Предчувствие 2. Проклятие

Глава 1

Майя не плачет. Нет. Майя Янковская никогда не плачет. Шлёт прямым текстом мать, сходу влезает ногами в расшнурованные кеды с отворотами, прихватывает по пути ветровку и выходит на улицу, громко хлопнув дверью. Она нащупывает в джинсах телефон, набирает текст с адресом и сама направляется в нужное место. По пути тормозит у магазина, довольно сомнительного на вид, но только там несовершеннолетним продают сигареты. Она ёжится, всё-таки не лето, а почти что зима, конец ноября. Пачка нетерпеливо мнётся тонкими пальцами в глубоком кармане куртки, Майя усмехается. Знал бы её отец – голову бы открутил, да оба родителя открутили бы, если бы догадывались, ведь не пристало семнадцатилетней фигуристке, причём в третьем поколении, курить и портить свою драгоценную, приносящую отличный доход, спортивную тушку.

– Мацуо. – Голос у Майи резкий, но не грубый, с едва уловимым непонятным акцентом. И это «а» она произносит гораздо выше, чем остальные звуки. – Мацуо, ты меня слышишь?

Паренёк рядом вздрагивает и легонько кивает, показывая, что ничто не ускользнёт от его внимания. «Японцы – они такие», – думает Майя, но мысль не развивает. Просто прикуривает наконец долгожданную сигарету, затягивается глубоко, практически ощущая, как дым наполняет лёгкие, и медленно плавно выдыхает его сизой струйкой перед собой.

– И она собирается отослать меня к чёрту на кулички, вообще непонятно куда и к кому, – продолжает, торопливо повторно затягиваясь. – Такое чувство, что меня в этой семье вообще ни во что не ставят.

– Я так не думаю, – робко пытается возразить упомянутый Мацуо, нервно переступая с ноги на ногу.

Майя считает, что ему никогда не понять какого жить с двумя родителями такой величины, как у неё, особенно со старшим, главой семьи – эпатажной легендой балета Владиславом Янковским. К слову этого она не стала бы посылать ни за что.

– Мне кажется, ты зря маму обидела.

Майя фыркает, роняет сигарету вниз, в остатки выжженной жарким калифорнийским солнцем травы, давит окурок ногой и достаёт новую. «Что ты понимаешь», – назойливо вертится в голове, но она вновь не акцентирует на этом внимание.

– Они просто хотят от меня избавиться. – Ей кажется, что эта фраза точно поставит точку в их разговоре, причём в её пользу.

– Или помочь. – Совсем тихо выдыхает Мацуо.

Майя закатывает глаза, откидывает так и не подожжённую сигарету и разворачивается лицом к другу:

– Вместо того, чтобы философствовать, лучше бы занялся чем-то более полезным. – По странному блеску в глазах напротив понимает – догадался, и кивает головой в сторону заброшенного склада, куда частенько наведываются парочки.

Кое-что «более полезное» с первых же действий помогает расслабиться и забыться. Младшая четы Янковских стоит, прислонившись спиной к обшарпанной стенке, а перед ней, присев на одно колено, Мацуо. Всё-таки, по мнению Мацуо, дело в её глазах. И ради одного этого взгляда он готов и на колени, и в рот, как выражается сама Майя.

Что показательно, лично Майя никогда так не поступает, не позволяет по-быстрому отыметь себя где-то в закоулках. О нет, она требует роскоши: свободную комнату, широкую кровать, пустую от посторонних квартиру, несколько часов в запасе, чтобы могла вдоволь насладиться своими играми. Такая юная и такая порочная, совсем не как на экране телевизора или на льду, где она катается в образе юного божества, далёкого от мира сего. В то время, как её мир зациклен на плотских удовольствиях. И Майя Янковская связывает своих жертв, издевается, дразнит, хитро глядя из-под взмокшей светлой чёлки, прикрывающей лицо, но худшее в ней – улыбка, обманчиво мягкая и добрая. Как этот ангел может быть настолько коварен, откуда в ней дьявольская сила – тот ещё вопрос.

