Колыбель для Ангела

Вопросов всегда больше, чем ответов.

«… Разве может относительное понять Абсолютное …»

Станислав де Гюайта

«…Свободный от желаний порочных стремится выше путем высочайшего Духовного развития, отвергая порочные пути развития…»

Славяно-Арийские Веды.

Сантьии Веды Перуна.

Круг Первый. Сантьия 2.1(17)

40000-5000(??) г.г до н.э.

«… Входите тесными вратами, потому, что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому, что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь и немногие находят их …»

Евангелие от Матфея (7:13-14)

42 г. н.э.

«…И ни одна душа не знает, сколько сокрыто в награду за дела ее…»

Коран. Сура ас-Сажда, аят 17.

632 г. н.э.

Пролог

«… Сияющая Сфера восходящего Солнца протянула свои золотые лучи-нити к Обетованной Сфере по имени Мидгард. Удивительная, голубая, самая цветущая планета во Вселенной, мир, созданный Всевышним Разумом для новорожденных Ангелов, готовилась к экстренному вознесению в Сверхвселенский Эдем миллионов взращенных на ней молодых Ангелов.

Миллионы изгоев – смертных грешников, ведомые армией демонитов во главе с пятью верховными демонами отчаянно атаковали Ангелор – священный город Ангелов, тщетно пытаясь сорвать Обряд Вознесения. Защитный световой барьер, воздвигнутый Архангелами вокруг стен города, надежно ограждал Ангелор от мира тьмы и мракобесия.

Семь Архангелов, по воле Всевышнего миллионы лет растившие на Земле Ангелов, произносили Молитву Вознесения, стоя на верхней площадке Предвратной Пирамиды, образовав фигуру Священного Ключа. Архангел Михаил держал в вознесенных к небу руках Камень Шантамани – святыню Ангелов Зодиака и одновременно ключ к Вратам портала в Сверхвселенский Эдем. Вокруг пирамиды бесконечными циклическими рядами разместились архаты – молодые Ангелы, вторящие за Архангелами слова молитвы.

Прозвучали заключительные слова молитвы, и с ее окончанием внезапно всю Землю окутала умиротворяющая тишина. Воцарилось абсолютное безмолвие. Замерло все. Солнце разверзлось, открыв Сияющие Врата портала из Вселенной в Сверхвселенский Эдем. В идеальной тишине послышался легкий шелест миллионов крыльев. Ангелы покидали свои оцепеневшие материальные тела – эти земные храмы Ангелов – которые тут же обращались в прах. Следуя по коридору, соединяющему Великий Город с порталом, Ангелы направлялись в Сверхвселенский Эдем.

Когда все Ангелы преодолели Врата портала, в Ангелоре остались только семь Архангелов.

За стенами Великого Города обреченно бесновались изгои, демониты и демоны в бессильной злобе по-прежнему предпринимали попытки прорвать защитный световой барьер.

Архангелы окинули прощальным взором Великий Город, Архангел Михаил изрек:

– Благодарим тебя, Мидгард, за твое терпение. До встречи! До рождения нового поколения Ангелов! Аз-Мы !

Расправив крылья, Архангелы, не нарушая фигуру Священного Ключа, скользнули по солнечным лучам и исчезли в сияющем портале.

На Солнце возник и скрылся в огненных протуберанцах умиротворенный лик Всевышнего. Портал закрылся.

Изгои в отчаянии возопили. Демоны и демониты, взвившись черными смерчами, оставили своих подопечных и умчались в сумрачные зоны Вселенной.

По Вселенной пронесся злобный рев Сатаны.

Солнце вспыхнуло заревом, от которого покатился огненный шквал, охвативший планетоид и уничтоживший все на Великом Континенте. Камни пылали, плавились и превращались в пепел. Мидгард, разверзши недра, стонал и содрогался в страшной агонии, корчась и источая потоки своей кипящей крови. Ледяные панцири полюсов лопнули, зашипели и превратились в бурлящие гигантские волны, восставшие и поглотившие Великий Континент.

