С иронией обо всём понемногу

Пропущенные звонки

Александру Цыпкину с благодарностью

Не знаю, как делают другие известные писатели, а я иногда читаю чужую прозу. Спросите, зачем? Толстой умер давно и больше ничего не создаёт, а то, что из современных никто не может писать лучше меня, это знают все, кто читал мои творения (а на сегодняшний день, то есть на 12-е февраля 2018 года, их аж человек двадцать пять). Но не такой я зазнайка, чтобы совсем забывать о других. Всё-таки надо быть в курсе, потом чтение идейку какую-нибудь может подбросить, нет-нет, не подумайте плохого, не украсть, а позаимствовать, например. А бывают и вовсе самые неожиданные варианты. Вот вчера прочитал коротенький рассказ Цыпкина «Из жизни подкаблучников». Если ещё короче, чем у автора, история выглядит так: высокопоставленный подкаблучник приходит с работы домой как на ежедневный расстрел (по расписанию – не позже семи тридцати, да и то по уважительной причине). Мегера – дочь Зевса-громовержца и мамы Гильотины. Кто-то из бабушек – медуза Горгона. В общем, генетика достойная. Вербально готова, как оголодавшая тигрица, растерзать мужа за малейшую провинность, пусть даже не совершённую, тем хуже, «даже не думай!». Бедняга не то, чтобы налево сходить (куда там – жена узнает, будет без больших затей длинным разделочным ножом отрезать по кусочку от кающейся жертвы, привязанной к позорному столбу, и синхронно медленно поджаривать пятки). Да он вообще ей слова поперёк сказать не может. Каждый раз с дрожью в руке нажимает на кнопку «ответ», когда ему хотят сообщить о новом способе казни по телефону. К счастью, звонит она редко, но если уж звонит, а тем более два раза подряд, то тут никакая современная медицина не поможет, есть только одно средство, точнее два – верёвка и мыло, но оба надо принимать одновременно.

Вот ушёл он как-то в совершенно запойное и никчёмное совещание, мобильник положено выключать, а то, не дожидаясь жены, Председатель совета директоров буйну голову отрубит, а потом из чувства жалости к горю неутешной вдовы обратно пришьёт, чтоб тоже смогла руку набить. «Пронесло», – подумал, выходя из конференц-зала, но, включив телефон, чуть не свалился в руки уже лет шесть ждавшей этого момента секретарши. Принародно. По семейному кодексу за такое полагалась, как минимум, кастрация строгого режима лет на десять. А тут ещё целых пять пропущенных от жены! Не раздумывая, наш герой подчистую выгреб всё из сейфа, смазал пятки салом и рванул в далёкую тёплую страну, на первое время хватит, а там или шах помрёт или ишак сдохнет. Но в аэропорту, когда принимал свой тревожный чемоданчик из рук понятливого водителя, догнал его очередной звонок от жены. Сначала категорически решил не отвечать, но после третьего гудка сдрейфил – она ведь и на некотором расстоянии припечатать может, дочь Громовержца всё-таки. «Да, любимая», – голосом сипая, привязанного к стволу заряженной английской пушки, произнёс он. Он готовился к быстрой смерти, лишавшей его душу всех шансов на переселение, но, увы, вопреки закону жанра, выстрела не последовало. Всё оказалось гораздо прозаичней. Только об этом чуть позже, а пока послушайте мою историю.

