В огороде бузина

Носки

Накануне двадцать третьего февраля, Римма Васильевна, еще довольно интересная женщина, обладательница значительной фигуры и не столь значительной пенсии, понуро брела вдоль кладбищенской оградки.

Овдовела она не так давно, ее муж, дальнобойщик Николай, отправился на встречу к прародителям, не дожив до заслуженного отдыха буквально несколько лет, ожидаемо приведя в восторг, столь взвешенным решением, Пенсионный фонд.

Около мощного памятника из мраморной крошки женщина остановилась и взглянула на молодцеватый мужнин лик в обрамлении густых кудрявых волос. Коля бодро и со свойственным ему оптимизмом разглядывал вдову на фоне унылых окрестностей своего последнего пристанища. Римма Васильевна деловито протерла гранит, выбросила завядшие цветы из вазы и пригорюнившись уселась на скамейку рядом.

 «На кого же ты оставил меня, Коленька?» – Римма Васильевна горестно всхлипнула, приготовившись вдоволь наплакаться, мысленно листая годы своего замужества.

Вспоминался, почему-то, один негатив, единичные позитивные моменты совместной жизни с усопшим были плоские и неяркие и со временем, полностью стерлись из памяти. Оплакиваемый Коля и несколько притихших ворон на раскидистом орехе с интересом взирали на происходящее.

 «Ой несчастная я…, – продолжала женщина, но искренне упиваться горем, почему-то, получалось не очень. – Продыху ты при жизни мне не давал, кобеляка ты этакий…», – она еще раз всхлипнула и обтерла сухие щеки платком, скорбеть по поводу кончины супруга не получалось, жалко было, исключительно, только себя.

Иссиня-черная ворона с внимательно-печальными глазами, видимо, тоже с тяжелой женской судьбой и гулящим мужем, из чувств бабьей солидарности слетела с дерева и уселась на край стола рядом со вдовой. Пронизывающий февральский ветер, тем временем, кружил над кладбищем, нагоняя клочковатые тучи, в один миг, как сквозь сито, с неба посыпалась густая взвесь воды и снега. Римма Васильевна суетливо засобиралась и двинулась домой сквозь мокрую пелену, костеря по ходу погоду, мужа, да и все свою жизнь. Ворона громко каркнула на прощание и тоже поспешила скрыться.

 «Вот нашелся бы мужчина хороший, – размышляла Римма Васильевна, шлепая по размокшему чернозему, – Все же веселее было бы, да и с деньгами полегче, только где взять то его, мужика этого?».

Шагая по пустынной улице, вдовица мысленно прошерстила ближайшую территорию и свой круг общения на предмет наличия «хорошего мужика».

В зримом пространстве мужиков присутствовало ровно столько, сколько их было в деревне сразу после войны. Одиноких – еще меньше: безногий дед Григорий, Леха-йог, бегающий круглый год в одних трусах босиком по поселку и люмпенизированный алкаш Геннадий Анатольевич. Стайка мигрирующих бомжей, трудящихся в сезон на помидорных плантациях местного фермера, в расчет не принималась, летом и по праздникам приезжали еще несколько персонажей из города.

Таким образом, перебрав все особи мужского пола, она пришла к удручающему выводу, что еще не старой женщине, планомерно разоряющей пенсионный фонд, в отличие от мужа Коли, не так просто найти суженого.

Но нет ничего невозможного для дамы с фантазией и смекалкой, на следующий день, аккурат на двадцать третье февраля, вооружившись двумя парами хлопчатобумажных носков, она отправилась к соседу с ограниченными возможностями здоровья весьма преклонных годов.

«Не прокисать же в одиночестве», – решила Римма Васильевна, твердой рукой отворяя калитку инвалида-долгожителя Григория.

Судьба не полностью отвернулась в сей праздничный день от Риммы Васильевны. За круглым столом под люстрой, с давно немытыми плафонами, сидел безногий сосед на инвалидной коляске и еще довольно молодой, но уже изрядно побитый жизнью мужичонка, с въевшимся загаром, весьма тщедушного вида.

