Девочке нравилось жить с Варей – она заботливая, веселая и вкусно готовит. У нее большая квартира и мало мебели. Пианино – черное, старинное. Нижняя дека открывается, и туда можно прятать ценности, как в пиратский сундук. На пианино лежат удивительные книги – огромные, толстые, с золоченым орнаментом на переплете, а внутри исписанные непонятными закорючками. Страницы белые, шрифт крупный – то черный, то красный. Есть книги и попроще – их названия девочка могла прочесть без Вариной помощи: православный богослужебный сборник и Библия. Были и ноты – распечатки в скоросшивателе. Рядом с пианино бочком стоит кресло с большими подлокотниками, накрытое разноцветным вязаным пледом. А между креслом и пианино красный торшер – как напольная лампа. Его можно вертеть во все стороны и наклонять, как угодно.

По вечерам Варя пела стихиры из толстой тяжелой книги. Сначала размечала их карандашом, затем читала, а потом пела на глас. Девочка не сразу поняла, что такое глас, но Варя объяснила: в церковных песнопениях восемь определенных мотивов, на которые накладывается текст. Поскольку Варя их часто пела, девочка быстро запомнила некоторые гласы и даже стала отличать тропарь от стихиры. Варя не любила, когда кто-то «подслушивал», как она готовится к службам, но девочка бесшумно сидела в темном углу комнаты. Ей нравилось смотреть на Варю – сосредоточенную, с карандашом в руке, в домашних штанах и кофте с капюшоном. Нравился ее мелодичный низкий голос. Даже чтение псалтири больше не казалось монотонным, хотя таким оно и должно быть, чтобы каждый вложил в молитву свои чувства, а не проникался чувствами псаломщика. Читала Варя звучно, ровно и спокойно. Девочка немногое понимала, но невольно запоминала странные стихи.

Утром Варя будила ее в школу, кормила завтраком, а сама быстро собиралась на службу. Быстро -потому, что не красилась и не городила причесок, не ела и одевалась очень просто. У нее много платков и длинных юбок. Девочке нравились эти сонные, немного торопливые утра. Хотелось растянуть их, посидеть с Варей подольше, глядя, как за окном медленно рассеивается тьма и гаснут фонари. Но Варя выходила из дома в семь тридцать и до храма шла двадцать минут. Она никогда не суетилась, никуда не спешила. Время рассчитывала до минуты и не опаздывала. Девочка шла с ней на службу и сидела на клиросе, пока читали часы. Двадцать минут девятого Варя выпроваживала ее в школу – благо, дойти два метра. Поэтому девочка до сих пор не слышала, как Варя поет вне дома и не одна. Хор только по воскресеньям, потому что храм поселковый, маленький. Варя же пела по будням – либо одна, либо вдвоем с контральто.

Девочка часто меняла школы, у нее не было друзей и подруг. Не было и родителей. Говорили, что мама ее бросила, а папа, вероятно, еще раньше бросил маму. Девочка плохо помнит ее и не жаждет вспоминать. Варя как-то сказала, что чтить отца и мать мы обязаны по заповеди Господней, но чтить и любить – не одно и то же. Как чтить, девочка пока не понимала. Монахини в оптинском детдоме, где она последнее время жила, говорили, что и обид не должно быть, и злости. Попытайся простить и отпустить. Пусть даже никто не просил прощения.

Едва увидев Варю, она поняла, что хотела бы остаться с ней. В матери она не годилась – сама еще девчонка, но оказалось, что ей почти двадцать семь. Для десятилетней девочки это звучит, как солидный возраст. И Варя забрала ее на время – сразу сказала, что удочерить не может по трем причинам. Девочка поняла, ведь две из них достаточно веские. А на счет третьей закрались сомнения. Если бы третью аннулировать, все могло сложиться. И девочка стала молиться, чтобы все сложилось. Варе она о своих воздыханиях не говорила – нет так нет, все ясно. Зато видела, что девушка привязалась к ней, и что Варе она не в тягость, хоть и меняет сложившийся уклад уединенной холостяцкой жизни. Варя была бы такой чудесной мамой, но стать ею вряд ли возможно, просиживая все вечера дома, изредка встречаясь со старыми друзьями и работая в сельском храме и на почте.

