Мракадемия

Глава 1. Карнавальная ночь

– Ты уверена, что это хорошая идея? – нервно спросила кузина, глядя на то, как я безжалостно отрываю от древка черный флаг с черепом и костями. – За нами наблюдают! Опять этот рыжий вампир, он точно из стражи!

Я поправила завязки карнавальной маски и бросила взгляд на шумную толпу. Действительно, шагах в десяти стоял, возвышаясь над головами, широкоплечий, огненно-рыжий вампир в маске. Ну, то есть, конечно, в миру-то он не вампир, и клыки у него накладные. Сегодня, в день Летнего карнавала, все жители и гости Темного королевства вырядились в маски и костюмы нежити и нечисти и пугали друг друга с чувством, толком и бездной изобретательности.

А парик у него дурацкий. Разве бывают настолько огненные вампиры?

Эх, были бы у нас с Беллой деньги, мы бы щеголяли зелеными волосами и чешуей, но сэкономленных кузиной грошей хватило только на списанные из театра и поеденные молью черные платья, как бы это помягче… ну, в общем, платья у нас были не очень. Старые, пыльные и кошмарно тяжелые.

Вдобавок Белла разорвала подол. А все Эрджина, моя сводная сестрица, дай ей Тьма здоровьица соответствующего, – подставила Изабелле подножку, та не удержалась и упала. И как неудачно, что сзади на подоле у нее образовалась огромная дыра, которую я и придумала скрыть пиратским флагом.

До чего я дошла! Стырить общественное украшение с карнавальной площади!

– Поздно, дело сделано, – решительно заявила я и, откинув за плечо мешавшие локоны, аккуратно обвязала подол маскарадного платья кузины, стараясь, чтобы череп был сбоку. – Ну вот, дырки не видно, и вообще, ты прекрасно выглядишь!

Краше – только в гроб кладут! Наши с Беллой платья казались извлеченными именно оттуда.

– Думаешь? – она покраснела от удовольствия.

– Конечно! Маску поправь! – скомандовала я, глянула в сторону рыжего верзилы и поежилась: от его тяжелого взгляда мне стало не по себе.

Плавной походкой уверенного в своем превосходстве хищника он направился в нашу сторону. И, судя по необычайно довольной улыбке, собирался прямо сейчас меня оштрафовать или даже арестовать. Его пытались остановить хохочущие полуголые девицы в костюмах дриад, гроздьями вешаясь на шею, но он как-то слишком быстро выскользнул и продолжил неотвратимо надвигаться.

Я отвела взгляд. Главное, не нервничать и спасти от тюрьмы хотя бы Беллу! Она и так света белого не видит со своими книгами, пусть хоть раз в году погуляет! Как бы его отвлечь?

– Поцелуй или проклятье! – закричали совсем рядом.

О, вот и отличная идея! Проклятий в Темном королевстве побаиваются даже настоящие вампиры.

– Если рыжий спросит мое имя, хватай юбки и беги как можно дальше! – серьезно предупредила я.

– А он, кажется, куда-то пропал, – удивленно заметила кузина.

Я оглянулась. Действительно, огненной макушки не наблюдалось поблизости. Почему-то расстроилась. На меня разом навалилась и усталость от тяжелого дня, и жажда, и страшный голод.

– Ну что, вернемся за листовками? – напомнила Белла.

Еще час назад, когда мы приехали на центральную площадь к началу карнавала, заметили яркую будку с карикатурным демоном, зазывающим молодежь в Академию Мрака и разбрасывающим разноцветные приглашения.

Это была невероятная новость: наконец-то будет полноценный факультет для девушек с темным даром. До сих пор темные магички – да что там, откровенно скажем, ведьмы! – обучались только в Единой академии, а это очень далеко и дорого. А тут появился шанс!

Конечно, нас с Беллой, как несовершеннолетних, допустят к экзаменам только с согласия родственников или опекунов, а это дохлый номер – получить у мачехи разрешение. Но разузнать стоило! И Белла загорелась идеей. Подобрать листовки на глазах у мачехи мы не могли, пришлось тихонько оторваться и затеряться в толпе. Теперь нам придется возвращаться через несколько кварталов, а у меня нога стерта – не заметила, как в разношенный башмак попал камушек.

