Комната с видом на волны

Текст
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Комната с видом на волны
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

© Константин Левтин, 2016

© Константин Левтин, дизайн обложки, 2016

© Freepik, иллюстрации, 2016

© Stephanie M. Sipp, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4474-9674-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero


От автора

Как всякий неглубокий писатель (Д. Д. Сэлинджер, например, был бы двумя руками против), я мечтаю об экранизации своей книги, и как всякий реалист, не пишущий о совместном покорении США и Китаем планет солнечной системы, я понимаю, что этого никогда не случится.

А потому вместо предисловия я привожу здесь музыку, под которую книга писалась, под которую, по-моему мнению, книгу лучше читать или которая так или иначе в книге упоминается. Своего рода саундтрек.

В тексте имеются сноски, указывающие на то, когда следует включить то или иное музыкальное сопровождение и когда его пора выключить. Занятие это сугубо опциональное, влияющее на восприятие самой книги лишь опосредованно, но безмерно приятное, а потому настоятельно рекомендуемое. Ведь, помимо всего прочего, некоторые песни и вправду хорошие.


1. Tokyo Journal – Lemongrass

2. My Beautiful Girl (Malo) – Dan Gibson’s Solitudes

3. The Righteous Wrath Of An Honorable Man – Colin Stetson

4. Violins and Tambourines – Stereophonics

5. King Of Medicine – Placebo

6. Run – Snow Patrol

7. New Person, Same Old Mistakes – Tame Impala

8. Eyes Wide Open – Travis

9. Blown Minded – Young Galaxy

10. Delilah – Tom Jones

11. The Rain Falls and the Sky Shudders – Moby

12. El Condor Pasa (If I Could) – Simon & Garfunkel

13. Where Do You Go To (My Lovely) – Peter Sarstedt

14. Crazy English Summer – Faithless

15. The Never-Ending Why – Placebo

16. Same Ol’ Mistakes – Rihanna

17. Fated, Faithful, Fatal – Marilyn Manson

18. South Of The Border – Frank Sinatra

19. Scream – Billy Idol

20. Doing the Right Thing – Daughter

21. Take Me To Aruanda – Astrud Gilberto

22. Bluebird of Happiness Ulrich Schnauss Remix – Mojave 3

Посвящается одному очень интеллигентному Коту

Принимаю пустынные веси!

И колодцы земных городов!

Осветлённый простор поднебесий

И томления рабьих трудов!

И встречаю тебя у порога —

С буйным ветром в змеиных кудрях,

С неразгаданным именем бога

На холодных и сжатых губах…

А. Блок, О, весна без конца и без краю…


«Will you buy my hair?» asked Della.

O. Henry, The Gift of the Magi


Наши жизни подобны островам в океане, отделённым друг от друга на поверхности, но связанным в глубине. Они, словно деревья в лесу, чьи корни переплетены под землёй.

У. Джеймс


Мир – это холодильник. Свет загорается в нём, только когда кто-то открывает дверцу.

Г. Г. Альенцзо


Часть 1: Убить карпа, спасти алоэ

Пролог

Влажный воздух цеплялся к одежде не хуже полевого репейника. Мужчина в клетчатой рубашке с длинным рукавом и потёртых тёмно-синих джинсах прошёл вдоль полной до краёв чаши воды, оставляя за собой на мокром мраморе грязные следы. Он уселся на лавочку напротив третьей дорожки и принялся нетерпеливо ждать. Спустя минуту другой мужчина, пожилой, но ещё поджарый, выбрался из воды и присоединился к нему, вытираясь на ходу большим махровым полотенцем.

– Сначала корт, потом какой-то другой корт, футбольное поле… Теперь бассейн. Вас самих ещё не тошнит от собственной бессмысленности?

– Тогда почему мы всегда встречаемся в этом месте?

– Кроме очевидного? Потому что здесь вам вряд ли придёт в голову пытаться меня убить.

– Кто знает, кто знает… Я могу быть отчаяннее, чем кажусь на первый взгляд.

– И на второй, и на третий… Чем я обязан этой приятной встрече?

– Есть работа. Для тебя есть работа.