– Тебе не скучно? Сходила бы куда-нибудь, я могу посидеть одна – говорила девочка.

– А куда мне идти? И с кем, если не с тобой?

Когда наступила весна, и вечера достаточно потеплели и посветлели, Варя с девочкой стали выходить на прогулки. Обе не болтливы, и им было комфортно вместе молчать.

Когда появился Сергей, девочка не удивилась. Господь не мог не услышать ее пламенных молитв. Казалось, дело пойдет. Как и когда точно он появился, она не знала. То в храм зайдет, то после службы проводит. А на выходных и в гости набился. Варя, казалось, этому вовсе не рада. Не сказать, что Сергей так уж девочке нравился, но всё лучше, чем ничего. Точнее никого. И главное, ему нравится Варя. Да и как она может не нравиться! Статная, утонченная, сама женственность и чистота. Но девочка опасалась, что не это ценит в ней Сергей. Грызло какое-то внутреннее противоречие, какая-то настороженность. У него грустные, красивые глаза, но временами очень тяжелый взгляд – почти злой, холодный. И он никогда не улыбался, хотя с ним было весело, и он остроумно шутил.

Роль девочки в жизни Вари была Сергею неясна и однажды, когда Варя говорила с кем-то по телефону, он снизошел до разговора:

– Ты бы хотела, чтоб Варя тебя удочерила?

Девочка молча кивнула. Спросил, хочет ли этого Варя.

– Она не может.

– Почему?

– Потому что не замужем и зарплата маленькая.

Сергей замолчал и больше не возвращался к этому вопросу. Когда девочка намекнула Варе на его возможную кандидатуру в мужья, выяснились любопытные подробности. Оказывается, Варя с Сергеем давно знакомы – он просто в очередной раз возник на горизонте.

– Подумай, лапуль, как я могу связать жизнь с человеком, который был дважды женат и неизвестно, свободен ли сейчас. Который врёт напропалую, матерится и пьет. У него есть сын, хотя он думает, я не знаю о его существовании. Видимо, сам давно ничего не знает о его судьбе.

Последний аргумент выбил девочку из колеи. Нет, такой точно не пара. Не того она просила, убери его, Господи, от греха подальше. Лучше им так и остаться вдвоём. А пройдет каких-то восемь лет, и не надо никого удочерять. Станут они с Варей просто подругами. Говорят, время летит быстро. Для взрослых.

Но Сергей не исчезал. Варя иногда ходила с ним в кино или в кафе после работы. Девочка сидела дома одна, и ей было очень грустно. У Вари два телевизора, которые она никогда не включала, ноутбук, не подключенный к интернету, много дисков с мультиками и хороших книг. Девочка могла занять себя чем угодно, но без Вари квартира казалась такой огромной и пугающе одинокой, что ничего не хотелось. Девочка могла часами просиживать на полу в гостиной и листать Варины книги. Или, открыв шкаф в прихожей, перебирать ее многочисленные шарфы. Если бы Варя возвращалась счастливая – все бы пережилось. Но девушку съедала какая-то печаль, о которой она не могла поведать маленькой подруге, хотя та спрашивала и обещала постараться понять.

– Вроде и не безбожник, но как с другой планеты, – туманно объяснила Варя, – когда человек не воспринимает главное в тебе, о каких отношениях говорить?

Девочке не хотелось молиться, чтоб Сергей пришел к Богу, но Варя просила. Спустя несколько недель Сергей изъявил желание взять девочку с собой – посмотреть вместе хороший добрый фильм или поесть мороженого в парке, побродить по торговому центру или погулять по городу. Девочке нравилось тянуть игрушки в автоматах под руководством Сергея – одной почти никогда не удавалось, а он видел, как и какую игрушку надо ухватить. Он стал будто легче и добрее. Раньше не представлял, о чем говорить с девочкой, кроме как о Варе. Она и сейчас была основным объектом его интереса.

– Знаешь, почему Варвара такая грустная? – спросил он как-то.