– Кажется, до площади я не дойду, у меня больше нет сил. Может быть, ты одна сходишь? А я тебя здесь подожду, – я посмотрела на нее с надеждой.

– Хорошо, – тут же согласилась Белла и щедро отсыпала мне половину оставшихся монет. Целых два медяка. – Я побежала.

Вскоре черное платье кузины исчезло в разномастной толпе вместе с ее обладательницей.

Мрак, как же хочется есть!

Я осмотрелась по сторонам и увидела вывеску таверны “Три упыря”, прекрасно. Денег у меня немного, но на кружку сидра должно хватить. Может быть, даже на пирожок останется. Торопиться некуда. Пока Белла дойдет, пока вернется…

В заведении было весело, шумно и страшновато. Карнавал! Столько нежити в одном месте, яблоку негде упасть. Но в дальнем углу я заметила свободный столик, от которого только что отошла компания ведьм в остроконечных шляпах, и, сообщив подавальщице, чего желаю вкусить, уселась на деревянный стул.

В животе заурчало, я сунула руку в карман платья, чтобы приготовить деньги, и нащупала там что-то круглое и твердое. Яблоко? Как оно туда попало? Когда мы одевались на карнавал, никаких фруктов в моем платье точно не было! Кто-то перепутал в толчее карманы? Пока я задумчиво разглядывала находку, на свободное место за моим столом плюхнулся всем немаленьким весом толстый гоблин. Вот так костюм, само отвращение! Зеленая пупырчатая морда, живот пузырем и огромные волосатые уши.

– Поцелуй или проклятье! – лихо объявил он, наклонился через стол и дыхнул на меня винными парами. В этот момент я вдруг поняла, что уши у него настоящие, а скосив глаза, обнаружила еще парочку зеленых громил с оскаленными в приветственных улыбках рожами. Да тут уже очередь? Жуть какая! Вот не повезло!

– Конечно, проклятье! – отрезала я. Дарить свой первый поцелуй этому страшиле? Ни за что!

– Убр-р-рался отсюда! – раскатисто сказал кто-то рядом, а огромный гоблин почему-то оторвался от сиденья и завис в воздухе.

– Понял-понял! – выставил руки в защитном жесте мой несостоявшийся кавалер. – Дама занята.

Я подняла глаза и встретилась взглядом с огненно-рыжим вампиром. Сглотнула. Все-таки выследил. Точно ищейка!

– Как тебя зовут, прекрасная незнакомка? – спросил он, и я догадалась – имя ему мое наверняка нужно для протокола.

Как я буду ему объяснять, что у меня нет настоящего имени? Всеблагие, он ведь не поверит и тогда точно меня заберет в каземат! Прощай, пирожок. Так и останусь голодной, а Белла полночи будет ждать меня у трактира! И всякий гоблин будет непременно лезть к ней с поцелуями.

Я с тоской посмотрела на подавальщицу – та и не думала идти в мою сторону! Перевела взгляд на яблоко, откусила кусок и, медленно прожевав, ответила:

– Может, договоримся?

Вампир задумался, что внушало некоторую надежду. Есть шанс, что в честь праздника я отделаюсь воспитательной беседой. Я воодушевилась и покрутила головой. Трактир гудел. Со всех сторон раздавался веселый смех и звуки поцелуев, сопровождаемые неизменным «Поцелуй или проклятье», всюду звучавшим в эту праздничную ночь.

– Мрачной ночи! – гаркнула выросшая словно из-под земли подавальщица и поставила передо мной полную кружку с напитком. Пирожка при ней почему-то не было.

И я, и рыжий вампир проводили ее взглядами до самой кухни, а потом я посмотрела на него, а он посмотрел на меня. Глаза его сверкнули в прорезях черной бархатной маски, а мне вдруг стало невыносимо жарко. Великий мрак, дурацкое платье! Это ведь из-за него мне так тяжело дышать?

Взгляд опустился чуть ниже, на открытую часть его лица, и теперь я видела мужественный подбородок и красивые, изогнутые в улыбке губы. От этой картины пересохло во рту, я облизнулась и, не глядя на стол, нашла кружку с холодным напитком. Ужасно хотелось пить.

