Отрицательная субстанция

© Константин Трунин, 2023

ISBN 978-5-4474-8766-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

4:00

Что-то неладное происходит вокруг. Мир меняется. Одолевает чернота. Уходят белые оттенки. Погружение вниз. Нет взлёта. Пытаешься найти свои руки. Но рук не видишь. Их чувствуешь под собой. Хочется увидеть руки. Почему-то мелькают мысли об осознанном сновидении. Неужели получилось. И толк от такого знания? Вокруг чернота. Ничего не видно. Может, лежу в постели с закрытыми глазами? Откуда же тогда ощущение провала в пустоту?

Невозможно лежать и проваливаться вниз одновременно. Где же руки. Почему они не поднимаются. Почему не могу пошевелить головой. Откуда наваливается чувство безысходности. Что может значит такой сон. И почему в голове мысль о сне. Невозможно спать и думать о сне. Это неправильно. Если чувствуешь себя во сне, то должен совершать активные действия. Но не получается. Проснуться не получается. А может, это не сон? Летаргический спросонок или что такое, как бы понять. Открыть глаза не получается. Руки, где же руки. И где ноги. Вижу пустоту. Вокруг всё чёрное. Ощущение провала. Падаю. Ветер не обдувает тело. Нет никакого чувства, кроме падения. Кровь скопилась в затылке. Голова куда-то едет. Голова не проваливается. Чувство онемения разливается от правого виска к левому и обратно. Будто кровь живая. Она ищет выход из тела. Я ведь не могу быть парализованным. Мне всего двадцать девять лет. Я бы слышал, я хотя бы понимал. Но нет и этого. Значит, я сплю.

Говорят, сон снится в быструю фазу и длится всего пять минут – остальное растягивается за счёт нашего подсознания. Как бы не так. Наверное, минут десять я пребываю в таком состоянии и не вижу просвета. Всё-таки невозможно спать и ощущать. Я не владею такими техниками. Пробовал – не получалось. Да мне и сны ведь не снятся никогда. Им просто некогда сниться. Ведь сон человек видит перед пробуждением, а я встаю по будильнику. Организм не расслабляется до конца, он не может получить возможность для анализа прожитого дня. Мозг выкидывает лишнюю информацию по одному ему известному принципу. Что бы сказал Фрейд, вот это мне больше интересно, я уже забыл про свои руки, я вижу черноту. Фрейд в таком случае потреплет меня по голове и скажет: «Сия проблема мною не изучена, решать, сынок, её тебе предстоит самому, я старый швейцарский психиатр, не в то время ты видишь этот сон, надо было видеть его сто пятьдесят лет назад, тогда бы и обсудили». Что за чепуха в голову лезет. Хотя бы лезет. Пребывание в таком подвешенном состоянии угнетает. Проклятье.

Это был сон. Всего лишь сон. Вот зазвонил будильник. Пора вставать. Моя рука резко дотягивается до будильника и отключает его. Жена спит, и её пока будить не надо. Глаза смыкаются. Вставать нет желания. На часах четыре часа утра. Очень тяжело в это время вставать. Никогда не могу себя приучить. Тут трудно обосновать причину. Она понятна и без этого. Нет, дело не в совах-жаворонках-голубях. Человеческий организм требует сон. Ему надо отдыхать. Мозг должен восстанавливаться. Жаль, что человек – не дельфин. Пока работает половина мозга, другая функционирует. Люди при таком режиме либо с ума сошли бы, либо умерли от работы, либо от скуки, либо творили без конца. Если организм не требует сна, значит, общество имеет другой порядок. Мир мог выглядеть иначе. Давай вставай. Развёл тут философию. Надо собираться на работу, а не глобальные вопросы поднимать. Мне, кажется, что-то снилось. Не помню. В детстве мечтал свои сны записывать и писать на их основе фантастические книги. Прекрасная была задумка, только сны мне снились редко и всё не те, в них сюжета не было, а если и был, то забывался при пробуждении.