Возвращается Майя домой через пару часов после заката и то только потому, что не хотелось идти куда-то ещё. Её мать, Инес, сидит за столом в прихожей, что прямо напротив коридора, ведущего от входной двери к лестнице на второй этаж. Она поднимает голову, едва заслышав скрежет дверной ручки, судорожно выдыхает, приподнимается, но тут же оседает обратно на стул. Майя не удосуживается обратить на неё внимание: как была, в куртке со странными мелкими царапинами на спине и кедах, поднимается наверх, нарочито громко ступая, зная, что отца ещё нет дома.

Инес проводит дочь задумчивым и затравленным взглядом и переводит его на телефон, что лежит перед ней на столе вот уже который час. Она прекрасно осознаёт, что от этого решения зависит очень многое, в первую очередь – судьба дочери, которая уже давно стала родной. Пальцы подрагивают, тянутся к кнопкам, обхватывают трубку и едва не роняют, в последний момент успевая подхватить. Инес не даёт себе возможности передумать, по быстрому набирает трудноразличимый номер с маленького клочка бумаги, что хранила почти десятилетие, и дожидается гудков. Один. Другой. Третий.

– Слушаю. – Так знакомо.

– Мне нужна твоя помощь, Мия.

***

Лёгкая дрожь, окутывающая со всех сторон, тело отказывается просыпаться, но что-то продолжает её трясти. Землетрясение, что ли? Сонное сознание не в состоянии анализировать происходящее. Через «не хочу» Майя всё же открывает глаза и видит нависшую над ней мать.

– Инес, какого… – Бурчит она неразборчиво и старается зарыться с головой под подушку.

– Вставай, давай, Майя, нам пора. – Та уже давно привыкла, что «папой» в этой семье называют только Влада, но никак не её «мамой». – Майя. – И снова начинает трясти подростка. – Вставай, одевайся.

Младшая что-то фыркает и вновь погружается в дрему. Ровно до того момента, как с неё не стягивают одним рывком одеяло, а затем и подушку. От неожиданности она даже подскакивает на кровати в сидячее положение и с удивлением смотрит на Инес, которая ни разу в жизни не смела прервать сон любимой дочери, тем более таким способом. На языке вертится: «С ума сошла?», «Иди нафиг!», «Отвали!» и «Дай поспать!», но слова застревают в горле. Инес выглядит странно, и глаза у неё тоже какие-то странные, даже сложно подобрать подходящее слово, просто она сейчас другая, будто и не её мать вовсе. Под непривычно холодным цепким взором старшей Майя подбирается и тут же передёргивает плечами, пытаясь скинуть оцепенение.

– Встаю я. – Получается даже обиженно, но ей не до этого.

Уже из ванной она выкрикивает так, чтобы прибирающая в комнате постель Инес услышала:

– А папа где?

– Занят. – Вроде довольно громко, но всё равно удивительно сдержанным тоном отзываются в ответ.

– Занят, – глухо повторяет уже только для себя Майя и наклоняется над раковиной, чтобы умыться. – Как всегда.

Неприятные размышления на тему вечного отсутствия Влада дома развевают другие, связанные со столь ранним подъёмом. Судя по тому, что она успела заметить через окно по пути в ванную, сейчас должно быть около четырёх часов утра. И что за ерунда тут творится?

В свою комнату Майя возвращается с чётким намерением выяснить всё, но не успевает даже раскрыть рта, как ей вручают в руки дорожную сумку, явно не наспех собранную, а заранее приготовленную, и, перехватив сзади за плечи, выводят из спальни, провожая по лестнице к самому выходу. Обалдев от происходящего, она даже и не пытается сопротивляться или возмущаться, даже обувается самостоятельно и ждёт, пока Инес выключит свет в прихожей, а затем запрёт входную дверь. Они вместе направляются к гаражу, сваливают каждая свою сумку в багажник, и Инес садится за руль, дожидаясь, когда дочь опустится на соседнее кресло и пристегнётся.