Но взять ее мне не дали – рыжий красавчик нагло отобрал и отпил. И с чего я вообще решила, что он красавчик?

– Отдайте мой сидр! – возмутилась я.

– Это не твой сидр, это гоблинский заказ, – пояснил вампир и сделал второй глоток. Поморщился, отставил кружку и громко приказал подавальщице: – Сидра сюда!

Почти мгновенно перед нами появилась глиняная кружка с запотевшими стенками. Вот это скорость! Ее поставил усатый господин в колпаке и фартуке и тут же умчался. Надеюсь, поторопить заказанный мной пирожок. Жажда была такой всеобъемлющей, что я не стала ждать приглашения и вцепилась в кружку, пока опять не увели.

Рыжий с умилением наблюдал, как я в три глотка опустошила сидр до дна.

– Лихо! Удивительная девушка. Жаждет выпить гномий первач, ворует пиратские флаги…

Началось! Да поможет мне Мрак! Я привстала со стула и, схватив его за ворот черного плаща, притянула к себе.

– Поцелуй или проклятье? – строго спросила я, но он не ответил. Он руками обхватил мое лицо и жарко поцеловал.

Как он целовался, лесные боги! Мне не с чем было сравнивать, это был первый в моей жизни поцелуй, но с каждой секундой во мне росла уверенность, что никто не мог бы целоваться лучше. Кажется, нам начали одобрительно свистеть, но все это меня не смущало. Какое смущение, когда твои плечи так страстно сжимают сильные руки, а темные карие глаза с вытянутым зрачком затягивают не хуже омутов!

Вытянутым?

Голова кружилась, мысли туманились. Мелькнуло странное: «Я не против, можете меня арестовать». И, судя по ответному: «И арестую, и украду!», я говорила вслух. Глаза красноволосого вспыхнули алыми огоньками.

Или это что-то с моим зрением? И дышать совсем нечем! Это была последняя связная мысль. Я вырвалась, переводя дыхание… и не смогла вздохнуть! А туман в голове стал непроницаемо черным.

* * *

Всеблагие, что со мной? Я застонала, отрывая тяжеленную, как набитый камнями чемодан, голову от подушки. Она не оторвалась, но слегка повернулась. Отлично, это, определенно, успех. А теперь попробуем открыть глаза.

Первое, что я увидела – голую мускулистую спину. Мужскую. Загорелую. Волосы на моей голове зашевелились от ужаса. К счастью, мужчина был в штанах и лежал поверх покрывала. Но ведь наполовину голый! Лица не видно – он отвернулся, да еще и прикрылся роскошной огненно-красной шевелюрой, рассыпавшейся по подушке, как языки костра.

Откуда он в моей комнате?

Или не моей? Где я?!

Села и осмотрелась. Небольшое помещение со скошенным потолком, крошечное окно, в которое светила луна, из мебели только кровать да узкий деревянный стол, на котором обнаружились моя маска и надкушенное яблоко. Откуда-то снизу раздавались звуки музыки, громкие крики и веселый смех.

В туманную голову с трудом просачивались воспоминания. Последний раз точно такой шум я слышала в таверне. Мы что, перебрались в комнаты наверху? Какой позор!

Тьма, и я тоже раздета до нижней сорочки! От стыда дурнота отступила, голова перестала кружиться, я сползла с кровати. Надо быстрей уносить отсюда ноги! Белла ждет меня в окружении гоблинов. Нас давно потеряла мачеха. Как же нам влетит! Срочно домой!

Где моя одежда?

Подобрав с пола черные лохмотья, я с трудом натянула то, что осталось от платья, и чихнула от разлетевшейся пыли. Под тряпками обнаружились и мои единственные, сто раз штопаные чулки, но натягивать их уже не было времени.

Мужчина в постели пошевелился и тоже болезненно застонал.

Нет, только не это! Сердце захолонуло от страха. Не надо просыпаться, пока я не сбежала! Кто знает, что может прийти в голову почти голому незнакомому мужчине?