– Ей больно за тебя, – ответила девочка.

– Почему же?

– Потому что ты живешь как безбожник, и тебе от этого тоже больно.

Девочка не знала, передал ли он Варе этот диалог, но от девушки никаких упреков не поступало. Она вообще никогда ни в чем девочку не упрекала – просто объясняла, почему это хорошо, а то плохо и даже словом Божьим умела все подтвердить, хотя девочка и не спорила.

Однажды Варя объявила, что Сергей решил причаститься. Девочка сделала вид, что обрадовалась, хотя ничего не почувствовала. Точнее, настороженность. Варя и сама будто не верила. Она не привыкла радоваться раньше времени или делиться планами. Варя из тех людей, которые скорее построят дом, чем покажут кому-то его чертеж.

В одну из апрельских суббот чудо свершилось. Девочка осталась дома, чтобы выспаться, а Варя пошла в храм не петь, а причаститься вместе с Сергеем. Чтоб поддержать – вдвоем не так страшно. Они вернулись вместе около одиннадцати – с продуктами. Стали готовить завтрак. Сергей был погружен в себя и молчалив, но не мрачен, как обычно. Что-то в нем определенно изменилось. Девочка по своему обыкновению сторонилась его и не заговаривала первой. А он и за завтраком почти ни слова не сказал. Варя улыбалась и прямо-таки сияла. Девочка поняла, что ей хочется петь – говорит она всегда мало. И все же, атмосфера не была натянутой. После завтрака Сергей уехал, обняв на прощание Варю и погладив девочку по голове. Последнее, что она запомнила – его улыбка. До того девочка видела ее только на фотографиях, и то давнишних – Варя показывала.

– Мы, когда вышли из храма, сели на лавку, а он как расплачется, – проговорила Варя, – думал, не замечу. Обнял меня и не отпускал, а потом прорвало. Рыдал как ребенок.

Сравнение девочку не обидело. Дети и впрямь чаще плачут. Пока не разучатся, пока не привыкнут к боли.

– И что теперь будет?

– Бог знает… для него определенно что-то новое.

В понедельник Варя пришла с работы мрачнее тучи. Сергей попал в аварию и лежит в реанимации в тяжелом состоянии. Варя быстро покидала что-то в сумку и не пообедав, уехала к нему. Позвонила через час, сказала, что останется в больнице.

– Тебе не страшно одной?

– Нет, – ответила девочка, – он-то как?

– Плохо. Родители приедут только завтра. Он в коме. Вероятно, не сможет ходить. Там есть, что поесть?

– Да, – девочка не знала, но Варя всегда готовит впрок.

– Если нет, деньги помнишь где? Сходи в магазин, хотя бы пиццу купи и в микроволновке сделай, три минуты, хорошо?

– Не волнуйся, я справлюсь.

Девочка весь вечер слонялась по квартире. Можно было сходить за пиццей и за колой – Варя бы и не узнала. Но ничего не хотелось. Жалко Сергея. Как это он не сможет ходить – такой деятельный, спортивный? И Варя так спокойно обо всем говорит… Девочка знала, что не от безразличия. Просто Варя умела принимать волю Божию. И девочка стала молиться, чтоб Сергей поправился.

Она могла не ходить в школу – Варя не проконтролирует. Неужто поедет на службу после ночи в реанимации? Скорее всего. А потом обратно, и оттуда – на работу. Но девочка в школу пошла. Сама собралась, пожарила на завтрак яичницу. Она никогда не ходила одна – Варя водила ее даже когда не надо было на службу, но девочка давно запомнила дорогу. Одной не страшно, но непривычно. После уроков зашла в церковь, спросила про Варю. Была. Заказала сорокоуст о здравии Сергея и договорилась с батюшкой его соборовать, как только тот выйдет из комы.

Варя вернулась измученная, бледная, молчаливая.

– Его родители приехали. Сказали, что будут с ним постоянно, мне там делать нечего. Мама на меня так смотрела, будто я рвачиха и карьеристка. Или аферистка. Он внешне похож на маму…

Девочка обняла чуть не плачущую Варю.

– Иди поспи. Небось, вымоталась.