Радостно крякнув, она скинула куртку, извлекла из кармана заблаговременно заготовленные подарочные носки, в душе хваля себя за проницательность и чуйку, мужчин было двое, презента в виде носков тоже два, хотя зачем безногому носки один бог ведает.

Пригладив волосы и поправив норовившую расстегнуться кофточку на высоко вздымающемся бюсте, гостья двинулась вперед, как волк на зайцев, полностью концентрируя свое внимание на плюгавом незнакомце.

 «Риммочка, – инвалид радостно закопошился в своем припаркованном транспорте, – присоединяйся»!

Римма Васильевна, кокетливо изгибаясь пышными формами, просочилась между коляской и столом, усевшись на предложенный стул. У инвалида, разогретого изрядной порцией самогона, зашевелилась плоть и зарябило в глазах, капли пота покрыли его плешивый череп, старик утирался теперь носками, которые гостья всучила ему по приходу. Плюгавый же наоборот, никак не реагировал на появление гостьи, он сидел, уставившись оловянными глазами на подтаявший холодец в эмалированной миске.

В ходе беседы с соседом выяснилось, что безмолвный участник застолья – работник деда Гриши. Трудится он на него не за деньги, а за проживание и еду и, со слов самого Григория, с большим энтузиазмом. Паспорт у худосочного ударника рабского труда был еще советский с пропиской в одной из республик нашей некогда необъятной, да и сейчас не маленькой, Родины.

Где-то с месяц назад его, Ромика, привез из города внук инвалида для работы на большом участке, выменяв, в прямом смысле, на две бутылки вискаря у подрядчика на стройке, где сам числился прорабом.

Спал раб Рома в чуланчике, днем беспрерывно и безвозмездно вкалывал на огороде и в саду, ухаживал за скотиной, а по вечерам, в качестве культурной программы, стойко употреблял самогон с хозяином подворья.

Римма Васильевна, брезгливо оглядев захватанную пузатую рюмочку, опрокинула в себя ее содержимое. Инвалид, с проснувшейся плотью, улучшив момент, подкатился к ней поближе, пытаясь руками, с довольно развитой мускулатурой, ухватить зазевавшуюся гостью за круглую ляжку. Не потерявшая бдительность искусительница ловким движением пнула ногой транспортное средство. Отчего Григорий мгновенно удалился с вытянутыми руками к противоположной стенке, получив, таким образом возможность самостоятельно справиться с внезапным гормональным всплеском.

Сама же женщина устремила свой немного поплывший взгляд на загадочного Рому, дав понять отъехавшему инвалиду Грише, что он, в своем усеченном виде, явно проигрывает молодому обладателю полному набору нижних конечностей.

По окончанию застолья молчаливый Ромик, так и не поднявший глаза, за весь вечер, как засватанный, вышел проводить слегка захмелевшую гостью. И тут провидение второй раз вмешалось в ход событий, женщина поскользнулась и упала в грязь, ушибив колено, слегка пораженное артрозом. Безмолвный рыцарь ловко подхватил пострадавшую и тотчас проводил ее до дома.

Дальнейшие события мы не будем описывать, дабы не смущать тонкую натуру Риммы Васильевны. Но наутро она проснулась не одна, рядом, накрывшись почти с головой, сопел ущемленный в гражданских правах обладатель советского паспорта.

Непоправимое случилось! Женщина вспомнила и снова ощутила жаркие объятия соседского невольника и с удивлением поняла, что упустила в жизни нечто важное, буквально целый пласт бытия. Она пыталась освежить в памяти столь же жаркие ночи со своим мужем Колей, который всю мужскую удаль растерял задолго до кончины вдоль своего дальнобойного маршрута. Вспоминая, она медленно и задумчиво загибала пальцы на растопыренной ладони. Подсчеты оказались совершенно не в пользу усопшего.

Переоценка ценностей произошла моментально. “Молодая” с глубочайшей нежностью глянула на бесстыжего соблазнителя. Неутомимый любовник уже проснулся и хлопал удивленно глазами из-под одеяла. Понимая, что предложения руки и сердца она вряд ли дождется, вдова, окрыленная любовными изысками, произнесла: «Закончилась твоя неволя, жить будешь у меня как человек».