Оглядевшись, я схватила один из двух канделябров! Вытащила и задула свечу, замотала основание чулком и, перехватив его на манер сковороды, приготовилась сражаться за свою честь.

"Вернее за то, что от нее осталось", – с тоской посмотрела на валявшийся на полу второй чулок и видавшие виды подвязки. Наклонилась, подняла их и сунула в карман. А когда выпрямилась, рыжий уже сидел на постели и, сдвинув брови, оглядывался.

– А, вот ты где! Какое счастье, ты очнулась! – складка между бровей мгновенно разгладилась, когда он меня увидел. Одним быстрым движением поднялся с кровати и сделал ко мне шаг. – Как ты себя чувствуешь?

Я попятилась к двери и выставила перед собой канделябр, словно вилы:

– Стоять!

Он тряхнул головой, волосы красными волнами рассыпались по его широченным плечам, и я невольно залюбовалась. Без маски он казался совсем молодым, не старше меня. Таким в стражниках рановато служить.

– Неужели боишься? – вкрадчиво спросил он и шагнул еще ближе.

– Нисколько! – задрала подбородок. – Это просто аргумент для серьезной беседы! Как ты мог так подло со мной поступить?! Воспользовался ситуацией, заманил честную девушку в свое логово и… – голос мой дрогнул, и я запнулась.

Нет! Я не буду плакать! Выдохнула и покрепче сжала канделябр.

– И? – Он заинтересованно поднял бровь.

– И обесчестил! – мой голос упал до шепота.

Он внезапно оказался совсем близко, я отшатнулась, спиной упираясь в неровную бревенчатую стену.

– У нас ничего не было, к моему глубокому сожалению. Вообще-то я тебя спас, – спокойно ответил он. – Ты потеряла сознание в моих руках, и, признаюсь, это было несколько обидно.

– Я не имею привычки терять сознание! Я же ничего не пила, кроме сидра. Или… ты туда что-то подмешал?

– Я?! – вознегодовал он очень правдоподобно. И показал на стол. – Это твое яблоко оказалось отравленным! И я видел, ты вытащила его из своего кармана.

– Как отравлено? Зачем? – растерялась я.

– Может быть, у тебя есть враги? – он хмыкнул. – Извини, я немного порвал твое платье. Времени не было расшнуровывать, ты задыхалась.

Я пытливо на него посмотрела. Врет? Не похоже.

Он прямо встретил мой взгляд и добавил:

– Повезло, что я оказался рядом, успел нейтрализовать отраву и сделать искусственное дыхание. На меня яды почти не действуют, только спать от них хочется. На тебя, как ни странно, они тоже действуют слабее, чем должны. В яблоке, как я понял, такая доза, что обычного человека усыпила бы навеки.

Я задумалась. Если это правда, то кто хотел меня отравить? Кто-то случайно меня с кем-то перепутал? Я же была в маске и чужом платье.

Или мачеха подсунула, когда мы ехали в карете? Мачеха у меня, конечно, тот еще фрукт, но чтобы убить … почему сейчас? Еще и так изощренно. За столько лет у нее была масса возможностей.

Больше у меня врагов нет. Кроме одного красноволосого типа, затащившего в постель под предлогом спасения. Надо бы еще проверить это яблоко! Но я прекрасно понимала, что нет денег на такую проверку. И времени. Мне надо немедленно найти Беллу и бежать домой!

Кстати, а какое отношение к дыханию имеют чулки?

– С платьем понятно. А подвязки тоже мне дышать мешали?

Я разозлилась и при этом очень расстроилась. А какая нормальная девушка не расстроится, узнав, что красивый молодой мужчина обнаружил у нее под платьем не новые шелковые чулки, а жуткое безобразие? Чувствуя, что краснею, я строго свела брови, и рыжий вроде бы даже смутился.

– Я немного увлекся спасением, прости… – принял он виноватый вид. – Подвязки были слишком тугие и нарушали естественный ток крови.

– Увлекся?!

– Это твое восхитительное «Поцелуй или проклятье»… естественно, я увлекся! А потом ты упала в обморок, должен же я был получить хотя бы моральную компенсацию за прерванное удовольствие! – Он пристально, даже будто бы хищно посмотрел на мои губы и хрипло предложил: – Может, продолжим?