И соединилась вода с водою воедино… И настала тьма…

Закончилась еще одна эпоха Сферы Мидгард…

Ей нужно было время в 500 миллионов лет, чтобы воспрянуть для рождения нового поколения Ангелов Зодиака…»

«Апокрифонум»

Канон 9. Сфера Ангелов.

Всемирная история Ангелов.

Глава …3127445246.

Сфера Мидгард.

Свободный перевод с неизвестного языка отрывков «Апокрифонума» произведен исследовательской группой доктора исторических наук, профессора РАЕН Проханова П.Е.

Часть первая
Сны

«… Жизнь наша двойственна; есть область сна

(грань между тем, что ложно называют смертью и жизнью);

есть сна свой мир –

обширный мир действительности странной …»

Джордж Гордон Байрон

Глава 1

Полет… Стремительный, безудержный, лихой, от которого перехватывает дыхание, сдавливает грудь, сжимает сердце, холодит кровь.

Полет в неведомую высь, в бесконечность, которая влечет и ужасает своей безграничностью, немыслимой далью и совершенной близостью.

Охватывает вихрь, он несет, не давая задуматься – куда и зачем, в нем нет надежды на возвращение. Да и мыслимо ли вернуться куда-нибудь из ниоткуда. Только полет в никуда, нескончаемое движение в бесконечность, и нет ему направления…

…Страха нет…

…Восхищение…

…Вокруг – ничего, полное ничто… Вдруг, в этой идеальной пустоте возникают какие-то блики. Это песчинки света, которые пролетают сквозь тебя, не касаясь. Затем они все более уплотняются, образуя единое целое, казалось бы, не связанное между собой, совершенно отдельное от всего остального, но при этом единое со всем остальным …

Внезапно пронзает осознание – нет того, что именуется плотью. Нет ощущения той щемящей боли, которая сдавливала грудь, сжимала сердце, холодила кровь. И нет дыхания, которое перехватывало от этой сжимающей силы… Всего этого просто нет…

Но есть великолепная сущность, которая летит в своем головокружительном полете, все более ускоряясь и совершенствуясь…

Наконец что-то совершенно сформированное и организованное начинает обретать степень абсолютного, и ты уже знаешь, что эта сущность и есть ты…

А вокруг такие же крупинки света, собранные воедино, в такие же сущности и всех их в отдельности и единой общности ты знал всегда… А вместе – чудесное, великолепное сияние, образующее что-то немыслимо Грандиозное, стремительно несущееся вперед…

Возникает непреодолимое желание скорее достигнуть и пересечь границу таинственного предела, за которым открывается главная тайна, звездным пологом покрывающая загадочное понятие – Мечта. Вот уже совсем близко и можно разглядеть дивные просторы, великолепные ландшафты, от вида которых расцветает сознание…

Звонок…

Откуда-то издалека. Настойчивый, нетерпеливый…

И внезапное падение в бездну…

Да, это звонок.

Телефон.

Веки медленно приоткрылись и взгляд в полутьме нащупал потолок с полоской света от неплотно зашторенного окна. Будильник на тумбочке отрешенно показывал половину десятого. Утро или вечер?

Азаров встрепенулся и потерянно уставился на будильник, потом схватил с тумбочки наручные часы. Они оказались солидарны с будильником. Но их лунный циферблат сомнений не оставлял – сейчас утро и это означало, что он снова проспал, во второй раз за последний месяц. Азаров, в отчаянии, бросил часы на тумбочку, с ненавистью взглянул на будильник, который был, впрочем, ни в чем не виноват. Старый, еще советский, будильник был надежен и практически вечен, как железный молоток. Азаров точно знал, что будильник звонил в шесть утра, как и в прошлый раз, только он его не услышал.

Азаров поднялся с постели, встал на ноги и… рухнул на пол. В недоумении глядя на непослушные ноги, попробовал пошевелить ими. Ноги вяло повторили заданные движения. Души коснулся легкий холодок испуга. Энергичный, спортивный, в свои сорок с небольшим, Азаров понятия не имел о каких-либо недугах. Трехдневный насморк – единственный сбой, который прежде мог допустить его организм. Но сейчас Азаров был в замешательстве – что с ним происходит?

