После Великого Раскола уцелевшие части планеты Земля стали ковчегами, летающими в пространстве. Офелия счастливо жила вместе с семьей на Аниме, одном из таких ковчегов. Девушка обладала двумя волшебными свойствами: умением читать руками прошлое предметов и проходить сквозь зеркала. Первое свойство позволило ей стать заведующей музеем доисторических вещей, и она очень любила свою работу. А вот второе свойство чуть не стоило Офелии жизни. В детстве, во время своего первого зеркального путешествия, она застряла между двумя зеркалами, и ее едва вызволили оттуда.

Уютный, маленький мир Офелии разлетелся вдребезги, когда девушке пришлось согласиться на дипломатический брак. Торн, таинственный и угрюмый жених Офелии, увез ее с Анимы на свой далекий Полюс.

Дух этого ковчега Фарук – полубог, получеловек. Знатные обитатели Полюса, наделенные разными опасными волшебными свойствами, могли совершить любую подлость, чтобы удостоиться милостей властителя. В довершение несчастий, Торн оказался сыном изгнанницы и вдобавок суперинтендантом Фарука, за что все его ненавидят вдвойне.

В ожидании свадьбы Торн спрятал Офелию – сначала в доме своей тетки Беренильды, а потом в замке Лунный Свет. Там девушка, скрываясь под личиной простого лакея, познакомилась с закулисным миром ковчега, где ее считали нежеланной гостьей. Именно в Лунном Свете она узнала о существовании древнейшего загадочного текста – Книги Фарука, – расшифровка которого стала подлинным наваждением властителя Полюса.

Офелии открылась ужасная правда: Торн собирался жениться на ней лишь ради ее чудесных рук чтицы. После свадьбы ему передастся от жены умение читать вещи, и он сможет расшифровать Книгу!

Оскорбленная Офелия решила больше ни в чем не доверять Торну. Когда обстоятельства все-таки вынудили его показать всем невесту и официально представить ее Фаруку, Офелия поклялась себе: при Дворе она сама найдет свое место.

Предисловие

Вначале мы были единым целым.

Но Богу это не нравилось. Он развлекался, пытаясь нас разъединить. А потом, наскучив этими играми, забывал про нас. Бог был до того жестоким в своем равнодушии, что пугал меня. Но порой Он бывал добрым, и тогда я любил Его так, как не любил никого на свете.

Я думаю, мы все могли бы жить вполне счастливо – Бог, я и остальные, – не будь этой проклятой Книги. Она внушала мне отвращение. Я знал, чтό меня связывает с ней (и как ужасно связывает!). Но в полной мере я осознал это позже, много позже. А тогда я ничего не понимал, я был слишком глуп.

Да, я любил Бога, но ненавидел Книгу, которую Он раскрывал по всякому поводу и без повода. Это Его забавляло. Когда Бог приходил в доброе расположение духа, Он писал. Когда гневался, Он тоже писал. А однажды, в ярости, Он совершил чудовищную глупость.

Бог расколол наш мир на куски.

Post scriptum

Теперь я вспомнил: Бог был за это наказан. В тот день я понял, что Он не всемогущ. С тех пор я Его больше никогда не видел.

Рассказчица

Игра в гусёк^[1]

Офелия была ослеплена. Стоило ей выглянуть из-под зонтика, как солнце осаждало ее со всех сторон. Оно палило с неба, отражалось от лакированных деревянных мостков для прогулок над водой, сверкало искрами на поверхности моря до самого горизонта и на драгоценностях придворных кавалеров и дам. Однако Офелия успела заметить, что ни Беренильды, ни тетушки Розелины поблизости не было.

И ей пришлось признать очевидное: она заблудилась.

Для человека, явившегося ко Двору с твердым решением найти здесь свое место, начало было, скорее, неважное. Ей назначили встречу, чтобы официально представить Фаруку. А если на свете и есть кто-то, кого нельзя заставлять ждать, то это, несомненно, Дух Семьи.

Но где же он? Может, там, в тени высоких пальм? Или в одном из этих роскошных дворцов, что выстроились вдоль морского берега? Или в какой-нибудь из пляжных кабинок?

