Книга, которую Вы держите в руках, появилась благодаря дневному сну моей младшей дочери, поскольку именно эти два часа на протяжении нескольких месяцев были единственным временем для встреч с воспоминаниями и вдохновением. Иногда было сложно не уснуть вместе с малышкой, и порой я разрешала себе эту малость, потому что знаю, как любая жертва в отношении проекта или ребенка может поставить его в долг перед автором и родителем. Мне же хотелось, чтобы все было по любви, и, кажется, это удалось.

Чтобы начать писать, укладывать мысли в главы и подводить их к какой-то одной концепции, не имея опыта написания книг, я обратилась к замечательным девушкам из моего окружения, которые имели особые отношения с филологией, литературой, редактурой и согласились выступить в качестве бета-ридеров: Настю Цыганкову, Таню Чулакову и Марину Калинину.

От всей души благодарю Екатерину Оаро, литературного редактора, автора бестселлера «Держись и пиши», за ценные замечания в отношении моего черновика с рукописью, за обратную связь и профессионализм. Встреча с таким редактором, как Катя, несет в себе гораздо больше, чем просто корректировку писательского потока.

Я благодарна всем клиентам, которые дали разрешение на публикацию своих историй. Мне важно знать, что кадры из их жизни легально поселились в этой книге, а не были украдены тайком.

Спасибо всем откликнувшимся в сети на предложение написать свою историю детской ревности! Их откровения, поддержка и опыт также не дали мне сойти с дистанции и бросить книгу. Я не смогла использовать все присланные письма, однако каждое из них имеет ценность и вклад в раскрытие этой непростой темы.

Выражаю огромную благодарность Вике и Кириллу Барановым за иллюстрации к текстам!

Спасибо Ане Изотовой за такую «вкусную» обложку! Какое счастье осознавать, что мои тексты выходят в таком красивом наряде.

Особую благодарность выражаю Ларисе Пяткиной, психотерапевту и преподавателю курса «Гештальт-подход в работе с детьми по модели Вайолет Оклендер», за поддержку в работе над книгой.

Спасибо подругам, знакомым, вместе со мной придумывавшим название для книги, за веру в мои силы, за вовремя заданные вопросы!

Благодарю свою семью, мужа и детей за терпение, уютное плечо и уважение к моей затее с книгой. Вадим, Костя и Люся, мне было бы очень трудно довести до конца это дело без вашей поддержки!

О чем молчат дети, когда говорят родители

Моя история вместо предисловия

Материнский опыт сыграл большую роль в становлении меня как специалиста по работе с детьми, потому что позволил заглянуть в самые темные уголки своей души и вскрыть ранние обиды. После знакомства со своими уязвимыми местами и триггерными точками в отношениях с близкими мне стало легче выступать «адвокатом» ребенка, родитель которого приходит ко мне на консультацию. Это на самом деле легко делать, потому что я уже не ворошу осиные гнезда своего детства, когда работаю с другими семьями, и не избегаю неприятных тем.

За двенадцать лет материнства жизнь заставляла меня много раз пересматривать свои взгляды на воспитание. И если когда-то я мечтала, что мои дети будут друг для друга лучшими друзьями, то сейчас мне легче воспринимать их общение как тренажер по развитию дипломатических качеств. Мгновения их дружбы я ловлю также часто, как и ситуации, где воплощаются в реальность родительские страхи о взаимной ненависти в отношениях детей. Я с тревогой и порой весельем наблюдаю, как мои старшие дети реагируют друг на друга, борются за лидерство, ведут незримые сражения за любовь родителей и при этом все глубже прорастают нежностью друг в друга.

Больше десяти лет я работаю психологом, помогая детям и их родителям находить в себе силы снова улыбаться. Личная практика показывает, что проблемы обычно стучатся в дом к тем семьям, где не принято говорить о чувствах; где гнев, зависть и ярость вынуждены маскироваться симптомами заболеваний и нервными тиками. Грустно констатировать, но в ряде случаев речь идет об отношениях внутри семьи.

Когда я задумывала эту книгу, то планировала поделиться на ее страницах своим родительским опытом и историями, приключившимися с другими мамами и папами. Я не хотела соскальзывать в сторону нравоучений и тащить в книгу свой профессиональный багаж. Должна признаться – мне удалось это лишь отчасти. Я очень надеюсь, что мои размышления на тему психологии детства ее не испортили. Хочется верить, что книга понравится читателям!