Отрицательно помотала головой. Рыжий печально вздохнул и возвел глаза к потолку.

– Ладно, не хочешь продолжать, тогда начнем заново,– взгляд его опустился куда-то на уровень моей груди, найдя там канделябр и сползший с него чулок. – Как тебя зовут? Должен же я знать имя своей принцессы!

Принцессы. Ага, принцессы в лохмотьях. Издевается!

– Не скажу!

– Тогда я сам узнаю!

В полумраке комнаты ярко сверкнули глаза рыжего. Он выхватил предмет женского гардероба у меня из рук, поморщился, глянув на заштопанную пятку, и сжег. В прямом смысле сжег взявшимся неведомо откуда ярко-алым огнем, который не причинил ему никакого вреда, зато полностью уничтожил мою, между прочим, вещь!

Значит, еще и маг… Да какая разница? В душе поднялась настоящая буря. Как он посмел?! Испортить чужое имущество! Гад! Они у меня единственные! В чем я теперь буду ходить? Скоро сезон дождей!

Маг почему-то выглядел немного обескураженным, словно ожидал от сожжения моей вещи какой-то иной результат, кроме горстки пепла. Но, взглянув на меня, пышущую негодованием и потерявшую дар речи от злости, он приосанился.

– Не злись. Я куплю тебе тысячу самых дорогих чулок, сокровище мое, – самодовольно заявил чулочный палач. – Как насчет еще одного поцелуя?

Поймав за локоть, он притянул меня к себе. Нового наглого покушения я стерпеть уже не смогла. Размахнулась и приложила красноволосого наглеца по лбу канделябром. Так и знала, что пригодится!

Он пошатнулся и схватился за голову, согнулся, но удержался на ногах, опершись рукой о стену и перегородив мне путь. Сильный, зараза! Я нырнула ему под руку и побежала к выходу, отшвырнув орудие покушения. Из кармана от моего резкого движения выпал второй чулок и подвязки, я не стала поднимать.

– Стой! – приказал за спиной этот неубиенный и канделяброустойчивый.

Ага, конечно! Я припустила что есть духу. В таверне полно народу, не посмеет мстить. И где-то там Белла!

– Скажи хотя бы свое имя! – донеслось мне вслед, но я уже ступила на лестницу и, конечно, ничего не ответила.

Даже если бы захотела, не могла я признаться, что настоящего имени у меня нет, только домашнее прозвище. И как им представиться, если с легкой руки мачехи люди зовут меня Злолушка?

Глава 2. Злолушка

Каждый раз, когда у меня спрашивают имя, хочется куда-нибудь провалиться. Так получилось, что я его не знаю. То есть, свое настоящее, истинное имя, данное в храме силой Всеблагих и записанное в книге рода.

Злые люди, за которыми далеко ходить не надо, живущие тут же в доме, за стенкой (сводная сестра) и этажом ниже (мачеха), утверждают, что мое имя нельзя ни произносить вслух, ни записывать, ни читать – настолько оно страшное, как и я сама.

Когда я смотрю в зеркало на своем комоде, протирая с него пыль, или в начищенный Беллой до блеска серебряный поднос, то отлично вижу: врут злые языки, вовсе девушка в отражении и не страшная. Черноволосая, с прямым носом, светлой кожей и легким румянцем. И – главное мое украшение – с ярко-зелеными глазами. И фигура у меня не безобразная. Правда, слегка суховатая, но были бы кости…

Но слухи обо мне и правда ходят жуткие.

Судите сами. Во-первых, мама умерла, едва успев произвести меня на свет. Во-вторых, когда меня через три дня после рождения принесли в храм Всеблагих на священный обряд Имянаречения, то священник, едва успев произнести данное ему в божественном откровении имя, вдруг покрылся язвами, побагровел и тоже умер.

Писарь – единственный, кто сумел разобрать звуки данного мне богами имени сквозь предсмертный хрип священника – записал услышанное в метрическую книгу. Но у него тут же отнялись рука и язык. Сгинул в монастыре.

И это не все. Говорят, что храмовый служка, попытавшийся на следующий день по просьбе моего отца прочитать в книге, как все-таки зовут единственную дочь и наследницу виконта Виннер, ослеп в тот же миг, а потом спился и умер, утонув в канаве.

