Дар Демиурга. Поэзия Игоря Царева. Уроки лирики

© Любовь Сушко, 2019

ISBN 978-5-0050-7059-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДАР ДЕМИУРГА

Уроки лирики Игоря Царева

Любовь Сушко

Звезда Игоря Царева

Как это было

И тогда появился Моцарт Дар Демиурга

Сейчас, накануне Дня рождения Демиурга хочу оставить записки о том, как создавались размышления о его творчестве в 2012—2016 году, сравнительный анализ, анализ одного стихотворения, да все, что было написано о Игоре Цареве за это время.

Как это делалось, мне не очень ведомо и понятно, но могу сказать одно, вряд ли с каким-то другим поэтом такое повторить, возможно, самым талантливым, гениальным, но для этого должны возникнуть еще какие-то предпосылки, веские основания.

Нет, конечно, о тех, кого люблю, понимаю, кто созвучен мне лично написать можно и одну статью, и две и даже три. Чему-то нас на филологическом все-таки учили в свое время. Но писать постоянно, находя все новые и новые темы, совпадения, неповторимые черты – вряд ли получится за все золото и богатства мира, увы и ах.

Конечно, я была подготовлена к этому – 5 университетских лет, первые два года из которых мы занимались анализом поэтического текста поэтов серебряного века с гениальным филологом А.Б.Мордвиновым. Он не столько своими научными трудами занимался, сколько собирал вечерами тех, кого считал талантливыми и делился тем, что знал и любил сам. Кстати, меня не считал, скорее он хотел из условной цветочницы сделать леди, вернее, филологиню и прилагал для этого невероятное количество сил, талант Пигмалиона у него тоже не отнять, и это был спортивный интерес, получится или нет.

Он не очень любил А. Блока, но его любила я, и за эти годы проанализировал все его творчество и кстати, удивился, когда «Снежная маска», поддалась анализу, и тайну цикла нам удалось раскрыть. И его анализ первого стихотворения цикла «На поле Куликовом» просто уникален, это прорыв в литературоведении.

Потом были какие-то совершенно мистические вещи, связанные с М. Булгаковым, уже после окончания университета, но это отдельная тема для разговора. Был еще и годичный курс поэзии серебряного века с моим научным руководителем О.В.Мирошниковой, -человеком дотошным и очень требовательным, которая не терпела легкомыслия, и распахнула перед нами всю картину этого отрезка литературной жизни. От конкретного мы перешли к общему и увидели целостную картину. И ведь еще одно совпадение, именно в 1985 году появился термин «возвращенная литература» с большим зеленым томом Н. Гумилева- мистика- нам вернули весь серебряный век.

Был сайт Стихи ру, который я посещала сначала значительно реже, чем любимую Прозу и все-таки оттуда не уходила окончательно. Были «Вечерние стихи», ведь этого цикла передач при другом раскладе могло и не быть. И именно И. Настенко – режиссер от бога, удерживал наше внимание, и все держал на своих плечах. Я оставалась там, потому что все остальные передачи о поэзии были в загоне каком-то страшном, а эта жила каждую среду выходя в эфир.

И мы, на фоне хоккейных матчей с фееричным Раймо Сумманеном, а если они играли дома, я как раз в это время была на Арене, как-то продержались до явления там Игоря Царева, этого тоже могло не случиться для меня лично.

А вот потом, когда он там появился в первый раз с «Тоболом», точно помню, тогда все было предрешено. До этого у меня была задача вытащить на программу из Самары Михаила Анищенко, с ним мы познакомились чуть раньше, просто сам бог велел, чтобы его увидели и услышали и все остальные. Но тут случился переворот в моем сознании сразу… Как там говорила Татьяна Ларина

– Это он!!! Поэт 21 века.

Что конечно, почти сразу подкупило – это история любви к одной единственной женщине. История реальная, которая происходит у нас на глазах. Никогда не слышала и не писала о счастливом в личной жизни поэте.. О поэте настолько внимательном не только к тому, что о нем говорится, но и к словам о тех, кто ему дорог, кто входит в его узкий круг. Много ли у нас талантливых людей, которым чувство зависти вообще не присуще, вот совсем никак?

Все мы немного Сальери в той или иной степени, и есть избранные, те, в ком Сальери нет вообще, ни капли. Потому они особенные, прекрасные, такие притягательные вопреки всему.

