Читать книгу: «Жизнь и смерть в ее руках»

© Л. Соболева

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Ранее книга издавалась под названием «Ради большой любви».

* * *

1

Подперев щеку ладонью, директриса вздохнула, будто с похорон пришла, и с жалобной ноты начала:

– Опять пришел наш мент за данью. Пойди к нему. При тебе он стесняется обдирать нас, да и заходит-то на тебя посмотреть.

– Мне что, уволиться? – пыхнула Маля.

– Я ж не к тому, – протянула Валентина Григорьевна. – Он теперь и без тебя будет дань собирать. По привычке. Иди, он в сборочном, а я его видеть не могу.

На смуглых щеках Мали выступил матовый румянец негодования. Мент Витя, обеспечивающий порядок на данном отрезке улицы, раз в неделю заходил в кондитерскую, чтобы выйти отсюда с набитыми сумками в количестве четырех штук. По две ходки делал, не ленился. Если не дать ему энное количество сладостей – он устроит налет с привлечением бандитской пацанвы.

– Не выходите из кабинета! – повелительным тоном бросила Маля и побежала в цех, пряча закрученные в спирали волосы под косынкой. В коридоре ее поджидала толстушка Зина. – Зинка, что у нас залежалось?

– Ириски… килограмма три… потом зефир…

– Тащи все, нагрузим нашего Витю.

– Несвежим?! – вытаращила испуганные глазищи Зина.

– Тащи! – прикрикнула на нее Маля и вошла в цех, где торты украшали кремом. Витю она сразу увидела, на нем же нет белого халата. Она нацепила на лицо игривую улыбку: – Виктор! Почему ты здесь? Упадет волос в торт, нас потом вместо него съест Роспотребнадзор.

– Да у меня волос-то немного, – поглаживая раннюю лысину, сказал он и тоже украсил наглую, жирную рожу сальной улыбочкой. – Здравствуй, Ма́лика.

– Витя, – повела она черными бровями. – Мое имя произносится с ударением на последний слог.

– Ай, – всплеснул он пухлыми и загребущими лапами. – Я забываю.

Алчные глаза Вити скользнули по ее фигуре, а Маля будто напоказ себя выставила: одной рукой оперлась о стол, отставив заманчивый зад и положив вторую руку на бедро. Круглолицая Малика, девушка явно с восточной примесью, с пухлыми губами, с черными глазами и выпуклыми формами, давно его прельщала. Но Витя знал: этот виноград пока зелен, потому лишь сглотнул слюну, облизнул высохшие губы. Девчонки в цехе, наблюдавшие за ними, захихикали, а Маля, обнажая два ряда ровных белых зубов, спросила:

– Ириски возьмешь? Свежие, мягкие, ну просто тают во рту. – Свежие ириски как раз твердые как камень, но чем больше они лежат, тем мягче становятся.

– Ну, пару килограммов… если ты настаиваешь…

– Три. Бери, Витя, три килограмма.

– А Валентина Григорьевна тебя не того?.. Кстати, где она?

– Ее нет. Ради тебя, Витя, приму нагоняй. Зина! – позвала она, глядя на него почти с обожанием. Влетела Зина, вытерла красное лицо куском марли и преданно уставилась на мента. – Подготовь для Вити набор…

– Уже готово… – шмыгнула носом та. – Завернуть?

– Заверну я сама. Идем, Витя.

Выйдя в маленькую комнату, где стояли многоярусные столы для готовых изделий, которые потом переносили в кафетерий и кондитерскую, она упаковывала в тонкую бумагу ириски, зефир, мармелад, пастилу – то, что подносила Зина. Витя вышагивал вокруг, задерживая плотоядный взгляд на аппетитных изгибах тела Малики. Когда Зина в очередной раз убежала, он квакнул:

– Ты сама как бланманже.

– Но я несъедобная, Витя. Отравишься.

Уж ему-то не знать. Однажды была слабая проверочная попытка пощупать, настоящие у нее выпуклости или подложенные. Ее реакция оказалась неожиданной: Малика схватила приставалу за это самое место со словами: «А у тебя есть чем? Не-а, не годится». Уничтожила его, он месяц не заходил в кондитерскую.

– Мне бы тортик еще… – застенчиво произнес он.

– Тортик? – улыбнулась Маля. – Зина! – Та, словно ждала за дверью, просунула голову в щель. – Тортик для Вити.