Соблазнитель, в замешательстве, еще энергичнее зашевелил ресницами, вжимаясь головой в огромную подушку. Женщина выскользнула из постели, оделась, замкнула на всякий случай дверь и отправилась к соседу рабовладельцу.

Инвалид Григорий ночевал в своем мобильном кресле, ввиду глобального опьянения, перебраться на кровать старик так и не смог. Он накидал кучу тряпок в коляску, свил себе нечто похожее на гнездо и на данный момент пребывал в сладких объятиях Морфея, так и не заметив отсутствия своего бессловесного работника.

Соседка ворвалась в дом, доходчиво и емко объяснила пробудившемуся мелкопоместному инвалиду, что крепостное право отменили еще в позапрошлом веке, а в прошлом веке таких как он в нашей стране вообще ставили к стенке. Она нырнула в чуланчик своего, лишенного всяких средств производства, суженного и начала собирать его тряпье. Гардероб милого женщину не интересовал, скорее это был жест, резюмирующий бесповоротное переселение к ней с вещами.

Собрав в охапку какую-то рвань, Римма Васильевна гордо, понимая всю серьезность своей миссии, удалилась. Дед Гриша выехал за ней вслед, громко и отчаянно ругаясь, он грозился то своим внуком, то полицией, видимо, полностью уверовав, что может иметь в собственности живого человека.

Старик кричал и нещадно матерился, ветер трепал его седые волосы и теребил косматую бороду, а на колесе коляски болтались случайно зацепившиеся хлопчатобумажные носки.

Первые трудности

Римма Васильевна покинула участок соседа и вскоре оказалась у себя во дворе. Она отперла дом и зашла внутрь. Кровать в спальне была аккуратно застелена стеганным покрывалом, все в комнате, включая фото обалдевшего от происходящих событий усопшего супруга на стене, было на своих обычных местах.

Сам “молодой”, улучшив момент, змейкой просочился через открытую дверь во двор, несколько раз прошелся по надворью, радостно схватил лопату под навесом и ринулся, как цирковая лошадь, по знакомому маршруту на огород.

Римма Васильевна несколько минут наблюдала за столь благостной картинкой из окна как зачарованная. Муж Коля всяческую работу, вне своей обожаемой фуры, откровенно презирал. Копка огорода, как и другие сельские виды деятельности, были исключительно на плечах супружницы, исключая моменты, когда дальнобойный муж пытался путем ненавистной деятельности по хозяйству загладить свою вину перед женой.

Женщина взглянула на мужнин изумленный лик на стене, потом на элементы гардероба Ромика, эффектной бахромой висящие на ее запястье и решительно бросила их в мусорное ведро. А новоиспеченный жених, в это время, планомерно продолжал обрабатывал землю, ряды аккуратных холмиков чернозема уже покрывали добрую половину сотки.

Не успела Римма Васильевна всласть налюбоваться на внезапный трудовой десант на своем участке, как дверь отворилась и на пороге возникла заядлая подруга Раиса.

– Ты что, работягу у безногого Гришки сманила? – спросила она, складывая свое длинное, худое тело в ближайший стул.

– Вот те раз, – хозяйка отошла от окна, с трудом оторвавшись от созерцания трудящегося в поте лица Ромика.

– Рома сам пришел ко мне, у нас чувства взаимные! – она гордо выпрямилась и приготовилась насладиться эффектом произведенным своим сообщением.

Аудитория, в лице подружки Райки, не могла справиться со столь наглым заявлением. Однообразная сельская жизнь, разбавленная телевизионным опиумом центральных каналов с политически-нудными передачами, заикающимся Малаховым и притягательно-хабалистой Гузеевой, внесла определенную лепту в формирование мировоззрения женщины.

– Когда это вы успели сговориться? – Райка одним щелчком расстегнула молнию на куртке, ожидания дальнейших пикантных признаний.

Римме Васильевне было немного неловко, она сама не могла объяснить причину столь стремительно развивающегося романа. Нужно было придумать какую-либо вразумительную версию для общественности, но внезапное изменение социального статуса вкупе с предельно бурно проведенной ночью не давали ей адекватно воспринимать происходящее, она молча уставилась на подругу.

Раиска моментально сориентировалась.