Рассказик прочитал вчера, а сегодня, понежившись после тренировки по теннису в сауне и испытав размякшей плотью все возможные бодрящие водяные «шутихи» фитнесс-клуба (всё равно уплОчено!), я при помощи двух ног перенёс своё разомлевшее тело в раздевалку. Божественно, непередаваемые ощущения телесного блаженства! Присел. Руки безжизненно опустились рядом. Ноги приятно покалывало после холодного гидромассажа. Бросил рядом ненужные уже полотенца. Наверное, в такие мгновения курильщики тянутся за сигаретой. Я бы хлебнул бельгийского пива. Но, как выразился один киногерой: «В бане не отпускают!». Особенно в бане фитнесс-центра, только всякую муть при входе продают за большие деньги – БАДы, детоксы, жиросжигатели, тестобустеры – в общем полный комплект для желающих помереть раньше срока. Лучше бы жидкого хлеба, желательно 0,33. Мысленно облизнулся ещё раз. Открыл шкафчик. Вытащил из него минимальный пляжный набор. В кармане куртки что-то громко квакнуло два раза. «Тебя только не хватало». Я выругался про себя. Скорее всего, опять «Глориа джинс» хочет предложить девчоночьи джинсы с большой скидкой. Лет пятнадцать прошло с той покупки, неужели они думают, что девочка ещё не выросла за это время? Или банк «Финансовый беспредел» поздравляет – моя кандидатура прошла строжайший отбор для долгожданного кредита всего под 27% годовых. Но чувство долга (его у меня не может притупить никакая сауна) взяло верх. Полез за телефоном. Едрить твою палку, четыре пропущенных звонка! Четыре! От жены! Четыре! Нет, режут обычно не при помощи мобильной связи, хотя технологии развиваются! Моя, в отличие от той, из Цыпкина, звонит не для того, чтобы почикать меня на кусочки. Но тоже звонит редко, что их сильно объединяет. Обычно в нашей семье эта обязанность лежит на мне, беспокоить разрешается, правда, если телефон находится от владелицы дальше расстояния вытянутой руки, то сеанс связи может не состояться. Порой до меня даже милостиво снисходят и также снисходительно дают высказаться: «Говори-говори, я слушаю!». А тут четыре, от неё! Мы расстались-то только двадцать минут назад, пожав, согласно теннисному кодексу чести, друг другу руки после игры. Да такого за всю восемнадцатилетнюю совместную жизнь не было! Да она же собиралась после совместной тренировки оттопыриться в сауне по-взрослому. Даже милостиво разрешила не ждать! Так и сказала: «Можешь не ждать». Редкий случай. О возможном скрытом смысле разрешения я даже не подумал в тот момент. Мысли прокручивались в голове мгновенно, и там уже выстраивалась ясная картинка Апокалипсиса в нашей, такой спокойной доселе, семье. В голове вставали сцены одна страшней другой – заболевшие дети не пошли сегодня утром в школу, кто-то из них стал задыхаться от кашля, и его уже везёт реанимобиль. Второй вариант – обездвиженные утром от одной мысли о школе чада наши набрались сил от кроватей, как в своё время Илья Муромец от печки, и устроили в квартире настоящий американский футбол без защитных средств и без правил, сломав попутно друг другу шеи. Тот, у которого голова ещё слабо держалась на шейных позвонках, смог дозвониться только до мамы, и она, бросив всё, даже любимую ракетку, побежала домой, хотелось бы, чтоб не сломя голову (на сегодня хватит дуэлей!), попутно вызванивая меня, млеющего в счастливом неведении в жаркой сауне.

Первая мысль – бегом скорее, ох незадача, уже было дёрнулся, но удивлённый взгляд знакомого итальянца, только что вернувшегося из тренажёрного зала, остановил меня. Я вспомнил о своём адамовом костюме с отсутствующим фиговым листком и остановился. Идея! Всё гениальное просто! Надо позвонить! Дрожащими руками нажимаю на пропущенный звонок и напряжённо жду. В груди стучит кувалда и причём прямо по ведру под названием голова – дзынь, дзынь, дзынь. И дольше века длятся секунды! «Ну, возьми же трубку!», – молю я. После пятнадцатого гудка супруга отвечает почему-то голосом младшего сына:

– Я надеюсь, вы в магазине?

Уф, хоть один жив, уже будет легче встретить старость, а причём тут магазин, и почему вы? Включаю в себе Шерлока Холмса и продолжаю дедукцию, значит, жены дома нет? Значит, она, согласно официальной версии, оттопыривается в женской сауне? Будем считать, что в женской и в сауне. Но полного спокойствия ещё нет. С подрагивающими нотками в голосе, но, пытаясь сохранять видимость спокойствия, спрашиваю:

– Какой магазин? Мы на теннисе!

– Пап, ты что теперь и на теннисе вино пьёшь, у тебя что с голосом?

«Всегда, – пронеслось в голове, – всегда пью, особенно, когда сразу четыре пропущенных звонка, как не пить с вами!»

Но моего ответа никто и не ждал:

– У кошки еда кончилась, она сейчас меня есть начнёт!

И всего-то? Дух подданного королевы Виктории подсказал тупому русскому собрату – жена, как обычно, забыла телефон, а этот юный естествоиспытатель инфарктов просто взял первый попавшийся аппарат.