Между тем, неуемный телефон настойчиво продолжал звонить. Азаров снова попробовал встать на ноги, и облегченно вздохнул – они вновь стали привычно послушны.

Добравшись, наконец, до телефона, лежащего на журнальном столике, он тяжело опустился в стоявшее рядом кресло и нехотя взял трубку.

– Я слушаю, – произнес он устало.

– Руслан, ну и как это понимать? Все телефоны отключены, благо – на домашний ответил.

Азаров узнал голос Алены, секретаря редакции журнала «Танаис», в котором он в последние полтора года работал корреспондентом.

– Доброе утро, Ален, – Азаров сконфужено потер лоб ладонью. – Вряд ли я смогу объяснить это самому себе, а тебе уж тем более.

– Мне-то ладно, а шефу? Он, мягко говоря, страшно недоволен.

– Я представляю.

– Нет, не представляешь! Ему уже час звонит помощник нашего незабвенного депутата, который назначил тебе встречу. Шеф кипит, и я уж не знаю, что ему соврать. Сказать, что ты заболел, так он и не поверит – при твоем-то бычьем здоровье.

Азаров поморщился:

– Ален, ты тоже не поверишь. Тут и врать-то не надо – у меня, похоже, действительно что-то со здоровьем.

– Уморительная шутка… Или не шутка? Что-то серьезное?

– Нет, Ален, ерунда. Нервишки, видимо, шалят.

– Сам ты ерунда. Ты отпуск брать не пробовал?

– Я был в отпуске…

– Конечно же, был! Только в прошлом году, и всего три дня. К тому же, одновременно собирал материал для статьи. Ты хоть мужик и железный, Азаров, но всякий металл имеет предел прочности. Работа не стоит здоровья, а тем более – жизни.

– Ален, ты же знаешь, я без работы не могу. Она и есть моя настоящая жизнь. Но этот депутат у меня как кость в горле. Я же знаю, чего ожидать от подобных деятелей. Не интервью же он мне собирается дать. Заказная статья – вот что мне предстоит сотворить. Как раз то, чего я больше всего терпеть не могу. Наш-то «главный» об этом точно знает. Понять одного не могу – почему именно мне это счастье досталось?

– Потому, что ты – лучший, – безапелляционно ответила Алена. – Ну, а «главному», сам знаешь, деваться некуда. Сын этого депутата – один из учредителей нашего журнала. Шеф и так с трудом лавирует между ангелом и бесом. Едва успевает изворачиваться от жестоких объятий судьбы. А он, в отличие от тебя, здоровьем не похвастает. Напора не выдержит. Так что, терпи Азаров, а я пока… Я перезвоню.

Разговор прервался. Азаров понял, что для этого была веская причина.

Он положил трубку и в ожидании понуро застыл у телефона. Он прекрасно знал, что Алена все проблемы решит играючи. В редакции она была не просто секретарем, а палочкой-выручалочкой и своеобразным громоотводом. Алена умела мастерски сглаживать конфликтные ситуации и за свой дипломатический талант пользовалась заслуженным уважением и главного редактора, и особенно – журналистской братии. Он до сих пор поражался, как эта женщина с тонким умом, добрым сердцем и врожденным чувством такта, приложенными к умопомрачительной красоте, до сих пор не нашла свое личное счастье. Красота и интеллект в одном флаконе настораживали тех мужчин, которые могли заслужить ее внимания. Они испытывали некую угрозу собственной самооценке. Те же, кто готов был этим поступиться, не вызывали у нее интереса. В этом, видимо, и есть парадокс умных красавиц. Переступив через свои принципы, они непременно теряли магическую целостность роковой женщины.