– По пьянке, что ли? – сказала она, буравя соседку колючим взглядом,

– Скажешь еще, – Римма Васильевна аж поперхнулась.

– Да чтобы я…!

– Ладно, ладно, – Райка миролюбиво замахала руками,

– Я не я и хата не моя, – она поерзала от нетерпения на стуле,

– Ну и как?

– Хороший мужик, вон как вкалывает, – Рима Васильевна указала рукой на огород.

Райка взглядом прочертила прямую до фигуры Ромы на огороде и обратно, терпеливо ожидая более исчерпывающего ответа.

– Мы решили жить вместе, – произнесла немного смущенно Римма Васильевна, ввернув модное выраженьеце, смысловая нагрузка которого была однозначна элементарному сожительству, но звучало, в отличие от последнего более романтично.

Давно и безнадежно разведенная Раиса была на десяток лет моложе подруги и находилась, как говорят, еще в бабьем, ягодном возрасте и резкому изменению статуса недавно вдовствующей товарки была морально не готова.

Богатый внутренний мир Раисы, нещадно сдобренный озабоченно-слезливыми сериалами, сильно противился несправедливости такого хода событий. Римма Васильевна и так всю жизнь имела при себе единицу мужского пола в лице супруга Коли, хоть и непутевого. А теперь и вовсе, не успев вдоволь насладиться вдовьим чином, она моментально заводит себе молодого любовника-нелегала, практически не вылезая из собственного огорода.

«Васильевна!» – в металлические ворота кто-то активно долбился и орал зычным голосом. Женщины моментально кинулись к окну. У ворот, сотрясая огромными ручищами-кувалдами калитку, стоял крупный молодой мужчина решительного вида.

– Безногий Гришка внучка-прораба из города на разборки вызвал, – прошептала Райка приятельнице на ухо почему-то шепотом.

– Не отдам! – прошептала ей в ответ Римма Васильевна, быстро соображая, что придется, скорее всего, обороняться от Гришкиного внука, известного в поселке беспредельщика и бузотера.

Она рванула в спальню, там на шкафу, в коробке из-под гитары, которой уже и в помине не было, лежало охотничье мужнино ружье.

Охотником дальнобойщика Колю назвать можно было только условно. Промышлял он в основном в рейсах за чужими бабами. Поэтому сей предмет никогда не применялся по прямому назначению, видим, ожидая своего часа как чеховское ружье на стене. Через несколько минут Римма Васильевна уже стояла на пороге своего домика с ружьем на перевес как жена колониста перед полчищами индейцев.

 «Артем Григорьевич! – крикнула она, – Ты не заблудился?»

После этих слов, по закону жанра, нужно было произвести с оружием какую-нибудь манипуляцию, например, перезарядить, но, к сожалению, никаких действий с этим предметом осуществлять отчаянная колонистка не умела. Это был второй раз в жизни, когда женщина прикоснулась к огнестрелу, в первый раз она с осторожностью, много лет назад, водрузила его в гитарную коробку, от греха подальше.

Артем Григорьевич как раз в этот момент рывком отворил калитку, но увидев колоритную композицию на крыльце, окаменел намертво. Только вереницы ругательств продолжались низвергаться из его ротового отверстия уже практически самостоятельно. Дождавшись полного иссякания самопроизвольного словесного потока, прораб-статуя, обалдевший от одной мысли, что кто-то дерзнул перещеголять его в наглой удали (в поселке все его побаивались и не связывались), уже осмысленно произнес, полностью лишая объект спора какого-либо собственного мнения: «Васильевна, не быкуй, Ромку отдай!»

 «Пристрелю», – боевая пенсионерка не стала вступать с врагом в бессмысленные переговоры и направила ружье в сторону непрошеного гостя.

Боевая подруга Раиса, проявив свойственную ей смекалку, вооружилась подручными средствами: она стояла рядом с кухонным топориком в руках.

Встретив такой неожиданный отпор и понимая, что против лома нет приема, коварный прораб развернулся и пошел прочь со двора еще более неадекватной персоны чем он.