– Ага. – Та убежала и появилась снова с большой коробкой. – Вот.

Витя забрал сумки и коробку и пошел по длинному коридору.

– У, гад, – процедила Зина. – Чтобы у него кишки слиплись! Ой, Малика, он же всего две сумки взял!

– И тортик. Что за торт принесла?

– Как ты сказала… просроченный.

– Молодец. Может, его пронесет, а?.. – Обе заливисто расхохотались, через минуту Маля вспомнила: – Господи! Я же мужу не позвонила!

И помчалась к телефону, ведь с мобилы звонить дорого. Набрав номер, послушала гудки, а когда он взял трубку, торопливо заговорила:

– Ты пил? Меня задержали, мент Витя приходил за данью.

– Малек, ты зря отрываешься от работы…

– Не ворчи. Если я не напомню, ты забудешь принять лекарства. Через час надо еще таблетку выпить, помнишь? – Он вздохнул. – Не вздыхай. Звонила и буду звонить. Лялька пришла? Через полчаса укол надо делать.

– Не пришла. Придет, не переживай.

– Ну все, пока. Целую. – И Маля повесила трубку.

После работы она забежала в продуктовые магазины, нагрузилась под завязку. Сегодня выдали зарплату – деньги жгли карман, пришлось истратить значительную часть. Заскочила в аптеку, купила лекарства и шприцы, уложив все в сумку, зашагала уверенной походкой домой. Маля теперь твердо стояла на ногах, к тому же была довольна абсолютно всем, и это отложило отпечаток на весь ее облик. Теплый вечер первых дней сентября с робким и терпким запахом осени придавал ей дополнительные силы, усталости не было, собственно, кто устает в двадцать девять лет?

Пройдя под каменной аркой во двор, Маля от неожиданности остановилась и зажмурилась – по глазам внезапно ударил яркий свет фар. До этого она не подозревала, что на пути стоит автомобиль. Секундная пауза – и сумки из рук Мали вырвали, после чего ее подхватили под руки какие-то типы и затолкали в машину на заднее сиденье.

Шок был сильным, но Маля ни звука не проронила, ехала молча между двумя парнями, державшими ее за руки. Старалась дышать потише, чтобы по дыханию они не определили, в каком она состоянии. Маля не потеряла самообладания, лихорадочно соображала, кто эти люди и зачем ее утащили. Вдруг с первого сиденья развернулась туша, в полумраке блеснув зубами, потом туша сказала самоуверенным тоном:

– Спокойно, Монтана, мы свои.

Она узнала этот голос, да и его владельца тоже, хотя он сильно заматерел. На миг закрыла глаза, чтобы собрать волю в кулак, потом открыла их и хлестко спросила:

– Что надо?

– Повидаться захотелось, – ответил он.

– Свидание нужно было назначить, – процедила Маля.

– Так ты ж не придешь, – скалился он.

– Руки! – рявкнула она, ударив локтями парней по обеим сторонам.

– Уй, е! – скрючило одного. – Прямо под дых…

Туша расхохоталась:

– Ну, Монтана, ни капли не изменилась. Скажи, че тебя потянуло к кастрюлям? Ты ж не для них склеена.

– Не твое собачье дело, Гриб, – заявила Маля, давая понять, что не боится их. На самом деле пульс ее участился в тот момент, как затолкали ее в машину, и до сих пор он не стал ровным. – Куда везешь меня?

– В укромное местечко. – Гриб отвернулся лицом, показав Малике аккуратно подстриженный затылок.

– Зачем? – задала она естественный вопрос.

– В любви буду объясняться, – сострил он.

Гриб – это была кличка и фамилия одновременно. За то время, что Маля не видела его, он отъелся до бычьих размеров. Гриб – законченное дерьмо, которое тюрьма уже не исправит, разве только могила, однако он обожает прикидываться культурным.

Остановились у лесопарка, там их ждала еще одна машина, но оттуда никто не вышел. Водитель включил свет в салоне, Гриб развернулся к Малике:

– Дело есть, Монтана.

– У тебя? – желчно спросила она. – Ко мне? У нас с тобой общих дел быть не может.

– Допустим, у тебя и не может, – осклабился он. – А у меня есть.

– Короче, – обозлилась она.

– Это другой разговор. Завалить надо одного…

– Я этим больше не занимаюсь.