Офелия опять выглянула из-под зонтика, но тут же стукнулась о фальшивое небо. Потом попыталась нагнуться над парапетом, чтобы высмотреть Фарука хоть где-нибудь. Море оказалось всего лишь огромной колыхавшейся фреской, такой же иллюзорной, как шум волн и запах влажного песка. Офелия поправила сползавшие очки и вгляделась в окружающий пейзаж. Похоже, здесь почти все ненастоящее: фонтаны и пальмы, море и солнце, небо и палящая жара. Даже за фасадами дворцов, наверно, одна только пустота.

Иллюзорный мир…

Да и чего ждать, находясь на шестом этаже башни Фарука, если эта башня возносится над Небоградом, а сам Небоград парит в воздухе над полярным ковчегом?!

Офелия побаивалась всех этих обманок, но еще больше она опасалась тех, кто ими пользовался, чтобы манипулировать остальными. Именно поэтому сейчас ей стало не по себе среди придворных, которые толкали ее на ходу, стараясь обогнать.

Все они были Миражами, мастерами иллюзии.

Офелия – тщедушная, черноволосая, близорукая – чувствовала себя незваной гостьей среди этих рослых людей с их льняными волосами, пронзительными взглядами и татуировками на лицах – знаком клана. Они то и дело пристально смотрели на нее, видимо, недоумевая: кто она, эта девушка, которая так старательно прячет лицо под зонтиком? Но Офелия твердо решила не выдавать себя: она здесь одна и беззащитна; распознай они в ней невесту Торна, самого ненавидимого из всех чиновников ковчега, – никто не дал бы и гроша за ее жизнь. Или за ее рассудок. Хватит и того, что у нее трещина в ребре, синяк под глазом и расцарапанная щека; не стоит усугублять ситуацию.

Но в одном отношении Миражи оказались полезны Офелии. Вглядевшись в даль, куда все они так спешили, она поняла, что яркий блеск на другом конце дорожки исходил от гигантского сооружения из стекла и металла. Значит, эти мостки – не обман зрения, они ведут к настоящему имперскому дворцу.

Скорее всего, Офелия встретится с Фаруком, Беренильдой и тетушкой Розелиной именно там, и нужно идти туда.

Девушка зашагала следом за придворными, стараясь держаться как можно незаметнее. Но ей ужасно досаждал шарф: один его конец обмотался вокруг лодыжки Офелии, а второй волочился следом, по земле, весело извиваясь, – ни дать ни взять влюбленный удав. И хозяйка никак не могла призвать его к порядку. Она, конечно, была очень довольна тем, что они снова встретились после долгой разлуки, но остерегалась подавать голос: ей вовсе не хотелось, чтобы из-за акцента все узнали в ней гостью с Анимы. По крайней мере, до тех пор, пока она не отыщет Беренильду.

И Офелия опустила свой зонтик еще ниже. Но тут ей попался на глаза газетный киоск. Крупные жирные заголовки гласили:

«Конец Драконов!»

«Кто охоты не страшится, тот и головы лишится!»

Офелия сочла это глумлением над мертвыми, притом глумлением весьма вульгарного толка. Драконы были роднёй ее жениха, а значит, и ее собственной, и все они погибли на охоте в лесу, при самых драматических обстоятельствах. Однако в глазах Двора это означало всего лишь исчезновение вражеского клана, не более того.

Офелия прошла в конец дорожки на сваях, и то, что издали выглядело загадочным источником света, преобразилось в архитектурный фейерверк. Дворец оказался намного больше, чем она думала. Его золотой купол, чей острый шпиль вонзался в небо, как молния, соперничал своим блеском с солнцем, хотя был всего лишь кровлей монументального здания, украшенного по углам восточными башенками.

«И все это, – подумала Офелия, обводя взглядом дворец, море и толпу придворных, – все это умещается на одном только шестом этаже башни Фарука!»

Ей и впрямь становилось страшновато.

Однако ее страх перерос в настоящую панику, когда она увидела двух белых псов, громадных, как полярные медведи. Пристально глядя на девушку, они шли прямо на нее. Но Офелию испугали не собаки, а их хозяин.