 «Пошли в дом, хату застудим», – Римма Васильевна как ни в чем не бывало, будто ей каждый день приходится отбивать набеги неприятеля и залихватски закинув ружье на плечо, прошла в помещение. Проходя мимо портрета мужа, она остановилась, с интересом взглянула на, казалось, полностью обалдевший от текущих событий образ мужа и изрекла: «За ружье отдельное спасибо, Коля». Потом водрузила на место оружие и отправилась на кухню.

Минут через десять подруги уже пили чай на кухне и обсуждали детали происшествия.

– Ромку-то позови к столу, или боишься, что уведу? – Раиса расправила плечи и выдвинула вперед несуществующую грудь. Римма Васильевна всегда иронизировала над ее манерой выкатывать вперед лифчик с пустотами, но сейчас она обмерла. Огород, хорошо просматриваемый из окна, был пуст, только одиноко торчала лопата, да несколько кур озабоченно прыгали по свежей пашне, выискивая застигнутых врасплох червяков.

– Спрятался что ли? Пойду, позову, – женщина вышла во двор, накинув легкую курточку.

Огород и сад были печально безлюдны. Римма Васильевна загнала отбившихся от птичьего коллектива курочек в сарайчик, чему несказанно обрадовался настороженно-внимательный петух и обследовала все хозяйственные помещения.

Ромик отсутствовал полностью и бесповоротно! Видимо, коварный прораб все же выкрал влюбленного трудоголика, лишив женщину последнего луча надежды на пенсионном небосклоне.

Подошла Раиса.

«Пойдем вызволять мужика твоего, у Гришки безногого он, – она немного помолчала. – Может сам по привычке туда пошел, а может Артемка его все-таки похитил?»

 «В любом случае, бери ружье и пошли», – Раиса явно вошла во вкус. Да и не каждый день жизнь подкидывает такие события, что шоу Малахова меркнет в сравнении, а сам Андрюша нервно заикается в сторонке.

 «Нет, на приступ брать не будем», – Римма Васильевна, как более старший товарищ, приняла решение обойтись без оружия. Тащить его по поселковой улице у всех на глазах к дому инвалида было боязно.

Дойдя до Гришкиного дома, подруги засели за изгородью, несколько буйно разросшихся кипарисовиков, надежно прикрывающих их со всех сторон, давали возможность спокойно наблюдать за подворьем калеки.

Обзору женщин предстала благостная картина: старик, ловко маневрируя на своем транспорте по бетонной дорожке, умело орудовал секатором, обрезая виноградную лозу. Его благообразный образ совсем не вязался с имиджем похитителя человека или его пособника. Убогий старик, трудящийся, не смотря ни на какие увечья, должен был вызывать слезы умиления. Но подруги знали безногого еще с тех пор, когда он передвигался на обеих конечностей и иллюзий по поводу него не питали.

В молодости милый старикан, трудящийся сейчас не покладая рук, заснул на железнодорожных рельсах будучи мертвецки пьяным. Две ноги, видимо, для удобства, он аккуратно положил на рельсы, а пьяную головушку вместе с туловищем свесил с насыпи. Таким образом поезд, с тормозным путем даже при экстренной остановке полтора-два километра, укоротил любителя экстремального вида отдыха почти на половину.

Джип Артема тоже нигде не возникал, скорее всего внучек укатил в город по срочным прорабским делам, по пути вынашивая план возмездия и подсчитывая свою упущенную выгоду.

– Что будем делать? – Раиска устав сидеть на корточках, вынырнула из зарослей, понимая, что безбашенный Артем уехал, а старик на коляске не столь опасен, ввиду своей ограниченной мобильности

– Увез он Ромика обратно на стройку, – Римма Васильевна выползла из укрытия на четвереньках.

– Целая мафия там орудует, рабочих-нелегалов много, что не так, убьют и в бетон закатают, как в девяностые! – она устало приземлилась на скамейку перед домом противника уже совершенно не таясь.

Райка опустила свой тощий зад рядом, раздумывая о хрупкости женского счастья. Недавно она завидовала похождениям своей подруги, а теперь готова была реветь от жалости к ее судье.

– «Девки, потеряли что? – раздался скрипучий голос с противоположной стороны улицы. – Чего шукаете по кущарям, говорю?»

Полностью выцветшая, до цвета моли в предсмертном полете, старушка в аналогично блеклом пальтишке, вступила в беседу с девками.