Но Варя пошла мыться. Девочка разогрела ей супа, который Варя ела битый час. Потом легла на диван в зале и свернулась калачиком под зеленым флисовым пледом.

– Не понимаю, лапуль, за что она меня так ненавидит. Она же меня совсем не знает…

– Матери либо святые, либо чудовища.

В четверг Сергей пришел в себя. Не то, что ходить – он даже говорить не мог. Варя рассказывала, что его возят в кресле-каталке, и он может выразить согласие или несогласие пожатием руки. Варя, конечно, ездила туда. И всякий раз возвращалась как оплеванная.

– Зачем мне его дом? У меня своя квартира, убирать замучаешься. А машина? прав никто не даст, да и от машины один лом остался. Деньги какие-то… Я ими пользоваться не умею.

Варя говорила сама с собой, поэтому девочка не отвечала. Она поняла, что Варя любит Сергея – по-настоящему, бескорыстно. Хотя кроме как из корысти его и любить-то не за что. Девочка не могла понять, что Варя в нем видит.

– У каждого из нас своя боль, – говорила Варина подруга, – и таких как он – большинство. Так живут почти все. Это ты только одного увидела и пожалела.

И правильно она говорит – горячо подумала тогда девочка. А он Варю не ценит, хотя она одна на миллион. Он ее недостоин. Не то, что обнимать и лапать – рядом стоять!

Варя научилась понимать Сергея без слов. Стала разговорчивой – развлекала его рассказами о своей небогатой на события жизни. Если вдуматься – каждый день уникален и в нем что-то происходит. Тем более, когда рядом маленький человечек, и для него жизнь еще не стала монотонной затертостью. Ведь находила она, о чем сказать маме, когда та звонила и спрашивала, как прошел день.

Варя многое видела глазами девочки и больше не боялась, что Сергею это наскучит. Он пожимал ее руку в знак того, что ему нравится ее слушать. И она говорила. И пела ему тропари. Пока не появлялась мама. Варя молча удалялась. Если же она приходила, когда мать уже была – ждала в коридоре. Не выдавала себя – иначе специально не уйдет. Бывало, и не уходила, и Варя два часа просиживала зря, выслушивала ругань санитарок, а если на крики выбегала мать – еще и от нее доставалось.

– А если он не поправится? – спрашивала девочка.

– Я его не брошу. Хоть всю жизнь буду за ним ухаживать. Только мать не даст. Хоть бы начал говорить и донес до нее, что ему дороже…

– А если пошлет тебя?

– Пойду. Не впервой. Дальше, чем обычно не придется.

Варя ужасно волновалась на счет соборования – мама, конечно, была против, но Сергей все-таки пожал Варину руку в знак согласия. Батюшка приехал, совершил обряд. Варя взяла отгул на работе, вернулась домой в середине дня вся разбитая. Проспала до вечера. Девочке постоянно приходилось напоминать ей о необходимости элементарно поесть. Варя сильно похудела, осунулась. Часто плакала, думая, что девочка не замечает.

– Может, тебе лучше вернуться в монастырь? – она никогда не говорила «в детдом». – Видишь, какая я заботливая стала…

– Мы справимся, – временами девочке казалось, что Варе было бы проще без нее – по крайней мере, не терзаться чувством вины перед ребенком. Но уезжать не хотелось. Да и все-таки, Варе будет не так одиноко и грустно.

– Скажи честно, ты от меня устала?

– Нет, что ты! Но…

– Я знаю все эти «но». Мы справимся.

После соборования Сергею стало получше – он начал произносить отдельные звуки, но в слова они пока не связывались. Варя повеселела, у нее появилась надежда. Девочка радовалась больше за нее. Наступил май – благоухающий, пьянящий. Вечерами девочка и Варя возобновили прогулки. Но передышка длилась недолго. Мама Сергея решила потолковать с девушкой «по душам».

– Говорит, чтоб я губу не раскатывала ни на что, – рассказывала Варя, еле сдерживая слезы, – она-де своего сына знает и всю эту историю тоже. Коль уж тебе так хотелось – он и пошел на исповедь и причастился. Делов-то… Ничего он менять не планировал, просто азарт охотника. Ты ж такая неприступная! А так, он жену до сих пор любит.