– Займешься, никуда не денешься, – заверил Гриб. – Я предвидел такой базар. Твой дырявый муженек у нас. Сестричка тоже.

– Что?! – потеряла самообладание Маля.

– Да не пыли, – скривился он. – С ними будет порядок, вернем тебе их в сохранности, когда дело сделаешь. Считай, что они у нас как в камере хранения.

Рядом раздалось дегенеративное ржание, она покосилась на длинного и трясущегося в приступе хохота недотепу, потом снова приковала взгляд к рыжей роже Гриба. Молчала.

– Не веришь, да? – ухмыльнулся он, набирая номер на мобиле. – Дайте муженька. Держи, Монтана.

Она схватила телефон, поднесла к уху:

– Это я, Малика…

– Малек? – послышался голос мужа, который, судя по интонации, нервничал. – Не волнуйся, с нами все нормально. Мы не дома, Малика…

– Знаю. Постарайся не волноваться, все будет хорошо, слышишь? Я верну вас домой, верь мне, Кеша.

– Ну, хватит. – Гриб грубо вырвал трубку. – А то я зарыдаю горючими слезами, честное слово. Убедилась, что я не блефую?

– Ты… – сквозь стиснутые зубы прошипела Маля. – Если с ними что-нибудь… я из тебя решето сделаю.

– Ух, Монтана, такая ты мне нравишься, – хохотнул Гриб. – Ну, так как?

Она скрипнула зубами от ярости, отвернула лицо в сторону, но, увидев прыщавую рожу дегенерата, еле сдержалась, чтобы не заехать по ней кулаком. Потом перевела тяжелый взгляд на Гриба, тот удовлетворенно крякнул:

– Я знал, что мы поладим. Значит, завалить надо…

– Срок, – процедила Маля, ведь выбора не было. Вести переговоры и взывать к совести подонка – только зря тратить время, уж она-то знала Гриба неплохо.

– Надо управиться за неделю. Мы подготовим операцию, тебе останется…

Маля поднесла к носу Гриба кукиш. Дегенерат справа, которому она заехала под дых, угрожающе прорычал и поднял руку, мол, ща получишь! Но Гриб опередил его, стукнул по лбу, гаркнув:

– Ша! – Поскольку Маля так и держала кукиш перед его носом, он сфокусировал глаза на нем и вздохнул. – Монтана, я ж из братских чувств хочу помочь тебе.

– А я не нуждаюсь в помощи. – Она убрала кукиш. – Кого?

– Князева.

– Кого?! – второй раз потеряла самообладание Маля. – Ты хоть представляешь, кого ты…

– Представляю. Он сейчас без охраны, переживает плохие времена.

– Будто у нас бывают хорошие времена, – фыркнула Маля. – Да это невозможно, и вообще… я не в форме. Не помню, когда стреляла последний раз.

– Поупражняйся в тире. Но лучше задом перед Князевым покрути, губами пошлепай, он и присохнет, а там ты его красивенько сделаешь… У тебя же задница как орех, так и просится на грех. А губы, как у негритоски…

– Князева! – огрызнулась Маля. – А меня потом куда? В тюрьму или на тот свет?

– Потому и поручаю тебе это сложное дело, что ты вывернешься, – благодушно улыбался Гриб. – Учти, Монтана, не сделаешь его, мне придется твоих…

– Поняла! – гаркнула она. – Где сумки? – Один из ее сторожей поднял с пола пакеты, Маля вынимала упаковки и бросала их на колени сторожу справа. – Моему мужу надо пить по часам лекарства, уколы сделает Ляля, передашь ей все это.

– Ответь, Монтана, на один вопрос, который теребит мою душу с тех самых пор, как ты обзавелась кастрюлями, – заворковал Гриб. – На хрен тебе эта плесень? Хочешь, вдовой тебя сделаю? А потом утешу, у меня на тебя всегда стоит.

Он протянул свою лапищу, нежно взял Малю за грудь. Она опустила глаза на его руку и совершенно спокойно сказала:

– Убери клешню.

Гриб тоже ее хорошо знал, поэтому шутливо отдернул руку, будто ожегся, и улыбнулся, демонстрируя вставные зубы (свои-то давно выбили). Маля подалась к нему, ее рот очутился у губ Гриба, после чего она продемонстрировала свои собственные зубы в зловещей улыбке:

– Если мой муж не вернется ко мне живым и невредимым, я не решето из тебя сделаю, Гриб, а сито. И Ляльку попробуй обидь со своими дегенератами.

