Поймать звезду

Глава 1. Из виллис в Жизели

– Ритка! Ты в школу ходить собираешься – ну хотя бы изредка! – угрожающе нависая над девчонкой процедила Зоя Павловна.

– Когда, Зой-Пална? – невозмутимо продолжая краситься осведомилась Ритка. – Чего вы, издеваетесь, когда мне в школу? Жизели У меня утренняя репетиция, потом дневная, потом спектакль! Когда мне экзерсисы у станка делать? Вы еще велите в общеобразовательную ходить – домашнее задание по математике выполнять! – и Ритка визгливо засмеялась, явно предлагая присоединиться к веселью.

– Могилева, например, ходит, – кивая на Настю, сказала Зоя Павловна и уточнила, – В общеобразовательную.

Настя смущенно потупилась – но похвала-то заслуженная! Большинство балетных, начиная выступать, и в нормальную школу не успевали, а уж на общеобразовательную забивали полностью. Но только не Настя! Всего два месяца назад честно заходила! На литературу! Чего там, правда, читали, она не помнила – вечерняя репетиция закончилась около часу ночи, так что она уснула, положив голову на парту, а проснулась от завораживающего запаха горелых котлет из школьной столовой! Хорошо, что снова надо было на репетицию бежать – а то б точно не выдержала, сожрала. Хотя бы половинку. А кто знает, может, и целую котлету!

Ритка прекратила накладывать румяна и смачно откусила от бутерброда с колбасой. Нервно морщась, Настя отвернулась – вот зараза! Ну почему Ритка может хомячить, что угодно – все в танец уйдет, а она, Настя, работает не меньше, а кажется, даже от яблок толстеет! И ведь специально на глазах жрет – издевается!

Словно подтверждая догадку, Ритка поглядела на Настю через зеркало – и выразительно куснула снова.

– Математика никому не нужна, все равно после «раз-два-три» приходится счет заново начинать, – согласилась Зоя Павловна, – Но я вчера видела как ты плие¹* делала – ни к черту! На прыжке коленку плохо спрямляешь, ручки в локотках не выворачиваешь – не держишь тело! – глядя на Ритку в упор, рявкнула хореограф. – Почему Могилева является на уроки – пусть не каждый раз, пусть изредка, но находит же возможность у станка поработать! – а ты нет? Звезду поймала, девочка?

– А это потому, что Могилева главных партий не репетирует, вот у нее времени и побольше! – со свойственным ей невозмутимым нахальством объявила Ритка.

Настя немедленно захотелось запустить коробку с гримом ей в голову.

– Говоришь, главных партий не репетирует? – прицельно сощурилась хореограф – похоже, ее достали всерьез. Было за Зоей Павловной такое свойство – то все ничего, но если разозлить… не, лучше сразу к осветителям прятаться, авось не найдет! – Вот сегодня и начнет! Могилева! – от крика Зои Павловны баночки на гримировальном столике задрожали, – Жизель²* сегодня танцуешь ты! – и сдернув костюм с вешалки, она швырнула его Насте.

– Но… – выпутываясь из накрывшей ее пачки, пробормотала Настя, – Сегодня же прогон! С худсоветом!

– Совершенно верно! – злорадно косясь на Ритку, отчеканила Зоя Павловна.

– Но… Кто танцует на прогоне, тот и на премьере… – задыхающимся шепотом пролепетала Настя.

– Вот именно! – энергично припечатала Зоя Павловна.

– Но главный балетмейстер сказал… – Ритка наконец перестала краситься и уставилась на Зою Павловну растерянно – похоже, до нее дошло, как она нарвалась. Только поздно.

– Уверена, Александр Арнольдович меня поддержит! – сообщила Зоя Павловна, решительно поворачиваясь на каблуках. Никто не сомневался, что поддержит – когда на Зою Павловну накатывало, с ней даже директор спорить не решался, а уж родной муж… Дверь за хореографом захлопнулась.

– Ты! – ненавидяще выдохнула Ритка, всем корпусом поворачиваясь к Насте.