– Судя по всему, какая-то ещё работа, кроме той, что я с поразительной регулярностью выполнял для вас. Сомневаюсь, что вы решили вернуться к ручному труду в уже автоматизированной области. Ещё сильнее сомневаюсь, что вы настолько глупы, что можете полагать, будто вам удастся убедить меня вернуться к этому. Так что же это?

– Нечто большое.

– А как насчёт подробностей? Безопаснее ловить голой рукой в мешке голодную крысу, чем соглашаться на ваши предложения, не зная их наперёд.

– Да или нет? Никаких подробностей без согласия.

– Что мешает мне согласиться, выслушать все эти ваши тайны и послать вас куда-подальше сразу после этого?

– Мы действительно должны играть в такие игры? Мне на самом деле нужно всякий раз напоминать тебе, что ты зависишь от нас не меньше, чем эмбрион от пуповины?

– К чему тогда эти дурацкие вопросы? Да? Нет? Вы хотите знать, искренне ли заинтересован? Да мне плевать! Вот ответ. Единственное, чего я реально хочу, так это видеть вас, как можно реже. А лучше, не видеть совсем.

– Ну тогда будем считать, что это и есть твоя ставка в этом заезде. Теперь ты готов слушать?

– Да я уже слушаю достаточно долго, и этот разговор, похоже, не планирует заканчивается. Так что я предпочёл бы более сухое место и побольше одежды на своём собеседнике.

– Можешь ни в чём себе не отказывать.

Глава 1

Темнота. Электрические вспышки яркого, бело-голубого света, тянущиеся отовсюду, будто паутинки, собирающиеся в сине-зелёные, пульсирующие белым пятна. Одно из них всё ближе и ближе. Теперь другое. Свет яркий до боли. Свет. Свет. Свет. И снова темнота. Густая, словно закупоренная банка с чёрной краской.

Он чувствовал, что спит неглубоким, слегка тревожным сном. И отчего-то осознание этого простого факта вызвало у всей его сущности настороженное удивление, которое он успел лишь на секунду поймать в фокус, а затем оно снова расплылось в образах сна.

Ему снилось, будто он старая, позабытая всеми асфальтовая дорога. Сухая и пыльная. Изрытая выбоинами и трещинами. Затерянная где-то в горах среди безликого молчания деревьев.

В этом сне ему хотелось только одного: чтобы скорее пошёл дождь, будто его не было уже сотни лет. Чтобы он, тёплый и полноводный, омыл его от застарелой пыли, наполнил свежей водой все его рытвины, дал бы ему снова, пусть хоть ненадолго, почувствовать себя целым. И дождь, будто слушая его мольбы, сыпался с неба. Бурный и прямой, он колотил по соснам, по жухлой траве, по его пыльной, закостеневшей шкуре, заливая его лужами, наполняя каждую полость и каждую пору. Но вот что-то изменилось. Небо потемнело сильнее и сумерки сизым туманом окутали лес. Капли дождя стали тяжелее и медленнее и на мгновение точно замерли в синеватом воздухе, а потом ускорились и с невероятной силой забарабанили по лужам, превратившись в крупный град. Град принёс с собой холод. Вода подёрнулась тонкой, словно папиросная бумага, плёнкой, и начала замерзать, стремительно и неотвратимо. Вода в лужах, вода в рытвинах, вода в выбоинах, в каждой его поре. Превращаясь в лёд, она разрывала в клочья его старую асфальтовую шкуру. Взламывала его всего изнутри. Жгучая боль превратилась в чёрную пелену, застилающую полмира, весь мир, и лишь ветвистые силуэты елей бесшумно и быстро вращались над ним на фоне почти потухшего, тёмно-синего неба.


***


Он широко открыл глаза1 и с сиплым шумом вдохнул так глубоко, как только мог. Воздух оказался таким холодным, что он почти сразу закашлялся. Жгучая морозная боль не прошла, она стала лишь отчётливее, и только когтистые полутени деревьев прекратили свой хоровод и скромно замерли вокруг, будто равнодушные свидетели изнасилования. Даже несмотря на ожесточившуюся боль, проснуться было облегчением. Он уже не был куском асфальта, он чувствовал две руки и две ноги, а боль больше не раздирала его изнутри, а только чудовищно жгла затылок. И спину. И зад. И тыльную сторону ног. Осознав лишь то, что он лежит, распростёршись на спине, с головой наполненной отдалённым гулом, он дёрнулся и вскочил на четвереньки. Конечно, задумкой было вскочить на ноги, но ноги его нисколько не слушались2.