– Да врет она все! – воскликнула девочка.

– А вдруг нет? Как у него дознаешься? Говорит, неужто ты так себя не уважаешь – другая давно б ушла, хлопнув дверью. Я и ушла – в туалет. Проревелась там в голос – благо, не было никого. И вернулась в палату. Сережа в кресле своем. Мать вся в деятельности суетливой. Я села перед ним на корточки, пожала его руку… хоть бы вышла мегера, спросить у него, поняла б я все…

Но мать не вышла. И Варя ничего при ней вымолвить не смогла. Сказала только, что не придет пару дней. В глазах Сергея отразились удивление и испуг.

– А когда я ушла, небось наплела ему – видишь, мол, сбежала твоя мышка церковная, недосуг ей с тобой цацкаться. Как же мне было больно, малыш!

– Как бы проверить, врет она или нет, – задумалась девочка, – неспроста ведь его паралич разбил. Не думала?

– Весь день только об этом и думаю.

После того «душевного» разговора Варя пришла в сквер, купила минералки и опять расплакалась. Не выдержало доброе сердце одного парнишки. Подошел утешать. А Варя ему все и рассказала. Весь нерв и вся боль последних недель дали себя знать. Кирилл проводил ее на остановку, испросил разрешения позвонить – волноваться будет, как доехала и все такое.

А вечером Сергей прислал смс: «Что моя мать наговорила тебе?». Не выразишь в ответном сообщении всего, но Варя так радовалась прогрессу – хоть одним пальцем смог натыкать смску.

«Неважно. Скажи, хочешь ли ты, чтобы я была рядом?»

«Да. Но не хочу тебя мучить и быть обузой».

«Ты ею не будешь».

Варя раз и навсегда решила, что первой не скажет «люблю». Да и тяжело сейчас написать это. Девочка не знала, говорил ли ей такое Сергей. Обнимашки – это еще не любовь. Да если бы и сказал – Варя знает, что любовь его понимании значит совсем не то, что в ее. За одно причастие до такого не дорастешь, и то неясно, было ли оно искренним, или попалил Господь как траву прошлогоднюю.

А Кирилл стал звонить – сначала через день. Потом каждый день. Приглашал проветриться, погулять всем вместе. Варя отвечала отказом, а девочке хотелось с ним познакомиться. Может, это он и есть? Тот самый, которого просила, Господи?

Миротворцы

Лида давно начала что-то подозревать, хотя точно не помнила, когда появилось это липкое чувство. Классических симптомов не было – муж не задерживался на работе, не обзавелся друзьями, с которыми проводил бы все свободное время. Но его холодность и отстраненность трудно не заметить, а еще труднее списать на внешние обстоятельства и обилие работы.

Анализируя ситуацию со всех сторон, Лида уже не могла с точностью утверждать, вспомнила она или накрутила себе лишнего. Несколько недель назад. В гостях у друзей. В комнату вошла женщина – бесспорно красивая. И Савелий так посмотрел на нее… У Лиды не было привычки ревновать мужа и причин не находилось. Скорее, он отличался этим, но боролся с собой, чтобы не докучать супруге.

Ничего особенного после того вечера не произошло. Лида была уверена, что Савелий не встречался с Еленой, но он определенно думал о ней. Не то, чтобы Лида извелась догадками, сомнениями и самокритикой, но, разумеется, подобные мысли покоя не прибавляют. Оного и так не хватает при наличии маленького ребенка, пусть это и спокойная послушная девочка.

Лида не располнела после родов, и материнство ей шло. Даже если бы ей не говорили об этом на каждом углу, она сама видела. Часто пугали разговорами о ревности мужа к ребенку из-за невнимания жены. В их семье такого не произошло. Наоборот, с рождением дочки все наладилось. Если до этого что-то и было не так, Лида винила в этом только себя. Редко, но бывало, накатывали приступы уныния, и она, приходя домой, плакала, пила валерьянку и зарывалась под плед, лицом к стене. Она помнила, что надо готовить обед, муж придет с минуты на минуту, и он в ее депрессивных состояниях нисколько не виноват, хоть и часто воспринимает их на свой счет. Лида надеялась, что он верит ее вранью про головную боль или еще какие физические недомогания. Но сомневалась. Сева хоть и не излишне чуткий, но любит жену, а это порой все осложняет.