Дверь снова распахнулась – с тем же грохотом, что и захлопнулась:

– Могилева! За сценой переоденешься! Пока эта змея тебя не сожрала! – скомандовала из коридора Зоя Павловна.

Прижимая к себе костюм, Настя ринулась вон из гримерки. Она бежала по коридору, звонко стуча в линолеум босыми пятками и в ушах у нее в такт барабанной дробью гремело: шанс, шанс, шанс! Твой шанс! Премьера «Жизели» ее, Настина! Этого у нее уже никто не отнимет!

За сценой Кумарчик, уже одетый в костюм графа Альбера, окинул Настю пренебрежительным взглядом:

– Что еще за новости?

– Зое вожжа под хвост попала, – сквозь зажатые между зубами булавки прошамкала подоспевшая костюмерша, – Ритка на занятия не ходит, вот она и взбеленилась!

– Мне все равно, кого тягать! – издевательски процедил Кумарчик.

Все говорили, что Кумаров – отличный партнер. Что у него прыжок, пластика, что он лучший из молодых, с ним в поддержке надежно, как на полу! Слишком много говорили – звезду Кумарчик поймал давно и прочно, еще с тех пор как на выпускных спектаклях первые партии получал!

– Неправильно себя в поддержку подашь – уроню! – наклоняясь к Настиному уху, прошептал Кумарчик.

Спасибо. Подбодрил. Уронить – не уронит, сам побоится на прогоне перед худсоветом опозорится, но пугнет так, что мало не покажется! Наш звездный мальчик и раньше был ба-альшая кака, а после того как на конкурсе Сержа Лифаря третье место занял, вообще хоть вешайся! Только не ему на шею!

– Тебе все равно, а мне теперь мучайся! – пробубнила костюмерша, и кинув на Настю неодобрительный взгляд, с треском распорола корсаж костюма и принялась его наскоро переметывать.

Настя чуть не заплакала – она же не виновата, что у нее грудь больше, чем у Ритки! А тут еще сама Ритка, легка на помине, приперлась – в Настином костюме Мирты, повелительницы виллис!

– Парни, носки не одолжите – подложить! – демонстративно оттягивая обвисающий на груди корсаж, на всю сцену осведомилась Ритка, – А то я из платья этой коровы во все дырки вываливаюсь!

– Как же я ненавижу наш театр! – с чувством сказала Настя.

– У тебя всегда есть выбор – иди танцуй в ресторан! – хладнокровно сказала костюмерша, снуя с иголкой вокруг – кончик иглы то и дело больно колол кожу. – Дура! – закрепляя нитку, неожиданно доброжелательно прошептала она, – Тебе-то чего ненавидеть… Вот им! – и едва заметным движением подбородка указала на торчащих у левой кулисы пенсионерок. Обе старухи точно почувствовали, что о них говорят – метнули на девчонку недобрые взгляды и дружно повернулись спинами, взметнув длинные полупрозрачные юбки виллис из кордебалета – массовки танцующих призраков. – Им по тридцать пять, – придвигаясь поближе к Насте прошептала костюмерша, – Сама понимаешь, в балетном деле это уже пенсия. Мало кто может как наша Анечка Дорош – в сорок два в Париже классику танцевать! А ведь они никогда, даже на школьных выпускных не получали главные партии… – шепот костюмерши щекотал Насте ухо, – Всю жизнь – четвертый лебедь в пятом ряду!

– Спасибо, – торопливо отводя глаза от старушек, пробормотала Настя. Она была и впрямь благодарна! Она сделает все, что нужно и даже больше… Она сделает что угодно! Но она никогда не станет… как эти! И она снова с испуганной брезгливостью покосилась на бабулек.

– Ритка! Тьфу, Настя! – как всегда встрепанная и хлопотливая мимо пронеслась кудрявая Милочка – театральный помреж, – Давай в кулису! Начинаем!

– К концу первого акта я под тебя второе платье переделаю, – костюмерша ободряюще улыбнулась девчонке, – Хорошего на премьере желать нельзя – так что ногу тебе сломать… и пожалуй, башку проломить!

В зале погас свет – и тихо запели скрипки. Суровые мужчины и женщины в первом ряду – худсовет театра – перестали шушукаться и выжидательно уставились на сцену.

