

– Мы должны быть снисходительны к девушке – это её первый доклад в чужой аудитории. Следующее занятие будет ровно через месяц! – перекрикивая шум спешащих на волю коллег, сообщил Сергей Васильевич.

В общем, всё закончилось вполне благополучно. Настроение у всех было отличное, многие решили задержаться на работе, чтобы «попить чайку» в родном коллективе. Алексей и Пётр отказались от соблазнительного предложения, резонно заметив: пить в такую жару не здорово…

– Ну, куда махнём? – сощурился на яркое солнце Пётр. После прохлады лабораторного здания жара казалась особенно ощутимой. – Какие планы?

– Ты уже забыл про Пушкинский?

– Не мудрено, после такого замечательного спектакля. Только давай зайдём в пирожковую на Кропоткинской. Думаю, девушки к тому времени только-только подойдут.

– Ты ведь перед собранием успел отметиться в микробиологии!

– Ну и что, есть всё равно хочется. Да там и были какие-то пустяки: булочки, сырки. Всё-таки несерьёзный народ девчонки, лучше бы на эти деньги колбасы или сосисок купили.

Умопомрачительная жара никак не отразилась на аппетите молодых людей. Привередами они не были – съели по две порции пельменей, выпили кофе с пирожками и, ощущая приятную сытость в животах, не спеша направились к музею. Торопиться не хотелось: не попадут сегодня – завтра пойдут. По дороге задержались у ограды бассейна «Москва». Его оголённые кафельные стены наводили уныние.

– Вот бы сейчас окунуться! – мечтательно вздохнул Пётр. – И какой дурак придумал чистить бассейн летом, где логика?

– При желании логику можно обнаружить во всём, – лениво возразил Лёша. – Или ты не научный сотрудник? А кроме того, разве ты не замечал, сколько у нас тайных последователей товарища Мао? Как он говорил?

– «Слишком хорошо – это плохо»?

– Во-во… Ну, потопаем, печёнкой чувствую: девчонки изнервировались в ожидании нас.

Глава 2

Девушки увидели их издалека. Замахали руками, выбежали навстречу и затолкнули в очередь. Никто особенно не возражал: чувствовалось, что народ основательно устал. Но им ещё пришлось постоять с полчаса. Пётр передал в лицах все события сегодняшнего собрания. Девчонки, представляя лежбище сотрудников в конференц-зале, ухохатывались.

А потом была прохлада и тишина музея, – они вступили в тайну, в Вечность. В небольшом зале, где выставляли итальянцев, было тесно. Перед каждой картиной тоже образовывались небольшие очереди, но посетители не торопили друг друга – каждый имел возможность вдоволь насладиться привезёнными шедеврами.

Стоя в хвосте перед очередным полотном, Алёша от нечего делать стал разглядывать посетителей. Увиденное озадачило его. Он не удержался, толкнув локтем друга, прошептал:

– Невероятно, это ведь те же люди, что стояли с нами на улице. Только что они сердились, толкались, ругались, ржали, а теперь… Ты только взгляни на них! Разве скажешь, что это совки? Разве их лица не так же значительны и красивы, как те, что изображены на картинах? Пётр молча кивнул головой.

Из музея вышли притихшими, задумчивыми. Говорить не хотелось. Молчание прервала Наденька, круглолицая весёлая лаборантка из микробиологии:

– Что ни говори, а искусство – это всегда таинство. Что такое талант? Почему одним людям он даётся с излишком, а другим нет? Ведь многие из нас тоже рисуют, сочиняют стихи, лепят, поют, и никого это не волнует, за исключением родителей, конечно. Что отличает добротно сработанную вещь от шедевра? Где грань между ремеслом и искусством и почему большинство людей это без труда различают?

Алексей с Петром переглянулись: «Ого! Какие мысли у этой простушки! Впрочем, простушки ли?»

Слушая Надины рассуждения, Алексей невольно вспоминал свои дискуссии с отцом по поводу Советской власти. В последнее время они возникали всё чаще. Сколько раз уговаривал себя не ввязываться в спор, но отец умел завести. Щадя отца, его больное сердце, он зачастую не выкладывал все свои аргументы, свидетельствующие о явных ошибках власть имущих. Но и соглашался с трудом и не часто.

Сейчас вынужден был признаться, что одним из бесспорных достижений большевиков было привлечение народа к высокой культуре.

После небольшого периода экспериментов, приходящегося в основном на период НЭПа, был взят курс на мировую классику. Шекспир и Гёте, Бетховен и Моцарт… итальянская живопись и другие шедевры мировой культуры стали неотъемлемой частью повседневной жизни простого человека.

Лозунг «Культура в массы» оказался не пустоцветом, идея прижилась и дала замечательные всходы. Что бы ни говорили, но тяга советского народа к искусству – очевидна и неоспорима. За расхожей фразой «Советский человек – самый читающий в мире» стояла простая статистика. Да что там статистика! Достаточно посмотреть на людей в транспорте, уткнувших носы в толстые журналы. А очереди в музей, запись за книгами!.. Разумеется, некоторые делают это не столько по зову души, сколько следуя существующим правилам. Притча во языцех – граждане, приобретающие собрания сочинений как дополнение к мебели, как модный аксессуар.

С другой стороны, подобная мода, очевидно, полезней любой другой. Что толку от того, что все вырядились в американские джинсы? Впрочем, если подумать хорошенько, эта мода тоже не бесполезна. По крайней мере, для него лично: один раз приобрел у фарцовщиков фирменные штаны – и надолго свободен от нудного поиска приличных брюк. Это за границей в джинсах могут не пустить в ресторан или в театр, у нас они пропуск в любое место. Смешно, но весьма удобно и выгодно.