– Добрый день, мадемуазель. Прогуливаетесь в одиночестве?

Офелия не верила своим глазам: она узнала эти золотистые кудряшки, очки с толстыми стеклами и пухленькое ангельское личико.

Шевалье! Тот самый Мираж, без которого Драконы были бы сейчас живы и здоровы!

Внешне он выглядел обычным маленьким мальчиком – только чуть более упитанным, – но под этой личиной таился безжалостный злодей, с которым не мог совладать ни один взрослый и которого боялась его собственная родня. Как правило, Миражи довольствовались тем, что создавали иллюзии вокруг себя; шевалье же внедрял их прямо в мозг своих жертв. Извращенная власть над людьми была его главным пристрастием. Он воспользовался ею, чтобы свести с ума юную служанку, заключить тетушку Розелину в кокон воспоминаний, натравить на Драконов свирепых зверей во время охоты, – и проделал все это так ловко, что его ни в чем невозможно было уличить.

Офелия никак не могла понять, почему никто из придворных не запретил ему появляться здесь.

– Вы, по-моему, заблудились, – объявил шевалье необычайно учтивым тоном. – Хотите, я буду вашим проводником?

Офелия молчала, не в силах определить, какой из ответов – «да» или «нет» – станет ее смертным приговором.

– Ах, вот вы где! Ну, куда же вы пропали?

К своему великому облегчению, Офелия увидела Беренильду. Грациозно придерживая пышную юбку, та раздвинула толпу придворных и проплыла между ними спокойно и плавно, как лебедь, скользящий по глади озера. Однако, взяв Офелию под руку, красавица изо всех сил прижала к себе ее локоть.

– Здравствуйте, мадам Беренильда, – робко сказал шевалье.

Его щеки вспыхнули багровым румянцем. Он неловко вытер вспотевшие ладошки о свою матроску.

– Нам нужно спешить, моя дорогая, – сказала Беренильда, не удостоив шевалье ни взглядом, ни ответом. – Партия почти окончена. Ваша тетушка следит, чтобы никто не занял наши места.

Выражение глаз шевалье трудно было определить за толстыми линзами, искажавшими его взгляд, но Офелии показалось, будто он растерян. Она не могла постичь этого мальчишку: неужели он рассчитывал, что его похвалят за убийство целого клана?!

– Вы больше не хотите со мной разговаривать, мадам? – спросил он, и в его голосе послышалось беспокойство. – У вас не найдется для меня ни одного словечка?

Беренильда заколебалась, потом взглянула на него с самой сияющей из своих улыбок:

– Ну, если вам так угодно, шевалье, то вот вам от меня целых семь слов: ваш юный возраст недолго будет защищать вас.

Бросив ему это предостережение, сделанное почти бесстрастным тоном, Беренильда направилась к дворцу. Офелия оглянулась и похолодела от того, что увидела: шевалье пожирал ее глазами – именно ее, а не Беренильду, – и его лицо было искажено злобной ревностью. А что, если он натравит на них своих собак?

– Из всех людей, с которыми вы никогда не должны оставаться наедине, шевалье – самый опасный, – прошептала Беренильда, еще сильнее стиснув локоть Офелии. – Неужели вы так и не научились следовать моим советам? Идемте быстрее, – добавила она, ускоряя шаг. – Партия скоро закончится, мы не должны заставлять ждать монсеньора Фарука.

– Какая партия? – задыхаясь, спросила Офелия.

У нее все сильнее болел поврежденный бок.

– Произведите на нашего властителя хорошее впечатление, – приказала Беренильда, не переставая ослепительно улыбаться. – Теперь у нас гораздо больше врагов, чем союзников, и его покровительство станет решающим в этой неустойчивой ситуации. Если вы не понравитесь ему при первой встрече, то погубите нас.

И Беренильда притронулась к животу, словно включая в число будущих жертв ребенка, которого она носила.