– Дай ей сосиску, я после обеда схожу в «Дикси».

Так я не успел получить сердечный приступ. Теперь очень прошу жену не забывать дома телефон, если это, конечно, теоретически возможно. Шансов катастрофически мало, но буду носить в кармане сердечные капли, авось пронесёт ещё раз. А в рассказе Цыпкина герою тоже повезло, он приказал водителю разворачиваться и снова поехал в город. Супруга просто неожиданно решила его поблагодарить за выполнение важной миссии по подбору крючка для ванной. Ну не может она вешать лифчик вместе с трусами! Нужны два крючка! Почему пять раз набирала временно амнистированного, не знаю, объяснение автора меня не устроило, скорее, дело в женской логике. Казнить – так казнить, благодарить – так благодарить. Не догадался герой рассказа раньше крючками для трусов заняться, всё на какую-то ерунду вроде нефти и газа приходилось отвлекаться! А благодарность получил, наверное, впервые после того, как жена с чувством собственного достоинства и огромной значимости вынесла из родильного отделения их первенца, лет этак двадцать назад.

Эштри плиз

 Есть у меня друг. В Уфе живёт. Очень приятный в общении человек, пока не выпьет четвёртую или пятую. К тому же крупный специалист в области охоты, в том числе на каблучковую дичь (это его выражение). Но сейчас не об этом. Как-то уже достаточно давно поехал он первый раз за границу. Нет, не первый, вру, пардон, до этого ездил, но во Францию, а там всё время со мной находился, мне пришлось работать «эскортным» переводчиком, и, соответственно, ничего, кроме двух версий русского (устного и обычного) ему не требовалось. Тут другой коленкор – специализированную выставку посетить надумал, по работе надо. Вот и решил он обновить свои познания в английском. Вообще-то обновить это сильно сказано. Он английского и в школе, похоже, не знал, а после забыл всё то, что не знал. Два месяца старался, усердно штудировал учебники и словари, зубрил английские слова, даже репетитора нанимал. Старался, просовывал язык между зубами, пытаясь правильно выговорить ключевое словечко «the». В общем работал человек, тяга к знаниям всегда похвальна.

 И вот настал момент истины. Отходили по выставочным павильонам первый день вместе, поэтому опять-таки его английский не понадобился. Зато вечером, в ресторане, захотелось мужику проявить себя, продемонстрировать вновь приобретённые знания, мол, мы, татары, тоже не только татарским лыком шиты.

Только сели, попросили меню, как мой товарищ, обращаясь к официантке, будто из пушки выпалил на всё заведение давно заготовленную для подходящего момента фразу:

– Эштри, плиз.

 Молодая, лет двадцати пяти, дородная немка, слегка растерявшаяся от домашней заготовки в виде пушечного выстрела, недоумённо переспросила:

– Sorry? What?

– Эштри, плиз, – слегка удивлённый тем, что его не поняли сразу, повторил мой напарник по поездке.

Его можно было понять. Нет, он отдавал себе отчёт в том, что получил в итоге своих усилий отнюдь не оксфордское произношение, откуда? В Башкирии язык Шекспира редок: Эйвон не течёт, там Белая река, но всё-таки…

– What? – опять было ответом. Девушка явно никак не могла взять в толк, чего от неё добивается этот клиент с раскосыми, азиатскими глазами, может, кумыса? Она как раз передачу по телику смотрела про кочевников-степняков. Там этой мутно-белой спиртосодержащей дрянью детей поили, но тут не там, здесь – пиво и вино предпочитают.

 Друг мой начал раздражаться. Точнее, тихо кипеть, как вода в огромном солдатском котле, на взвод из тридцати человек, но только тихо, чтобы враги, засевшие в траншее напротив, не услышали. Ну что такое? Учил, учил этот долбаный английский. И на тебе! А ведь ошибиться не мог. Про "эштри" специально чувака из универа спрашивал, повторял ему много раз, дабы быть уверенным, что там, в забугорье, поймут и бегом, вприпрыжку подадут. А тут попалась эта тупая бюргерша с ляжками, как у свиноматки, наверное, ещё вчера навоз таскала из дедушкиного хлева, а в перерывах на уроки арифметики бегала, чтобы считать приплод научиться. Неслась как ракета, второпях стряхивая с себя коровье дерьмо.