За дверью активизировался кот. Знает, рыжая морда. Услышал шевеление. Будет теперь требовать утреннюю порцию корма. Вот, начал ломиться. Скребётся. Жена спит. Видимо, уже просыпалась ночью, сон у неё чуткий. Я собираюсь тихо, греметь начну лишь перед выходом, но к тому моменту она уже проснётся и даже помоется. Стягиваю со стула футболку и трико. С вечера висит так, чтобы было удобно надевать и не думать, где перед, а где зад. Трико только дырявые в области левого колена. Ступня каждый раз проворно делает дырку всё больше. Зашивал не раз, лучше не стало. Ступня привычно проделывала отверстие. Вот и на этот раз приходится тянуть ногу обратно и аккуратно натягивать штанину руками. Где-то на полу валяются носки. Вот они. С носками проблем обычно не возникает. Это жена свои кидает перед сном и потом их найти не может, а я всегда свои держу рядом. Мужские носки – вещь святая. Не даю им теряться в пасти стиральной машины, потеряться за ночь тем более не дам. Потягиваюсь. Опять зазвенел будильник. Я его с первого раза не отключил. Отключаю. Нахожу на столе наушники и иду на кухню. Предстоит сперва утихомирить кота.

Рыжий кот путается в ногах. Случайно наступаю на хвост чёрного кота – он любит лежать там, где ходят люди, создавая помехи для движения. Уже не раз на него наступали, но чёрный кот по-прежнему падает посередине коридора. Даже не мурчит – молча принимает свершившееся как факт. Рыжий кот бежит впереди и утыкается носом на кухне в шкаф, где хранится его любимый сухой корм. Включаю свет и тянусь к дверце шкафа, доставая корм. Пусть ест. Сразу отстанет и не будет поднимать спящих своими заунывными песнями.

Пожарить мясо, сварить макароны, перемешать. Помыть голову, почистить зубы. Время летит. Автобус ждать не будет. Пора запрыгивать в униформу, одеться потеплее, прикрыть шарфом нос. И бежать. Осталось ещё двадцать минут.

Есть своя прелесть в работе далеко от дома, тем более если ты работаешь с людьми. Можешь всегда столкнуться со знакомыми на работе. Это неприятно. Одно дело оказывать помощь незнакомым, другое дело – помогать своим. Вне работы ещё ладно, но на работе – возникает дискомфорт. Ведь тогда с человеком общаешься не как со знакомым, а как медик с пациентом. Стыдно пройти к нему не разуваясь. Потоптаться на коврах. Поэтому я работаю далеко от дома, хоть всё равно и там есть знакомые. Автобусы туда ходят не очень регулярно, особенно в шесть утра. Есть один, придерживающийся расписания. На нём и езжу. Рядом с домом пробегает не самый надёжный, по соседней улице маршрутка раньше семи часов не пройдёт, а вот нужный автобус в пятнадцати минутах ходьбы.

Мороз щиплет лоб. Щёки и нос защищены шарфом. Предпочитаю быть в тепле, иногда становлюсь объектом насмешек. Остаётся отвечать, что сибиряк это тот, кто тепло одевается. Зимой верят, а летом нет. Тогда приходится отвечать, что люблю тепло. Всегда находятся люди, которые поддержат. Возникает спор между мерзляками и хладными, завершающийся улыбками. До следующей смены. Потом всё повторяется снова.

Дойдя до перекрёстка, замечаю ненадёжный автобус. Надо сказать, вредные водители его водят. Никогда не остановятся в неположенном месте. Машешь ему, а он только руками разводит. Остаётся ему пожелать благополучно доехать до пункта назначения, всё-таки его конечная – деревенское кладбище. Уехал на погост и не взял того, кто от погоста может уберечь. Суровые реалии утра наводят на разные мысли. На улице мало людей, и каждый куда-то спешит, каждый чего-то ждёт. Вон люди ждут трамвай, а вот пустая остановка, откуда тридцать секунд назад отъехал обидевший меня автобус.

Снег падает крупными хлопьями. Удивительная погода – ведь не должно быть мороза. В такие периоды всегда более-менее тепло, а тут щиплет и не думает успокаиваться. Улицы пустые, не проедет машина. Крепче сжимаю пакет со снедью и двигаюсь дальше.

У злачного места толпится пьяный весёлый народ. Всегда тут многолюдно по утрам. Люди веселились всю ночь, их ещё не отпустило. Не понимаю, как можно так долго бодрствовать, я уже в десять вечера валюсь с ног, что на работе, что дома. Нужен отдых. Полежать да вытянуть ноги – вот оно счастье, если хондроз не внесёт свои коррективы и коленки не будут ныть сильнее обычного. Проскальзываю сквозь толпу, как рыба, не желающая стать объектом внимания рыбаков. Что на уме у пьяного, то у собаки в пасти. Пусть они будут привязаны шаткостью к бару, сидят на цепи веселья. Меня радует музыка в ушах, создающая лирическое настроение и позитивный настрой на работу. Японская попса заряжает, китайская классика вдохновляет, корейская же музыка мало чем отличается от западной. Нотки композиций с граульными завываниями разбавляют общий фон радости, вбивая в мозг заряд индастриала. Шагается веселее и бодрее. Злачное место пройдено.