– Могилева, па-ашла! – тихо скомандовала Милочка, в своей режиссерской будке щелкая тумблерами экранов, на которые натыканные вокруг видеокамеры передают все, что делается на сцене и за кулисами.

Настя вскинула руки – и скользнула на сцену, изо всех сил стараясь выкинуть из головы белую от бессильной ненависти Риткину физиономию.

Тяжело дыша, Настя снова стояла в кулисе, обеими руками ловя под перешитым корсажем безумно колотящееся сердце. Позади было все: и любовь, и ревность, и предательство, короче, весь первый акт, и оскорбленная Жизель только что сошла с ума и пала мертвой!

– Хорошо! – с удивлением, словно и не ожидала от Насти такого, сказала поджидающая ее в кулисе Зоя Павловна. – Даже совсем хорошо! И Кумарчик тебя хвалит!

А вот это и впрямь удивительно!

– Ну, во всяком случае не сильно много гадостей говорит, – честно уточнила хореограф, – Надо подумать… – и она пошла прочь, бормоча что-то себе под нос, – Что встала! На второй акт одевайся! – обернувшись через плечо гаркнула Зоя Павловна.

Из скрытого позади кулис «кармана» сцены выскочила костюмерша.

– Над чем она думать собралась? – шепотом спросила Настя, расправляя белые полупрозрачные складки костюма призрака.

Костюмерша помолчала – и наконец неохотно пробормотала:

– Помнишь, Леночке Матвейчук, приме нашей, позавчера на спектакле плохо стало? Так вот, никакое это не отравление. Ну что не понятно? – прикрикнула она, увидев Настин недоуменный взгляд, – Малыша она ждет! Сама знаешь, что из этого следует… – и подхватив свою коробку с шитьем, она торопливо направилась прочь, оставив в кулисе застывшую в ошеломлении девочку.

За спиной раздалось шипение – точно там бесновался лопнувший садовый шланг. Настя резко обернулась. В скользящем вдоль пола слабом луче «подсвечивающей пушки» стояла Ритка в костюме повелительницы виллис. Вся в белом, с безумным, яростным лицом – и впрямь похожая на призрака! И Настя поняла, что соперница все слышала! И они обе знают, что именно следует из нежданной жизненной радости примы! Ритка снова зашипела, обнажив мелкие острые зубки, протянула руку – и медленно пошла к Насте, ступая по смутному световому лучу. Настя невольно попятилась назад…

– Могилева, готова? – налетело, закружило, завертело – и оказалось перебегающей из кулисы в кулису помрежем. Милочка окинула Настю быстрым взглядом – одобрительно кивнула и деловито поинтересовалась, – Из-за креста выйдешь или все-таки из могилы поднимешься?

Настя замешкалась – в сцене появления Жизели из могилы обычно предпочитали просто выходить из-за креста. Ну как это – из могилы!? Страшно же, и неприятно, и примета плохая… Но Ритка, проклятая Ритка с первой же репетиции заставила механиков смазать «могильный» подъемник на краю сцены – и таки поднималась! А Настя не может показать себя хоть в чем-то хуже соперницы! И… Настя снова бросила быстрый взгляд на Ритку – бледная, полупрозрачная рука, медленно поднимающаяся из глубин, выглядит так красиво. Зал сразу твой!

– Из могилы! – твердо объявила Настя. Ритка презрительно скривилась.

– Ну давай, – без большого энтузиазма откликнулась помреж, кивая на ведущую под сцену лестницу, – Подол подбери, измажешь! – крикнула она вслед.

Совет оказался вовремя – на перилах хлипкой металлической лестницы четко виднелись подозрительные темные пятна. Настя зажала подол чуть не подмышками, аккуратно, боком пробираясь мимо громоздкого механизма поворотного круга под сценой. Над головой отчетливо слышались шарканье и прыжки – Альбер-Кумарчик уже шастал по ночному кладбищу.

– Пора являться! – чтобы подбодрить себя громко вслух сказала Настя.