Однако упорства моему приятелю не занимать, раз начал, надо добиться своего и, еле сдерживая раздражение, наливаясь кровью, повторил ещё раз:

– Эштри, плиз! – и опять пробежав глазами по стоящей перед ним рубенсовской фигуре, про себя подумал, – для воспроизводства, однако, хороша будет, тупица среднегерманская!

 Официантка немного растерялась: клиент нервничает, уже красный как рак, как бы скандалить не начал. Она стояла, от волнения теребя левой рукой белую ресторанную салфетку, а правой прижимая к сердцу самую дорогую вещь – блокнот с заказами и одновременно тужась понять, чего от неё хочет этот странный русский. Ведь так и должен выглядеть настоящий русский – уши как аэродромные радары, скулы как у радиатора от БМВ, волосы классического мерседесовского цвета.

– Sorry? What?

Тут мой друг не выдержал. Вода не только кипела, но уже почти выкипела, стенки котла раскалились и грозили взлететь на воздух и накрыть осколками свои, а также чужие позиции. Это было бы совсем неплохо, шумно слишком в ресторане. А так немецкие пехотинцы, то есть буйные поглотители пива с соседнего столика, наблюдая эту сцену, уже начали потихоньку смазывать салом пятки, а также все остальные чувствительные места. От греха, что называется подальше, от этих русских можно всего ожидать.

И вот наш герой взорвался. Но взрыв был очень своеобразным. Лингвистическим. К чему этот английский, выученный и выпитый с непосильным трудом. Да пошёл ты, то есть английский, весь, который знал и который не знал тоже, к чёртовой матери! Поэтому официантка наконец услышала совсем неожиданное:

– Пепельницу, дура!

Официантка постояла несколько мгновений с вытаращенными то ли от удивления, то ли от страха перед последующими действиями клиента глазами, и вдруг, схватив с соседнего стола пепельницу, с покорной улыбкой поставила её на наш:

– Please, ashtray! –  выдавила из себя тихое озарение, и тут же, переходя на очень быстрый шаг, поспешила подальше от разгневанного клиента из странной Русслянд.

А удовлетворённый, наконец, своим английским, доходчивым даже для верхне-баварских свинарок, собеседник её, наконец, начал остывать. Однако не обошёлся без своего любимого трёхэтажного русского, который я повторить не смею, не очень уместно. Выговорившись всласть, мой друг, мысленно сдёрнув с непонятливой девицы форменное одеяние с фартучком и короткой юбочкой, оценивающе хмыкнул и, как истинный татарин, напоследок назидательно крикнул вдогонку убегавшей официантке:

– Учи русский, пригодится!

Пяцьдзесят рублёу

Все знают, какое назначение имеют деньги, это платёжное средство. Но бывают и другие варианты. Старые деньги, вышедшие из оборота, например, коллекционируют. Некоторые современные деятели искусства делают из банкнот инсталляции, которые публике преподносятся как шедевр, и чем больше общий номинал использованных банковских билетов, тем шедевральнее творение. У нас в Гражданскую войну быстро обесценившиеся купюры некоторые изобретательные граждане использовали для оклеивания стен деревенских дощатых туалетов – так всё ж хоть какой-то толк от них – меньше ветер гуляет по холодному помещению. Но в Белоруссии мне однажды пришлось увидеть, пожалуй, самый оригинальный способ использования ещё действующих дензнаков. Чтобы объяснить эту историю требуется небольшое отступление.

Белоруссия, как известно, не богатая страна. Всё её относительное благосостояние покоится на продаже в страны Евросоюза переработанной российской нефти, полученной по дешёвой цене, и открытости нашего рынка для белорусских товаров, подавляющему большинству которых нетрудно найти замену в других местах. Видимо, тут сказывается присущая русскому человеку определённая неповоротливость или, может быть, лень. Проще и быстрее взять текстиль или мебель у соседа, чем везти то же самое, только ещё более дешёвое, из Вьетнама или Индонезии.