Развевается флаг над администрацией. Крепко сжимают руки скульптурные мужчина и женщина на постаменте у театра. Фонтан застыл до лета. Композиции из фотографий людей, которыми гордится город. Лестница и много-много ступенек. Я уже вижу ту улицу, на которой располагается нужная мне остановка. Обхожу памятник старого забытого лидера. Он указывает мне, что работа – важный элемент для трудящегося человека. Труд сделал из обезьяны человека, а человек сделал из труда обезьяну – вот так и знайте, забытый товарищ. Мелькнула шальная мысль. А вот и автобус. Надо бежать.

Добрый автобус, дождался меня. Водитель, кондуктор и я… 6:15 – рано он сегодня. Продвигаюсь на задний ряд сидений, что подобны тронной скамье. Одну руку кладёшь на перекладину, в другой держишь пакет, как державу. Голова поставлена высоко. Смотришь по сторонам, пока автобус двигается по маршруту. Только сейчас вспоминаешь о раннем часе, потянуло спать.

Временами сознание меркнет, временами проясняется. Кажется, будто не спишь. Картинка за окном меняется в противоречие домыслам. Вот организм почувствовал рельсы под колёсами автобуса, проснулся, заснул. Автобус стал брать штурмом гору, ревя мотором под тобой, ведь я сзади и мотор сзади, проснулся, заснул.

На этом отрезке пути могут подсесть сотрудники. Первая остановка, вторая, третья. Нет, никто не подсел. В автобусе по-прежнему нет никого, кроме меня, кондуктора и водителя.

На часах уже 6:40 – вот он, родной Юго-Западный посёлок с крупным лицом всё того же лидера на въезде, своеобразный крупный бюст, установленный кем-то давным-давно. Снова он мне напомнил про обезьян. Первая остановка, вторая, третья – пора выходить.

Не знаю почему, но в посёлке всегда холоднее, нежели в городе. Автомобили за ночь покрываются коркой льда. Кутаюсь в шарф посильнее и дышать начинаю чаще. Нос всё-таки подмерзает, и ничего его не спасает.

Поселковая больница пролегает по правую сторону пути, где, как говорят наши пациенты, скорее умрёшь, нежели выйдешь здоровым, где поликлинические терапевты давно разбежались, где невролог все болячки объясняет старостью, а женщин пугает климаксом, где когда-то было роскошное детское инфекционное отделение, а теперь в тех развалинах растут деревья и греются друг о друга бомжи, где под слоем льда ждёт лета глубокая яма на въезде, сломавшая не одну неосторожную ногу и помявшая не один автомобильный кузов, покарав всех смелых, решившихся без разведки наехать на лужу; куда возит скорая помощь пациентов, что не могут перейти через дорогу, где скорую помощь не ждут с радушием, где ругают пациентов прямо в приёмном покое за неуважение к своему здоровью; в той больнице кипит своя жизнь, которая мне неведома и о которой я не знаю ничего, кроме наличия приёмного покоя.

По левую сторону пути дорога, а за ней жилой массив. Старые пятиэтажки, возведённые давным-давно, в них живут старые люди, когда-то поселившиеся тут для доблестного труда ради процветания страны и ради уважения самих себя. В той стране нельзя было быть ленивым, нужно было быть трудягой. Поэтому по воле случая возник посёлок на этом месте, когда кто-то в верхних кругах политической жизни задумал в сосновом бору разбить секретный завод по производству различных вибрирующий и жужжащих орудий. Страна та пала, завод переключился на удовлетворение нужд людей и выживает по своим способностям. Обитатели посёлка постарели. Они не переменили место жительства. Благодаря им тут появился град. Один из самых зелёных уголков города. Но только летом. После глобальной обрезки деревьев по всей стране посёлок ныне напоминает скорее фрагмент из страшной детской книжки. Особенно ощущение усиливается зимой. Мёртвые с косами стоят да грозно вслед тебе глядят.