Теперь же он приходит домой молчаливый, потерянный, непривычно замкнутый. Для Лиды такое состояние в порядке вещей, но Сева погружает весь мир во мрак одним видом.

После ужина, за которым Савелий почти ни слова не проронил, разбрелись по разным углам. Дуняшка ползала туда-сюда. Говорить еще толком не начала, но старательно произносила отдельные звуки. Родителям и этого достаточно, а папа любит детей и с дочкой возится куда талантливее жены.

Около десяти вечера, уложив дочь спать, Лида не выдержала. Подошла к мужу, безразлично уставившемуся в ноутбук, села на подлокотник и тихонько спросила:

– Севочка, у нас все в порядке?

Он понял, несмотря на пространность вопроса, и не уворачивался уточнениями.

– Все в порядке, малыш.

Взял ее за руку, попытался изобразить во взгляде былую теплоту. Лида кивнула, не зная, что еще сказать, хотя обдумывала варианты весь вечер.

– Просто наваждение какое-то. Ты должна понять. Все пройдет.

– Может, хочешь побыть один какое-то время? Мы с Дуняшкой могли бы пожить у дедушки…

– Нет, ни в коем случае! Вы мне очень нужны. Обе.

А дальше разговоры о том, что надо больше времени проводить вместе, дочка уже достаточно взрослая, чтобы таскать ее по общественным местам, можно куда-то выбраться хоть в ближайшие выходные. Лида слушала и кивала, а внутри расползалась пустота и боль. И почему-то обида, хотя мужу она верила.

Мы все переживем, все преодолеем, – твердила она себе при каждом натиске уныния, с неясной надеждой ожидая выходных. Будто они что-то изменят.

* * *

В торговом центре всегда толпы народа в субботу. Многолюдность утомляла Лиду, а от пестроты витрин кружилась голова. Пока сидели в кафе, дочка спала. Уходить не спешили, боясь, что громкая музыка разбудит ее. Сидели молча. Лида с облегчением вздохнула, когда девочка проснулась – мирно, без слез и шума. Правда, попытки посадить себя в слинг сразу пресекла.

– Пусть побегает, надо куда-то энергию девать, – рассудил Савелий.

Лида первой заметила, что дочь подошла к эскалатору и доверчиво протянула ручку какому-то мужчине. Тот слегка наклонился, взял ее за руку и остановился.

– Ждем, ждем, – услышала Лида, подбегая к незнакомцу. Тот едва заметно улыбался, глядя на девочку, а она, казалось, не понимала, что дядя – чужой и задерживать его не следует.

– Ради Бога, извините…

– Да ничего страшного.

Их взгляды встретились, и на секунду Лида перестала слышать оглушительную музыку. Руслан. Постаревший, погрустневший, но такой знакомый. И он ее узнал.

Подошел папа. Просто идиллия: маленькая счастливая семья и матерый неудачник.

Сева предложил посидеть в кафе, пообщаться, хотя Лида с трудом представляла, как это возможно. Она умеет владеть собой, и никто не знает, как горько может в одиночестве рыдать человек, фонтанирующий остроумием и улыбающийся всем вокруг.

Руслан, видимо, тоже не представлял совместных посиделок и вежливо раскланялся, а Савелий подхватил дочь на руки и направился в противоположную сторону. Лида плелась следом, пытаясь придать взгляду заинтересованность при бессмысленном созерцании витрин.

– Что на душе колышется? – прохладно спросил Савелий

– Пока не знаю.

Сева окинул жену взглядом. В белых джинсах и голубой футболке Лида выглядела ярко и привлекательно. Красивые волосы. Спортивная фигура. Всю беременность не вылезала из бассейна, а на восьмом месяце чуть не побежала играть в баскетбол – еле удержал. Замучилась с огромным животом, засиделась. Любому польстит, когда рядом такая красавица.