Ждать пришлось недолго. Уже через минуту раздался звонок и ее бархатный голос вновь оживил трубку:

– Все в норме. Шефу я сказала, что ты звонил, пока он был на летучке, и что ты срочно решаешь какие-то личные проблемы. Какие уж там проблемы – сам придумай. Встреча с депутатом перенесена на завтра, на десять утра. И действительно, чего это они в твою персону так уперлись? Есть в этом какая-то загадка, но, как бы то ни было, Руслан, пока это неизбежность!

– Спасибо, Ален. Ты просто умница.

– Была бы умница, давно бы вышла замуж за приличного олигарха, – Алена саркастически хмыкнула в трубку. – Хотя, о чем я – олигарх, да еще и приличный. Нонсенс, да и только.

– У тебя еще все впереди, – успокоил ее Азаров, изумившись лишь на мгновение – «кто из нас прочитал мысли другого?». – Ты, Алена – клад бесценный, а чтобы найти клад, нужно время.

– Не льсти, Азаров, ты давно меня знаешь. Я человек земной, реальный, в сказки не верю. Жизнь свою строю сама, – потом резко оборвала, – ну все, у меня дел уйма. Завтра увидимся.

– Непременно. Еще раз спасибо, Ален. Я тебя люблю.

– Как друга? Ну до завтра, друг, – насмешливый голос на том конце линии сменили короткие гудки отбоя.

Он положил трубку, посмотрел снова на босые ноги, пошевелил пальцами. Что это такое с ним было? Пальцы рук и ног словно покалывали иголки. Все это нервы. Но откуда на душе загадочный неприятный холодок? Наверное, с возрастом, каждый мужчина на любой неожиданный взбрык своего организма реагирует болезненно.

«Пора показаться Сереге Савельеву, – мысль родилась внезапно. – Как-никак Серега – народный целитель, хоть и бывший врач. И вообще – прекрасная возможность лишний раз пообщаться с другом детства».

Азаров, как и многие здоровые от природы люди, не признавал медицины и никогда по собственной инициативе не обращался к врачам. Савельев же был и остается его лучшим другом. Друг детства – это как лучик света, который сопровождает тебя всю жизнь. Ему он готов был доверить свои внезапные страхи относительно здоровья.

Рука привычно набрала нужный номер.

– Алло, – зазвучал в трубке знакомый голос.

– Здравствуй, чародей, – Азаров был рад, что Савельев ответил сразу. В последнее время застать Савельева у телефона случалось не часто, мобильные же телефоны тот вообще не признавал. – Как там дела в сферах белой и черной магии?

– Привет, Рус, – в голосе Савельева звучала искренняя радость. – И сколько раз я тебе пытался объяснить, что никакими магиями я не занимаюсь. У меня другое направление деятельности. Я – целитель. Для сведения некоторых неосведомденных журналистов – это большая разница. Что-то давненько мы с тобой не виделись. С майских, пожалуй. Словно живем не в одном городе, а на разных континентах. Нехорошо. Сам-то как живешь? Что нового в мире СМИ?

– Нового? Брось. Наш мир настолько закономерен и предсказуем, что новости в нем повторяются с заметной периодичностью. Грубо говоря, новости – это хроника круговорота обыденности, помноженной на эволюцию. Лишь полубезумные личности, типа Чингисхана или Эйнштейна, в состоянии нарушить эту привычную закономерность.

– Неожиданная мысль для журналиста, живущего новостями.

– Может быть, но разве я не прав?

– Тебе виднее, – согласился Савельев, – ты ближе к суетному миру, я же блуждаю в его тени. Ищу в нем окна и двери, но они порой наглухо закрыты.

– Кстати, Сергей, мне как раз это от тебя и нужно – чтобы ты заглянул из своего окошка в мой личный потаенный мир.

– Хорошо, Руслан. Ты же знаешь, я всегда готов помочь, чем могу – это мой удел. Тем более – тебе.

– Когда можно заехать?

– Если можешь, то сейчас.

– Стели ковровую дорожку. Я уже в пути.