– Давай, Ритуся! Я тут все заново смазал! – громко ответил кто-то… и, кажется, прямо из расступившихся недр механизма вынырнул механик в спецовке, вытирая ветошью черные от масла руки.

Настя испуганно пискнула от неожиданности – и шарахнулась назад. Отпущенный подол хлестнул по железу – белая ткань украсилась черной, противно пахнущей полосой.

– Э, ты не Ритка! А она где? – удивился механик.

– Какое тебе дело? – чуть не плача, процедила Настя – костюмерша добрая-добрая, а за такое со свету сживет! – Запускай давай! – и запрыгнула на отполированную ногами платформу подъемника.

– Так Ритка ж должна… – неловко, как медведь, топчась на одном месте, бормотал механик.

Сквозь доски над головой приглушенно звучали знакомые аккорды – призраки мертвых девушек уже окружили могилу Жизели…

– Запускай! – яростно топая ногой, прошипела девчонка – железная платформа у нее под ногами задрожала.

– Ритка… – бессмысленно елозя руками вокруг большой красной кнопки на пульте продолжал бубнить механик.

Если она сейчас не появиться, Зоя Павловна ее обратно с партии снимет! Настя спрыгнула с подъемника, метнулась к пульту – и до отказа вдавила кнопку.

– Чего делаешь! – завопил механик, но Настя его не слушала.

Подъемник заскрежетал, судорожно дернулся… В последнюю секунду Настя успела вновь заскочить на медленно всплывающую вверх платформу.

Подъемник мелко трясло, так что Насте пришлось ухватиться за скользкий стальной трос. Девочка набрала полную грудь воздуха – выдохнула. Надо сосредоточится… Узкая металлическая платформа вибрировала все сильнее – Настя напружинила ноги. Горячий свет софитов, сияющий над бутафорским кладбищем, окатил ее с головы до ног. Сосредоточиться! Волна музыки хлынула навстречу, накрыла нежным, ласковым потоком… Вот сейчас, сейчас! Настя вскинула руку над головой – кончики ее бледных пальцев появляются из могилы, вот видна вся кисть – сейчас возникнет она сама, тоненькая, полупрозрачная…

С перекрывающим оркестр жутким «банг!» трос подъемника лопнул. С пронзительным свистом металлическая струна хлестнула поперек – Настя ощутила как режущий ветер прошелся у самой ее щеки. Жалкой тряпкой взметнулся срезанный ударом подол! Вздымая тучи пыли трос ударился об край люка и стальной змеей скользнул вниз, в провал могилы. Подъемник заскрежетал снова, глуша крики в зале. Настю швырнуло на край люка грудью. Она почувствовала как подъемник накреняется под ней, судорожно заскребла подошвами пуантов по скользкому металлическому полу. Замахала руками, отчаянно пытаясь схватиться за люк – кончики пальцев впились в дерево, могильный крест из папье-маше закачался над головой. Подъемник дернулся еще раз и под ногами очутилась пустота – с жалобным криком Настя полетела вниз, под сцену… в самый последний, невозможный миг взвившись в таком роскошном, длинном гранд-сат, в таком большом прыжке, который никогда не давался ей ни на уроках, ни на спектаклях!

Она приземлилась на глухо грохнувший под ее тяжестью деревянный пол, пошатнулась и не удержавшись, повалилась на колени. В ту же секунду раздалось новое «банг» – второй оборванный трос безумной стальной змеей заметался в воздухе и шарахнул по доскам. Со страшным грохотом сверху обвалилась платформа подъемника!

Последовала короткая пауза – и сквозь открывшуюся дыру с сухим треском папье-маше рухнул бутафорский крест!

Металлическая лестница задребезжала под топотом множества ног. Сквозь плавающую перед глазами муть Настя с трудом различала окруживших ее людей – их встревоженные голоса долетали до нее глухо, как сквозь подушку.

Только одно лицо вдруг надвинулось совсем близко и звенящий от торжества голос костюмерши прокричал:

– А хорошо, что я ей голову проломить пожелала – а то неизвестно, что могло бы статься!