Н. Гумилев признался при встрече с Блоком, что тот ему все время мешал, что все женщины поэта были влюблены в Блока, тот ответил задумчиво, что ему тоже мешал Пушкин. Мешал ли кто-то Пушкину? Вряд ли. Вот точно так же никто не мешал, да и не мог мешать И. Цареву. Это уникальное качество, когда достижения других поэта радуют больше, чем его собственные. Не потому ли и Бродского, и поэтов серебряного века он знал и любил без вот этой чудовищной зависти. Для него они были органичны – это то звездное небо, где есть и его звезда рядом с остальными, и смешно думать о том, кто там ярче светит, а кто наоборот – это единое полотно, только все вместе они способны сознать неповторимый рисунок на черном небе.

Правда, это я поняла значительно позднее, уже когда все творчество было перед глазами. И смешно было упрекать Игоря за то, что вдруг проступил в тексте Высоцкий или Северянин или Незнакомка Блока вдруг появилась. А ведь за это больше всего хватались те, кто хотел хоть как-то срезать, постоять рядом, показать, что они тоже что-то там понимают.

Господа критиканы, вам не понять той незримой связи, которая была у него с этими поэтами, просто знаний и мозгов не хватит, но Сальери-то живет и дышит в вашем темном теле, он никак не может успокоиться.

Было совершенно понятно, что все мы будем жить долго и счастливо в творчестве. Уход Игоря был ударом грома среди ясного неба, для меня он сравним только с уходом папы – и тогда я понимала, что время не лечит, что это не пройдет, что пустоту никто не заполнит. Но в данном случае оставалась наша любимая поэзия и возможность продолжить диалог, и не просто продолжить, но и как-то глубже вникнуть на все взглянуть.

Статья о Незнакомке Блока была пробным камнем, ведь это сегодня я все знаю и чувствую, тогда начинался путь в лабиринте, и уж если А. Блок нас с Игорем выведет, то остальным и сам бог велел. И Александр Борисович Мордвинов, не перешагнувший в наш век, увы, он ушел в 1999 году, все время помогал, его лекции, его фееричные открытия, его многолетняя работа со мной в данном случае просто толкнули вперед, приоткрыли многие тайны.

Ну а потом любимая Ахматова, не очень любимая М. Цветаева, Б. Пастернак, которого он любил и знал так, как никто другой, конечно, Мандельштам, которого он написал самым первым – статья была великолепная просто, когда началась у нас возвращенная литература. Они все были вместе и рядом. Только И. Северянина я писала без него, не помню, чтобы мы его вообще касались, но здесь уже многое было пройдено, и помогал сам Игорь Царев, его отношение к И. Северянину уникально..

Все время думаю, если бы Александр Борисович был жив, как бы он написал обо всем этом сам. Но, увы, сослагательного наклонения быть не может, у нас есть то, что есть.

И самое главное событие того времени – Михей Студеный привел меня в те дни к Ирине Борисовне Царевой – вы можете себе такое представить? Я до сих пор не очень. И наша с ней работа над книгами – посмотрите на «Любя и веря вопреки», которая выросла из небольшого, хотя и очень красивого сборника «Соль мажор». Я уж не говорю об «Ангеле из Чертанова» – книге их жизни, которую, естественно никто кроме нее написать не мог. И она это сделала в невероятно короткие сроки и просто великолепно… Кто еще мог прочитать все, что писалось, внести свои коррективы, присылать главы воспоминаний, вывести из лабиринта, если вдруг начинала я там блуждать. В этом тоже было чудесное совпадение, дар Мастера, нам, без него оставшимся.

Когда статей была дюжина, возник М. Булгаков, и не столько в текстах самого Игоря, сколько в истории любви, все время возникала строчка «Я ухожу, но я вернусь». Мне и к Булгакову и к их личной жизни подступать было очень тяжело.

Но как-то активизировались некоторые дамы, уверявшие, что был роман, что не все так хорошо, как кажется, и когда Ирина дала согласие на эту часть статей и более того, прислала великолепные фото из личного архива. Я набрала побольше воздуха в легкие и начала писать. Надо было как-то остановить число «любимых женщин», которые неизменно появляются, когда поэт ушел и сам ничего сказать не может.

Мы можем выдумывать себе все, что угодно. Приписывать романы с кем угодно, даже если поэт просто был любезен и вежлив, а потом, после ухода не сможет ничего ответить, но ведь нас всех волнует то, что было на самом деле.