Счастлив тот, кто работает рядом с домом. Воистину. Мне никогда не везло. В детский сад меня возили очень далеко. В школу я ближе, чем из соседнего квартала, никогда не ходил. Колледж тоже на окраине города был. Далёкое расположение работы стало закономерным явлением. Мне так больше нравится. Только дальняя дорога утомляет. Живущие в посёлке на работу ходят пешком и экономят не только время, но и деньги. Пускай небольшие. Ведь на работу ходишь в среднем шесть раз в месяц.

Не такая мука приехать, как попытка уехать. Хочется спать. Все автобусы набиты битком. В посёлке работы практически нет, все едут в город. А мне бы сесть, но свободны только стоячие места. Можно за поручни не держаться – тебя удержит толпа, она не даст упасть, ты стиснут.

Разные мысли посещают по пути на собственную работу. Вот вижу большой магазин, построенный специально для меня. Он строился, когда я устраивался на работу. Был построен, как устроился. Но я его не посещаю. Слишком много людей стоит там в очередях. Мой путь лежит мимо него. Идти в обход длинного забора.

Когда-то пустырь, где росла трава, иногда выше человеческого роста. Летом там двигался, как в джунглях, не хватало лиан. Если бы не протоптанная дорога, то можно было легко заблудиться. Никто и не сунулся бы туда, не вооружившись как минимум мачете. Сейчас весь пустырь обнесён забором. Путь удлиняется на пять минут. Не самое приятное, ведь можно поскользнуться и вообще не дойти до работы.

Тот, кто обнёс пустырь забором, сам не знал, зачем это сделал. Долго воевал с соседними домами, даже со скорой помощью, перегородив ей все выездные пути, создав из продуваемой всеми ветрами площадки затык. Идёшь на работу по лабиринту, окружённому стенами. На том месте планировались жилые дома, но их так и нет. В этом квартале вообще нельзя было многоэтажные дома строить, но кому это интересно. Весь застроили девятиэтажками. Теперь подвалы весной полны воды, плесень растёт по стенам вверх, при входе в нос бьёт запах канализации. Всё для людей.

Вот оно здание скорой помощи – обширное, одноэтажное, где мне предстоит «жить» следующие двадцать четыре часа. На въезде стоит «собака». Название пошло откуда-то издалека. Постоянно забываю суть истории. Этот автомобиль должен привозить и увозить сотрудников с подстанции до гаража, если кому надо. Однако обслуживает, скорее, сотрудников гаража, потому как по семёрке работает лишь одна бригада, другие по восьмёрке. Почему я на ней на работу не приезжаю – можно опоздать. Подъезжает тютелька в тютельку, а смену надо принимать за пятнадцать минут. Хоть я сегодня приехал позже, не всегда получается добраться вовремя. Здороваюсь с сотрудниками, что мёрзнут у входа.

6:55

Разбираться с приёмом медикаментов, осмотром машины – всем этим можно заниматься только на работе. Описывать процесс не стоит, можно задеть чью-то тонкую душу. Стоит сконцентрировать своё внимание на действительности. Отдать себя в аренду работе. Теперь я не буду принадлежать себе. Моё естество поглощается. Был человек – нет человека. Есть сотрудник скорой помощи – бесправное создание, прав не имеющее. Хотите почувствовать себя нужным обществу изгоем? Пожалуйста – попробуйте стать медиком. Вы будете поднимать других, другие будут вас ронять. Вы будете недоумевать от наплевательского отношения людей к собственному здоровью, другие будут вас оскорблять за безразличие к чужому здоровью. Вы постараетесь спрятаться за маской цинизма – вам укажут ваше место. Вам скажут, как вести себя, вам скажут диагноз, вам скажут, как лечить, – вам скажут всё. Вас выжмут и выставят за дверь. Кто ты, в конце концов? Арендованный человек. Ты вынужден заботиться о других, пока другим наплевать на самих себя. Кто плоть от плоти? Зачем чужая кровь на рукаве халата… Целых двадцать четыре часа, не меньше, возможно, больше. Оперативная бесплатная аптека, бесплатная консультация на дому, бесплатная диагностика, бесплатное такси, бесплатный аттракцион, бесплатный театр, плевать на чужую жизнь. Здесь правит балом пациент. И пока правит один, другой умирает – ему не позволяет совесть побеспокоить людей. Таких носишь на руках с удовольствием. Ради таких работаешь. Таких ждёшь с раболепием. Тёплое слово согреет даже ночью, после трудной светлой части дня. Нет жалости за отрыв от приёма пищи, лёгкий взлёт на пятый этаж. Всегда вам рады.