Азаров положил трубку и подошел к окну и распахнул шторы. Вид с шестнадцатого этажа был великолепный. Солнечный свет заливал улицы города, искрился в отражениях стекол, наполняя собой все окружающее. И было в нем столько жизненной силы, что утренняя неприятность показалась ему нелепым пустяком. Захотелось забыть ее и никогда не вспоминать, но вновь всплыло холодящее ощущение неизвестности и беспомощности перед ней. Желание поделиться своими переживаниями приобрело статус необходимости. К тому же очень захотелось повидаться со своим верным другом, с которым в последнее время, из-за обыденной суеты, они действительно не часто видятся.

Через десять минут он уже сидел в машине.

Глава 2

Отец Алексей, настоятель храма Святой Троицы в станице Новотроицкой, ранним утром, привычным маршрутом – центральной улицей – следовал на службу. Пожилые станичники и люди среднего возраста, встречая священника, учтиво кланялись и приветствии его словами: «Будь здрав, батюшка». Отец Алексей кланялся в ответ, и благословляя, осенял их крестным знамением. Молодежь здоровалась редко, по большей части только соседская. Остальные либо проходили безразлично, не обращая на него никакого внимания, либо снисходительно улыбались вслед. Этот ежедневный путь был привычен для священника и для станичников и воспринимался всеми, как само собой разумеющееся и неизменное. Но так было не всегда.

Отец Алексей, в миру Алексей Першиков, сан свой носил довольно давно. Хотя это был уже второй этап в его жизни.

На первом ее этапе Алексей жил мирской жизнью и строил в ней дальновидные планы. Человеком он был настойчивым, упорным и благодаря этому добивался многого. Окончив среднюю школу с золотой медалью, он без особого труда поступил на восточный факультет Ленинградского университета. Изучение восточных языков не прошло даром, и по окончании университета, он уехал военным переводчиком в Афганистан, чем был тогда безумно горд. Но два года сплошного кошмара оставили огненный след в душе Алексея и очистили сознание от иллюзий, привитых с детства, казалось навсегда. Однако он смог победить в себе зародившуюся ожесточенность, избежав падения в пропасть цинизма и разочарования. По возвращении в Союз, прежняя жизнь, наполненная мирскими хлопотами и обывательской гонкой за «жизненно необходимым», показалась ему пустой и скучной, лишенной чего-то важного. Без излишних сомнений он поступил в духовную семинарию, что тогда представлялось ему единственно верным и спасительным выходом.

И сейчас, по прошествии многих лет, он нисколько не сомневался в правильности своего выбора. Обращение к духовности не только дало ему силы помочь своей мятущейся душе, но и возможность помогать людским душам, попавшим под неумолимые жернова жизни. Эта забота о других давала ему колоссальный духовный заряд.

У ворот церкви отец Алексей, к своему удивлению, увидел старенький полицейский «уазик» и скучающего за его баранкой участкового – капитана Фролова. Это обеспокоило его – с чего бы участковому в такую рань находиться у церкви? Не иначе, как что-то случилось.

– День добрый, батюшка, – Фролов, заприметив священника, бодро выскочил из машины.

– Дай бог нам всем хорошего дня, – перекрестился отец Алексей. – Что привело тебя к божьему храму в столь ранний час, Юрий Степанович?

– Час для нас с вами, батюшка, не такой уж и ранний, – Фролов казался озабоченным.

Это насторожило священника еще больше:

– И это верно. Так что ж, по службе дела в храм божий привели, или самому божья помощь потребовалась?

– Пожалуй, по службе батюшка. Не знаю, чья здесь помощь нужна больше. Одно скажу точно – без вашей помощи, батюшка, мне, пожалуй, не обойтись.

Отец Алексей пристально посмотрел на Фролова, произнес:

– Пойдем, Юрий Степанович, в храм Господень. Там и думается легче.

На крыльце их встретил и поприветствовал дьякон.

Перекрестившись перед входом в храм, они вошли. То, как Фролов снял фуражку на входе, спешно перекрестился и неуклюже поклонился, отец Алексей заметил, но виду не подал, лишь подумал: «Пусть с трудом, но возвращаются люди к святой вере. Слишком долго прежде народ от нее отучали, а сейчас люди поворачиваются к Богу лицом и сердцем, значит, есть в том знак доброго начала».