И опять же в стихотворении А. Блока « В ресторане», где он запечатлел страсть мгновенную и даже не приблизился к девушке, она писала потом о ночах страсти, о романах, уверяла всех, что это было и длилось, ну фантазии то наши безграничны, а бумага все стерпит.

В данном случае ни единой строчкой И. Царев не изменил своей Ирине, но хочется ли всем так считать? Увы… А вот когда мы перешли этот Рубикон и постарались расставить все по своим местам, тогда осталась самая тяжелая часть для самого светлого поэта, под общим заголовком «Я сын страны, которой больше нет». В свое время был разрушен серебряный век до основания, Игорь Царев вместе со всеми нами пережил другой Апокалипсис особенно остро.. И о том свидетельствует не только стихотворение с таким названием, но и более глубокие и тяжелые вещи. И все это нам всем прекрасно понятно, мы же жили где-то поблизости и живем, но талант просто разного уровня и мощь переживаний его особенно очевидна.

Наверное для того, чтобы как-то уменьшить тяжесть того, что появилось в анализе этого периода, Ирина достала и прислала и потом опубликовала «Зеленые стихи» – самые ранние, самые первые, которые без ее усилий бы не увидели свет и остались бы где-то в папках. И как Фауст в свое время, мы вернулись к началу, к первому дню творения. И появился и новый Грин, и капитан Летучего Голландца – такой обаятельный и такой бесстрашный, и много открытий чудных еще. И вот уже снова живой голос звучит, оттуда, с небес

Игорь Царев

 
…Так важно иногда, так нужно,
Подошвы оторвав натужно
 От повседневной шелухи,
Недужной ночью с другом лепшим
 Под фонарем полуослепшим
 Читать мятежные стихи,
Хмелея и сжигая глотку,
Катать во рту, как злую водку,
Слова, что тем и хороши,
Что в них – ни фальши, ни апломба,
Лишь сердца сорванная пломба
 С неуспокоенной души…
http://stihi.ru/2012/04/06/11665
 

Весь цикл у меня назывался все эти годы «Ушедший в вечность». Я понимала, что это рабочее название, что должно быть что-то еще. И когда я читала и правила все, что было написано и оказалось теперь уже в одном файле, все чаще появлялось слово Дар в стихах и рецензиях Игоря, я понимала, что это и синоним слова талант, и оно созвучно и глаголу дарить, то, что поэт оставил всем нам сегодня. А потом возникло определение о демиургах, насколько иначе толковал и понимал его сам Игорь и настаивал на своем определении

ДЕМИУРГ (греч. demiurgos – мастер, ремесленник), в античной философии (у Платона) персонифицированное непосредственно-творческое начало мироздания, создающее космос из материи сообразно с вечным образцом; впоследствии отождествлялся с логосом, умом (нусом).

Если опираться на это энциклопедическое определение, то составляющая из ремесленника во мне вне сомнения присутствует. А вот с творческим космическим началом – это уже вопрос спорный. Не мне судить. Но хотелось бы верить, что ОНО во мне есть:)

Игорь Царев 27.03.2003 13:37

И в стихотворении, которое у меня в резюме все эти годы висит «Есть демиурги языка» ведь все это есть, именно оттуда строчка и про дар «Кто ниспослал им этот дар?» И все мгновенно встало на свои места Дар Демиурга, как и Ангел из Чертанова – оно знаковое, оно очень точное, и никакое другое в данный момент тут не годится.

Этот этап работы получил логическое завершение, но разве можно просто так остановиться, пока мы живы? Да и позволят ли нам наши любимые люди?

Ирина все время говорит не просто о хороших поэтах, а о поэтах созвучных Игорю. И мы идем на новый круг – найти именно таких поэтов, тех, кто близок по мироощущению и поэтике. С одной стороны, это круг людей, которых Игорь «связал с собой» при жизни. Но не всем так повезло, некоторые появляются только сегодня. И опять же они появляются в каких-то невероятных ситуациях, местах, где мы не могли бы встретиться, а встретились. И сразу же осеняет «Это он».

И остается только сожалеть о том, что не сам Игорь читает, продвигает их, ждет новой встречи, радуется их успехам больше, чем своим собственным. Но думаю, что он в контакте со всеми с нами и делает это там, в небесах. Иначе бы мы не были связаны с ним световыми нитями, не писали бы так внезапно, и занялись какими-то другими делами.