Он был совершенно голым, если не считать снега, облепившего спину ледяной коркой, один посреди полутёмного заснеженного леса. Он начал судорожно и как можно более энергично отряхивать снег и отрывать лёд, иногда, судя по достаточно ощутимой боли, если не вместе с кожей, то со значительным количеством волос точно.

 

Размахивая руками, он наткнулся на очень простую, но крайне масштабную мысль – он ничего не помнил. Ни своего имени, ни даже себя, как такового. А ещё он не имел ни малейшего представления о том, как он здесь очутился. Зато одного взгляда в направлении ног было достаточно, чтобы из ниоткуда выскочила глупая и не очень-то уместная в морозном лесу шутка о том, что теперь он хотя бы точно знает свою половую принадлежность.

Сознание его постепенно прояснилось для того, чтобы понять одну очень важную вещь: если он сейчас же не возьмёт себя в руки и не найдёт места или способа согреться, в ближайшие полчаса он окажется в своей снежной могиле. Спиной он уже там.

Он был почти уверен, что пролежал на снегу минут двадцать, не более. Будь его сон хоть немногим дольше, и вряд ли бы он вообще сумел подняться с земли.

Сейчас он стоял ногами на том самом месте, где ещё недавно лежал, и поэтому ему было довольно легко определить толщину снега на глаз: до середины голени, не выше. Правда, никто в здравом уме не смог бы пообещать ему, что снежный покров точно такой же по всему этому проклятому лесу.

Он панически огляделся вокруг и не увидел никакой надежды, ни единой подсказки, абсолютно ничего, кроме мечущихся во все стороны ветвистых силуэтов. У него закружилась голова. Тогда он закрыл глаза и постарался сделать пару глубоких вдохов-выдохов. От массированного поступления морозного воздуха в тело его пробила настолько крупная дрожь, что сначала даже мелькнула дикая мысль: «а может, это предсмертные судороги?» Стиснув изо всех сил зубы, лязгающие на манер железной калитки на ветру, и постаравшись выкинуть долбящую дрожь на самый задний план своего сознания, он заставил себя оглядеться вокруг ещё раз, медленно и внимательно.

Дневной свет умирал, а ему нужно было направление. В голову, будто потоком из лопнувшей канализационной трубы, лезли совсем нерадостные мысли. Угадать с направлением – полбеды. С чего это он решил, что на расстоянии десяти-двадцати минут своего полухромого бега он найдёт хоть что-то? Человека или жилище?

Но просто стоять и замерзать посреди тёмного леса было поистине смертельно тоскливо. И движение, пусть даже отчаянное, почти рефлекторное, было единственным спасением. Возможно, лишь спасением души, но всё же…

Он заставил себя, как можно медленнее поворачивать голову и лучше вглядываться сквозь наливающуюся синяком тьму. На половине пути среди густого лесного однообразия он увидел нечто похожее на узкую просеку. Она начиналась в сотне метров от него небольшой поляной и уходила куда-то наискось вправо, так что видно было лишь её импровизированные ворота – два могучих дерева, сросшихся ветвями где-то на высоте в три человеческих роста.

Едва осознав, что перед ним такое, он сразу же сорвался с места и побежал прямиком туда, в эту дыру, погружаясь голыми ногами в снег почти по колено. Полный надежд и страхов в равных пропорциях, он заглянул внутрь и с чудовищным облегчением понял, что не ошибся. Это действительно была просека. А может быть, даже аллея. Прямая словно шоссе, но куда менее широкая, она явно была делом рук человеческих. Из-за сумерек и не унимающейся дрожи было проблематично оценить её длину. Куда полезнее и проще было её просто пробежать. Одно было ясно: заканчивалась аллея очередной стеной глухого леса. Не то чтобы он и вправду ждал неоновых вывесок и ярких отельных огней, но первый запал слегка прошёл, и ему пришлось силой погнать себя вперёд.