Офелия шла, прихрамывая, и это раздражало шарф, обвивавший ее ногу. Слова Беренильды только усугубляли нервозность девушки. Боязнь была тем более сильной, что у нее в кармане лежала телеграмма от родных. Вся семья Офелии – мать и отец, дядья и тетки, брат, сестры и кузены, – встревоженные отсутствием писем, решили ускорить свой приезд на Полюс и прилететь на несколько месяцев раньше условленного срока. Они даже не подозревали, что их безопасность также зависит от доброй воли Фарука.

Офелия и Беренильда вошли в главную ротонду дворца, еще более роскошную внутри, чем снаружи. Из нее расходились в разные стороны пять галерей, и каждая из них выглядела величественной, как церковный неф. Под высоченными стеклянными сводами каждый шепоток или самый тихий шелест платья повторялся оглушительным эхом. Здесь собрался цвет общества: министры, консулы, артисты, художники и их временные музы.

К Беренильде подошел мажордом в расшитой золотом ливрее.

– Нижайше прошу дам следовать за мной в Сад для игры в гусёк. Монсеньор Фарук примет вас по окончании своей партии.

И мажордом повел их по одной из пяти галерей, предварительно освободив Офелию от ее зонтика. Он вознамерился забрать у нее и шарф, но девушка вежливо возразила:

– Простите, я предпочитаю держать его при себе. Поверьте, он не оставляет мне выбора.

Беренильда с тяжким вздохом удостоверилась, что лицо Офелии полностью скрыто кружевной вуалеткой.

– Старайтесь не демонстрировать раны, это признак дурного вкуса. Запомните: если вы сегодня хорошо проявите себя, то сможете считать Парадиз своим вторым домом.

Офелия подумала: а где же мой первый дом на Полюсе? С момента прибытия сюда она успела пожить в замке Беренильды, в посольстве Лунного Света, побывать в интендантстве своего жениха, но нигде не почувствовала себя дома.

Мажордом впустил их в просторный зал, нечто вроде внутреннего сада под стеклянным куполом, в тот самый момент, когда там раздались громкие аплодисменты и крики «Браво!», «Прекрасный ход, монсеньор!». Офелия никак не могла разглядеть сквозь белые кружева своей вуалетки, что происходит между пальмами этой оранжереи. Толпа придворных в высоких париках скучилась на лужайке вокруг какого-то странного лабиринта. Офелии, при ее малом росте, не удавалось выглянуть из-за спин впереди стоящих людей, но Беренильда с легкостью проложила среди них путь в первые ряды: узнавая ее, придворные сами уступали ей дорогу, не столько из учтивости, сколько желая оказаться на безопасном расстоянии. Они предпочитали сперва услышать вердикт Фарука, а уж потом определить собственное отношение к этой особе.

Увидев Офелию вместе с Беренильдой, тетушка Розелина скрыла облегчение за недовольной гримасой.

– Тебе придется объяснить свое поведение, – прошипела она. – Ну как я могу опекать девицу, которая то и дело сбегает от меня?!

Теперь Офелия разглядела игровое поле во всех подробностях. Это был лабиринт, состоявший из пронумерованных плит. На некоторых из них сидели живые гуси, привязанные к колышкам. Тут же, на извилистой дорожке, стояли двое слуг, словно в ожидании приказов.

Офелия посмотрела туда, куда были устремлены в этот момент все взгляды, – на эстраду рядом с лабиринтом. Там, за красивым столиком, белым, как и сама эстрада, сидел игрок. Он что-то сжимал в кулаке и с явным удовольствием медлил, испытывая терпение публики. Офелия узнала его по дырявому цилиндру и наглой усмешке до ушей. Это был Арчибальд, посол Полюса, доверенное лицо Фарука.

Наконец он разжал кулак, и в мертвой тишине зала раздался дробный стук игральных костей.

– Семь! – объявил церемониймейстер.

Тотчас один из слуг передвинулся на семь плит вперед и, к ужасу Офелии, рухнул в открывшийся люк.

– Нашему послу ужасно не везет в игре, – иронически бросил кто-то за спиной Офелии. – Это его третья партия, а ему почему-то все время выпадает люк.