Прошли в ризницу. Отец Алексей облачился в епитрахиль, набедренник, пояс и поручи, надел большой крест, и, обернувшись к образу Иисуса Христа, перекрестился.

Затем позвал участкового.

– Что ж, рассказывай Юрий Степанович, какие дела привели тебя, – отец Алексей огладил окладистую бороду и выжидающе посмотрел на Фролова. Взгляд его выражал сосредоточенность и внимание.

– А дело вот какое, батюшка. Вчера в приемное отделение нашей больницы привезли какого-то бродягу. Нашла его за своим огородом бабка Назариха, соседка ваша, что на окраине, у леса, живет. Назариха мне рассказала, что лежал бродяга тот без сознания – глаза открыты, и туманный взгляд в небо направлен. Ни крови, ни повреждений никаких на нем не было. На «скорой» привезли его в больницу – с тех пор так там и лежит, с открытыми глазами, но без сознания. Меня удивить трудно, не такое видывал, но я его увидел – мурашки по коже побежали. Лежит огромного роста мужик, вроде неживой, а вроде как вот-вот встанет – словно внезапно застыл. Врачи вокруг него суетятся, обещали сделать все возможное. На койку больничную он не вмещался, так они там из двух коек одну соорудили. Страсть какой огромный. И вообще, что-то в нем есть такое необычное, а что – не пойму.

Фролов замолчал и в задумчивости теребил ремешок фуражки, размышляя, чем же его еще так поразил незнакомец.

Отец Алексей, перекрестившись, вслух произнес:

– Спаси его Христос, – пригладил бороду и вопросительно посмотрел на Фролова. – Что ж, благословить болящего и страждущего – мое предназначение.

– Да, конечно, – спохватился Фролов, – и это, само собой, необходимо. Но я, собственно, хотел попросить помощи совсем по другому вопросу. У него вещей-то с собой немного было – так, котомка с парой тряпок, но вот среди них одна вещичка, пожалуй, интересная будет. Вроде, как церковная.

Отец Алексей удивленно взглянул на Фролова.

– На ней знак вроде креста, – пояснил свое предположение Фролов. – Хотя я и ошибаться могу, но очень похоже. Так вот я и подумал, не в церкви ли какой украдена штука эта. Страна наша большая, кто знает – где этого бродягу носило. Прежде, чем докладывать начальству, решил вот для начала проконсультироваться относительно принадлежности ее к церковному инвентарю, авось ценность какую представляет.

– В эксперты насчет ценности я, конечно, вряд ли сгожусь, – отец Алексей слегка нахмурил брови, – однако принадлежность к церковному инвентарю, пожалуй, определить смогу.

– Вот и хорошо, – обрадовался Фролов, – я ее сейчас принесу. Она у меня в машине. Уж не обессудьте, займу у вас немного времени.

Отец Алексей согласно кивнул.

Фролов торопливо вышел, а отец Алексей задумчиво прошелся по ризнице. Впервые к нему обращались с такой просьбой. К тому же услышанное немного взволновало его. Не часто в их тихой и благополучной станице происходят столь необычные события.

Вернулся Фролов. В руках он нес потертую старинную кожаную сумку с длинным наплечным ремнем.

– Вот все его богатство, – Фролов поставил сумку на стол.

Отец Алексей подошел к столу, потрогал сумку и, ощутив под рукой нежную фактуру выделанной кожи, внимательно осмотрел ее. Было в этой сумке что-то древнее, далекое. Толстая мягкая кожа изрядно потерта, особенно наплечный ремень, что свидетельствовало о почтенном возрасте вещи. Вместо ниток, сшита сумка была тонкими кожаными полосками, но самым интересными в ней казались застежки, которыми закрывался клапан сумки. Они представляли собой два цилиндрика, выполненных из отполированного, стеклоподобного, черного камня, с проточенными посередине, вкруговую, канавками, которые охватывали петли, пришитые тонкими кожаными полосками к сумке. «Вот уж поистине, – подумал отец Алексей, – все новое – хорошо забытое старое». Сейчас подобные застежки вместо пуговиц зачастую используют на всяких модных предметах верхней одежды. Какая временная пропасть между этими застежками.