Он бежал добрых десять минут, изо всех сил стараясь дышать носом, а на деле, глотая ртом морозный воздух, и лишь однажды перешёл на шаг. Пятки жгло невыносимо. Но сейчас в этой боли было куда больше жизни, чем в её отсутствии.

Стена леса приблизилась уже достаточно, чтобы он мог понять, что аллея заканчивается не просто забором из деревьев, а другой, куда большей поляной. Добравшись до неё, он остановился отдышаться и оглядеться. Но надрывное дыхание и резкий болезненный кашель на некоторое время поглотили всё его внимание. Лишь спустя несколько минут он смог снова поднять голову и методично осмотреть поляну слева направо.

Нестерпимо мёрзла промежность, выделяясь, будто солирующий инструмент на фоне целой симфонии жгущей боли. Он попытался отогреть её ладонями, но руки так настыли во время бега, что не давали и намёка на тепло, а скорее отнимали его.

Говорят, что за сутки взрослый человек выделяет столько тепла, что его хватит, чтобы довести до кипения тридцать три литра ледяной воды. Он явственно ощущал, что за последние пять минут прыгнул разом литров на двадцать…

Он выматерился вслух. Никчёмные мысли, выскакивающее в его сознание наподобие кротов в допотопном игровом автомате, начинали его безмерно раздражать. Лучше бы ему вспомнилось, в каком направлении находится ближайший дом или машина.

Он почти сразу приметил новую аллею в левой части поляны, а спустя мгновение ещё одну в правой. Нужно было выбрать. У него не было ни сил, ни запасов тепла, чтобы детально изучить каждое ответвление, как-то их сравнить и выбрать наиболее перспективное. А потому он просто побежал в правое. В то, что казалось ближе. Ещё не добежав до середины поляны, боковым зрением он поймал крошечный жёлтый огонёк, блуждающий среди деревьев. И лишь остановившись на входе в аллею, он увидел, что блуждал вовсе не огонёк, а он сам. Огонёк был стабильно закреплён и заметно выделялся на фоне чего-то темно-коричневого и квадратного, теряющегося в густых зимних сумерках среди лесного массива. Стена. Хижина. Дом. От радости, отдающей шоком, и холода, отдающего серьёзным обморожением лёгких, у него перехватило дыхание. Начав дышать снова, он двинулся в направлении света.

Через несколько минут захлёбывающегося бега, он смог более-менее отчётливо разглядеть в том далёком огоньке окно дома. И с каждым обжигающим шагом и хриплым вдохом-выдохом оно становилось всё яснее и чётче. Окно было внушительных размеров. Свет, падающий из него, освещал аккуратную бревенчатую стену и небольшой участок чистой от снега каменного дорожки вокруг хижины, которую в данный момент с большей справедливостью следовало бы называть «загородным особняком». Мешала разве что одноэтажность здания и отсутствие гаража на пять-шесть машин. Хотя, с учётом того, что он мог видеть это строение только с одного бока, уверенности, что гараж не спрятался с другой стороны, конечно, не было. Ещё через пятьдесят метров бега то и дело переходящего в торопливое ковыляние, а затем снова в бег, он уже мог видеть смутные детали помещения, проглядывающие сквозь незашторенное окно. Он ожидал, что вот-вот там покажется чей-то силуэт, что кто-нибудь выйдет во двор, дымя сигаретой или подзывая собаку, и можно будет, собрав последние крупицы сил, помножить их на отчаяние и накопившуюся боль и крикнуть, возможно, даже достаточно громко для того, чтобы быть услышанным. И попросту потерять сознание в уверенности, что так его не бросят. И пускай потом носятся вокруг, вызывают парамедиков, полицию и вертолёты службы спасения, отогревают как могут – его дело только заорать погромче и упасть помягче.

Не успев даже додумать свою мысль, он понял, что это конец. Сладкие полусны с быстрыми вертолётами и улыбчивыми врачами, застилающие сознание, когда ты стоишь голым посреди зимнего леса, это последние образы, которые тебе дано увидеть в твоей жизни.