***

Мне точно известно, что я не единственная мать, которая растила ребенка по «инструкции» и рекомендациям именитых педиатров, психологов. Я регулярно встречаюсь с похожими мамами в своем кабинете. Их дети почти всегда имеют симптом невроза. Мамы стесняются обращаться к психологу, потому что для большинства из них это фиаско на личном пути к ордену. Им трудно даются признания в ошибках, и поэтому они стараются избегать столкновения с теми специалистами, которые могут на них указать. Я тоже была такой мамой.

Сын родился, когда мне было 22. Тогда я верила, что, ориентируясь в этом вопросе на книги по педагогике и педиатрии, измеряя прикорм в граммах, подстраивая режим семьи под таблицу на разворотах учебника, смогу избежать ошибок на данном пути. В поиске «инструкции» к ребенку я прочла всего Бенджамина Спока, пробовала внедрить в нашу жизнь принципы педагогики Некрасовых, а потом изучила книгу Жан Ледлофф, в которой говорилось о доверии к природе самого ребёнка, как это происходило в племенах индейцев, которых не коснулась цивилизация.

Я старалась быть правильной мамой, лучшей для своего сына. Изучив гору литературы, я кормила и укладывала Костю спать строго по времени, увеличивала объем каш и овощных пюре согласно возрастной схеме прикормов. С шести месяцев я стала учить сына собирать пирамидку, потому что наткнулась на информацию о том, будто это необходимый навык для такого раннего возраста.

Сейчас мне кажется, что я дрессировала и себя и сына, поскольку была одержима идеей сделать из ребенка идеальный проект, реализовав в его жизни свои собственные амбиции, которыми пришлось поступиться из-за декрета. Да, пока мои однокурсники подыскивали работу своей мечты, я направляла всю свою энергию и идейность на развитие сына. Я боялась, что, позволив себе расслабиться, непременно упущу что-то важное на пути воспитания ребенка, поэтому была в вечном тонусе, следуя ежедневным ритуалам по укладыванию на сон, уделяя большое внимание прогулкам, развивающим занятиям, готовя специальные супчики на втором бульоне и делая многое другое.

Костя рос крепким смышленым мальчиком с упрямством в характере. Его нрав был заметен всем – родственникам, бабушкам у подъезда, мамам на детской площадке. Желая чего-то, он настаивал, а если чего-то не хотел, то ни в коем случае не делал. Так он заставлял своих дедов бесконечно сражаться с ним на поролоновых мечах и мог дать им кулаком в колено, если те говорили, что утомились. Разборчиво болтая в свои два года, он отказывался здороваться на улице с другими, никогда не говорил «спасибо» и играл в песочнице в чужие игрушки, пряча и охраняя свои под уличной лавкой.

Молчаливый на людях, в своей домашней среде он тиранил нас с мужем, заставляя упражняться в терпении и дипломатии. Я, как и принято в нашей русской культуре, много стыдилась, краснела за сына и занудствовала в общении с ним, призывая делиться, здороваться и быть благодарным. Мечта вырастить «достойного мужчину» немым укором требовала от меня постоянной включенности в жизнь ребенка, чтобы не пропустить какую-нибудь его оплошность, не оставить ее без внимания. В то время я наивно полагала, что дети приходят в этот мир чистыми листами и то, чем они будут в итоге заполнены, во многом зависит от родителя.

Мне думалось, что, «отфильтровав» среду, создав вокруг своего чада атмосферу с правильными установками на нравственность, вежливость и доброту, я не дам возможности гнилым зернам вроде грубости, хамства и агрессии поселиться в его сердце. Взяв такой вектор в педагогике и воспитании ребенка, на самом деле я заперла дверь к личности своего сына на несколько замков и добровольно выбросила от них ключи с моста. Как же самонадеянно я выглядела, когда обесценивала природу самого ребенка и не брала в расчет его право испытывать разные чувства. Но и быть другой я не могла, поскольку сама находилась лишь в начале пути самопознания.

Позже я убедилась на собственном опыте, что инструкции о том, как надо воспитывать детей, оказываются совершенно бесполезными, если родители не понимают, что происходит у них в голове. Другими словами, понять ребенка можно, если ты понимаешь сам себя. И наоборот, если мама не привыкла различать оттенки собственных переживаний и вырастила вокруг себя защитный панцирь, то ей будет трудно замечать полутона эмоций своего ребёнка.

Сейчас Косте двенадцать. Он растет хорошим добрым парнем, проявляя металлическое упрямство там, где нарушают его границы. Я научилась принимать его характер, но не перестала вздыхать о том, как же это неудобно для родителей. Порой нет сил вести долгие беседы о целесообразности организовывать свой день, складывать вещи на место, быть великодушным к младшим сестрам, то и дело атакующим дверь в его комнату. Бывает, что нет сил не замечать этого всего. Особенно девочки любят втянуть меня в разборки с братом. И тогда я взрываюсь. Но потом мы всегда говорим, потому что в любом конфликте все стороны имеют право на откровенность.