– Сейчас обижаешь меня ты. Я слово держу.

– Я тоже. – Маля откинулась на спинку сиденья, глядя на Гриба из-под приспущенных век, переменила тон на деловой: – Мне нужно две недели.

– Две? Многовато. Ну, ладно. Два выстрела сделаешь, второй, как водится, контрольный. Когда убаюкаешь Князева, ствол не бросай, отдашь его мне, он бабок стоит. Получишь десять тонн. В твоем положении кондитерши и сестры милосердия это офигенное богатство. А твоя плесень и сестричка все это время будут у нас.

– Вот и сдувай с них пылинки.

– Отвези ее домой, – бросил Гриб водителю, а на двух парней сорвался: – Чего расселись? Выметайтесь! Монтана, два выстрела, помни. До встречи.

– Ольмисанми¹! – проворчала Маля.

Обратную дорогу она смотрела в окно и ничего не видела, от ярости сжимала кулаки, длинные ногти впивались в кожу, причиняя боль. Иногда физическая боль куда легче внутренней. За пять лет Маля подзабыла свое прошлое, которое временами казалось ей чьей-то чужой жизнью. Пять лет назад случилось чудо, настоящее и сказочное, заставившее Малю поверить, что добро существует – бескорыстное, искреннее, щедрое. Но это было не то прошлое, которое по желанию забывается, о нем обязательно напомнят.

Маля вышла из машины, водитель протянул ей пистолет:

– Держи. – Она взяла и вдруг без слов приставила ствол к его виску. – Не заряжен. Бери обоймы, Монтана. Для тренировок.

Маля забрала обоймы и сказала:

– Убирайся, эчки². Не искушай.

Хихикнув, водила дал по газам. Маля поднялась на этаж, вставила ключ в замок, но дверь была не заперта. Ей стало понятно, как забрали мужа с Лялькой, – они сами открыли Грибу и его дегенератам, ну а те не потрудились даже закрыть квартиру. Она вошла в темную прихожую, включила свет, в комнате села на старый скрипучий диван, опустив плечи. Просидев так очень долго, позвонила:

– Извините, Валентина Григорьевна, за беспокойство…

– Да ничего, ничего, Малика. Ну ты и насмешила всех! Зинка рассказала, как вы всучили Витьке залежалый товар. А если он отравится?

– В сортир побегает, наглеть перестанет. В случае претензий с его стороны скажите, что у него развилась аллергия от неумеренного потребления сладостей.

– Сама скажешь, у тебя лучше получится.

– Валентина Григорьевна, я не приду на работу в понедельник… и еще несколько дней. Возможно, долго не приду…

– С Иннокентием Николаевичем что-то?..

– Да, с Кешей. Он… ему нехорошо. Я должна с ним посидеть, так что сами напишите заявление на отпуск за мой счет.

– Занимайся мужем, а я выпишу тебе материальную помощь.

– Спасибо.

2

Поздним субботним вечером вышибалы подхватили Князева под белые рученьки и вынесли из ресторана, по-доброму совестя:

– Нехорошо, на вас это не похоже. Напились, буяните. Вызвать такси?

– Не надо, – мотнул головой Князев, повиснув на плечах вышибал. – Я на машине. Я с-сам…

– Нельзя вам за руль, Пал Палыч, – сказал один из вышибал, поставив Князева на ноги, но тот сразу же завалился на него. – Спокойно, спокойно…

– Ты мне? – промямлил Князев. – Я сы-покен.

– Пал Палыч, вызвать тачку, а? За машину не волнуйтесь, мы присмотрим, – уговаривал второй басом.

– Хочу сам… Доеду.

– Вы разобьетесь.

– Разо?.. – оживился Князев. – Я разо…бьюсь, да? Согласен.

– Дайте-ка его мне.

Оба охранника замерли, глядя на броскую девицу в короткой юбке, с аппетитными выпуклостями где положено, с закрученными в спирали волосами, ярко расписанную. Мысленно поставили клеймо: проститутка, причем дорогая. Но возиться с пьяным, хоть и с завсегдатаем, не хотелось. Один ее предупредил:

– Он в нулях, тебе не повезло.

– Я знаю его, отвезу, – сказала Маля, оттеснив вышибалу и забросив на свое плечо безвольную руку Князева. – Идем, Павел Павлович.

– Куда? – очнулся тот.