Справедливости ради надо сказать, что белорусы расходуют свои деньги более рационально, чем мы. В этом можно убедиться, поездив по белорусским городам, где главные улицы (и не только) приведены в порядок, там чисто, почти безукоризненный асфальт и хорошо оштукатуренные или окрашенные дома. Прям глаз радуется. Хотя параллельно такой красивой улице может идти другая с обычными деревянными домами, где никогда не было ни тротуара, ни асфальта, зато всегда встретишь лужи и грязь. Объяснить такой резкий диссонанс, наверное, не сложно – по этим улицам начальство никогда не ездит. Здесь уже картина ничем не отличается от привычного нам городского пейзажа российской глубинки. Так что, если будете в Белоруссии, уходите с фасадных улиц в сторону, там вы почувствуете себя как дома. Всё-таки, как ни крутись, как ни лезь из кожи вон, а ограниченные возможности финансирования сказываются.

В Белоруссии у меня немало родственников. В одиннадцатом году по осени я приехал навестить свою тётю. Она с рождения живёт там, в небольшом городе Петриков Гомельской области, который покидала надолго лишь для обучения в музыкальном училище. Впрочем, тётей я её никогда не звал, она старше меня всего на десять лет, я помню её ещё девчонкой и всегда звал просто Валя. Тот, две тысяча одиннадцатый год выдался тяжёлым для соседней страны. Белорусский рубль катился вниз со скоростью достойной книги рекордов Гиннеса, если бы таковая учитывала только «достижения» стран постсоветского пространства, ибо до Зимбабве или Германии образца 1923 года, когда из-за галопирующей инфляции немцы получали зарплату два раза в день (дабы успеть купить товар по «утренним» ценам), было далеко. Тем не менее, за один российский рубль в начале года давали меньше ста белорусских, а в конце – уже 280. Цены в магазинах только по официальным данным выросли больше, чем в два раза. Зато зарплаты, на первый взгляд, выглядели солидно, оклад в миллион или даже два был совсем не редкостью. Вообще разобраться с номиналом белорусской валюты всегда было трудно. Откроешь кошелёк, а оттуда вываливается такое множество купюр, что просто голова кругом идёт – быстро исчезнувшие рубль и пять рублей, десять, двадцать, пятьдесят, сто, двести, пятьсот, тысяча, десять тысяч, сто тысяч. До миллиона, по-моему, так и не дошли. Внешне всё выглядело очень солидно, но иногда оказывалось, что на всё содержимое бумажника не купить и хлеба с маслом. Вот и ковыряешься в разноцветных бумажках, пока не найдёшь банкноту нужного цвета. Бедные белорусы только деноминировали свои деньги аж три раза. Но в 2014 года, когда наша валюта испытала похожие пертурбации, у них появилось чувство национальной гордости – белорусский рубль сначала подрос по отношению к российскому, полностью оправдавшему тогда своё давнее звание деревянного. К новому 2015 году за значок «Р» с двумя палочками на бирже уже давали меньше двухсот белорусских, потому что Батька заявил, мол, за высококачественные национальные товары должны платить в долларах. Ну и тамошние производители попытались предложить на нашем рынке свой товар в долларовом эквиваленте. Однако желающих отдавать зелёную резаную бумагу за тракторы «Беларус» или экологически чистую картошку, выросшую в непосредственной близости от Чернобыльской зоны, очевидно, нашлось немного, а посему наш рубль вскорости стали по-прежнему ценить в 280 и даже в 290-300 белорусских.

Но вернёмся в Белоруссию 2011 года. Народ не унывал, белорусы не впадали в панику, но и особого веселья тоже не наблюдалось, хотя количество анекдотов про Батьку росло пропорционально росту курса доллара – являющегося до сих пор основной национальной валютой Республики Беларусь. На повседневной жизни потрясения валютного рынка никак не сказывались, только Валя, делавшая в то время ремонт в доставшейся ей по наследству двухкомнатной квартире в брежневском пятиэтажном доме, время от времени сетовала на то, как взвинтили цены на стройматериалы, в том числе белорусского происхождения. Я, считающийся среди родни продвинутым в экономических вопросах человеком, пытался объяснить ей, что предприятие не может продавать за три доллара то, что оно вчера толкало и в Белоруссии, и в России за восемь. Оно просто продаст больше в России, например, не за восемь, а к огромной «радости» своих конкурентов за шесть, а потому и дома поднимет цену. Но мои схоластические рассуждения, увы, не помогали ремонту квартиры. Тут волей-неволей вспоминаешь незабвенного Остапа Ибрагимовича: «Не учите меня жить, лучше помогите материально!» Кстати, материально я тоже слегка помог, но речь не об этом.