Их дом, равно как и город, остаются позади, но никто из присутствующих не рискует нарушить тишину, пока Майе не надоедает и она тянется включить радио. Мать не возражает, потому она долго рыскает по станциям, подозревая, что в родительской машине из музыки сплошное попсовое старьё или – боги упаси! – классическая музыка, которая и без того засела у неё в печёнках. На счастье, попадается довольно неплохая композиция в стиле инди-рок, и Майя расслабляется в кресле, исподволь наблюдая за сосредоточенной женщиной подле неё. Хочется спросить, узнать, выяснить, но вместе с тем… Она ощущает нечто странное… Вину? Наверняка. Скорее всего Инес просто хочется провести время со своим бестолковой дочкой за каким-то не менее бестолковым занятием, которое она непременно считает очень модным и крутым. Майя издаёт тихий смешок, прижимаясь виском к мягкой обивке кресла и глядя на стремительно меняющийся пейзаж за окном.

«Странно, Инес ведь совершенно не умеет ездить быстро, все эти правила… Ограничения…» – тихий зевок: «…но почему сейчас так гонит…» Мысль даже не успевает сформироваться окончательно, когда она засыпает.

***

Сквозь сон Майя слышит ругань. Что удивительно – на французском. Голос, который кого-то отчитывает, злой и непоколебимый, даже грубый. Несколько раз звучит её имя, а нет… Не её.

– Помнишь Мию? Хочешь, чтобы это повторилось?

Что же должно повториться? Она не знает, а голос замолкает на некоторое время и затем этот кто-то смутно знакомый – посторонний? – буквально чеканит слова:

– Мне плевать, что ты думаешь. Я не позволю угробить жизнь нашей дочке.

Майя усмехается сквозь сон: она знает, кому принадлежит голос, но ведь этого не может быть, верно? Её мать никогда не стала бы так разговаривать, да ещё и игнорировать чужое мнение, уж тем более мнение Влада. Чушь, приснилось. Она ёрзает на месте, умещаясь поудобнее и вновь проваливается в сон.

***

В этот раз она просыпается самостоятельно и только потому, что становится слишком жарко, несмотря на приоткрытое окно. Майя потягивается насколько это возможно, оглядывается и не замечает Инес в машине, да и вообще в пределах видимости. Она открывает дверь, выбирается наружу, разминая затёкшие мышцы и внимательно осматривает улицу. Тут они уже когда-то бывали всей семьёй… Нью-Йорк? Тонкая светлая бровь выразительно изгибается, а губы наоборот сжимаются в тонкую линию, ох и не нравится ей это.

Майя рассматривает витрины, прислонившись к капоту, пока не натыкается взглядом на кафе через дорогу, где чуть дальше от окна она различает привычный силуэт. Фыркнув и засунув руки в карманы, медленным вальяжным шагом она направляется в ту сторону. Толкает носком обуви дверь, буквально вплывает в помещение навстречу матери и, только приблизившись, понимает, что та не одна. За столом с Инес спиной к ней сидит кто-то ещё. «Изменяем?» – вмешивается язвительно внутренний голос.

Инес вздрагивает, едва завидев дочь, даже встаёт, а тот другой – ноль внимания. Майя обходит столик, становясь нарочито посередине между изменщиками, и нахально протягивает:

– Ну?

Инес копошится, открывает рот, резко его захлопывает, вновь приоткрывает губы, но ей явно никто не собирается помогать. Наконец, она берёт себя в руки.

– Майя, познакомься, это… – Странная заминка в речи. – Это Наоми.

Только теперь Майя и позволяет себе обратить внимание на второго человека за столиком, оказавшимся женщиной. И теряется. Внутри всё замирает, а сердце ухает вниз. Красивая, очень красивая. Эти тёмные волосы, кривая усмешка, тонкая бледная кожа, а глаза… Майя готова поклясться, что никогда и ни у кого не видела таких удивительных глаз, словно подёрнутых дымкой, но при этом ярких, выразительных, необычайного орехового оттенка. Эта незнакомка уже её раздражает.