– В машину, – увлекая его, сказала она. Охранники галопом помчались в ресторан, пока проститутка не передумала. – Переставляй хоть как-нибудь ноги, Пал Палыч, а то я не дотащу тебя.

Он был хоть и худой, но высокий, жилистый. Дойдя до машины, Князев зашарил по карманам, Маля его поддерживала. Нашел пульт, сосредоточился, и… автомобиль подал сигнал: открыто. Князев, шатаясь, распахнул дверцу и рухнул на подножку, потом взялся за голову обеими руками, поставил локти на колени. Маля остановилась перед ним, рассматривала его сильные руки и длинные пальцы, белобрысую и коротко стриженную голову. Кашлянула, чтобы обратить на себя его внимание. Он очнулся не сразу, словно кашель дошел до него через спутниковую связь с другого конца планеты, увидел перед собой женские ноги, провел осоловевшим взглядом снизу вверх и поднял брови:

– Ты кто? Эта… прости господи, да? У меня денег… фью. Извини.

– А ты соображаешь. Садись в машину.

Не надеясь, что он понял ее, она затолкала Князева на пассажирское место. Сама села за руль, поизучала приборы.

– Ты хочешь рулить?.. – ужаснулся он, схватившись пятерней за подбородок и упав боком на дверцу. – Крутить мою?.. А ты умеешь?

– «Оку» вожу, – продолжая исследовать приборы, сказала она. – Думаю, справлюсь.

– «Оку»?! У меня же автоматика с… Нет, у меня… эта… как ее… Электроника! Но можно и так. Я щас… покажу… – После некоторых усилий он завел мотор и небрежно махнул рукой. – По-эхали.

Маля взялась за руль – машина подпрыгнула и остановилась, пружинила, будто ее трясли.

– Ничего, получится, это же не самолет, – проговорила она и опять попробовала тронуть с места, но уже осторожно. После нескольких попыток машина медленно поползла. – Пал Палыч, тебе куда? Домой?

– Не-ет! – замахал он длинными руками, свесив голову на грудь. – Куда-нибудь. Меня не пустят… домой.

– Да? Кто же посмеет не пустить тебя в твой дом?

– Жена. Она ушла.

– Ушла? – поддерживала разговор Маля, уделяя все внимание рулю и дороге. – Если она ушла, то ее нет дома.

– Есть. Она меня ушла.

Он скрестил на груди руки, выпятил губы до самого носа и прислонился плечом к дверце. А Маля научилась переключать скорость и повела авто чуть уверенней. Мельком взглянув на пассажира, она спросила тоном, каким обычно разговаривают с детьми или слабоумными:

– Не пойму, как это – она тебя ушла?

– Как, как… – заворчал он и заерзал. – Развод. А квартиру себе хочет. Чтобы я ей оставил. У меня квартира – у-у-у! Хо-рошая. Боль-шая.

– Выгнала, что ли?

– Я с-сам ушел. Взял и ушел. Мне сорок! А я дур-рак. Не разбираюсь в людях. Я болван! А теперь еще и… никто. У меня ничего больше нет. А было. Недавно было. А теперь нет. Останови, воздуха мало.

Маля остановила машину, он открыл дверцу и запрокинул голову на спинку сиденья, ей показалось, заснул. Она со своей стороны толкнула дверцу – прохладный и свежий воздух, которого никогда не бывает в городе, заполнил салон. Посидев немного, Князев поежился:

– А чего так холодно? – И… вывалился из машины.

Когда Маля, обойдя автомобиль спереди, подбежала к нему, он уже встал на ноги, держась за капот, и глубоко вдыхал воздух, не соображая, что находится за городом:

– Ух, запах… Ужасный! Жить хочется. А не хочется. Ты меня понимаешь?

– Нет.

– Потому что дура. Бабы все дуры. И мародеры. Слушай… а что это светится там?

– Луна в реке.

– Здесь река?! Пфф! – Он удивился, будто никогда не видел рек. Неопределенно пожав плечами, неожиданно зашагал к реке по бездорожью.

– Куда ты? – бросилась вдогонку Маля.

– Топиться. Утоплюсь – будет кайф…

Однако, ступив в яму, он упал, но поднялся без посторонней помощи, так как Маля, опасаясь поломать ноги в туфлях на высоких каблуках, в это время снимала их. Когда она догнала Князева, он уже стоял по колено в тихой воде.