Другая трудность – люди. Не пациенты. Другие работники скорой помощи. Твои коллеги. Им тоже свойственно болеть. Они стойко переносят всё на ногах, пока окончательно не слягут в постель. Иной раз хочется сесть рядом с бабушкой да попросить померить не её, а твоё давление. Пусть удивляется, что к ней приехал человек, которому в данный момент хуже. У которого давление выше. Хочется сесть рядом с молодой мамой, попросить у неё градусник – пусть удивится, что к её чаду приехал медик, чья температура выше температуры её крошки на несколько десятых градуса. Хочется присесть рядом с молодым парнем, мучающимся животом и жидким стулом. Он не знает, куда деться от съеденных запасов, а мы попросим нас накормить, ведь живот сводит голодной судорогой, а стула вообще быть не может, ему неоткуда взяться. Хочется схватиться за спину, так же, как мужчина средних лет, что мучим хондрозом первый раз в жизни, хочется откровенно ему позавидовать и сослаться на свою больную спину, больные колени, уничтоженные и искрошенные жёсткой подвеской машины об дырявый и кривой асфальт. Нам говорят – лечите так, как хотите, чтобы лечили вас. Но почему же люди не лечатся сами так, как хотели бы, чтобы их лечили. По той же причине нам делают дороги так, как хотели бы на них ездить. Делают машины так, как делают дороги. Пресловутое «бы» в абсолюте. А бы да кабы.

Коллеги, скрипя зубами, работают. С цинизмом смотрят на страдания других. Понимая, как легко на самом деле сделать жизнь проще. Несут свет. Говорят, как улучшить самочувствие. Объясняют в первый раз, во второй, в третий. Хорошо, когда разным людям, плохо, когда одному и тому же. Бывают люди, которые не могут понять прописных истин, но которые знают свои права. Они пожалуются при любом удобном случае, даже на человека, что поставит их на ноги. Найдут, к чему придраться. И ты рад уже за слово «спасибо», а не за очередное: «Тоже мне скорая, ничем помочь не может». Мы-то себе можем, просто понимаем бесполезность помощи в одностороннем порядке. Тут необходима взаимность. Без желания помочь самому себе никто не сможет помочь. Эффект плацебо творит чудеса – главное, верить. Тогда всё поможет.

Мы не вечные. Скорая помощь – коллектив избранных людей. Тут действительно работают душевные люди, работают до последней капли терпения. Кто-то доживает до пенсии, кто-то находит вторую работу, кто-то уходит, не в силах терпеть многое. Не только неблагодарность, ведь от доброго слова и кошка млеет. Тяжёлые условия труда усугубляют положение. Ничего не поможет. Головная боль приходит к обеду и не покидает тебя до утра. Чувство усталости приходит вечером. Желание спать одолевает ночью.

Скорой помощи не нужны узкие специалисты. Доктора скорой помощи выжимаются не только низким уровнем зарплаты, но и дополнительными требованиями. Любовь к скорой помощи можно было привить только одним способом – работать на ней. Есть своя романтика в таких условиях труда. Ведь все профессии хороши – выбирай на свой вкус. Не знаю, как в ваше время, сейчас на скорой помощи нет студентов-санитаров. Они уже не видят прелести работы в таких условиях. Они смотрят на предлагаемую зарплату, на отсутствие перспектив в карьерном росте и уходят в другие специальности. скорая помощь уплывает в руки фельдшеров. Да и те когда-нибудь перейдут в разряд западных парамедиков, чьей обязанностью является довезти пациента до больницы, а там уже пусть разбираются. Когда-нибудь так и будет. Но тогда людям придётся за это платить. Покупать специальные страховки. Объяви сейчас цену за вызов скорой помощи в пятьдесят рублей… и скорая помощь останется без работы. При отсутствии финансирования извне это будет сродни краху. Всё завязано на страховых компаниях – небожителях положения.

Кадровая проблема будет всегда. Нам не привыкать работать в одиночку. Радует наличие водителя. Без него всё было бы куда хуже. Вот я – парамедик. Вот кадровая проблема. Вот я вынужден ехать один. Никуда это не годится.

Эта смена не предвещает радости. В графике стою один до вечера, помощник не выйдет из-за болезни. Придётся работать сутки одному. Днём ладно, а ночью страшно.