– Наоми – это как любовница? Решила на женщин переключиться? – Правильно, надо держать марку, а Инес тут же вспыхивает, как будто её оскорбили, но, что поражает особенно, кидается защищать эту Наоми.

– Не смей. – Выходит слишком строго. – Ноэ – специалист, и замечательная подруга.

– Хорошо же вы дружите втайне от отца. – И кто её тянет за язык только, но удовольствие наблюдать замешательство матери ни с чем несравнимо. – Неужели в кои-то веки решилась порвать с ним?

Майя тянет улыбку, получается вымученная ухмылка. Она подтаскивает стул от соседнего столика, ставит спинкой вперёд, оседлав его, скрещивает руки перед собой и продолжает ухмыляться. А у Инес кровь от лица отхлынула, в гроб и то румянее кладут. Она обессиленно оседает на своё место и поднимает взгляд на эту Наоми, или, как там её, Ноэ, просящий такой, замученный. Сбоку раздаётся смешок, привлекая Майю к проклятой незнакомке – та впервые с её прихода проявляет признаки жизни.

Ноэ тянется к пачке сигарет на столе, обхватывает губами одну прямо из упаковки, вытягивает, подносит зажигалку, прикуривает… В этот момент Майя чётко решает для себя: никогда больше не курить. Просто потому что у Ноэ это выходит так… Так сексуально, естественно, кажется, что сигарета – продолжение её губ, и эти глаза, препарирующие душу сквозь толщу дыма. Нет, определённо, больше никогда.

Её гипнотизируют, её увлекают, затягивают в самые глубины, вытаскивают наружу все тайны. Вот она – Майя Янковская – открытая книга перед до дрожи, до мурашек странной женщиной. Она всегда считала себя уникальной, но – чёрт побери! – что не так с этой Наоми?!

Майя отводит глаза, лишь бы не смотреть на Ноэ, но её тяжёлый взгляд давит на тонкие плечи, да так, что приходится стиснуть зубы и молчать. Сохранять тишину и хотя бы видимость покоя, пока не прекратит, но вместо этого Ноэ решает добить её, заговорив:

– Покажи.

– Что показать? – Майя сглатывает, не желая вновь пересекаться лицом к лицу.

– Метку свою покажи, – терпеливо поясняет Ноэ, и это требование доводит до кипения в считанные секунды. Загнанный дикий зверь исчезает, на его месте снова нахальный и раскрепощённый подросток.

– А начерта? – Она поднимает голову, но старается сфокусироваться на стенке за головой Наоми.

– Майя! – Дёргается Инес, возмущённая поведением дочки.

– Что? – Та хмыкает, пожимая плечами. – Я просто высказала своё мнение.

Инес едва не задыхается, уже краснея, сжимает пальцами край стола и почти незаметно подрагивает.

– Не смей выражаться, тем более на людях.

Майя уже намеревается вновь послать сердобольного родителя, когда их препирательства прерывает всё тот же ледяной голос:

– Жить хочешь? Нормально жить, а не пускающей слюни дебилкой в закрытой палате для особо буйных?

– Какая мерзость. – Всё, что получается ответить. Потому что сказанные Ноэ слова не похожи на ложь, слишком уверенно произнесены, будто она не просто знает, а уверена.

– Ты даже не представляешь. – Оскалившись, женщина тушит сигарету и поднимается. – Пойдёмте, тут недалеко.

Глава 2

– Проходите.

Майя вместе с Инес двигаются следом в заставленное книжными шкафами помещение. Книги везде, даже на полу, сгромождённые в не очень аккуратные стопки, но хотя бы не валяются как попало. Сквозь широкую витрину проникает рассеянный свет, из-за чего создаётся ощущение, будто всё вокруг наполнено пылью. Эти маленькие частички скользят по воздуху, переливаются, создавая некий эффект волшебства. Майя фыркает, благодаря мысленно вся и всех, что у неё нет аллергии на пыль.