Нужно было срочно разозлиться. Но мысли путались в голове, злиться на себя самого было чертовски нелепо, себя хотелось пожалеть. Он ещё раз с надеждой глянул на дом, но никто так и не появился ни в окне, ни на пороге. И выход пришёл сам собой: он решил изо всех сил разозлиться на этих ленивых, бездушных неизвестно кого, которые сидят в тепле своего дома и совершенно не думают о том, что в этот самый момент человек может замерзать насмерть в ста метрах от них.

Он дойдёт до них, вопреки этому сраному снегу и холоду. Он дойдёт и скажет им всё, что о них думает. Жирные говнюки услышат и увидят, каково это, когда никто не выходит тебя спасти. Холодный синий огонёк ненависти в этот момент показался ему даже теплее, чем потухающее пламя самосохранения или жёлтый свет из всё ещё слишком далёких окон. Конечно, это был не тот огонь, что даёт силы бежать, а потому он лишь медленно, но неумолимо заковылял по направлению к дому. Мерзкие ленивые ублюдки.

Если бы он не был голым и не двигался с элегантностью зомби трёхнедельной свежести, то его манеру перемещения вполне можно было назвать «неспешной прогулкой». Хотя бы по скорости. «Месье, неспешно прогуливаясь, направился к особняку…»

Спустя минут десять этого променада, сделавшегося замутнённым, полуживым кошмаром наяву, он буквально уткнулся лицом в дверь коттеджа. Что, кстати, неплохо помогло ему взбодриться. Он начал колотить в дверь своими до бесчувствия замёрзшими, синеватыми руками. Безрезультатно. Бездушные глухие ублюдки. Сидят там и ни хрена не слышат!..

Он уже не мог согнуть пальцы так, чтобы нормально ухватиться за дверную ручку, и просто просунул за неё сжатую в кулак ладонь, надавил вниз запястьем и рванул дверь на себя. Дверь не поддалась. Тогда он захрипел, в отчаянии ткнулся в дверь в противоположном направлении и внезапно распахнул её с такой силой, что влетел в дом и упал на тёплый деревянный пол. Рука его при этом, как была просунута в дверную ручку, так там и осталась. Не отделяясь от тела, конечно. Он привстал, слабо цепляясь за остатки сознания, высвободил ноющую руку, а затем поскорее захлопнул дверь и двинулся внутрь дома, шатаясь, будто пьяный матрос, проспавший всю ночь в гамаке во время восьмибального шторма.

Он хотел кричать, звать на помощь, но его губы лишь беззвучно шевелились, не произнося ни звука. Чёрт знает почему, но в тепле дома дрожь пробрала его с новой силой. Последние искры разума метались внутри его очень холодной головы, непрерывно ища и так же непрерывно отбрасывая разные варианты срочного согревания. Растопить камин, набрать горячую ванну… Но сил не было совсем. И никого не было в этом удивительно тёплом доме. Никто не бежал ему на помощь. Никто не бежал даже с криками и оружием наизготовку. А его голову буравила лишь одна разумная мысль: согревание не должно быть уж слишком срочным. Он где-то слышал это или читал об этом, или даже видел страшные последствия «срочного согревания» в каком-то полудокументальном фильме о неудачной полярной экспедиции, но вот альтернативного, или лучше того, «правильного» способа согревания он не знал. А может быть, и знал когда-то, но потерял там, на пустой заснеженной поляне в холодном зимнем лесу.