Фролов их расстегнул, откинул клапан и извлек из сумки странный предмет. Он очень бережно положил его на стол. Одного взгляда отцу Алексею было достаточно, чтобы понять, что перед ним очень древняя и необычная вещь. От нее словно хлынула волна времени, но не холодная волна, которая обычно исходит от старинных, но давно умерших вещей, а теплая – волна жизни. Ему даже показалось, что он явственно ощущает это тепло – внутреннее, сокровенное, несущее в себе что-то таинственное, предназначенное именно ему. Такое странное ощущение возникает при созерцании старинных икон и отец Алексей невольно отнес эту вещь к категории духовных реликвий. Сам предмет словно уверял в этом, безмолвно, но бесспорно. Рассматривая нанесенные на нем узоры, отец Алексей провел по ним кончиками пальцев, и ему почудилось, что он слышит какой-то приглушенный шепот. Он мысленно стряхнул с себя это ощущение, но шепот все равно продолжал проникать в его сознание, как только он прикасался к предмету, будто кто-то невидимый шептал ему на ухо молитву. Это можно было понять по интонации, но слов не разобрать. Да и были ли это слова? И был ли вообще этот шепот? Сейчас он поручиться за это не мог.

Он посмотрел на Фролова. Тот непонимающе, но с интересом наблюдал за священником.

– Ты что-нибудь слышишь, Юрий Степанович? – спросил отец Алексей, в надежде получить подтверждение своим ощущениям.

Фролов озадаченно прислушался, покрутив головой, и удивленно обернулся к отцу Алексею:

– Я слышу мотоцикл. Опять Куприянов с утра пораньше без шлема по улицам гоняет. Трактора, слышу, в мехпарке заводятся. А что?

– Нет, ничего, показалось, наверное, – отец Алексей смущенно тряхнул головой. Шепот растворился в доносящихся с улицы звуках. Огонь лампады у образа Иисуса Христа качнулся и выровнялся, засияв ровным белым пламенем. Это было как наваждение. Оно настораживало. Настораживало, как все необычное, но не пугало.

Священник вновь сосредоточил внимание на загадочном предмете. Он был выполнен из странного твердого материала красноватого оттенка, и представлял собой две четырехугольные пирамиды, соединенные между собой основаниями. Никакой вычурности, присущей бесполезным помпезным вещам. Строгость исполнения как бы свидетельствовала о важности и величественности предназначения. На одной их граней размещалось странное изображение, отдаленно напоминающее очертаниями крест, с нанесенным на нем и вокруг него, знаками. На всех гранях предмета также по спиралям были нанесены знаки, часть из которых показались отцу Алексею знакомыми. Сознание его всколыхнулось, извлекая из памяти давно забытые странички жизни.

Во времена учебы в университете Алексей Першиков увлекался древнеегипетской культурой. Часами пропадая в библиотеках, он перечитал уйму литературы по истории одной из древнейших цивилизаций. На толкучке скупил у букинистов по этой теме все, на что был способен его студенческий бюджет. И сейчас, рассматривая знаки на принесенном предмете, он почти не сомневался в их происхождении. Часть из них имели нечто общее с древнеегипетским идеографическим письмом. Отец Алексей, пораженный своей догадкой, поднял взгляд на Фролова, и взгляд этот выражал изумление.

Фролов почувствовал, как по спине пробежал озноб.

– Ну, что я говорил! Вещичка-то, видимо, все-таки не простая, а? – прошептал он, словно боясь спугнуть удачу. Фролов не скрывал радости –милицейское чутье его не подвело.