Часто дети не знают, как говорить о том, что чувствуют. Они могут бояться показаться смешными, глупыми, наглыми. Там, где помогла бы беседа с родителем, дети обычно привыкают молчать. Иногда взрослые могут только догадываться о том, что волнует их ребенка, получая на вопрос «как дела?» формальный ответ «нормально». В этой книге я показываю «закулисье» детских сердец, в которые мне довелось заглянуть, чтобы рассказать, о чем обычно молчат дети.

О родительских ожиданиях

Материнство как триллер или подвиг

У меня в кабинете сидела мама старше сорока лет и её дочка-третьеклассница.

– У меня больше нет сил бороться с ребенком – она ничего не хочет учить ни в школе, ни дома, – кратко обозначила проблему женщина.

Иногда родители приходят с детьми, надеясь, что тётя-психолог растолкует им, как не надо себя вести. Вот и здесь я почувствовала, что от меня ждут проявления несокрушимого авторитета, что я должна повлиять на мнение школьницы. Маме хотелось, чтобы психолог нашел те самые подходящие слова, после которых детка сразу возьмётся за ум. Раньше в таких неловких ситуациях я начинала беспокоиться, подбирая нужные слова, дабы не разочаровать родителя, но и не пойти против своей воли. Со временем я научилась полагаться на течение беседы и оставаться собой даже там, где меня вынуждают принять инициативу.

На вопрос о том, как протекала беременность и роды, женщина отвечала развёрнутым повествованием, экспрессивно жестикулируя и вовлекая меня в эмоциональный водоворот её слов. Подробности жизни складывались в леденящую картину, подталкивая любого слушателя согласиться с тем, что вся жизнь женщины была окрашена оттенками ужаса.

– У нас с мужем долго не было детей – не получалось. Когда мне стукнуло 35, мы решились на ЭКО. Со второй попытки я забеременела и сразу же начала мучиться токсикозом, но в целом все протекало нормально.

– Сталкивались со стрессом во время беременности?

– Конечно. Мы страшно ругались с мужем, и нам пришлось развестись, когда я была на шестом месяце, но от ребенка он не отказывался. Мы общаемся, у нас европейские дипломатические отношения.

– Всегда ругались с мужем?

– Нет, вот как забеременела – началось! Почти сразу меня положили на сохранение, и до середины срока врачи ставили мне угрозу выкидыша. А в 20 недель на УЗИ вдруг сообщили, что ребенок умер! Представляете, каково это? Непередаваемые чувства! Я взяла с собой подругу и поехала в другой медицинский центр делать УЗИ, и там «нашли» сердцебиение! А так мне уже выписали направление на искусственные роды! Представляете, если бы я согласилась, не перепроверив?!

Восстанавливая в памяти события того периода, женщина не плакала и не горевала. В её глазах не было страха или печали. Я видела в них блеск затаённой злости и обиды, а вокруг всего этого много энергии, которая не может не сопровождать такие сильные чувства.

– Как проходили роды? – в списке вопросов для сбора анамнеза оставалось ещё несколько пунктов.

– Также нескучно. У дочери было тройное обвитие пуповиной, поэтому мне делали кесарево. Тем более, как я могла рисковать, рожая сама, когда ребёнок такой долгожданный и выстраданный? Но во время операции повредили какой-то сосуд на матке, и её пришлось удалить в экстренном порядке. Ребенка увезли в отделение реанимации, потому что врачи заподозрили какие-то проблемы с лёгкими. Еще месяц нас с дочкой держали в больнице, потому что у неё диагностировали пневмонию, а в головном мозге выявили две кисты. Нас отпустили домой при условии, что каждые два месяца мы будем проходить у них обследование в стационаре.

Далее последовал рассказ мамы о том, сколько раз ей пришлось столкнуться с врачебными ошибками за последние десять лет, сколько денег и сил вложить в развитие и лечение дочери, которая вроде уже здорова, но вот почему-то совсем не учится. Как призналась мама, если бы существовало средство, помогающее сформировать интерес к школе, она бы давно его купила, даже втридорога, но вместо этого женщине посоветовали обратиться к психологу, и вот они тут, у меня в кабинете.

– Но и это ещё не всё… – предупредила меня измученная событиями жизни мама, склонившись над разделяющим нас с ней столом и понизив голос. – У Даши проблемы в отношениях с учителем… Дело в том, что наш классный руководитель выбрала мою дочь в качестве козла отпущения и троллит её при всём классе уже третий год!