На низком журнальном столике возле пустого камина, он увидел массивную пепельницу из светлого камня, полную пепла и обрубков сигар, приземистый, будто сумоист в боевой стойке, стакан и початую бутылку виски. Или коньяка. Чего-то золотисто-коричневого, точно крепкого и, следовательно, согревающего. Ответ напрашивался сам собой. Он схватил бутылку, сорвал колпачок, и, подавив желание прильнуть губами, начал поливать себя с шеи до ног, содрогаясь от боли и кощунственного расточительства. Отчаянно жгло глаза, растресканные в кровь губы и самые неожиданные участки тела, судя по всему лишённые верхнего слоя кожи. Он вернул бутылку на стол и кинулся, что было сил растирать грудь, руки и бедра, и напоследок лицо: онемевшие скулы, щёки и лоб. Лишь после этого он запрокинул горлышко в рот и сделал пять больших громких глотков. Поступи он иначе, предпочти он растиранию употребление коньяка (коньяка, это-то он теперь знал наверняка) внутрь, и Бог знает, сколько бы у него было времени в запасе, прежде чем господин Алкоголь отыскал бы своего верного компаньона старика Измождение, и они совместными усилиями вышибли бы землю у него из-под ног. Судя по всему, совсем немного. Он уже чувствовал, что это вот-вот случится. Сознание уходило вдаль, будто берег в иллюминаторе скоростной яхты, с бульканьем погружающейся под воду. Размытым, вырвавшимся из-под контроля зрением он заметил в гостиной нечто, похожее одновременно на пшеничное поле и спину давно не стриженного ретривера. Он добрёл до светлого пятна, упал, не почувствовав боли, и завернулся тёплым мохнатым краем.


***


Ему снова снился сон. В нём была дверь, и в нём была комната. Но дверь была отдельно, и комната была сама по себе, и они будто плавали в чёрной бестелесной пустоте. Иногда они пересекались, и тогда дверь на мгновение будто становилась частью комнаты, но буквально в следующий миг ускользала вновь. А потом он сам оказался внутри этой комнаты. Он пытался дойти до двери, но псевдослучайные, будто невероятно длинные траектории далёких небесных тел, перемещения двери и комнаты постоянно сбивали его с пути. А потом комната начала уплывать у него из-под ног. Пространство уходило прочь, словно океан, гонимый отливом. Надо было бежать, надо было войти в ту самую дверь. Но комната двигалась слишком быстро, вызывая тревожные, почти болезненные ощущения в желудке, будто тот был сам по себе и безостановочно куда-то падал. Он успел лишь открыть рот, чтобы закричать, и внезапно проснулся.

 

Солнце пробивалось сквозь широкие окна и светло-соломенную бахрому ковра, лежащего у него на лице. Он откинул ковёр и посмотрел сначала вокруг, потом на себя. Вокруг был всё тот же чертовски уютный загородный дом, лишь немного подпорченный его вчерашним визитом. От двери к ковру вели высохшие пятна воды – очевидно, его следы, открытая бутылка коньяка валялась на полу в крошечной луже той самой жидкости, что изначально содержалась в ней, а он сам лежал небрежно завёрнутый в ковёр.

Он посмотрел на свои руки и ноги. Память не вернулась к нему. Та, изначальная, далёкая память: детство, юность, первый поцелуй и причины быть брошенным в лесу на верную смерть. Но вот то, что вчера он прошёл голым сквозь снег и мороз, он помнил даже слишком отчётливо. Он ожидал увидеть почерневшие, покрасневшие, побелевшие пальцы, напрочь лишённые ногтей, куски кожи, сгустки крови или любые другие признаки серьёзного обморожения. Но ничего подобного не было. Руки были как руки, а ноги как ноги. Ничего не болело, и всё имело вполне нормальную чувствительность и окраску.

«Чудотворный коньяк, не иначе, – само собой пронеслось у него в голове. – А может и не совсем,» – уже чуть более осознано признался он себе, поняв, что что-что, а вот голова-то у него действительно болит. Как со знатного перепоя.

Он встал на ноги, кряхтя, будто столетний дед после бурной ночи с воспалившимся радикулитом, и минут пять просто стоял, наслаждаясь теплом яркого солнечного света, льющегося сквозь окно. Света, многократно усиленного огромным зеркалом безупречно белого снега, укрывающего всё вокруг: лужайку перед домом, сам дом, деревья вокруг и высокие холмы, а может быть, даже невысокие горы, вдалеке.