Ситуация совершенно уникальная сложилась в данном случае, не просите повторить, ничего подобного больше не случится, я знаю точно..

Но наша жизнь пока продолжается, и значит, еще что-то сделать мы вместе с Демиургом сможем, верю и надеюсь. И понимаю, какая это радость, то, что 11 ноября он появился на свет, и будет жить, пока все мы живы… Да и потом тоже. Жизнь поэта только начинается после его ухода. – точнее и не скажешь.

П.С

А мое личное пожелание каждому талантливому, гениальному поэту, обрести свою Санта-Ирину обязательно, без нее вам туго придется и в жизни и потом… Ну а бездарности, как известно пробьются сами

Любовь, как спасательный пояс. Вечерние стихи 10 апреля

Полдня пытаюсь начать писать эту статью. В первый раз после 4 апреля хочется что-то сказать об Игоре Цареве, тем более, вчера прошла передача, которую лично я бы назвала просто: «До свидания, Игорь, до свидания!!!»

Такое случается, когда с некоторыми избранными не хочется прощаться и невозможно проститься. Так было 11 апреля 1999 года ровно 14 лет назад, когда ушел на 49 году жизни не просто мой самый любимый учитель – доцент ОмГУ Александр Борисович Мордвинов, человек, который сделал меня такой, какая я есть, пред которым я страшно виновата, и уже не попросить прощения, увы.

4 апреля ушел поэт 21 века, как вчера правильно сказали, Игорь Царев, перед которым, к великому счастью, я своей вины не чувствую совсем. Потому что это тот редчайший случай, когда все оказалось как раз наоборот. Мы успели не только полюбить Игоря, но и сказать ему, насколько его любим, моя статья по поводу его награждения премией «Поэт года», стала великой радостью для меня, потому, что успела сказать, потому что он читал ее несколько раз, и в последний раз был 1 апреля на той странице. Потому что у всех у нас были «Вечерние стихи», где Игорь Царев был одним из главных творцов, и всегда прекрасен, и всегда уместен, недаром вчерашняя передача началась именно с последнего его выступления, где он представлял своего кандидата Игоря Лукшта. И одной этой записи хватило бы для того, чтобы понять каким он был. Потому что все мои статьи о «Вечерних стихах» с него начинались и писались для него, никто не приходил на эти страницы так часто. Собственно я беседовала именно с ним все время о поэтах и поэзии. Без него этой передачи представить себе не могу.

Если кто-то 10 апреля заглянул на огонек в первый раз в эту студию, то посмотрите, кто там был, кто говорил об Игоре. А самое главное, как говорили

Юрий Метелкин, Андрей Широглазов, Марина Шапиро, Алексей Ивантер, Лариса Морозова-Цырлина, Лешек, Александр Поминов, Андрей Моисеев. Песни на стихи Игоря Царева исполняет Инна Тхорик.

Телевидение творит чудеса, а Игоря мы видели в записи не в первый, а в третий раз, и потому у тех, кто и прежде смотрел передачу, и кто, возможно, видел ее в первый раз, создавалась иллюзия его присутствия с нами, среди нас. Только фраза Ольги Ворониной: «Буду читать по бумажке, иначе все забуду и разрыдаюсь», как – то нарушала эту гармонию, и действительно чувство, что сейчас все забуду и разрыдаюсь, было примерно до середины эфира, пока маэстро Помидоров (тяжко и непривычно ему было вести эфир одному), не напомнил нам о том, что Игорь был человеком светлым и веселым, и не стоит, пожалуй, так грустить.

Собственно, это все время мне когда-то внушала бабушка, что нельзя плакать и грустить по тем, кто ушел, как бы мы их не любили, потому что им там становится очень тяжело, лучше вспоминать их с улыбкой и радоваться тому, что они с нами были. В этом есть какой-то резон, каждый раз в этом убеждаюсь, рыдала только однажды несколько дней – 7 сентября, когда хоронили команду «Локомотив», и у нас в Омске самого любимого их и нашего вратаря Сашу Вьюхина, вот тогда никаких светлых мыслей не возникало. А Игорь сотворил бессмертие для себя, он оставил стихотворения, записи, мы весь 2012 годы были с ним, читали, слушали, беседовали. И этот диалог продолжится дальше. Он и сейчас уже продолжается.