Присутствие Арчибальда отчасти успокоило Офелию. Конечно, у него были свои недостатки, но он явился сюда, что свидетельствовало о его благосклонном отношении к ней, а главное – он принадлежал к клану Паутины. Почти все придворные, за небольшим исключением, были Миражами, и атмосферу зала пронизывала такая враждебность, что впору задохнуться. «Если все они так же коварны, как шевалье, – подумала Офелия, – то мне предстоят поистине веселые деньки».

Но тут придворные впились глазами в другого игрока, сидевшего на эстраде, и девушка посмотрела туда же. Сначала, из-за своей вуалетки, она приняла увиденное за скопище бриллиантов. Но, присмотревшись, поняла, что они украшают многочисленных фавориток, окружавших Фарука: одна расчесывала его длинные белоснежные волосы, другая прильнула к груди, третья примостилась у ног… Фарук сидел, облокотившись на столик, слишком низкий для его роста. Казалось, ему безразличны и ласковые прикосновения дам, и партия, которую он разыгрывал. Во всяком случае, Офелия сделала такой вывод, увидев, как он зевает во весь рот, бросая кости. Со своего места она не могла как следует разглядеть его лицо.

– Пять! – звучно пропел церемониймейстер под громкие аплодисменты присутствующих.

Второй слуга тотчас начал перепрыгивать с клетки на клетку. Всякий раз, как он приземлялся на плиту, занятую гусем, тот яростно шипел и пытался ущипнуть его за ногу, но лакей успевал прыгнуть дальше, пока не достиг последней клетки в центре лабиринта. Придворные приветствовали его радостными криками, точно олимпийского чемпиона. Фарук выиграл партию. Что же до Офелии, то она сочла эту забаву неприличной. И надеялась, что кто-нибудь поскорее займется первым лакеем, вытащив беднягу из люка.

Какой-то человечек в белом костюме воспользовался концом игры, чтобы поднести Фаруку нечто похожее на письменный прибор. Затем с широкой улыбкой он стал что-то нашептывать правителю на ухо. Изумленная Офелия увидела, как Фарук небрежно приложил печать к поданному документу, даже не заглянув в него.

– Берите пример с графа Бориса, – шепнула ей Беренильда. – Он дождался удобного момента, чтобы получить еще одно поместье. Приготовьтесь, сейчас наш выход.

Но Офелия ее не слушала: она во все глаза смотрела на другого человека там же, на эстраде. Он стоял неподвижно и был бы совсем незаметен в своем темном костюме, если бы внезапно не щелкнул крышкой карманных часов. При виде его Офелию охватил жар, от которого у нее даже уши запылали.

Торн.

Его черный мундир с высоким жестким воротом и тяжелыми золотыми эполетами был явно неуместен в душной жаре помещения – конечно, тоже иллюзорной, но вполне ощутимой. А застывшая, несгибаемая, как само правосудие, фигура и молчание призрака противоречили блестящей, беззаботной атмосфере Двора.

Офелия отдала бы все на свете, лишь бы не видеть его здесь. Он верен себе: сейчас возьмет контроль над ситуацией и начнет диктовать ей линию поведения.

– Госпожа Беренильда и дамы с Анимы! – провозгласил церемониймейстер.

Все головы повернулись к Офелии в наступившей тягостной тишине, прерываемой только гусиным гоготом. Девушка сделала глубокий вдох. Вот он, наконец, момент ее вступления в игру.

И она найдет в ней свое место – без Торна, вопреки Торну.

Малышка

Офелия подошла к эстраде, чувствуя на себе взгляды, горевшие таким жгучим интересом, что она подумала: «Как бы мне сейчас не вспыхнуть!» Она сделала вид, будто бы не заметила фамильярное подмигивание Арчибальда, которым он приветствовал ее со своего места игрока, и стала подниматься по белым ступеням, сосредоточившись на одной-единственной мысли: «Мое будущее зависит от того, что будет разыграно здесь и сейчас».

Вероятно, из-за волнения, охватившего ее при виде Торна, из-за кружевной вуалетки, застившей ей глаза, из-за шарфа, обмотавшего лодыжку, и всегдашней своей неуклюжести Офелия споткнулась на последней ступеньке. И наверняка рухнула бы всем телом на пол, если бы Торн не поймал ее на лету, схватив за плечо и силой поставив на ноги. Тем не менее эта оплошность ни для кого не прошла незамеченной: улыбка Беренильды на миг погасла, тетушка Розелина в ужасе закрыла лицо руками, а поврежденное ребро тут же отозвалось яростной, пульсирующей болью.