Женщина рассказала о том, как учитель высмеивает невнимательность Даши, вызывая тем самым грохот смеха у остальных учеников и заставляя краснеть девочку; как её никто не хочет брать в команду на интеллектуальных викторинах, и в такие моменты учитель не упускает возможности снова «проехаться» по плохой успеваемости Даши и её неспособности составлять конкуренцию одноклассникам.

Вместо того, чтобы отвечать на эмоциональный запрос клиента, я тоже задаю вопрос:

– Зачем же вы все это время терпите? Можно же было поменять класс или школу, поговорить с директором, пресечь такое отношение к ребенку.

– Я считаю, Даша сама виновата. Если б она хорошо училась, все бы мечтали быть с ней в команде! – женщина с раздражением взглянула на дочь, а потом задала тот самый вопрос, который по идее должен стать запросом на индивидуальной психотерапии. – Почему вообще всё это происходит со мной? У меня нет никакой возможности расслабиться…

Все это время девочка сидела и играла кинетическим песком. Слушая маму, я наблюдала за тем, как Даша лепит горы, потом делает в них углубления-пещеры, затем ломает постройки и начинает создавать что-то другое. Она не была похожа на гиперактивную рассеянную девочку и просидела за одним занятием полчаса, лишь однажды вежливо спросив разрешения взять коробку с резиновыми животными. Все это время Даша оставалась безучастной к излияниям души матери и никак не реагировала на ее ранящие высказывания. Когда я спросила, чем она больше всего любит заниматься, девочка ответила: «Играть!»

Но вместо игр Даша была вынуждена целыми днями учиться, чтобы тянуть школьную программу: до восьми вечера этот процесс контролировался бабушкой, а потом приходила с работы мама и сменяла ее, потому что обе женщины никак не могли оставить в покое такого «долгожданного», «вымученного» ребёнка. Даша «должна» была оправдать надежды предыдущих поколений, как единственный их потомок.

Ссылаясь на имеющиеся у мамы Даши вопросы к жизни, я мягко рекомендовала ей подумать о возможности личной психотерапии. Жизнь как триллер может быть очень удобной по жанру, если маме хочется реализовать сценарий жертвы или совершить подвиг. Жалко, что ребёнок тут лишь фоновый персонаж.

Мнение общества

Эта история коснулась меня, когда я только-только оправилась после вторых родов. За помощью ко мне обратилась учительница начальных классов. Валентина Андреевна позвонила и попросила «посмотреть» дочь-третьеклассницу, потому что волновалась, что у той «не все в порядке с головой». Когда я спросила маму, что ее смущает в дочери, она предложила мне все самой увидеть при встрече.

Мы встретились через неделю. Пока муж гулял с нашей маленькой дочерью, наматывая круги по микрорайону, я беседовала в кабинете с девочкой Ларисой. Валентина Андреевна осталась в коридоре и ждала моего «вердикта». Почти сразу стало понятно, что смущало маму-педагога: девочка неохотно шла на контакт, не отвечала на вопросы, но при этом смотрела на меня широко распахнутыми глазами, слушала и почти не моргала. Все, что она позволила себе проявить со мной рядом, – это прошептать собственное имя, начать писать его красным карандашом на белом листе, но не закончить.

На любую просьбу, которая подразумевала какую-либо активность (нарисовать, рассказать, выбрать игрушку) она выдавала реакцию ступора и пыталась вжать шею в плечи, но зато неплохо откликалась на предложение показать пальцем на названный мною предмет или ответить на простые вопросы, с которыми можно было справиться, просто кивнув или отрицательно помотав головой. Девочка продемонстрировала полное понимание происходящего вокруг нее и дала мне знать, что хорошо ориентируется в пространстве и времени.

– У нее аутизм, Екатерина Александровна? – с вызовом в голосе потребовала ответа Валентина Андреевна, как только мы вышли с Ларисой из кабинета.

– Не похоже. Почему вы решили, что у неё есть отклонения от нормы?

– Ну она замкнутая, а еще ее ни за что не заставишь делать то, чего она не хочет.

– Должна вас успокоить, это не признаки аутизма. Да, замкнутость присутствует, но, вероятнее всего, это личностная особенность или защитная реакция.

– Что с этим можно сделать? – тут женщина перешла на шепот. – У меня за спиной уже весь преподавательский состав шушукается… Я учитель начальных классов, на моем счету уже четыре выпуска учеников, и ни один из них не позволял себе молчать, когда я вызываю к доске, или уводить взгляд, если его приветствуют. А она это делает! – Валентина Андреевна глазами показала мне на Ларису, которая в этот момент шнуровала кеды.