Пётр, обладавший более рациональным, «нордическим» характером, первым пришёл в себя после эстетического шока:

– Ну что, девчонки, по мороженому? Мы ваши должники. Выбирайте, куда пойдем? В «Север», в «Космос»?

– Нам всё равно. Где очередь поменьше, – уже привычно хихикали девушки.

Им повезло – «Север» только-только открывался после какого-то перерыва, они попали в первую же партию посетителей. По дороге ребята выяснили, у кого сколько денег, а их оказалось на удивление много – на круг тридцать рублей, это перед получкой-то!

– Ого, гуляем! Можно заказать даже шампанского! – радостно потирал руки Петюня.

А подавая девчонкам карту, смело бросил:

– Выбирайте всё, что хотите.

Девушки, пробежав глазами по строчкам меню, выбрали что подешевле.

– Нет, девчонки, вы не правы, – заявил Пётр и подозвал официантку.

Та подошла со скучающим видом. По мере заполнения бланка со счётом, выражение её лица менялось на глазах. После заказа шампанского и фруктов, официантка и вовсе проснулась, даже соизволила улыбнуться. Эта уморительная синхронность отмечалась почти во всех кафе и ресторанах, о ней было уже столько сказано, сочинено столько анекдотов и фельетонов… Но ситуация повторяется из раза в раз, вызывая не только улыбку, но и некое подобие уважения. Действительно, в стране не так уж много традиций. Эта – одна из них.

– А что, за границей тоже дают чаевые? – обратилась к Петру симпатичная Светка. Всем бы хорошая девушка, только вот слишком явно претендует на парня, а вернее сказать, на прописку в его трехкомнатной малогабаритной квартире. Сама она, учась в Первом медицинском, жила в общаге.

– Конечно, везде так. Только там всё это выглядит поцивильнее. По существу, для каждого заведения есть своя такса чаевых, она даже указывается в справочниках. Это очень удобно. Попробуй не дай их в гостинице – не дозовёшься потом носильщика, да ещё ославят по всему миру.

– Как это? – удивилась Наденька.

– Очень просто: у тамошних ребят существует настоящая цеховая солидарность. Уж как они передают друг другу сведения о клиенте жмоте?.. Только в других гостиницах ему несдобровать!

Официантка принесла заказанное. На поверку она оказалась вполне симпатичной тёткой.

– Вы заказали виноград, я принесла вам персики. Виноград мелкий, кислый и дорогой, а персики вкуснее и дешевле.

Расплачивались с ней, когда девушки отошли «попудрить носик». Это тоже было своеобразной традицией. Разные ведь бывают ситуации, порой не хватает несколько копеек, а иногда просчитаешься по-крупному так, что приходится оставлять часы под залог. В счёте значилось двадцать шесть рублей пятьдесят копеек. Петюня вдруг расщедрился: отдав тридцать рублей, небрежно бросил: – Сдачи не надо.

– Ты что это разошёлся? Это много. Вот рубль пятьдесят взяла, два сдаю, на них целый день прожить можно, – с достоинством произнесла официантка. И добавила укоризненно: – Ты ведь, наверное, деньги не с дерева снимаешь, работаешь за них каждый день.

– Работаю и учусь, да ещё подрабатываю на разгрузке вагонов, как все нормальные мужики.

Женщина понимающе кивнула головой:

– Мой сын тоже студент. У меня не берет деньги на гулянки, стесняется, что я официантка и беру чаевые. Говорит: сам буду подрабатывать. А что он может заработать? В институте на всё обращают внимание: и в чём одет, и какие часы…

Скосив глаза на посетителей, указала пальцем на их ноги:

– Куда сейчас без этих облезлых штанов, а сколько они стоят? А!..

Так что не осуждайте меня, мальчики.

– А мы и не осуждаем, – невольно поджав ноги, ответил Пётр.

Сейчас он её, действительно, не осуждал. Дураку ясно: трудно прожить на одну зарплату, каждый крутится, как может!

– Ну, куда теперь? – поинтересовались девушки.

– Махнём на Ленинские горы! – предложил Лёша.

– Точно, только поедем не на метро, а на речном трамвайчике, от Зарядья, – сообразил Петя.

Смеясь, толкаясь, балагуря, ребята шли по широкой улице Горького. Во встречном людском потоке было много таких же молодых, весёлых, беззаботных лиц. Впереди еще целый вечер – прекрасный, тёплый, московский. Да что там вечер! Впереди целая жизнь! И пусть говорят, что в Советском Союзе жить скучно, потому что их общее светлое будущее предсказуемо и неоригинально. У них будет своя, интересная, насыщенная, яркая жизнь! И в ней непременно много-много радости, встреч, любви, путешествий…

– Нет, братцы, мы живем совсем не в худшем из миров, – во весь голос заявил Пётр, вальсируя со Светкой под вырывающуюся из открытых дверей ресторана музыку.

– Это точно, – со смехом отзывалась прогуливающаяся публика.

– Нажрутся водки и радуются, – качал головой толстый швейцар за стеклом. – Завтра проспятся, посчитают гроши и запоют про лучший мир другие песни! Да… Обмельчал народишко за последнее время – ни выпить, ни подать на чай нормально не могут. Глаза не глядели бы на эту интеллигенцию! Тьфу!