– Это что такое, Наоми? – Интересуется она, подозрительно осматриваясь.

– Для тебя – профессор. – Упомянутая Ноэ наклоняется, подбирая свалившуюся книгу, и ставит её на место.

– С чего бы вдруг, – фыркают в ответ.

– Потому что она и правда профессор, – вклинивается в диалог Инес и проходит дальше. – Это удивительно, сейчас такие места очень сложно найти, Ми… Ноэ.

– Ага.– Усмехается самая младшая с толикой ехидства. – Склад макулатуры действительно – большая редкость.

– За некоторые из этих книг можно родину продать, – бесцветным голосом, словно читая скучнейшую лекцию, отзывается профессорша.

Майя не находит, что ответить, и просто поджимает губы. Быть может, эта женщина и права, быть может, тут есть что-то стоящее, но на её вкус – всё равно свалка. А Ноэ тем временем отпирает дверь в стороне – со входа её сложно заметить – и приглашает гостей внутрь. Поднимаясь, Майя про себя отмечает, что под лестницей есть ещё один вход, но куда тот ведёт не рискует спросить. Наверху их встречает вполне обжитая гостиная, но, тем не менее, антураж оставляет желать лучшего. Невольно Майя сравнивает эту квартирку на втором этаже с их домом и передёргивает плечами. Ну уж нет, лучше так, чем у них, где всё завалено кучами бесполезных побрякушек, натасканных её родителями со всех частей света, семейными фотографиями на каждом шагу и с целой кладовкой, отведённой под мягкие игрушки.

Ноэ оставляет их ненадолго в гостиной, а сама куда-то удаляется. Стоит её шагам затихнуть, как Майя решается заговорить с матерью о насущном.

– И давно вы друг друга знаете?

– Давненько, – слишком отстранённо замечает Инес, рассматривая гитару в углу комнаты.

«Будто она что-то смыслит в гитарах», – фыркает про себя Майя, но продолжает допрос.

– Это сколько? – Она щурится подозрительно, присаживаясь на широкий диван.

– Лет двадцать. – Пожимает плечами, как ни в чём ни бывало, Инес и даже не замечает шокированное выражение лица дочери. А затем она отчего-то берёт инструмент в руки, проворачивает, осматривая заднюю часть, хмурится чему-то одной ей известному, и ставит аккуратно обратно на подставку. Как раз в этот момент возвращается Ноэ с коробкой в руках.

– Эта гитара… – Растягивает слова Инес.

– Ммм? – Ноэ молча ставит коробку на кофейный столик перед диваном и запускает в неё руки.

– Твоя или… – Поведение матери откровенно поражает Майю: такой она её не видела, такой… Осторожной? На удивление, профессорша откликается мгновенно, словно не желая слышать продолжение фразы.

– Моя. – Она достаёт наконец непонятный флакон, подносит к глазам, пристально рассматривая, вздыхает и возвращает его обратно.

– Значит Абилева? – Не отступает Инес. – Почему не поменяла?

– А зачем? – Ноэ явно не может найти нужное, потому как раздражённо отпихивает коробку и складывает руки на груди, поворачиваясь к собеседнице.

– Я думала, что… – И тут она краснеет. – Ну, что вы поженитесь.

– Пф, – доносится в ответ фырканье. – Нам это ни к чему.

Инес больше ничего не говорит: либо приняла это утверждение, как аксиому, либо просто посчитала логичным. Майя не берётся рассуждать о мотивах этого разговора, просто потому что не знает ничего об их отношениях с этой профессоршей. А та уже стоит напротив, нервно постукивает пальцами по предплечьям, а во взгляде так и читается простое: «Ну?». Она могла бы побесить ещё эту высокомерную зазнайку, но под её взглядом становится не по себе. Майя знает, что нужно делать, всего около суток назад произошла масштабная ссора с отцом на эту тему. На тему её метки. Она встаёт с дивана, скидывает куртку и послушно задирает худи. Вот только совсем не ожидает прикосновения, что следует за этим.