Родственников я навестил, по городу, в котором в детстве проводил каждое лето, погулял и убедился, что он продолжает благоустраиваться и хорошеть, если последнее слово применимо к смеси традиционной деревянно-хаточной и советской квадратно-каменной архитектуры. Моё внимание привлекла осенняя сельскохозяйственная ярмарка, приуроченная к существовавшему ещё при советской власти празднику урожая. Чего тут только не было! Неизменная картошка, морковь, помидоры, огурцы, тыквы, яблоки, груши, мясо, молоко, и, конечно, сало. Всё привезли в районный центр из ближайших колхозов. Здесь же шла бойкая торговля, на сельхозтоварах «от производителя» макроэкономические проблемы почти не отразились, и довольные жители городка затаривали свои погреба на зиму и холодильники на недели вперёд. Кроме того, для небольшого Петрикова эта ярмарка была ещё чем-то вроде московской ВДНХ – из сельскохозяйственных предприятий привезли самые разнообразные образцы техники. Горожане, особенно обременённые детьми, ходили вокруг и показывали потомству то, что редко встретишь в поседневной жизни – комбайны «Гомсельмаш», картофелеуборочные комплексы лидского завода, трактора с различными прицепными и навесными устройствами. Моё внимание привлёк «Беларус» с каким-то пристёгнутым спереди на длинных рогах, как у экскаватора, оборудованием в виде огромного ковша из вил. По моему разумению, такая техника не должна ездить по дорогам, а тем более по городу без сопровождения машины с табличкой «негабаритный транспорт». Но, возможно, для пущей презентабельности местного ВДНХ сделали исключение, а, скорее всего, таких автомобилей не только в Петрикове, но и во всей Гомельской области вообще не было, а на нет, как говорится, и суда нет.

Однако меня ждали дела, пришло время уезжать, я распрощался с родственниками, погрузил своё тело в междугородный автобус «Петриков-Минск», ещё раз помахал рукой из окна стоявшей поблизости Вале и стал ждать отправления. Наконец, все пассажиры заняли свои места, и водитель, выжав сцепление, включил первую передачу, дав возможность давно урчавшему мотору показать себя в деле.

Мы быстро выехали из города, о нём напоминали лишь видневшиеся вдалеке шиферные крыши деревянных домов, и покатили к построенной ещё годах в шестидесятых или семидесятых прошлого века бетонной трассе Гомель-Брест. Начавшееся после города поле со следами сбора урожая неизвестной культуры быстро сменилось лесом. Леса в тех местах в основном сосновые, красивые, в них хорошо собирать грибы и ягоды, никакого бурелома, ни заболоченных участков, а классические полесские болота на больших площадях простираются по другую сторону от реки Припять. Ходишь в таком бору между сосен по сухой песчаной почве и выискиваешь спрятавшиеся под старыми иголками маслята и лисички. Раньше хватало и белых с подберёзовиками. Собирают ли их теперь – не знаю, всё-таки район тоже немного пострадал от чернобыльской радиации, а грибы, как известно, легко впитывают в себя всякую гадость.

Автобус двигался с обычной скоростью, то есть настолько быстро, насколько это позволяло шоссе. Как правило, белорусские трассы содержатся в хорошем состоянии, но это асфальтовые, которые можно легко залатать, с бетоном всё сложнее, заплатку из этого материала со стальной арматурой (чтобы держалось!) на железобетонную плиту никак не поставить, а обычный бетонный «плевок» рассыпается очень быстро. Хорошо, при Советах для строительства этой трассы использовали какой-то особо прочный бетон, высокой марки, и он ещё держался в независимой уже двадцать лет Белоруссии. Поэтому нас лишь не сильно потряхивало, но вполне достаточно, чтобы не дать расслабиться и уснуть. А спать хотелось, за разговорами провели полночи, но только закрывались глаза, как в очередной раз машину трясло на ухабах и рассыпающихся стыках плит – и всё, сна как не бывало. Часа через два мы достигли первой продолжительной остановки – города Микашевичи. Примерно такой же, как Петриков, городок, основу благосостояния которого составляют гранитный карьер и камнедробильная фабрика. В Микашевичах можно было выйти из автобуса, размять подуставшие от скованного положения ноги и, как говорил старшина Васьков из культового фильма «А зори здесь тихие», «оправиться и перекурить». Около автостанции имелась даже закусочная, и я, было, наладился проверить качество белорусского общепита, но, войдя внутрь, сразу развернулся и пошёл обратно – запахи настоящей, традиционной, кухни не вдохновляли. Оставалось только последовать совету Васькова, тонко чувствовавшего жизненные ситуации. Но, поскольку я никогда не курил, то решил проведать отдельно стоящее строение с буквами «М» и «Ж» – до Минска ещё километров триста езды, а это часа четыре или больше.