– Хочется допытаться, чувствуешь ли что к нему, – признался Савелий.

– Рада твоей честности – молчание уже невыносимо. Но правда не знаю. Встретила и встретила, что такого? В одном городе живем. Это давно не наваждение.

– Это уже упрек?

– Солнце, разве я вправе расточать упреки? Побойся Бога.

И снова молчание, но уже менее тягостное.

* * *

На следующий день Лида с дочерью гуляла в парке. Это не было обычным местом их прогулок, но таскаться по двору надоело смертельно. Не получалось у Лиды болтать ни о чем мамочками, а Дуняшке, казалось, так же непросто ладить с другими детьми.

– Вот уж не ожидал встретить вас опять, – Лида не сразу узнала голос.

– Я тоже никак не ожидала.

Она сдержанно улыбнулась Руслану, который, не дожидаясь приглашения, сел рядом на лавочку.

– Давно ты замужем?

– Два года.

– Признаться, не думал, что у вас все серьезно.

– Почему же? Мы оба выдали себя с головой еще на дне рождения, если помнишь.

Она не лукавила. Последующие события того вечера вытеснили из памяти надрыв встречи с Русланом. А встретились они на дне рождения Севы. Он уже был влюблен, но понимал, что Лида не торопится отвечать взаимностью, ухаживания принимает грустно и неохотно. Но поскольку она была свободна, Савелий не отступал. Решил закатить праздник, позвать старых друзей, показать любимой свою холостяцкую обитель.

Она была прекрасна в тот вечер – хотелось быть красивой для Савелия, хотелось понравиться его друзьям. В конце концов, хотелось просто развеяться, почувствовать себя живой, нужной, привлекательной. Гости толпились по всем комнатам, разбивались на маленькие компании, курили на балконе, мирно общались, полируя двери… Друзей у Севы много. Разве предугадаешь такую встречу? Она же не спрашивала его: знаешь такого-то и растакого-то? Зачем? Да и кто предполагал, что Руслан решится на диалог, закрыв дверь кухни?

Лида не высказала тогда наболевшее, хотя он дал ей такой шанс. Но услышав фразу «за что ты так ненавидишь меня, неужели я сделала что-то настолько страшное – опешил. Не мог сообразить, что ответить, пытался разубедить, нес какой-то бред, атаковал вопросами – по большей части риторическими. Лида чуть не расплакалась. Оба поняли, что все может вернуться на круги своя, если бы кто-то вдруг не вломился в кухню.

– Русь, я тебя везде ищу! – Лида не помнит, кто это был, да и не успела бы всех запомнить. А этот кто-то начал забалтывать Руслана, а тот безуспешно пытался отделаться от бестактного собеседника.

На секунду Лида замешкалась. С одной стороны, мучительно хотелось остаться, поддаться на провокацию, дать им второй шанс… или уже третий? С другой – надо хоть иногда включать разум, а он давно талдычит, что пути назад нет. Хватит наступать на грабли, хватит жить иллюзиями и аффективными вспышками.

Она ринулась прочь, оставив Руслана с «другом». Руслан пытался догнать ее, но его нежданный собеседник оказался навязчив и разглагольствовать не прекращал. Она слышала, как Руслан окликнул ее. Не обернулась. Зашла в туалет, вызвала с мобильного такси. Потом быстро нашла Севу и поставила перед фактом: надо уехать. Ты не при чем – вечер прекрасный, все замечательно. Лида не пыталась выдумывать причин. Сказала только, что хотела бы уйти незаметно.

– Знаешь, никогда не любил праздновать свой бёздник… просто хотел, чтоб ты пришла. Все только ради этого затеял.

Лида не успела прислушаться к чувствам – зазвонил телефон. Незнакомый номер – должно быть, такси. Нет, Руслан. Едва услышав его голос, Лида сбросила вызов.

Такси перезвонило сразу после. Лида увидела машину в окно. Сева понял, что она не хочет идти через весь дом. Пальто можно и потом забрать. Он открыл окно и спрыгнул в сад.