Пальцы у профессорши тонкие, но такие сильные, хватка железная, даже немного больно, быть может, сожми она совсем чуток посильнее – останутся синяки. Но Майя терпит это, старается, как может, однако, дрожь сдержать не получается. Женщина стоит перед ней, присев на одно колено, совсем как Мацуо не так давно, но разница огромная. Сейчас Майя не чувствует себя хозяйкой положения, нет ощущения превосходства и власти, только необъяснимый страх где-то на уровне инстинктов. Она прекрасно понимает, что её метка – нонсенс, что таких наверняка не бывает, и тот факт, что Ноэ знает что-то об этом, автоматически возносит её в разряд «опасных». Майя не любит опасных людей.

Чёрная лоза, напоминающая больше тёрн, обвивает её тело пониже живота. Сзади – две линии переплетены на манер ДНК, обе с шипами, но ближе к тазовым косточкам они сплетаются в одну, а концы уходят ниже, почти что к самому сокровенному. Когда Ноэ склоняется ещё ниже, чтобы рассмотреть последние штрихи метки, Майя радуется тому, что метка всё-таки находится в пределах целомудрия, а не продолжается дальше, иначе было бы сложно объяснить некоторые нюансы.

Наконец Ноэ отстраняется, выпрямляется и задумчиво подносит указательный палец ко рту, прикусывая его. Наверняка, это просто привычка, чисто механическая, но, зная, что эти руки, ладони, пальцы буквально мгновение назад касались её тела… Майя практически падает обратно на диван, рывком натягивает худи едва ли не до колен. Она мысленно ругается на чём свет стоит, но вслух не произносит ни слова.

– Ми… Эм, Ноэ? – Неуверенный голос Инес разбивает звенящую тишину и даже дышать становится после этого легче.

– Я где-то это уже видела… Где-то… – Бормочет та себе под нос и начинает мерить комнату шагами.

Никто её не прерывает. Она делает несколько быстрых, притормаживает, занося ногу, встряхивает головой и продолжает, а затем опять.

– Где-то, что-то похожее, – не успокаивается профессорша, но её вдруг озаряет, и она замирает. Тело напрягается, как готовая вот-вот лопнуть тетива, и прямой становится, словно швабру проглотила. А затем комнату заполняет смех, не нормальный человеческий, а отчаянный, горький, лающий смех на грани истерики.

Ноэ прижимает ладонь ко лбу, кусает губы, силясь подавить эти звуки, что ей удаётся с трудом. И только, когда она наконец успокаивается, обращается к Инес:

– У меня есть одна догадка, но проверить её до завтра не получится. Вы тут надолго?

– Пробудем сколько потребуется, – с готовностью откликается Инес.

– Хорошо… – Она отворачивается к двери, собираясь выйти, но останавливается. – Зарегистрировались где-то? – Инес качает отрицательно головой, и Майя уверен, что профессорша никак не могла этого увидеть, но та видимо чувствует. – Можете остаться у нас. Он завтра вернётся, пусть тоже посмотрит.

– Да, спасибо… Ноэ. – Инес опускается на диван рядом с дочкой, смотрит так заботливо и участливо, и уже обращается непосредственно к ней: – Ты только веди себя хорошо.

А ведь проще сказать, чем сделать.

***

Кухня в квартире оказывается совсем крохотной, туда только и умещается, что плита, стойка с раковиной, небольшая тумба для посуды, плюс один навесной шкаф, холодильник и круглый столик с двумя стульями в углу. Майя считает обстановку удручающей. Особенно отягчает её состояние тюль красного цвета, так и тянет воскликнуть: «Начерта?!»