Так получилось, что только после его смерти открыла «День поминовения», стихотворение, звучавшее и в передаче тоже

День поминовения

Игорь Царев

 
Поминальную чашу осушим
Над землей, где зарыты таланты.
Вспомним тех, чьи мятежные души
Мы вперед пропустили галантно.
Помолчим. Все равно не напиться
Философским течением буден.
Постоим. А куда торопиться?
Все мы там своевременно будем.
 
 
Пахнет пыльным цветком валерьяны
Нескончаемый марш на погосте.
Что ни день, в оркестровые ямы
Мир бросает игральные кости.
Но молчат, не имущие сраму
Новоселы кладбищенских линий —
Бренных тел опустевшие храмы,
По кресты утонувшие в глине.
 
 
И смахнув со щеки аккуратно
Горечь слез, набежавших невольно,
Неохотно уходим обратно —
В жизнь, которая делает больно,
Где рекламно кипит мегаполис,
Семь грехов предлагая любезно,
Где любовь, как спасательный пояс,
Нас с тобой удержала над бездной..
 

Все уже вроде бы сказано, остается только перечитать все рецензии к этому стихотворению и поразиться тому, как ясно все видел и чувствовал Игорь, как он все «угадал».

Заметила еще одну особенность, на все наши не заданные вопросы в рецензиях у Игоря уже есть ответы. Вот и по этому поводу, он отвечает кому-то из своих рецензентов.

Спасибо. Я сомневался, уместно ли помещать здесь эти стихи, но потом решился, ведь согласно древним обычаям, чем больше людей помянут его имя добрым словом, тем лучше. Очень надеюсь, что качество стихов не настолько уж скверное, чтобы помешать этому. А он действительно был славным и светлым человеком.

Игорь Царев 26.11.2002 15:54

Горько то, что примерять все это теперь приходится к самому Игорю, но тут ничего не поделать, тут мы бессильны.

О посмертной судьбе поэта есть упоминание и в нашем с ним разговоре, когда была написана статья памяти Михаила Анищенко «Ушедший в вечность», тогда Игорь написал лично мне, как это должно быть:

Рецензия на «Ушедший в Вечность. Памяти Михаила Анищенко» (Любовь Сушко)

Любовь, спасибо за теплые слова о Михаиле. Это действительно Поэт.

Ему был дан Дар. Дар – это нелегкая доля. Он как раскаленный уголь на ладони. Да, гонит прочь тьму, но и обжигает, и приносит нестерпимую иногда боль. И, так печально устроен этот мир, что судьба Поэта, как правило, только и начинается после смерти носителя Дара. И потому именно сейчас так важно каждое слово об Анищенко. Чтобы не дать тьме забвения завалить, затоптать тот свет, который вложил Михаил в свои строки.

И.Ц.

Игорь Царев 09.12.2012 00:28 •

Никогда бы Игорь не произнес слова о своем даре, а когда говорили другие, он всегда напоминал, что чувствует себя неловко в этом случае, и это так на него похоже, но с момента того ухода не прошло еще и полгода, а мы уже должны говорить о нем то же самое. А главное навсегда запомнить вот эти слова.

И, так печально устроен этот мир, что судьба Поэта, как правило, только и начинается после смерти носителя Дара. И потому именно сейчас так важно каждое слово о Игоре Цареве. Чтобы не дать тьме забвения завалить, затоптать тот свет, который вложил Игорь в свои строки.

Я позволила себе такую вольность и изменила только их имена, все остальное звучит по прежнему и до какой степени актуально. Хорошо, что и это высказывание у нас осталось, мы знаем, что было важно для самого Игоря, и как вести себя дальше – та рецензия стала завещанием для всех, кто жив и кто любит его, и будет любить, пока жив.

Вчера на вечере прозвучало и самое мое любимое стихотворение «Апокалипсис», все помнят, насколько оно было актуально в те дни, когда звучало в программе «Вечерних стихов», мы все еще ждали конца света, тогда было не до шуток, а Игорь шутил.

Я лично потом помещала его в каждую вторую статью, как знаковое не только для Игоря, но и для меня тоже, потому что, если после «Тобола» я его просто полюбила всей душой. Ведь он был нашим, родился и вырос в Хабаровске – в Восточной Сибири, но все равно ближе к моей Западной, чем весь остальной мир, то после этого стихотворения я поняла, что он первый поэт 21 века – самый главный, хотя осознать это пока человек жив, пока еще с ним можно побеседовать- очень трудно. Но теперь уже это становится все очевиднее.