– Иди ко мне, не бойся!

– Сумасшедший!

– Сегодня можно.

Поймал ее, поставил на землю, и они побежали к машине. Было холодно – конец октября. У машины долго не прощались – и без того грустно. После очередной попытки убедить Севу, что вечер удался, и справиться с чувством вины, Лида забралась в такси.

– Так, подвинься, – он неожиданно сел рядом и обратился к шоферу: – поехали.

– А гости, твой праздник, твой дом?…

– Им хорошо и без меня. А праздник продолжается.

Он раньше не был у Лиды, но ей стесняться нечего – в квартире всегда порядок и уют, она иначе не может. Всю дорогу Сева обнимал, целовал ее и ни о чем не спрашивал. Телефон вибрировал в сумке, но Лида делала вид, что не слышит. Сева оставил телефон дома, так что его никто не беспокоил.

– Позвоню на домашний от тебя, если позволишь. Надеюсь, кто-нибудь возьмет трубку…

Слушать забавно: «Не знаю, когда вернусь, продолжайте без меня. Если надумаете уходить, оставьте ключ под дверью.»

Лида сомневалась, что Севе стоит рассказывать о случившемся, да и о Руслане вообще. Все-таки они если и не друзья, то хорошие знакомые, да и влюбленному человеку неприятно будет слушать излияния подобного рода. Сева и не настаивал – только слегка подталкивал и намекал. Лида не выдержала – поведала все, от начала до конца, но имени не назвала. Сева мрачнел на глазах.

– Малыш, пойми, я же теперь не смогу ни с кем общаться, всех начну подозревать…

– Общайся со всеми как прежде, все уже минуло. Позже я тебе скажу, но пока не стоит.

Они приготовили ужин. Красное вино, любимая музыка. Стало так легко и хорошо без недомолвок и белых пятен.

– Вот это я понимаю, праздник! – мрачность исчезла, но во взгляде осталась легкая грусть, – оставишь меня на ночь? Я буду себя хорошо вести.

– Разумеется, у меня же две комнаты!

Лида обрадовалась, что он остался – после ухода гостей бывает так пусто и одиноко…

Ближе к новому году Сева сделал предложение Лиде. Она терзалась противоречиями и терзала родных и подруг. Все в один голос советовали предложение принять – парень отличный и так тебя любит, хватит с ума сходить по тем, кто того не стоит. Да и вообще, с ума сходить не надо – все должно быть трезво и взвешенно, по словам мамы. Семью создаешь, а не свитер покупаешь.

Да, голова кругом от любви к Севе не шла, но жизни без него Лида уже и помыслить не могла. Обвенчались в феврале – нелюбимом обоими месяце, потому и хотели освятить его памятной датой. А через год родилась Дуняшка – в марте, на Евдокию. Лида всегда знала, что у нее будет дочь и хотела назвать ее в честь бабушки.

– Ох, как я влюблялась! – часто вспоминала она бабушкины перлы. – Ты не представляешь! А через неделю смотрю – у него коленки на штанах пузырями, ботинки грязные… и все!

У Дуняшки Севины глаза и Лидины черты лица. В целом не поймешь, на кого похожа. Вот и сейчас, Лида смотрела на дочь и проматывала последние два года кадр за кадром. Как изменилась жизнь! Не раз она задавала себе вопрос, как все сложилось бы, если бы она дослушала тогда Руслана. Или уехала бы одна, а Севка допытался бы у того, в чем дело. Могло случиться и так, что именно Руслан увидел бы ее у такси и увязался следом. Словом, куча вариантов, один другого ярче. И почти за всеми виделись обломки трех жизней.

Этот человек, сидящий рядом и пристально на нее глядящий… Что ему надо?

Главное, она излечилась от губительной страсти. Теперь ей даже не хочется находиться рядом с ним, не хочется, как ни страшно признаться себе самой, чтоб он прикасался к ее дочурке. Он, который меняет девушек чаще, чем нижнее белье, и каждая новая моложе предыдущей. Он, заливающий алкоголем душевные пустоты и хвастающийся, что по лицу этого не видно. Было. За два года явственно проступило.