В игорном зале раздались смешки, но они мгновенно стихли, когда придворные заметили, что сам Фарук вовсе не находит ситуацию забавной. Он не шевельнул и пальцем с момента окончания игры и продолжал сидеть, облокотившись на столик, все с тем же выражением глубокой скуки на лице, словно не замечая фавориток в бриллиантах, так тесно прильнувших к нему, как будто они были естественным продолжением его тела.

Офелия даже забыла про Торна в тот миг, когда Дух Семьи устремил на нее непроницаемый взгляд бледно-голубых, почти белых глаз. И в самом деле, у Фарука все было белым: длинные гладкие волосы, молодая неувядающая кожа, роскошное одеяние, – но в этот момент Офелия видела только его глаза. Духи Семей по самой своей природе поражали воображение. Каждый ковчег, за редким исключением, имел своего властителя. Всемогущие и бессмертные, они были корнями огромного всемирного генеалогического древа, общими прародителями всех больших Семей. В тех случаях, когда Офелия видела на Аниме свою прародительницу Артемиду, она чувствовала себя перед ней жалкой букашкой. Но это было несравнимо с тем ощущением, которое сейчас внушал ей Фарук. Хотя их разделяла протокольная дистанция, мощь Духа Полюса буквально довлела над девушкой, пока он смотрел на нее немигающими глазами статуи.

– Кто это? – вопросил Фарук.

Офелия никак не могла упрекнуть его в забывчивости: во время их единственной встречи она стояла слишком далеко, была переодета лакеем, и они не перемолвились ни единым словом. Но она совсем растерялась, когда поняла, что вопрос касается одновременно и Торна, и Беренильды, на которых Фарук обратил свой бесстрастный взор. Офелия знала, что Духи Семей обладают скверной памятью, но чтобы до такой степени!.. Торн был суперинтендантом Небограда и всех провинций Полюса и в качестве такового отвечал за финансы и основную часть судебной системы. Что же до Беренильды, то она носила ребенка от Фарука.

– Где мой референт?

– Я здесь, монсеньор!

Молодой человек, с виду примерно ровесник Офелии, вынырнул из-за кресла Фарука. Он носил на лбу татуировку Паутины, и его белокурая красота делала честь этому клану.

– Монсеньор, господин посол испросил у вас аудиенцию для вашего интенданта Торна, его тетушки Беренильды и его невесты мадемуазель Офелии.

Референт изъяснялся мягко и терпеливо, поочередно указывая Фаруку на каждую упомянутую особу. Первым к нему подошел Арчибальд – в цилиндре, лихо нахлобученном на взъерошенные волосы. Офелия не сомневалась, что он нарочно побрился так небрежно: чем торжественней был момент, тем более дерзко посол нарушал приличия.

– По какому поводу? – спросил Фарук, явно изнывая от скуки.

– По поводу уничтожения клана Драконов, монсеньор, – с ангельским терпением напомнил референт. – Речь идет о прискорбном несчастном случае, стоившем жизни вашим охотникам. Господин Арчибальд уже докладывал вам об этом сегодня утром. Извольте прочесть, монсеньор, вы сами записали это в вашем ежедневнике.

И референт вручил Фаруку блокнот-памятку с обтрепанными страницами – видно было, что его непрерывно листали. Фарук оторвал локоть от игорного столика и перевернул несколько страниц. Фаворитки приноравливались к каждому движению его тела, отодвигаясь, когда их руки ему мешали, чтобы тут же снова приникнуть к нему. Офелия наблюдала за этой сценой со смесью восхищения и брезгливости. Эти красавицы в бриллиантовых диадемах, бриллиантовых колье и бриллиантовых кольцах мало походили на нормальных женщин.

– Драконы погибли? – спросил Фарук.

– Да, монсеньор, – ответил референт. – Вы записали это на последней строчке.