Апокалипсис

 
На седьмом ли, на пятом небе ли,
Не о стол кулаком, а по столу,
Не жалея казенной мебели,
Что-то Бог объяснял апостолу,
Горячился, теряя выдержку,
Не стесняя себя цензурою,
А апостол стоял навытяжку,
И уныло блестел тонзурою.
 
 
Он за нас отдувался, каинов,
Не ища в этом левой выгоды.
А Господь, сняв с него окалину,
На крутые пошел оргвыводы,
И от грешной Тверской до Сокола
Птичий гомон стих в палисадниках,
Над лукавой Москвой зацокало
И явились четыре всадника.
 
 
В это время, приняв по разу, мы
Состязались с дружком в иронии,
А пока расслабляли разумы,
Апокалипсис проворонили.
Все понять не могли – живые ли?
Даже спорили с кем-то в «Опеле»:
То ли черти нам душу выели,
То ли мы ее просто пропили.
 
 
А вокруг, не ползком, так волоком,
Не одна беда, сразу ворохом.
Но язык прикусил Царь-колокол,
И в Царь-пушке ни грамма пороха…
Только мне ли бояться адского?
Кочегарил пять лет в Капотне я,
И в общаге жил на Вернадского —
Тоже, та еще преисподняя!
 
 
Тьма сгущается над подъездами,
Буква нашей судьбы – «и-краткая».
Не пугал бы ты, Отче, безднами,
И без этого жизнь не сладкая.
Может быть, и не так я верую,
Без креста хожу под одеждою,
Но назвал одну дочку Верою,
А другую зову Надеждою.
 

Когда кто-то в рецензии спрашивал, почему буква нашей судьбы Й, то Игорь сразу отвечает

Потому что краткая. Короткая то есть

Игорь Царев 06.09.2008 18:32

Там, в рецензиях, многие спорят – нужны ли последние две строчки, якобы они все портят, на что Игорь отвечает сам, без всяких наших домыслов:

– Вы правильно заметили, что последние строки – как маленький мерцающий свет в конце тоннеля. И этот свет я обозначил точно – это именно вера и надежда, пусть даже не в сердце, но хотя бы в именах детей.

Игорь Царев 19.09.2008 11:16

Что же еще можно к этому прибавить, но мне с самого начала казалось, что именно в этих строчках и бессмертие, и свет и продолжение жизни тогда, когда нас уже не будет.

И конечно не обошлось без упреков в том, что скажем так «оскорбляются чувства верующих», хотя стихотворение появилось значительно раньше пресловутой статьи, но суть этих критических опусов была примерно о том же, на что Игорь тоже ответил, хотя чаще всего и не отвечал:

:) Да, ортодоксальных верующих тут многое царапает. Но жизнь сама штука острая. И тут речь не о мировом, а скорее о личностном апокалипсисе

Игорь Царев 19.04.2011

Вот именно Апокалипсис был очень личным, только для него, для каждого из нас, но этого не забыть и в той реальности стихотворение оказалось самым необходимым.

Кстати, уже отмечалось в передаче, что в его стихотворениях не было так называемого лирического героя – термин появился в эпоху серебряного века, связанного со стихами Александра Блока, где трудно отличить реальность от фантазий, а поэта обвиняли в том, что он придумал то, чего не было в жизни, сотворил миф о себе.

Так вот Игоря Царева в этом обвинить невозможно. Он писал о себе, о том, что видел, переживал, чувствовал. Лирический герой его стихотворений – он сам.

Сегодня я все-таки обращаю внимание на те стихотворения, где есть тема ухода, вольно или невольно взор направляется к ним. Вот и это стихотворение о том же:

Медный вальс ноября

Игорь Царев

Памяти верного друга, талантливого музыканта и барда Славы Малиновского

Медный голос дождями надраенных труб,

Медных листьев костер на осеннем ветру.

И в полете над миром почти невесом,

Кружит медленный танец судьбы колесо.

На рулетке судьбы выпадает «зеро» —

Открывается дверь в бесконечность миров,

Где усталый оркестр без осенних прикрас

Завершает с листа медный, медленный вальс.

Медный, медленный вальс остывающих дней —

Умирающий звук все бедней и бледней,

Тени горьких предчувствий и огненных рун

Пробегают по нервам трепещущих струн.

Между Жизнью и Смертью стремительный торг.

И уже не понять леденящий восторг,

Дрожь сухих и давно не целованных губ,

Предвкушающих вальс на другом берегу.