Глава 2. Большой оперный унитаз

– Не понимаю! И не хочу понимать! – раздраженно сказала мама, – Сегодня суббота, тренировки у вас нет – почему вы не можете составить мне компанию?

– У нас… другие дела, – не поднимая глаз от тетради уклончиво ответила Мурка.

– Какие – другие? – железным тоном поинтересовалась мама, – Ответь, будь любезна! Мне давно уже любопытно, куда мои дочери исчезают каждый вечер, а возвращаются иногда чуть не за полночь?

– Ничего подобного! – возмутилась Мурка, – Один раз всего было и мы тебе позвонили! А так мы к десяти всегда дома! – естественно, она не стала уточнять, что часто, торжественно войдя с парадного хода, они тихонько отключают тревожную сигнализацию, как научил их компьютерный гений Вадька, и сматываются через окно. Зато добавила аргумент, обычно сокрушительно действующий на любых родителей, – Учимся же мы хорошо!

В этот раз не подействовало.

– Ты считаешь, оценки в дневнике – единственное, что интересует мать в жизни ее дочерей? – мама гневно поглядела сперва на Мурку, потом на ее сестру-близняшку – Кисоньку.

Кисонька поняла, что разговор перешел в опасную фазу.

– Куда хоть надо идти? – недовольно поинтересовалась она.

Марья Алексеевна замешкалась. Желание продолжить разговор о тайной жизни дочек – а что какая-то тайная жизнь есть, она нюхом чуяла! – боролось с прямо-таки настоятельной необходимость заставить их поехать с ней. Необходимость победила.

– В театр. Оперный, – неохотно ответила она.

Кисонька удивилась – такие напряженные уговоры, чтобы всего лишь позвать их в театр? В принципе, Кисонька всегда любила ощущения маленького нежданного праздника, выбор платья на вечер, макияж, туфельки на каблуках, нарядных людей в фойе, сдержанный гул, шелест бархатного занавеса – и сцену, похожую на волшебную коробочку, внутри которой притаилась сказка. И еще чувство некоторой избранности в сравнении со своими одноклассниками – я вот на балет хожу, а вы, придурки, прикольнее «fire-fire-fire» в своем компе ничего в жизни не видели! Да и Мурка к театру всегда относилась нормально – за исключением моментов с одеванием и макияжем.

Кисонька переглянулась с сестрой и близняшки дружно пожали плечами:

– Спектакли же только вечером! – поглядывая на часы, прокомментировала Кисонька.

– Целый день впереди! Мы еще успеем по своим делам сбегать и с тобой у входа встретимся! – с радостным энтузиазмом заверила Мурка.

– Я вас не на спектакль зову! А в театр! – раздраженно фыркнула мама.

Мурка поперхнулась. Кисонька саркастически приподняла брови:

– Сцену подмести? – осведомилась она, – Или в «Лебедином озере» станцевать?

– Твой бы язык – да в мирных целях! – еще больше разозлилась мама.

Кисонька высунула язык на всю длину и скосила глаза, сосредоточенно разглядывая его кончик и размышляя на тему, какая цель использования ее языка может считаться мирной.

– Я поняла – ты решила его сварить! – наконец с притворным ужасом прошамкала она.

– Так сильно нам не повезет, – пробормотала Мурка и в полный голос требовательно вопросила, – Мам! Скажи наконец нормально, чего ты от нас хочешь?

– Чтоб вы совесть имели!

– Это вообще. А в театре? – не позволила сбить себя с толку Мурка.

– Компания вашего папы устраивает благотворительное мероприятие. – уже успокаиваясь, сообщила Марья Алексеевна, – Что-то вроде «Искусство – детям-сиротам». Опера и балет для детских домов. Приедут американские партнеры…

– И они должны впечатлиться, – ехидно перебила Кисонька, – Потому что детским домам опера и балет на фиг не нужны!

– Деточка, тебе переходный возраст в голову ударил, что ты из родного отца злодея делаешь? – Марья Алексеевна снова начала закипать, – Компьютеры и видики мы им еще в прошлом году дарили! Считаешь, детям станет плохо, если они кроме идиотской стрельбы на экране увидят что-то другое?

Кисонька смутилась.