– Не топись, – сказала она ему. – Я должна тебя убить.

– Убить? – повернулся к ней Князев. – Меня?

– Да. Мне обещали за тебя десять тысяч баксов.

– Так мало?! – возмутился он. – Пф! Моя жизнь стоит всего десять… Это свинство! Ну, ладно, давай. Убивай. Я все равно убит. Меня почти нет. Я хочу умереть окончательно и бесповоротно.

– Пойдем, убью тебя в машине.

– Пфф! – Он снова поднял плечи от возмущения. – Какая разница? Я хочу на свежем воздухе.

– Пал Палыч, я не шучу. – Маля ступила в воду и протянула ему руку. – Если я убью тебя здесь, ты упадешь в реку, так?

– Угу. – Он кивнул и едва устоял на ногах.

– А как я докажу, что убила тебя? Твой труп утонет, и я не получу денег. Идем в машину?

Он подумал-подумал, неожиданно стал на колено и несколько раз плеснул себе в лицо, загребая воду пригоршнями.

– Вода холодная, у меня ноги замерзли, – сказала Маля. – Давай руку.

Недолгая пауза, и Князев схватился за руку Малики, выполз на берег, потом обнял ее за шею, оба поплелись к машине, качаясь из стороны в сторону.

– А чем ты меня… Ну, убьешь?

– Пулей.

– Это быстро. И надежно. – Забравшись в машину, Князев передернул плечами. – Брр! Правда, вода холодная… Щас включим отопление… Слушай, ты меня знаешь когда убей? Когда я усну. Договорились? Скажи, договорились?

– Договорились, – осторожно трогаясь с места, пообещала она. – Боишься умирать?

– Хрен его знает. Нет, лучше когда усну… и не проснусь. Все, я сплю… – Но, проехав некоторое время, он вдруг выпрямился. – Слушай, машину моей змее не отдавай, поняла?

– Не отдам. А кто змея?

– Пфф! Жена, конечно! Себе забери. Не хочу ей. На запчасти разбери и пр-родай. – Он умостился, но вдруг опять встрепенулся. – Слушай, у тебя бывает: мысль родилась и сдохла, родилась и сдохла? Молчи, у тебя ваще мыслей нет, потому что ты баба, значит, дура. А у меня бывает.

Князев окончательно устроился с максимальным комфортом и заснул.

В глаза светило что-то пронзительно яркое. Он лениво вертел головой, пытаясь избавиться от света, но напрасно, а пошевелить частями ватного тела он был не в состоянии. И не мог понять, почему у него нет силенок, почему даже веки разлепить не удается.

– Сколько сейчас? – спросил женский грудной голос.

Голос был незнакомым, и он удивился, почему ему задали вопрос, кто и про что.

– Полдень, – сказал мужской и сиплый голос.

На лицо Князева легла тень, избавив его от яркого света, мешавшего открыть глаза. Он догадался, что вопрос был задан не ему, но кто эти люди? Князеву почудилось, что кто-то склонился над ним, он даже ощутил тепло человеческого тела, приподнял веки и увидел… львиную гриву. Нет, правда, над ним склонилась львиная грива, окруженная свечением, а вместо львиной морды было большое темное пятно.

– Проснулся, – сказал тот же женский голос. – Дядя Костя, надо бы его привести в чувство.

– А, это мигом. Сейчас рассольчика принесу.

Кто-то зашаркал ногами. Заскрипела дверь, хлопнула. Львиная грива отплыла в сторону, а Князева резанул по глазам безумно яркий свет. Он зажмурился и с трудом повернулся на бок. Когда в следующий раз он открыл глаза, перед ним предстала нелепая картина. То ли он находился в сарае, то ли еще где – не понять. Стены деревянные, прогнившие, потолок тоже прогнивший, кругом антисанитария в кубе. Яркий свет, раздражавший его, оказался солнечным и проникал через раскрытое окно. Снова хлопнула дверь, затем неизвестный тип с заросшей харей (натуральный бабай), скаля редкие желтые зубы, протянул ему грязный ковш:

– Пей.

А пить хотелось – жуть, все нутро высохло, как в пустыне Сахара. Князев приподнялся на локте, взял ковш с мутной подозрительной жидкостью и приложился губами к краю. Солоноватое, остро-кислое питье полилось внутрь, охлаждая выжженную пустошь и принося облегчение желудку и голове. Он выпил все до дна, передернул плечами, отдал ковш бабаю и бухнулся на кровать, тяжело задышав.