Ужин проходит в гробовом молчании, и она чувствует себя крайне неуютно, потому что и слепой бы понял, что взрослые молчат только потому, что она тут, а вот уйдёт, тогда начнётся веселье и тайны. Майя скрипит зубами, но больше никак не высказывает собственного недовольства.

Видимо, этот день действительно полон на сюрпризы, так как после ужина Инес уходит вместе с ней, оставляя профессоршу разбираться на кухне. Она проводит дочь в комнату, что им отвела Ноэ, и сама ложится на пол. Если бы днём Майя не слышала, как та предлагала матери остаться в гостиной, а она отказался, то наверняка затеяла бы скандал, но в этом вся Инес – долбанное самопожертвование.

Ещё некоторое время она возится в постели, пытаясь уснуть, хотя, обычно, у неё никогда не возникает с этим проблем на новых местах, просто в этот раз дело во владельце дома. Майя ворочается, прогоняя в голове разные возможные сценарии, в которых Ноэ оказывается маньячкой-убийцей. Представляет, как даёт ей отпор… «Удивительно», – думает Майя на грани сна: – «Насколько же разные эмоции может вызвать один и тот же человек».

***

Девочка заснула. Инес может это понять по малейшим изменениям её дыхания. Она мягко поднимается с расстеленного матраса, заправляет его, тихо сворачивает и оставляет в углу, а затем так же бесшумно приоткрывает дверь, попутно кидая ещё один взгляд на дочь, чтобы убедиться, что та всё ещё спит, и выскальзывает в коридор.

Квартира Мии кажется ей лабиринтом: узкие проходы, многочисленные двери и проёмы, и всё при этом завалено книгами. Если тут умрёшь, то тебя искать будут очень долго. Инес пробирается по основному холлу до лестницы, спускается вниз и толкает темноту, точно зная, что там скрывается ещё одно помещение, об этом ей намекнула сама Мия. И действительно, дверь поддаётся, впуская Инес в просторную и так же, как и весь дом, забитую книжными стеллажами комнату.

В центре стоит массивный круглый стол, наполовину скрытый странными свитками, по кругу расположены пара кресел, ещё три стула вразброс по периметру и узкий потёртый диванчик у дальней стены. Мия стоит к ней спиной, упирается руками в стол, придерживая ими таким образом свиток, пытающийся машинально свернуться.

– Помочь? – Она всегда готова, подходит ближе и становится рядом.

– Нет. – Мия встряхивает головой. – Бесполезно. Лучше садись.

Та и не думает спорить, подтягивает к столу один из стульев, усаживается едва не на самый ободок и складывает руки на коленях. Мия всё это видит, фыркает почти неуловимо, но не комментирует. Она отходит к одному из застеклённых стеллажей, открывает, выуживая на свет бутылку и пару стаканов, и возвращается к гостье. Бокалы наполнены, и один едва ли не насильно впихивается в сцепленные руки Инес.

– Расслабься, – советует Мия и сама же следует этому наставлению, откидываясь на кресло позади. Она закидывает ногу на ногу, салютует бокалом и одним махом глотает около трети алкоголя.

Инес так не может, есть вероятность, что и не хочет: она осторожно цедит виски, но при этом не морщится. Беседа не вяжется и, вроде как, никому это и не нужно, вот только обе знают об обратном. Едва они заканчивают с первой порцией, Мия наливает по новой. Вот теперь пойдёт разговор.

– Знаешь… – Начинает Инес. – Я давно хотела тебе сказать… Точнее извиниться. – Замолкает, в надежде на какой-то эффект, но ничего не происходит. Вздох. – Я хочу извиниться за то, что украла у тебя соулмейта.

Тут она уже поднимает взгляд на собеседницу, боясь увидеть ненависть в чужих глазах или отвращение, обиду, боль, но встречает лишь безразличие и, разве что, холодный интерес. Мия всего лишь изогнула вопросительно бровь, не намереваясь помогать с извинениями.