Мне отчаянно не верилось, что все эти сплетни правдивы. Когда я подросла достаточно, чтобы самостоятельно искать истину, то немало потрудилась, разыскивая оставшихся в живых свидетелей. И вот что выяснилось.

Священник, по слухам, любил выпить, не гнушался экспериментальными магическими винами и вполне мог задохнуться от приступа аллергии.

Писарь, вероятно, получил инсульт, придя в ужас от внезапной смерти брата по вере.

А слепота храмового служки наверняка вызвана болезнью на почве затяжных строгих постов – бедняга был религиозен до фанатизма и истязал себя нещадно.

Однако, это еще не все факты.

Храм, где хранилась приходская Книга живых и мертвых, сгорел тем же летом от удара молнии. Даже камни треснули и обвалились. Так как здание было изнутри щедро обшито редчайшими породами резного дерева, то остался от него только фундамент, а от многовекового архива – лишь пепел, не подлежащий магическому восстановлению.

Но мало ли, куда может ударить шальная молния? Если бы мое родовое имя было таким страшным, то разве его даровали бы Всеблагие?

Тем не менее, именно из-за тех давних событий я получила свою дурную славу и прозвище, а вовсе не из-за черного глаза, как шепчут злые языки. Тем более, глаза у меня зеленые, а не черные.

После череды трагедий отец долго не мог найти для меня кормилицу. Глупые суеверные люди сочли, что в младенца вселился злой дух, и никто не хотел рисковать здоровьем и вечной душой, выкармливая «проклятое дитя». Лишь Великий Мрак знает, где безутешный отец находил молоко для младенца. Клеветники утверждали, что королевский лесничий носил молоко для своей дочери из Дикого Леса от оборотней или даже их хозяев – дивных флари. Как будто коз в пригороде столицы мало.

Кормилица нашлась только спустя месяц, и этот месяц младенчества был единственным в моей жизни, когда я видела отца каждый день. Подумать только, он даже держал меня на руках! Жаль, что я этого не помню.

Сплавив меня в руки доброй женщины, королевский лесничий, так и не простивший мне смерти любимой жены, в своем столичном особняке почти не появлялся. А когда наведывался раз в месяц, чтобы отдать распоряжения по хозяйству и выдать жалованье слугам, то я его не видела: виконт Виннер строго-настрого велел запирать меня в детской на время его визитов, чтобы даже случайно не столкнуться с «проклятой дочерью».

А потом еще удивляются, почему я получилась такая… своеобразная. Да разве в таких условиях у ребенка может выработаться нормальный характер? Добрый и отзывчивый? Если у этого ребенка даже настоящего имени не было!

А ведь нет имени – нет силы! Потому что все самые серьезные заклинания и ритуалы завязаны на кровь и данное в особом ритуале имя мага.

После богов и священников провести ритуал Имянаречения мог только родитель, а он как будто забыл о моем существовании. Был еще где-то мой родной дед, целый граф Лиорский, но о нем в доме даже не упоминали.

Видя, что никому до меня нет дела, я в пятилетнем возрасте сама нашла себе имя, позаимствовав его из какой-то сказки, которые меня научила читать няня. Разумеется, оно было звучное, иностранное и красивое – Сандрильона. Я приказала обращаться ко мне только так, но в виду косноязычия служанок оно быстро сократилось до Сандры.

Так все и обращались ко мне: «леди Сандра» или «маленькая госпожа», пока в доме не появилась новая папенькина жена. Она-то и раскрыла всем глаза на мой неудачный выбор. С тех пор я никому, ни под какими пытками его не называла, но оно уже само… приросло.

* * *

Я помню тот день, как будто он был вчера. Мне как раз исполнилось семь лет. Кормилица Грета давным-давно превратилась в мою няньку и личную служанку, а ее родной сын Конрад, ставший мне, по сути, молочным братом, – в моего единственного друга Конни.