– А-то хлопец, который тебя вчера вечером домой притащил пьяненькую, – после этих слов она слабо захихикала, скрипя теперь немного в другой тональности, – побег к речке. Думаю у Лешки-йога теперь отсиживается, больше негде, – добавила она, обращаясь к Римме Васильевне.

Римма Васильевна уселась на лавочку рядом со старушкой: «Баба Вера, – ласково обратилась она к ней, – ты не ничего не путаешь?»

 «Я что, из ума выжила? – возмутилась древняя старуха, рожденная еще в годы первых пятилеток и теперь добивающая девятый десяток пребывания на этом свете. – Хахаль это был твой, Ромка!» – сказала она, прищурив выцветшие глаза с напрочь отсутствующими ресницами.

 «А может он с мужиками уехал? Шныряют тут с утра двое, не наши, это точно, – она доверительно понизила голос, едва размыкая тонкие губы. – Один такой… в шикарном польте…, красивый мужчина…вылитый мой Петро. Машину у поворота поставили, значит, а машина-то большая, как у Федьки-олигарха, а сами, значит, вдоль по улице пошли туда, к магазину».

Она замолчала, ожидая реакции от собеседниц.

«Ну и что? – удивилась Раиса, – Какое нам дело до этих мужиков в польтах?» – сказала она, акцентируя последнее слово.

 «Дура ты была, Раиска, дурой и останешься, из-за этого мужик-то твой с ведром и убег», – Баба Вера громко засмеялась, являя миру удивительным образом хорошо сохранившиеся зубы, совершенно не стыкующиеся с образом завершающей свой жизненный цикл моли.

Раиса вспыхнула, все в поселке знали историю исчезновения ее мужа, много лет назад, Аркадий пошел вечером с ведром на мусорку и исчез навсегда из жизни супруги. Она было открыла уже рот, чтобы возразить зловредной старухе, но ее опередила подруга,

 «Ладно, все, баба Вера, мы побежали», – Римма Васильевна взяла за руку Раису и поспешила к Лешкиному дому.

Баба Вера разочарованно посмотрела им вслед, потом живо завертела головой, внимательно рассматривая хорошо знакомую улицу, ища себе очередное развлечение.

Дом йога Лехи стоял на самом краю поселка. Участок упирался в небольшой лесок с одной стороны, с другой он плавно смыкался с берегом речки, с оставшихся сторон кое-где определялись зачатки забора, ввиду большой занятости хозяина духовными практиками, так и не развившиеся в свой логический замысел.

Женщины подошли к дому с почему-то заколоченной фанерной дверью, возможно в этом был какой-то тайный смысл понятный только посвященным. Длинная Раиса без труда заглядывала в окна жилища, пытаясь определить наличие в нем хоть каких-нибудь признаков жизни и разума. Более низкорослая Римма Васильевна, подставив два кирпича, взгромоздилась на них. В первом же проеме она увидела отчетливо, благо занавески даже не подразумевались дизайном интерьера, тело Лехи в предельно критически закрученной позе.

Донельзя лишенный всяческих излишеств быт любителя совокупности различных восточных практик буквально резал глаз. На полу лежала старая, облезлая циновка. Края ее настолько обветшали, что напоминали мочалку после длительного пользования, в центре которой и возлежали члены хозяина, целомудренно прикрытые трусами, дополняя собой предельно аскетичный быт.

Где-то в метре от подножия заколоченной двери подруги обнаружили лаз, выполняющий функции то ли форточки, то ли входа для крупной собаки.

 «Лешка совсем чокнулся, – Римма Васильевна просунула голову в проем. – Спит он там, что ли?»

Леха упорно не отзывался и не подавал никаких признаков жизни,

Раиска ввиду всеобщей худосочности проскользнула в форточку, заверив приятельницу, что обследует жилище самостоятельно и исчезла. Римма Васильевна потопталась немного в неведении у двери и несмотря на то, что ее собственные габариты явно превышали искомое отверстие, приняла попытку проникновения в дом. Она отошла на несколько метров, пригнулась и бочком скакнула на проем как на амбразуру. Раздался скрежет, двухслойная фанера местами разлетелась в щепки от напора, а сама дверь, слетев с петель, устремилась вперед вместе с Риммой Васильевной,

Все присутствующие в доме испугались не на шутку. Ромик, оказавшийся в доме и затаившийся в «слепой» зоне, моментально улегся лицом в пол, решив, что доблестный ОМОН проводит запланированную операцию по захвату помещения. Леха, менее искушенный в таких делах, запутался в собственных конечностях, пытаясь резко встать на ноги. Раиска от неожиданности отпрянула к стене.