Ему вспомнилось, как когда-то давно, будто целый миллион лет назад, он стоял так маленьким ребёнком. Было утро субботы. Повсюду за окнами тоже лежал снег, с кухни доносилось уютное бренчание посуды и манящий запах оладий, а зимнее солнце по-настоящему грело сквозь двойные стекла окон его старого дома. Это воспоминание было тихим и приглушенным, почти не его. Будто всё это он не пережил сам, а просто видел в каком-нибудь фильме или на фотографии в журнале. А потом в комнату зашла его мать. Не тут, конечно, а в его воспоминании. Случись это здесь и сейчас, и ему, пожалуй, было бы не миновать сердечного приступа. Она строго посмотрела на маленького мальчика и сказала: «Бретт, а ну-ка живо одевайся! Тебе уже не три года, чтобы стоять голышом! И марш завтракать! Всё на столе!».

Бретт… Это воспоминание хлестнуло по голове сильнее хорошей оплеухи. Словно приржавевшие шестерни его мозга кто-то попытался запустить с пинка. Но они сделали лишь треть оборота и снова замерли, оставив его с одним только словом «бретт». Бретбрет. Бретт! Теперь он, похоже, знал, как его зовут. Этот, казалось бы, незначительный факт, всё же придал ему определённости и новых сил. Имя и пол. Этого большинству политических деятелей хватило бы на целый цикл своих мемуаров. Он вышел из оцепенения смутных воспоминаний, ароматов оладий и стыдливого страха перед матерью, набрал в лёгкие побольше воздуха и наконец-то сделал то, что должен был сделать ещё вчера вечером. Он крикнул:

«Здесь кто-нибудь есть? Эй!..» – подождал в тишине пару секунд и крикнул снова: – Эй! Кто-нибудь!.. Я собираюсь ходить по дому и брать одежду и еду!»

Тишина.

«Эй!.. Я буду гадить в вашем туалете, тупые вы мерзавцы! А может и не только там!..»

И снова только тишина. Бретт тяжело вздохнул.

«Такого не перенести никому, – наконец решил он, – дом точно пустой».

«Я вас предупредил!» – проорал он уже на порядок тише и двинулся по дому.

Первым делом он подошёл к дивану, чтобы взять с него скомканный шерстяной плед. В помещении было достаточно тепло, но шататься повсюду голым было неприятно. Бретт потянул плед и из него выпала странного вида книга: листов двадцать бумаги без всякой обложки, накрепко сшитые с одного края.

На первом листе было напечатано большими буквами: «Lv:m [лю:эм]: история, меры профилактики и пр.»

«Мне сейчас крайне важна профилактика голода, всё остальное может и подождать,» – усмехнулся Бретт.

Он накинул на себя плед на манер римской тоги и продолжил своё завоевательное шествие по дому. На желанную кухню он наткнулся быстро. Это была большая, продуманно обставленная комната. По-своему уютная, хоть и не самая обжитая. Чувствовалось, что её в целом любили, но не слишком любили ей пользоваться. Там были разнообразные шкафы и шкафчики, печь с духовкой, массивный двухэтажный холодильник, небольшая телепанель и даже мини-бар с миниатюрной барной стойкой: на двух-трёх человек за раз, не более. Слева от бара висели старинного вида часы, вероятно, с кукушкой. Птица в данный момент не была на виду, но, судя по общему виду часов, обильно декорированных под охотничий домик в баварском стиле, она просто пряталась где-то внутри. Помимо ярко-выраженной буколической внешности часы имели ещё одну примечательную особенность: они шли, добросовестно качая из стороны маятником, стилизованным под собачью будку, но при этом бессовестно врали. Секундная стрелка в них не была предусмотрена вовсе, а две оставшиеся говорили, что сейчас шесть часов семнадцать минут. Что, учитывая яркое солнце за окном, которое не могло быть ни утренним, ни вечерним, являлось откровенным обманом. На мысленную оценку часов Бретт потратил не более пары секунд и тут же кинулся к холодильнику, который, наудачу, оказался забит под завязку. Он выудил оттуда ветчины, яиц и сыра. А ещё молока и масла. Поставил на огонь сковородку и большую медную турку, предварительно налив воду и масло. Масло на сковородку, а воду в турку. Никак не иначе. Затем он порылся в шкафах, попутно откусывая то от сыра, то от ветчины, и нашёл изумительно мягкую булку хлеб. Бретт отломил кусок, отправил его в рот следом за ветчиной и сыром, и ещё раз поразился, насколько всё свежее. Кто-то точно живёт здесь. Или жил не далее как день назад. Куда же все подевались?..