– Ведь я знала, я видела тогда его метку и… – Она делает большой глоток для храбрости, забывая вдохнуть. – Я должна была отказать ему, отправить к тебе. Мне не стоило… – Резко осекается.

– Не стоило что? – Голос Мии звучит ровно и безэмоционально. – Спать с ним?

– Ми… – Возразить ей не дают.

– Да, не стоило, – подтверждает та её слова. – Но какая разница? Не ты, так была бы другая.

Несмотря на всю свою показную невозмутимость, что-то да проскальзывает в её наигранно расслабленной позе, и лёгкой хрипотце, и напряжённых плечах, сведённых скулах. Инес вновь опускает взгляд, ей не хватает смелости смотреть напрямую. Хотя уже поздно говорить о таких вещах, но сейчас, зная, что ожидает её дочь в случае неудачи с меткой, она может полностью понять ситуацию, сложившуюся в прошлом. Горькие слова Мии горше даже самой полыни, ведь они есть правда.

– Какая разница, что было. Кому-то не хватило честности, кому-то бескорыстности, а кто-то просто хотел быть любимым.

«Пусть даже за чужой счёт» повисло невысказанным.

– Я… – Она пытается собраться. – Я… – Честно пытается. – Мне правда…

– Брось. – Лёгкий, небрежный тон, совсем как когда-то. – Это уже не имеет значения. Ведь, не сложись всё так, как вышло, я бы не нашла свою истинную любовь и пару.

Инес усмехается, но по-доброму, легко, допивает виски, ощущает приближение Мии, которая вновь наполняет стакан, поднимает голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Но вместо зрительного контакта, её ожидает другой. Тёплые тёрпкие губы с едва ощутимой горчинкой касаются её собственных. Поцелуй лёгкий, осторожный, даже трепетный – всего лишь дань успокоения страдающей душе, знак, что её простили.

– Ты расскажешь, как оно всё было? – Интересуется Инес, когда она отстраняется и усаживается обратно в кресло.

Мия пожимает плечами, словно нехотя:

– Что именно ты хочешь знать?

– Всё.

Утро встречает нерадивых алкашей головной болью и тошнотой. Одну из них, по крайней мере, точно, второй же, что с гуся вода. Инес откровенно завидует стойкости Мии, которая пила до утра и даже не окосела, когда она сама отключилась уже к концу первой бутылки, а, проснувшись, увидела ещё одну пустую на столе. Она выходит наружу, пробираясь под лестницей в зал, являющийся по совместительству магазином, придерживается за стену и видит, как Мия проверяет что-то на ноутбуке за стойкой продавца.

– Доброе, – отзывается та на её приветствие. – Аспирину?

– Было бы неплохо. – Кивает Инес.

– Сейчас, секунду.

Инес пробирается к единственному свободному стулу, практически падая на него, и прижимается затылком назад к одному из шкафов, дожидаясь, когда вчерашняя собутыльница соизволит совершить акт спасения в виде принесённых таблеток и воды. Только вот у вселенной на этот день совершенно другие планы, отличные от замыслов простых смертных.

Сверху доносится шум, и уже через минуту с лестницы, перешагивая разом через несколько ступеней, спускается Майя. Теперь ей опять придётся напоминать себе, что Мию стоит называть Ноэ, а при похмелье – это не самое доступное действие. И, когда кажется, что хуже уже быть не может, входная дверь распахивается, впуская ещё одно действующее лицо вселенского промысла.

Человек сходу узнаёт присутствующую француженку, просто ей кивает, попутно окидывает незаинтересованным взглядом замершую в стороне девушку и разворачивается лицом к «Ноэ», уже намереваясь её поцеловать, но громкий возглас не даёт осуществить задуманное.

– Ал… Алекс Ким?

Инесу же чует неладное, но не успевает помешать своему отпрыску. Та с восторженным видом кидается на Алекса, буквально впечатываясь в его тело, запрокидывает голову и едва не задыхается от восторга:

– Я люблю тебя!