– После перепоя молока хорошо принять, – скалился бабай, получая видимое удовольствие от состояния Князева, который покрылся испариной. – Пьешь молочко, а оно на пути в кишки кефиром становится. Но молока нет. Может, ему это… самогона, а? Полегчает враз.

– Не стоит, – сказала женщина. – Он мне трезвым нужен.

– Еще принести рассолу?

Князев понял, что бабай обратился к нему, и вяло выговорил:

– Неси.

Хлопнула дверь, ударив по мозгам.

– Пал Палыч, тебе надо окунуться.

Князев поискал глазами женщину, нашел ее у стены, но в полутемном сарае не рассмотрел, какая она.

– Ты кто? – спросил вяло. – Где я?

– Сначала в себя приди, поговорим потом. Вставай. Помочь?

– Я сам, – промямлил Князев, отбрасывая тряпку типа одеяла. Сел. А на нем, кроме трусов, ничего не было. – Где моя одежда?

– Сохнет, – сказала женщина, не объяснив, почему его одежда сохнет, а самому спросить не было сил. Она подошла к нему. – Может, все же помочь тебе?

Это оказалась молодая женщина, и очень даже… для тех, кто понимает. Князев отказался от помощи:

– Не надо. – И встал на ноги. – Куда?

– На выход, – указала рукой Маля и пошла первой, распахнула дверь, уступая ему дорогу.

Пришлось согнуться, чтобы не удариться головой, – дверной проем был низкий, покосился и рассохся. Князев вышел на воздух, остановился, осматривая местность и потирая плечи. Перед ним простиралось нечто вроде заросшего камышом водоема, но для лужи водоем оказался слишком велик, а для озера слишком мал.

– Окунись в пруду, – предложила Маля.

Как робот, безоговорочно выполняющий команды, Князев поплелся к берегу, у воды ступни погрузились в серую жижу.

– Здесь паразитов нет? – полюбопытствовал он, не оборачиваясь.

– Только пиявки, лягушки и мелкая рыбешка. Иди, иди.

Осторожно продвигаясь в глубь пруда и чувствуя, как ступни погружаются в ил по щиколотку, он брезгливо морщился, но мужественно двигался вперед. Зашел по пояс, нырнул. Холодная вода, проникая под кожу, взбодрила его не то слово, а отрезвиться ему надо было – край. Князев вынырнул, отплевался и поплыл, где-то на середине пруда перевернулся на спину, снова ушел с головой под воду, потом благополучно добрался до берега.

– Дядя Костя! – позвала Маля. Откуда-то взялся тот самый бабай с противной харей, в дурацкой и далеко не опрятной одежде, приносивший солено-острое пойло. – Полотенце есть?

– А как же. – Бабай в прямом смысле ускакал в сарай.

Тем временем Князев, сплевывая, рассматривал покосившееся одинокое строение. На веревке, протянутой от него до дерева, висела одежда Князева. У входа в сарай кто-то смастерил печку из кирпичей, дымились дрова, а на печи стояла жуткого вида алюминиевая кастрюля. Вокруг росли ивы, толстые деревья с раскидистой кроной и кустарники. Ну прямо дом отдыха.

Не успел Князев глазом моргнуть, как бабай (со странной кличкой дядя Костя) принес махровое полотенце и отдал гостю. Подарив Князеву улыбку, он резво поскакал к печке, там с серьезнейшей миной, зажав в зубах самокрутку, принялся чистить рыбешку. Князев развернул ветхую тряпку с дырой посередине и решил, что до него ею вытерлось человек пятьдесят, возможно, этой ветошью вообще полы мыли. Но другого полотенца не было, Князев промокнул им воду на теле. Отдавая Малике влажную тряпку, задал вопрос, который очень его интересовал с тех пор, как он открыл глаза:

– Как я сюда попал?

– Я привезла тебя. Не помнишь?

– И где ты меня подобрала?

– В кабаке. Тебя вывели вышибалы.

– Почему моя одежда сохнет?

– Ты вчера хотел утопиться в реке.