Бретт пожарил яичницу, обильно сдобрив её сыром и ломтями ветчины, намазал сливочным маслом три больших куска хлеба, сварил кофе и влил в него молока. В процессе готовки на правой руке обнаружился старый шрам, ничего ровным счётом ему не говорящий. Бретт выжидательно посмотрел на большое выболевшее пятно посреди ладони, словно ожидая, что то шепнёт ему пару-тройку подробностей из их совместной жизни. Однако чем дальше, тем яснее было, что подробности не планируют материализоваться на руке в виде папиллярных линий, изогнутых в буквы, иероглифы или схематические рисунки, а есть хотелось всё больше, и в борьбе за внимание публики шрам стремительно уступил горячей еде свою лидирующую позицию.

Жареные яйца Бретт уплёл за первые три минуты, и теперь сидел, попивая горячий кофе вприкуску с хлебом. Приятное сытое тепло растекалось по всему телу. Допив кофе наполовину, он, уже не торопясь, подошёл к бару, выбрал бутылку коньяка и плеснул себе немного в кружку. Потом подумал немного, положил горлышко на зубы и сделал три глубоких глотка. Сделалось ещё теплее, и теперь тепло не просто растекалось по телу, а колыхалось внутри, будто горячие волны какого-нибудь южного моря.

Не сказать, что ему было здесь плохо, и что ему очень уж хотелось поскорей выяснить, кто он такой и как попал он в этот снежный лес, который, кстати говоря, сейчас, залитый ярким дневным светом, был откровенно и даже как-то вульгарно красив. Он вообще толком не знал, чего бы ему хотелось, кроме как вздремнуть полчасика. Зато он точно знал, чего ему не хочется. Его нисколько не прельщала идея снова оказаться снаружи. Особенно в ближайшее время. Особенно голым. Сказывалась вчерашняя вечерняя прогулка, не иначе.

Однако мысль очутиться вне дома ночью или в густых зимних сумерках была ещё более отталкивающей, а определённый, пусть и приглушенный яичницей и коньяком интерес осмотреться вокруг вообще и найти то место, где он вчера очнулся, в частности, всё же имелся.

Бретт торопливо допил свой кофе и отправился искать одежду потеплее. В комнате по соседству с кухней нашёлся целый выходной-парадный гардероб отчаянного любителя охоты. Здесь были утеплённые куртки военного образца, короткие и длинные пуховики, шапки, штаны и даже комбинезоны. Бретту сразу вспомнилась фотография на каминной полке: пятеро друзей, у троих шикарные бороды, у одного так себе, зато большие усы, у каждого по ружью, все обнимают друг друга вот в этой самой одежде на фоне, судя по всему, этого самого коттеджа. Сказать точнее было непросто. Автор снимка был очевидно самым большим фанатом боке на всей планете. И здоровенное чучело рыбы над камином вспомнилось тоже.

«Хозяин был явно не дурак поохотиться, – пронеслось у Бретта в голове. – И выпить тоже».

Ну что ж, отлично. Человек, занимающийся охотой профессионально или как минимум достаточно долго, понимает, что в жизни случается всякое, люди то и дело теряются в лесах. Криворукие путешественники всех сортов и расцветок, полупьяные придурки, случайно или намеренно позабытые своими приятелями по вечеринке, влюблённые парочки, чересчур упёртые в своём стремлении уединиться ото всех и вся, и Бог знает кто ещё. Так что хозяин должен с лёгкостью понять, что Бретт просто заблудился, и этот дом был его единственным спасением. А опыт обращения с оружием, охотничья выдержка и любовь к достойным сортам коньяка как-то сами предполагали, что человек просто не может быть настолько неуравновешенным, чтобы палить в Бретта при первом же виде его незнакомой физиономии в своём доме. По крайней мере, Бретт на это очень надеялся.

1Музыка: Tokyo Journal – Lemongrass, включить.
2Музыка: Tokyo Journal – Lemongrass, выключить.
Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»