Заведение, как и следовало ожидать, оказалось простым туалетом деревенского типа, то бишь с обычными выгребными ямами, которые в положенное время, а, скорее всего, гораздо реже, чистит ассенизационная машина. Теперь запах в пристанционной забегаловке вспоминался мне как аромат утончённой французской кухни, потому что зайти внутрь сортира удалось только зажав нос пальцами левой руки. В туалете царила невероятная грязища, остатки человеческих испражнений соседствовали с обрывками того, что заменяло туалетную бумагу не вовремя почувствовавшим необходимость «сходить по нужде» пассажирам «Гомельоблаутатранса». Я, как человек, привыкший ко всем удобствам даже на даче, почувствовал себя очень не комфортно. Не задумываясь, я развернулся, решив потерпеть до следующей остановки в столице белорусских шахтёров Солигорске, там уж наверняка будут цивилизованные условия, всё же немалый город по меркам этой республики. Покидая туалет, внимательно смотрел под ноги, дабы в буквальном смысле не вляпаться, и тут мой взгляд остановился на очень странном виде туалетной бумаги, я не удержался, и, несмотря на подступавшую к горлу тошноту – у меня, к сожалению, повышенная рвотная реакция, присмотрелся. Удивлению моему не было предела – на дощатом полу лежали какого-то непонятного грязно-коричневого цвета купюры Национального Банка Белоруссии. Кто-то очень инновационно использовал их в качестве туалетной бумаги. Я слыхал о том, что у этого продукта были предшественники. Так древние римляне использовали прикрученные к специальным палкам губки. Но о том, что туалетная бумага уже не последнее слово в этой сложной технологии, я, естественно, был ни слухом, ни духом. Хотя на самом деле всё оказалось гораздо проще – видимо, ничего другого под рукой не нашлось. Я так и представил себе человека, который, отсеивая крупные купюры, потрошит свой кошелёк в поисках подходящей туалетной бумаги. «А говорят ещё, что деньги не пахнут, – подумал я, пулей вылетая из туалета, ещё немного, и сытный завтрак, приготовленной заботливой Валей, мог вылиться обратно через рот, – не знаю как другие, а вот белорусские пахнут обычным дерьмом».

В автобусе, едва поборов одолевавшую меня рвоту, я не выдержал и позвонил Вале:

– Слушай, напрасно вы жалуетесь на жизнь, у вас самая богатая страна, если не в мире, то, как минимум, в Европе. Я много где побывал, но даже в Китае такого не видел!

Валя, однако, остудила пыл моего воображения, спросив какого цвета были купюры, она легко сообразила, что речь шла о пятидесятирублёвках. Я порылся в кошельке и, действительно, нашёл там одну бумажку, на которой было написано «Пяцьдзесят рублёу».

– Это на ваши деньги всего копеек двадцать – двадцать пять, – быстро посчитала Валя.

Конечно, двадцать копеек – это совсем не деньги, но данное происшествие сильно позабавило меня, тем более, что платить даже такую сумму за примерно треть или даже четверть обычного листика пипифакса, согласитесь, дорого.

С тех пор прошло некоторое время, и в 2016 году власти Белоруссии провели деноминацию, убрали отовсюду четыре нуля. Зарплаты потеряли внешнюю солидность, зато цены, конечно, округлились в нужную сторону. Богатства людям денежная реформа не принесла, зато многое встало на свои места – белорусы перестали быть дутыми «миллионерами». Заодно исчезло много ненужных банковских билетов. Сто рублей превратились в монетку достоинством в одну копейку, а старые пятьдесят вообще сейчас не имеют эквивалента. Наверное, правительство страны наконец осознало неэффективность печатанья таких денег, которые можно использовать лишь в качестве плохого заменителя туалетной бумаги