Семилетие – один из самых важных дней в жизни любого из жителей Темного королевства. Это первый рубеж, после которого либо открывается дар магии, а с ним и величественный путь славы, власти и богатства, либо… не открывается, и человек до конца дней остается где-то на обочине жизни, даже если у него куча титулов и огромное наследство. Как правило, у таких несчастных ни титул, ни богатство не задерживаются.

Справедливости ради надо признать, что существовало еще два пути к власти, славе и состоянию – великий ум и божественная красота. Но это еще более редкие дары, и для их созревания нужно немалое время. И у этих даров есть еще огромные недостатки: красота скоротечна, а ум уязвим и легко превращается в заумь.

Потому в семь лет каждый ребенок с особым трепетом ждет чуда – первого проявления магического дара. Ну, и подарков, конечно, которые должны скрасить горе, если дар так и не проявится.

С магией у меня с утра ничего не получалось, потому я, тщательно скрывая разочарование и слезы, развила бурную деятельность по розыску подарков.

Еще накануне старый мажордом Бонифер признался, что мой отец велел предупредить меня: на семилетие я получу от королевского лесничего сюрприз. Впервые в жизни. Потому мы с Конни, с утра разгромив мою комнату, библиотеку и чердак в поисках подарка, облазив с той же целью камины и оставшись с пустыми руками, решили посмотреть за пределами дома. Может быть, подарок спрятан в кустах или в конюшне?

Именно из конюшни я и выскочила на шум во дворе как была, – в пыли, земле и саже на платье, в паутине и соломе на растрепанной голове, – а вовсе не из-за привычки ходить чучелом с утра до вечера!

А в этот момент у крыльца особняка из кареты выходила, опираясь на руку незнакомого, показавшегося мне огромным мужчины эффектная дама в облаке белых шелков и кружев, в сверкающих на солнце драгоценностях, с длиннющей полупрозрачной фатой, прикрепленной к высокой белокурой прическе.

Она была похожа на фею, если бы не уродливо кривившийся рот. Недовольство гостьи вызвала фата, зацепившаяся за что-то в карете. Мужчина пытался ее отцепить, одновременно поддерживая под руку прекрасную леди.

– Никакая она не фея, а самая настоящая фифа, – пробурчал Конни, и я поняла, что мой рыцарь только что про себя восторгался какой-то незнакомой теткой! Как же я разозлилась в тот миг!

Увидев нас с Конни, который выглядел еще чумазей и оборванней, чем я, благородная наследница Виннеров, дама взвизгнула:

– Кто это? Нечисть? Как эти грязные нищие оборванцы посмели явиться мне на глаза?!

Я задохнулась от возмущения.

Тут рука фифы соскользнула, нога подвернулась. Одновременно раздался треск ткани и… хотела бы я сказать «грохот падения», но незнакомец умудрился подхватить женщину, не дав ей упасть на пыльную брусчатку двора. Обошлось перепачканным платьем, потерявшим сияющую белизну, и порванной фатой.

– А-а-а! Мое платье! – заорала дама. – Это все из-за них, Энди! Выпороть и прогнать!

Вырвав руку из ладони приятеля, я шагнула вперед, распрямила спину до хруста и задрала голову:

– Я не нечисть! И не нищая! Я – виконтесса Виннер, дочь королевского лесничего. А это – мой друг Конни. А вы кто такая, сударыня, что явились в мой дом и орете тут?

Кто-то испуганно охнул. Лакей, застывший у парадной двери, покачнулся и прикрыл ладонью глаза. А через двор со стороны сада во весь дух бежала моя нянька Грета в сопровождении двух горничных.

– Простите, господин! – еще издалека начала кричать Грета. – Простите ради Всеблагих! Не успели мы найти ее и запереть. С утра искали! Простите! Ради Семилетия… праздник у дитяти сегодня. Не губите!

Подбежав ближе, она бухнулась на колени перед застывшей парочкой – фифой, уже пришедшей в себя и брезгливо поджавшей кроваво-красные губы, и мужчиной, повернувшимся, наконец, к нам лицом.

Жизнь приучила меня соображать быстро с малых лет, и я мгновенно догадалась, у какого господина моя бывшая кормилица может так униженно вымаливать прощение, перед кем оправдываться, кого должна была найти и запереть.