– Да, Юрий Степанович, – помедлив, произнес отец Алексей, – предмет этот действительно, похоже, не безделушка, хотя к православной церкви вряд ли имеет отношение. Но само то, что он находится сейчас перед нами, я уже считаю чудом. Конечно если это не подделка под старину, во что я мало верю. Ведь подделывают обычно дорогие вещи, а тут, будто специально, выполнено все скромно, да еще и материал не драгоценный. Похоже на медь.

– Ну не скажите, – возразил Фролов. – В наше-то время любой цветной металл немалых денег стоит. Даже бомжи вшивые вон по помойкам алюминиевые банки из-под напитков собирают и в цветмет сдают. А тут весу килограмм пять будет, не меньше. Для любого бомжа – находка.

– Негоже, Юрий Степанович, так о людях говорить. Все под Богом ходим. А вот то, что вещица эта – ценная находка, я почти уверен. Если вещь подлинная, то для науки и истории – находка. Хотя, поди разбери теперь, откуда она взялась и какую грандиозную историю имеет. Письмена на ней похожи на древнеегипетские. Учитывая это, ей, по меньшей мере, две-три тысячи лет, а то и более.

– Сколько?! – Фролов недоверчиво глянул на священника, потом перевел изумленный взгляд на загадочный предмет.

– Однако, утверждать не берусь, – оговорился отец Алексей. – Это следовало бы проверить.

– Да-а, – протянул Фролов, продолжая находиться в состоянии легкого шока от услышанного. – Как же она в Россию-то попала? До Египта от нас не ближний свет. Хоть бы бродяга этот выжил, авось и правду узнаем.

– А в сумке больше ничего не было? – поинтересовался отец Алексей.

– Было тряпье какое-то грязное. Я его в больнице оставил – не хватало вшей или другой гадости подхватить, – ответил Фролов, брезгливо поморщившись.

Он сосредоточенно потер затылок:

– Батюшка, а сами вы можете определить, что это за штуковина?

– Отчасти, Юрий Степанович. Назначение ее только эксперты могут определить. Мы же с вами можем только кое-что предположить. Есть у меня пару книг по древнеегипетскому письму – с молодых лет остались. Можно попытаться прочесть надписи.

– Было бы неплохо, батюшка. И мне это будет интересно, – воодушевился идеей Фролов.

Рутинная жизнь участкового инспектора не часто озаряется столь яркими эпизодами, поэтому Фролов старался извлечь из данного случая максимум возможной пользы.

– Подъезжай-ка, Юрий Степанович, ко мне вечерком домой с этой вещицей. Найду я свои книжки и постараемся побольше узнать о ней.

– Непременно заеду, непременно, – Фролов не скрывал радости. Он уложил предмет обратно в сумку. – Что ж, спасибо, батюшка, за содействие правоохранительным органам, ну и мне лично, конечно. Пора идти, а то уж больно долго мой участок без присмотра.

– Бог в помощь, – кивнул отец Алексей на прощание, пропуская Фролова в открытую дверь. – А я сегодня посещу горемычного в больнице, благословлю.

Оставшись один, отец Алексей попытался осмыслить все увиденное и услышанное. Все в этой истории показалось ему странным: невесть откуда взявшийся скиталец, найденный без сознания, странный предмет с древними надписями, наконец – сумка, которая, судя по ее стилю и состоянию, в возрасте не намного уступала самому предмету. Как будто странник этот попал в наше время из другого века или даже из другой эпохи. А еще это странное наваждение, овладевшее им при осмотре предмета. Что это было? Где-то в глубоком подсознании заискрились туманные, осколочные воспоминания – что-то в этом показалось ему знакомым.

«Непременно в этом нужно разобраться, – подумал отец Алексей. – И непременно увидеть этого странника. А пока самое время помолиться за него. Жаль имени не знаю». Отец Алексей обернувшись к образу, начал молитву за здравие.

Глаза Иисуса Христа проникновенно и испытующе взирали на него. Отцу Алексею вдруг показалось, что в уголке глаза Господа блеснула прозрачная слеза, а лик озарился едва различимой улыбкой.