– Как вы реагируете на такое поведение дочери?

– Бешусь. Это позорит меня, понимаете? Такое поведение перечеркивает все мои заслуги и опыт в педагогике. Подобное невежество Ларисы по отношении к другим учителям и вовсе отбрасывает тень на меня как на плохую мать, которая не может воспитать вежливого ребёнка.

– То есть вас задевает то, что страдает ваш «авторитет»?

– Именно. Я прошла через советское детство: мы были пионерами, носили галстуки и не могли позволить себе так общаться со старшими. За это могли лишить звания пионера. Поэтому у меня не укладывается в голове, как можно промолчать, когда с тобой здороваются. Я уже говорила с ней по всякому: и по-хорошему, и по-плохому. И каждый раз, когда мы подходим к школе или к дому, я неоднократно напоминаю ей, что нужно поздороваться с учителями и соседями, но… это бесполезно. Захочет – поздоровается, не захочет – приходится краснеть и оправдываться перед знакомыми, мол, Лариса не в духе. А ещё у неё в этой четверти выходит «двойка» по математике, потому что она не может запомнить таблицу умножения. Каждый день мы зубрим с ней на кухне «дважды два», «трижды три», и хоть кол на голове теши.

– А стихи Лариса легко запоминает? – спросила я, чтобы понять, насколько масштабна проблема с запоминанием.

– Вот именно со стихами проблем вообще нет, но с математикой беда с тех пор, как Лариса стала проходить таблицу умножения. Педагогический позор…

Люди с высокой тревожностью, в том числе и дети, трудно усваивают любую информацию, потому что всё их внимание сфокусировано на внутреннем страхе совершить ошибку, пораниться, заболеть, потеряться. Но что касается стихов – здесь дело обстоит проще, потому что у них есть рифма, укладывающая в память ладные строчки. В отношении Ларисы это стало одним из главных признаков, позволяющих заподозрить у неё выраженное беспокойство, которое, как правило, достигает пика при давлении со стороны, а так же если в семье царит атмосфера диктатуры.

Валентине Андреевне пришлось выбирать, что для нее важнее – то, как она выглядит, по ее мнению, в глазах коллег, или самоощущение дочери. На самом деле для любой мамы здесь нет маневра для выбора. Сердце любит ребенка больше, чем признание коллег. После нашей беседы женщины решила оставить Ларису в покое и хотя бы в качестве эксперимента какое-то время не обращать внимания на Ларисину «неприветливость» в адрес знакомых и друзей.

Женщина поговорила с классным руководителем дочери, чтобы тот мягче относился к Ларисе и опрашивал девочку по выученным урокам наедине, а не при всем классе. Уже через месяц Валентина Андреевна позвонила мне, чтобы поделиться успехами: Лариса стала дружить с двумя девочками, «подтянула» математику и без напоминания здоровается со всеми, только пока очень тихо или едва заметно кивая.

Доверив мне свои переживания, эта семья всколыхнула воспоминания о том, как я изводила полуторагодовалого сына своими нравоучениями. «Помаши тете Полине!» – просила я его, когда мы встречали соседку, которая раз от раза усердствовала в приветствиях. Она трепала его за вихры на макушке, махала морщинистой рукой и сопровождала все эти действия комментариями о том, как важно расти вежливым и почитающим старших.

Костя прятал ладошки за спиной. «Тетя Полина здоровается с тобой, помаши ей, пожалуйста!» – не успокаивалась я. В это время женщина раскачивала рукой из стороны в сторону, изображая, как нужно здороваться. Устав ощущать неловкость за сына, я брала его сопротивляющуюся ладошку и за него отвечала соседке приветствием. Подобные моменты давили мне на больную мозоль так, что я снова и снова замечала, как плохо воспитываю ребенка, а значит, полагала я, мой сын был обречен вырасти диким и невежливым.

Сейчас ему двенадцать, и даже сегодня он не всегда здоровается с соседями. И вот, что я об этом думаю. Это его проблема и, возможно, соседей, но не моя. Он точно знает все о правилах приличия и жестах вежливого поведения, но важно понимать, что он также в праве быть рассеянным, задумчивым и иметь собственное мнение на этот счёт. В своей практике я повидала много вежливых «золотых» детей, и среди них слишком мало оказалось тех, кто умеет делать выбор, отстаивать личные границы и расслабляться. В конце концов, забыть поздороваться не так страшно, как не научиться проявлять в жизни собственную волю.