Вот, значит, каков ты, королевский лесничий, виконт Бариэндор Виннер. «Энди»… подумать только!

Был он могуч, как медведь, с мощным загривком, прикрытым густыми каштановыми волосами. Я определенно не в него уродилась лицом и фигурой. Хотя насчет отцовского лица трудно сказать наверняка, поскольку за густой бородой просматривалось мало. Но выдающийся нос с горбинкой я точно не унаследовала. И глаза – темные, как перестоявший черный чай, – совсем не мои.

Мне было очень страшно.

Я попятилась бы, но сзади стоял Конни, которого я так неосмотрительно представила публике и тем самым подставила под удар. А кулачищи у отца оказались – что гиря, убьет с первого раза и не заметит.

– Праздник? У кого? – приподняла бровь фифа и отвлекла на себя внимание отца.

– Э-э… – лесничий нахмурил брови.

– У меня! – я шагнула вперед, хотя очень хотелось сбежать назад, в конюшню. – Сегодня мне исполнилось семь лет!

– Вот как? Энди, это чучело и в самом деле твоя дочь?

– М-м… – промычал виконт, угрожающе багровея.

– Ах, да, припоминаю, – дамочка картинно прижала ладонь ко лбу, отставив в сторону острый локоток. – Ты как-то говорил о проклятом ребенке… Как же ее имя? Что-то не могу вспомнить.

– Меня зовут… – я задрала подбородок и выпалила. – Сандрильона!

– Сendrillon? – переспросила фифа жеманным голоском с иностранным акцентом и расхохоталась. – Ха-ха! Деточка, да знаешь ли ты значение этого слова? Да где тебе знать, невоспитанная невежа! Это слово в переводе с франкейского означает «золушка», «замарашка». Впрочем, это самое точное имя для такой грязнули. Так и будем тебя звать – Золушка… Хотя нет, на твоей глупой чумазой мордочке слишком много злости, потому отныне ты – Злолушка. И если все, что я слышала о твоем рождении – правда, то это еще слишком доброе для тебя имя. Ты согласен, дорогой?

Могучий лесничий дернул плечом и, ногой отпихнув коленопреклоненную няню так, что она упала, молча направился к парадному входу. Фифа в белом едва за ним поспевала.

Лишь у самой двери виконт обернулся, смерил еще раз взглядом наши с Конни фигуры и громким, как колокол, басом распорядился:

– Девчонке, которая осмелилась назвать себя моей дочерью, отныне место на кухне в моем, – подчеркнул он голосом, – доме. Пусть помои выносит и золу выгребает, раз у нее не хватило ума по моему приказу сидеть в детской и не высовываться.

– Это и есть ваш подарок, папенька? – дерзко глядя в злые глаза, спросила я, правда, от страха пустив петуха, к своей досаде.

– Мой подарок тебе, дикарка и невежа, это моя женитьба на леди Берклее Вонак, которая, как я думал, заменит тебе заботливую и любящую мать. Но я уже вижу, что таких подарков ты недостойна. Попадешься мне еще раз на глаза – сошлю не на кухню, а в свинарник, чтобы не смела меня позорить перед людьми. Свиньи – самое подходящее для тебя общество!

Свиньи?! Я сжала ладони в кулачки. Да уж лучше свиньи, чем злющий медведь и противная фифа!

Фифа на этих словах просветлела лицом и одобрительно погладила виконта по плечу.

– Как ты справедлив и мудр, дорогой, не устаю восхищаться! Но боюсь, от одного только вида этой замарашки на кухне испортятся все продукты и прокиснут супы, а свиньи отощают.

– Не выгонять же ее на улицу… – нахмурился лесничий, а я прикусила губу от негодования.

На улицу? Меня?!

– О, нет, как можно! – воскликнула новобрачная. – Что скажут о нас в свете? Не беспокойся, я позабочусь о ней, дорогой. Пусть отмоется как следует и прислуживает моей девочке, когда она приедет из пансиона. Глядишь, и манерам у нее научится, если не совсем глупа. Заодно и на прислуге сэкономим.

– Какое у тебя доброе сердце и светлый ум, дорогая! – виконт с дивной для его комплекции грацией склонился и поцеловал фифину ручку.