– «Драконы погибли», – повторил Фарук, на сей раз читая запись. Он помедлил, застыв, как мраморный истукан, затем перевернул страницу. – «Беренильда принадлежит к клану Драконов». Это я записал вот здесь.

Фарук говорил медленно и раздельно, подчеркивая каждый слог. В его устах акцент Севера был подобен голосу урагана. Отдаленному, едва слышному, но от этого не менее грозному. Когда он оторвался от блокнота и поднял глаза, Офелия уловила в них гневные искры, которых не было еще миг назад.

– Где Беренильда?

Не произнеся ни слова, не сделав реверанса, Беренильда подошла к нему и поцеловала в щеку с нежностью любящей супруги. На сей раз Фарук мгновенно узнал ее. Он ответил ей безмолвным взглядом, но Офелия почувствовала, что в их молчании было куда больше смысла, чем во всех речах на свете.

И тут о себе напомнил Торн: он громко щелкнул крышкой часов, разрушив очарование момента. Фарук зашевелился с медлительностью дрейфующего айсберга, взялся за перо, услужливо протянутое референтом, и добавил новую запись в свой блокнот. Офелия подумала: уж не пишет ли он «Беренильда жива», чтобы ненароком не забыть о ней?

– Итак, мадам, – заговорил Фарук, – вы потеряли всю вашу семью. Выражаю вам свои соболезнования.

В его глухом голосе не чувствовалось ни малейшего волнения, как будто он не сознавал, что в этой кровавой бойне погиб целый клан его собственных потомков.

– К счастью, я не единственная выжившая, – поспешила уточнить Беренильда. – Моя матушка в настоящий момент проходит лечение в санатории и ничего не знает об этом прискорбном событии. Что касается моего племянника, то он здесь, с нами, и вскоре собирается жениться. Так что продолжение рода Драконов нам обеспечено.

Офелии стало не по себе. Когда-нибудь позже она попытается объяснить Беренильде, что этот брак будет фиктивным и останется бездетным.

Из толпы придворных, стоявших вокруг эстрады, донесся протестующий ропот; особенно отчетливо прозвучало слово «бастард». Но Торн не снизошел до защиты своей чести. С его лба струился пот, а он пристально смотрел на циферблат часов, словно хотел подчеркнуть, что напрасно теряет время.

– Вот почему я испросил аудиенцию, – с широкой улыбкой сказал Арчибальд. – Хотите вы того или нет, дорогая Беренильда, но ваш племянник никогда не считался своим у Драконов, а ваша матушка очень немолода. Через какое-то время вы останетесь единственной представительницей своего клана. Это ставит под вопрос ваше положение при Дворе. Надеюсь, вы со мной согласны?

Его тирада была встречена тихими аплодисментами. Арчибальд, как достойный представитель посольского сословия, ясно выразил вслух то, о чем втайне думал каждый из присутствующих. Офелия обернулась, услышав за спиной стук пишущей машинки: секретарь фиксировал все, что здесь говорилось.

– Именно по этой причине, – звонко продолжал Арчибальд, – я и предложил мадам Беренильде и мадемуазель Офелии официальное покровительство и дружбу моей семьи.

Это заявление ошеломило аудиторию; аплодисменты тотчас стихли. Прежде Миражам было неизвестно, что Беренильда и клан Паутины заключили союз.

– Разумеется, речь идет о дипломатической дружбе, а не о военном союзе, – уточнил Арчибальд так весело, словно отпускал забавную шутку. – Паутина намерена заботиться о том, чтобы с обеими дамами не случилось ничего дурного, но при этом будет соблюдать политический нейтралитет и обязуется не участвовать во всяких «нечаянных» убийствах из-за угла. Итак, мы официально заявляем, что не намерены посягать ни на чью жизнь или препоручать это третьим лицам.

Офелия была поражена той небрежной легкостью, с которой Арчибальд затронул столь важную тему. И еще она отметила, что он умолчал о главном залоге так называемой дружбы – о том, что Беренильда официально назвала его крестным своего будущего ребенка.

– Однако сила моего клана имеет определенные границы, монсеньор, – объявил Арчибальд, обращаясь к Фаруку. – Не соблаговолите ли вы взять этих дам под свое покровительство здесь, при Дворе?