Смертный вальс вперемешку со снежной крупой —

Белый танец судьбы над небесной тропой…

На последнем балу не дыша, не любя,

Ты не смог отказать пригласившей тебя.

А в одной из рецензий по поводу этого стихотворения Игорь написал:

– Говорят, что ТАМ тем лучше, чем чаще добрым словом вспоминают Здесь. А потому, спасибо Вам.

Игорь Царев 02.11.2005 13:19

Думаю, это тоже всем нам остается помнить всегда, он знал, о чем говорит. А в пронзительном стихотворении «Пес», к моему удивлению, нашла такие строчки:

 
На душе ненастно, как после собственных
похорон.
Полыхает дымным рекламным заревом
Третий Рим,
А соседа выжигу, как нарочно,
зовут Нерон.
Ты прости нас, Господи, мы не ведаем,
что творим…
 

Согласна с теми, кто говорил в студии о том, что Игорь остается с нами, душа его здесь, и не только до 40-ка дней, как принято считать, а пока мы живы, он остается с нами. Мы задаем вопросы и находим ответы в его стихотворениях и рецензиях, которые тогда писались для определенного человека, но он отвечает всем нам на самые больные вопросы. А пока мы будем вести этот диалог, поэт Игорь Царев останется с нами, мы только начинаем его открывать для себя, и уверяю вас, там столько открытий чудных, о которых и не подозревала даже, но они все впереди.

Появляется столько новых стихотворений, которых не было на страничке. Но они есть в других местах, на других сайтах, и печаль со временем будет светлее, и еще больше наша благодарность ему за то, что он был, и мы оказались как-то причастны к этому явлению Поэта нашему скверному, ужасному, но все же прекрасному миру.

Закончить хочется еще одним стихотворением, пока без комментариев. Там все-таки жизнь торжествует над смертью, не это ли главное? А еще понятно, что биография Игоря Царева заслуживает отдельного романа, об этом тоже говорили многие, но все это еще у нас впереди. А пока стихотворение и голос Игоря Царева.

Я мог бы…

 
Я мог бы лежать на афганской меже,
Убитый и всеми забытый уже.
И мог бы, судьбу окликая: «Мадам,
Позвольте, я Вам поднесу чемодан!»,
В Чите под перроном похмельный «боржом»
По-братски делить с привокзальным бомжом…
 
 
Я мог бы калымить в тобольской глуши,
Где хуже медведей тифозные вши;
Тяжелым кайлом натирая ребро,
Под Нерчинском в штольне рубить серебро
Я мог бы… Но жизнь, изгибаясь дугой,
По-барски дарила и шанс, и другой.
 
 
Иные галеры – иной переплет.
И вновь под ногами старательский лед:
В словесной руде пробиваюсь пером —
Меня подгоняет читинский перрон
И тот, кто остался лежать на меже,
Убитый и всеми забытый уже.
 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Когда в 1996 году в подъезде собственного дома киллером был убит поэт и философ Олег Чертов, любимец всего омского студенчества, близкий, дорогой, любимый всеми нами Олег Владиленович, мы были молоды, мы и правда не понимали, как жить дальше, пока не появилось его стихотворение, к нам обращенное, четыре строчки из которого выбиты на гранитной плите на его могиле, вот тогда все встало на свои места, он вернул нас к реальности.

Олег Чертов

 
В природе – сдвиг, вначале неприметный,
Но мрачно изменилось естество.
Ненастный день похож на путь посмертный:
Ни впереди, ни сзади – никого.
 
 
С полночных стран на ледяном пароме
К нам подплывает снеговая жуть.
Кто впереди – уже укрылся в Доме.
Кто сзади – не решатся выйти в путь.
 
 
Достигни Дома. Преклони колени.
Зажги огонь в камине, стол накрой
И ожидай в надежде и терпенье,
Кого при жизни ты сковал с собой.
 
 
В миру мы были и глупы, и слепы.
Как просто было нас ко злу склонить!
Но там, во тьме, стеснительные цепи
Преобразятся в световую нить!
 

Ноябрь 1985

Теперь мы знаем, что в том Доме зажжен огонь, накрыт стол, и он ждет всех, кто ему был дорог при жизни.

Надеюсь, что и к Игорю Цареву мы тоже зайдем на огонек, и обязательно будет встреча там, а потому остается только сказать: «До свидания, Игорь, до свидания» и терпеливо ждать новой встречи.