Князев выпятил нижнюю губу, с подозрением глядя на Малику, очевидно, припоминал прошедший вечер, который стерся из памяти. Маля в свою очередь внимательно рассматривала его. От вчерашней слабости Князева не осталось и следа, сейчас она видела совершенно другого человека – собранного, спокойного, а ведь он попал к неизвестным людям. Глаза были колюче-настороженные, но не испуганные. Тонкие губы поджаты, отчего и без того тяжелый подбородок выдвинулся вперед. В этом человеке было много отталкивающего, и дело вовсе не во внешности, которая как раз оказалась сносной. Вокруг Князева будто существовала невидимая аура, делающая его недоступным. Нетрудно было определить, что он нетерпим, резок, имеет волю и ум, но пользуется ими исключительно в рабочем порядке. К быту не приспособлен, закинь его на необитаемый остров – погибнет. В городе о нем мнения разделились: одни называли его тираном, другие благоговели перед ним, золотой середины не было. Но…

– Идем в дом, пора поговорить, – сказала Маля.

Князев пошел за ней, у сарая остановился – и это она назвала домом? Но он воздержался от замечаний и вопросов, решил послушать девицу.

3

Она дала ему дряхлое одеяло, бывшее когда-то верблюжьим, он набросил его на плечи, повернулся спиной к незнакомой особе и снял мокрые трусы. Потом, завернув одеяло вокруг бедер, поискал место, куда бы сесть, но единственную табуретку заняла Маля. Князев присел на нечто вроде нар, где он спал, ладонями уперся в колени, оттопырив локти, и выжидающе уставился на Малику.

– Пришел в норму? – спросила она.

– Относительную.

– Мне приказано тебя убить.

Он не воспринял ее слова всерьез:

– За чем же дело стало?

– Не веришь, – поняла она. – Позавчера Гриб взял в заложники мою семью, если я тебя не убью, он убьет их. Я вырвала тебя у вышибал и привезла сюда, чтобы обсудить, как быть. Так что, поверь мне, и побыстрее. У меня времени мало, у тебя тоже.

– Гриб? Кто это? – Внешне он оставался спокойным.

– Раньше он был обычной сволочью, а теперь, судя по всему, сволочь с «крышей». Точно не знаю, но, думаю, Гриб все равно «шестерка», только такая, что имеет в подчинении десятка два «шестерок»-дегенератов.

– А почему Гриб приказал именно тебе убить меня?

– Я тоже хочу ответить себе на этот вопрос, но пока не могу.

– Хочешь сказать, что Гриб может приказать убить человека любой порядочной девушке? И она не посмеет его ослушаться?

– Любой… – выделила это слово Маля, – он не прикажет.

Князев никак не обозначил своего отношения к новости, но Малике показалось, что он до сих пор ей не верил. Она достала из сумочки пистолет и положила его на стол.

– Его мне дал Гриб. Из этого пистолета я должна тебя уложить, но ствол не бросать рядом с твоим трупом. За убийство получу десять штук баксов. Теперь веришь, что я не разыгрываю тебя?

– Десять штук? – переспросил он. – Что-то дешево.

– И вчера тебя возмутила эта сумма, да и меня она озадачила. Думаю, убить тебя приказали Грибу, а он передал эстафету мне.

Князев почесал заросший щетиной подбородок, с сомнением глядя на оружие. Потом перевел глаза на Малику, долго смотрел ей в лицо, и постепенно до него доходило, что ее бред не выдумка. Если бы еще недавно произошло нечто подобное, он был бы уверен, что из него хотят выбить деньги мошенники. Поэтому придумали такой экстравагантный трюк: мол, вас хотят убить, а мы спасем, только дайте энную сумму – тысяч сто – на мелкие расходы. Но сегодня этой смуглянке нет смысла разыгрывать спектакль, хотя она может и не знать всего, что произошло. Но ему недоставало еще чего-то, чтобы окончательно развеять сомнения.

– Ну и почему ты меня не убила вчера?

– Если бы это был не ты, а кто-то другой, я… думаю, убила бы.

«Миленькое» признание: она убила бы! И это сказала женщина, красивая и молодая. Мир сошел с ума. Может, она влюблена в него, а все эти разговоры с похищением и рисовкой – неудачный способ обратить внимание Князева на себя? Он не удержался от скептической ухмылки:

– И что ж такое есть во мне, что тебя остановило?

– Ты спас женщину, которая тебе была никто.

– Я?! – Сдержанности Князева пришел конец, он просто вытаращился на смуглянку. – Я спас? Ты меня с кем-то перепутала. Не хочу тебя разочаровывать, но женщин я не спасал. Мужчин тоже.