Римма Васильевна, намертво застрявшая в дверном полотне как в колодке, сидела на полу вся припорошенная какой-то трухой и опилками, охая и пыхтя как паровоз.

 «Какого черта двери заколачивать?» – пострадавшая перевалилась с бока на бок, пытаясь ослабить фанерные оковы.

Хозяин, справившись с конечностями, подскочил к женщине

 «Я давно не пользуюсь этим входом, – он потоптался на своих донельзя худых ногах, с курчавыми, золотистыми волосами. – У меня дверь с другой стороны. Там и звоночек есть, можно позвонить, чтобы не настигать хозяина врасплох. – Леха указал столь же сухощавой рукой, как и ноги, на дверной проем у противоположной стены.

«Звонооочек…, – передразнила его Римма Васильевна, – Давай, выпиливай меня теперь отсюда»,– сказала она, немного еще поохав и кляня незадачливого хозяина, совершенно не вспоминая о цели своего визита.

Всеми забытый Ромик лежал в сильнейшей растерянности в соседней комнате, совершенно не улавливая сути происходящего. Поняв буквально указание Риммы Васильевны, Леха скрылся в кладовке и вскоре предстал перед женщиной с ножовкой в руках.

 «Пили, ирод!» – сказала она и ухватилась обеими руками за дверь, верная Раиса присела на корточки, придерживая фанеру и Алексей приступил к распилу, а Ромик, наблюдал сие действо из другой комнаты, путаясь в догадках, пытаясь хоть как-то объяснить происходящее.

 «Не понимаю, что это сегодня ко мне все ломятся, – Леха напилил уже кучу опилок, довольно слабо при этом продвигаясь к искомому объекту. – Нелегал этот еще, – Леха сильнее поднапер на ножовку, отчего она намертво застряла в фанере. – Прибежал, трясется весь, бормочет что-то невнятное».

Алексей обеими руками вцепился в пилу, стараясь сдвинуть ее с места.

 «Да что же ты творишь, криворукий?» – прокричала Римма Васильевна, дергаясь в такт Лешкиных потуг и тут пила снова плавно заерзала по фанере.

«Потерпите, тетя Римма, немного осталось», – со вздохом сказал он, продолжая крошить опилки.

 «Нелегал, говоришь? – спросила Римма Васильевна начиная понемногу соображать, находясь в фазе покоя. – Так это же Ромик! – она резко встрепенулась.– Что же ты молчал, ирод?»

От внезапного толчка Леха выпустив ножовку из рук и упал навзничь. Раиска, устав от напряжения, уселась рядом с дверью, устало вытянув длинные ноги. Римма Васильевна билась в фанере, как горлица в силках.

«Ромик, любимый, ты гдеееее?» – кричала она навзрыд.

Донельзя взволнованный Ромик вскочил на ноги и выбежал из своего убежища – Римма Васильевна забилась еще энергичнее. Увидев столь бурную реакцию, он бросился к ней. Обрамленная фанерой женщина протягивала вперед руки – Ромик опустился рядом с дверью на пол. Они обнялись насколько им позволял кусок фанеры.

Раиска от неожиданного хэппи-энда заливисто зарыдала, а Леха принялся в резком темпе допиливать дверь, ставшую на пути влюбленных.

Домой возвращались, почти не таясь. Посередине шел сам Ромик, по бокам – гордые спасительницы. Около дома инвалида он тормознулся, дерзко плюнул в сторону его ворот и двинулся дальше к новому месту своего проживания. Римму Васильевну очень обрадовал сей жест, означающий возвращение к осмысленному существованию в социуме и полнейшую эволюцию сознания. Раиса свернула в свой переулок, оставив пару тет-а-тет.