– Ладно, ты права – мы не правы, – неохотно выдавила она.

– Я, вообще-то, ничего не говорила, – пробормотала Мурка.

– Но остается открытым вопрос – мы тебе зачем? – продолжала Кисонька.

– За тем, что на партнеров действительно надо произвести впечатление! Я не могу одна! Я должна хоть с кем-то посоветоваться – кого из артистов приглашать, какие номера, какие костюмы. А я в балете – не очень! Хожу, конечно, но специалисткой себя считать не могу.

– А мы чего – главные балетоманки страны? – изумилась Мурка.

– Ну все-таки Кисонька… – Марья Алексеевна замялась, – …танцует. Должна хоть как-то ориентироваться!

– Мама! – Кисонька чуть не упала, – Я не танцую! Я делаю ката! С оружием! С нунчаками! – она сунула маме под нос стянутые цепью деревяшки, – С боевым копьем! Теперь еще с булавой! Мне твоих балерин булавой… ориентировать?

Мурка откровенно заржала. Композиция с булавой была новой Кисонькиной фишкой. Впечатление на публику и судейство производила просто неописуемое. Сперва двое парней из их секции рукопашного боя с кряхтением и охами выволакивали на татами здоровенную, почти в Кисонькин рост деревянную булаву с неслабыми такими, хотя тоже деревянными, шипами. Потом выбегала Кисонька – тонкая хрупкая девочка с роскошными рыжими волосами в изумрудном кимоно под цвет глаз. Судьи начинали недоуменно улыбаться, предполагая что-то вроде комического номера. Кисонька бралась за веревочную петлю навершия… и мощным пинком ноги подбрасывала булаву в воздух. А дальше начиналось невообразимое – под собственным весом тяжеленная деревянная чушка выписывала петли и восьмерки над кружащей по татами девчонкой, и непонятно было, кто кого крутит: Кисонька – булаву, булава – Кисоньку. А потом булава с треском врезалась в толстый деревянный щит – и раскалывала его пополам.

И всякие придурки начинали орать, что девчонка не могла такого сделать, и выискивать надпил на обломках щита. Пока придурки были из публики, Кисонька стоически терпела, но когда на последнем чемпионате тоже самое объявил один из судей, сестра просто слетела с нарезки – раскрутила свою булаву заново и показательно раздолбала ею судейский стол. Кисоньку даже хотели дисквалифицировать. Выручил Спящий Дедушка, бессменный патриарх и учитель всех рукопашников, сказав, что дисквалифицировать спортсменку с формулировкой «за тяжкие телесные повреждения, нанесенные судейскому столу» как-то глупо.

– Убери от меня свои деревяшки! – отталкивая Кисонькину руку с нунчаками, фыркнула мама, – Уж с костюмами ты точно можешь посоветовать! А Мурке не мешало бы хоть немного поучиться, как общаться с людьми и вообще вести светский образ жизни – чтоб когда самой придется оформлять всякие мероприятия, над тобой не смеялись!

– Если кому-то вдруг не понравиться, как именно я веду светский образ жизни, я всегда могу дать ему в глаз! – философски объявила Мурка, кивая на гордо висящую на стене золотую медаль чемпионата Европы по рукопашному бою. В отличии от сестры любым, самым красивым ката она предпочитала кумитэ – схватку и желательно в полном контакте с противником.

– В конце концов, почему я должна вас уговаривать! – вскинулась мама, – Я не хочу идти к практически незнакомым людям сама, ясно? Их там целый оперный театр, а я одна!

– Такое впечатление, что они тебя всем оперным бить будут! А мы отбивать, – проворчала Мурка, уже понимая, что при такой постановке вопроса отмазываться дальше и впрямь некрасиво.

– Вот и отлично! – момент, когда ее девчонки сдались, мама уловила сразу же, – Одевайтесь, жду вас в машине! И Мурка… – она перевела мученический взгляд на дочь, – Никаких твоих любимых десантных штанов – все-таки опера!

– Джинсы, – железным голосом отчеканила Мурка, давая понять, что это максимальная уступка, на которую она согласна.