Фарук едва слушал посла. Он сидел в расслабленной, скучающей позе, вяло перелистывая блокнот и не обращая внимания на окружающих.

Офелия вдруг обнаружила, что не может двинуть рукой; тут же она поняла, что ее плечо крепко сжимает Торн. Он так и не ослабил хватку с того момента, как она споткнулась, и сжал ей плечо еще сильнее, когда Фарук перестал листать блокнот, и его белые брови медленно поползли вверх.

– Чтица. Я написал здесь, что Беренильда приведет мне чтицу. Где же она?

– Она здесь, монсеньор, – сказал референт, указав на Офелию. – Здесь, рядом со своим женихом.

«Вот оно», – подумала Офелия, стиснув руки, чтобы унять их дрожь.

– Так, – сказал Фарук, закрывая блокнот. – Значит, это она.

В оранжерее воцарилась мертвая тишина, когда он подошел к Офелии и присел перед ней на корточки, как взрослый перед маленьким ребенком. Девушка не была готова к такой аудиенции – лицом к лицу.

Фарук бесцеремонно поднял ее кружевную вуалетку. Он долго, внимательно изучал ее черты, а она боролась с желанием вырваться и удрать подальше. Духовная магнетическая мощь Фарука так властно подчинила себе тело и душу девушки, что у нее помутилось в глазах, а голову пронзила дикая боль.

– Она поранена, – разочарованно констатировал он, словно обнаружил изъян в купленном товаре.

Секретарь усердно забарабанил по клавишам машинки, фиксируя эти слова.

– И, кроме того, – продолжал Фарук, – я не люблю таких малышек.

Теперь Офелия начала понимать, почему никто не намекнул Фаруку на беременность Беренильды. И девушка набрала побольше воздуха в грудь: если сейчас она смолчит, все ее будущее окажется под угрозой. Бросив быстрый взгляд на тетушку Розелину, которая знаками приказывала ей говорить откровенно, она посмотрела прямо в лицо Фаруку, в это нечеловечески красивое лицо, заставляя себя не отводить глаза.

– Меня, наверно, нельзя назвать большой, монсеньор, но я уже не малышка.

Тоненький голосок Офелии звучал так слабо, что ей часто приходилось повторять сказанное, но сейчас она напрягла его, сколько хватило сил. Эти слова были обращены не только к Фаруку, но и к Торну, и к Беренильде, и к Арчибальду, ко всем, кто имел скверную привычку обращаться с ней как с неразумной девчонкой.

Фарук задумчиво потер нижнюю губу, потом раскрыл свой блокнот на первых страницах. Офелия стояла достаточно близко, чтобы разглядеть – правда, в опрокинутом виде, – его неуклюжий почерк и великое множество рисунков. Фарук задержался на изображении человечка с тоненькими ручками-палочками, ярко-оранжевыми кудрями и в больших очках.

– Это Артемида, – протяжно пояснил он. – Поскольку она моя сестра и ваш Дух Семьи, вы, видимо, доводитесь мне двоюродной пра-пра-пра-пра-правнучкой. Да, именно так, – заключил он, поглядывая на рисунок, – я полагаю, что вы слегка напоминаете мне ее. Особенно из-за очков.

Офелия подумала: интересно, когда Фарук видел свою сестру в последний раз? Артемида совсем не походила на этот беспомощный рисунок и не носила очки. Духи Семей никогда не покидали свои ковчеги. Вероятно, они провели вместе детство – в давние времена, еще до Раскола – но вряд ли сохранили об этом ясные воспоминания. Они не были наделены памятью – возможно, в силу своего невероятного долгожительства, – и это окружало таинственным ореолом их прошлое, которое было и прошлым всего человечества. Даже Офелия, при всем своем таланте чтицы, ничего не знала об их личной истории. Иногда она спрашивала себя: да были ли у них самих родители в ту древнюю эпоху?

1. Гусёк – старинная игра на прохождение маршрута. Расстояние, на которое игрок мог передвинуть по игровому полю свои фишки, определялось бросанием игральных костей. – Здесь и далее примеч. переводчика.