– И блузка! – быстро сказала мама, – Не свитер.

– Бе! – выказала свое отвращение к таким сугубо девчоночьим шмоткам Мурка, но спорить не стала.

– И чего она всякими дурацкими мероприятиями так заморачивается? – глядя на захлопнувшуюся за мамой дверь, пожала плечами Мурка.

– Работа у нее такая, – меланхолично пояснила Кисонька, – У американцев называется «company wife» – жена компании. Когда жена главы компании отвечает за имидж, спонсорство, благотворительность – но зарплату ей не платят.

– Если когда-нибудь сама замуж соберусь, четко предупрежу – его компании я не жена! – буркнула Мурка, – Тем более – на шару!

– Ты ж красится не будешь? – вытаскивая косметичку, спросила Кисонька, – Так позвони пока нашим, скажи, что мы сегодня не придем!

Мурка согласно кивнула и нажала на своей мобилке кнопку быстрого набора, подписанную коротко – Харли. Сокращенно от сложного имени Евлампий Харлампиевич – так звали боевого гуся, полноправного сотрудника, и в то же время символ частного детективного агентства «Белый гусь». Правда, ответить ей должен вовсе не гусь! Просто агентство и было той самой причиной, по которой близняшки приходили поздно по вечерам, а иногда сбегали ночью из дома, причиной, о которой они никак не могли рассказать маме! Даже самой продвинутой и демократичной маме вряд ли понравиться, что прославленное в их городе детективное агентство принадлежит на самом деле не загадочному бородачу с восточным прозвищем Салям, а ее дочкам! В компании с друзьями – шефом агентства и специалистом по кибер-преступности Вадькой, его младшей сестрой Катькой, и Севой, экспертом по финансовым махинациям (с Севой была одна проблема – финансовые махинации он не только раскрывал, но и проворачивал).

Прикрыв глаза, Мурка задумчиво вслушивалась в длинные гудки – вот сейчас, минуя парадный, для клиентов, офис ее звонок доберется до рабочей комнаты агентства, прячущейся за односторонним зеркалом.

– Детективное агентство «Белый гусь» слушает! – откликнулся несколько механический, как в автоответчике, голос.

– Свои, – мрачно буркнула в трубку Мурка.

Послышался щелчок – у телефона в рабочей комнате отключили модулятор голос и Севка весело поинтересовался:

– А раз свои – чего дома не сидите? В смысле, тут, на работе?

– Потому что мы как раз дома. А через пять минут мама утаскивает нас по своим благотворительным делам – в театр оперы и балета!

– Не самое плохое местечко, – также весело согласился Сева – видно, в агентстве спокойно, и особой работы для девчонок в ближайшее время не предвиделось.

– Можно подумать, ты там хоть раз бывал! – все еще мрачно буркнула Мурка – даже если их и не ждет новое расследование, изображать мамину свиту в переговорах с оперными дяденьками и тетеньками не хотелось.

– Да я постоянно там бываю! – искренне удивился ее замечанию Сева.

Даже Кисонька замерла с брасматиком у ресниц. Образ театрала – с программкой, биноклем и, чего уж мелочиться, сразу в смокинге и при бабочке! – восседающего в первых рядах партера, как-то не вязался с их привычным представлением о Севе!

– А на что ты туда в последний раз ходил? – осторожно поинтересовалась Мурка.

В трубке повисло короткое молчание – Сева вспоминал – и наконец торжествующе выпалил:

– На турецкую сантехнику!

– На чтоо-о? – протянула Мурка, одновременно лихорадочно пытаясь сообразить – может, это название какого супер-современного модернистского балета?

– На сантехнику! – нетерпеливо повторил Сева, – Этот твой театр свои помещения под всякие выставки-продажи сдает. Я только никогда не могу понять – зачем они там еще и танцуют? – спросил Сева и не дожидаясь ответа, отключился.

– Где вы купили такой замечательный унитаз? – сама себя спросила Мурка. И сама же себе ответила, – А в опере!

– Если они и сейчас сдали помещение под выставку, у них как раз найдется время оттанцевать по маминым детдомам, – философски заметила Кисонька.