Римская сага. Битва под Каррами

Дизайнер обложки Сергей Борисович Гусев

Корректор Ирина Юрьевна Бралкова

© Игорь Евтишенков, 2023

© Сергей Борисович Гусев, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4474-4944-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОСВЯЩАЕТСЯ ЧИТАТЕЛЯМ

 
ОСОБАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ:
 
 
КОСМЫНИНОЙ МАРИНЕ КОНСТАНТИНОВНЕ
ГУСЕВУ СЕРГЕЮ БОРИСОВИЧУ
ДЭВИДУ ХАРРИСУ
 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Идея этой книги основывается на реальных исторических событиях, а также ряде исследований Дэвида Харриса и Х. Дабса, которые установили, что в I веке до н. э. на территории провинции Гуаньсу был построен город Лицзянь, что соответствует китайскому названию Рима. Такое же название встречается в списке городов, датированном 5 г. н. э. Этот город, предположительно, построили римские легионеры, которые попали в Китай после поражения армии Красса в 53 г. до н. э.

Также сведения о пленных легионерах содержатся у Плутарха в биографии Красса, где он пишет, что парфяне отправили их в город Маргиану или Мерв. Из Мерва те попали к хунну, которые проживали на территории современного Казахстана и Туркменистана. Там легионеры принимали участие в строительстве столицы хунну на реке Талас, в 15 км от современного города Джамбул. В 36 г. до н. э. этот город был разрушен китайским генералом Таном, и римляне оказались в плену в Китае.

Упоминание об этих людях есть и в «Истории ранней Хань» китайского историка Баня. В 1989 г. профессор Гуань Ицюань с исторического факультета Института национальностей, г. Ланьчжоу, представил новые карты, на которые нанёс ещё четыре города, основанных жителями Лицзяня. Согласно его топонимическим исследованиям, город Лицзянь был впоследствии переименован в Цзелу, что означает «пленники, захваченные при штурме города».

Римская сага. Битва под Каррами. Том II

Неожиданное несчастье вынуждает Лация покинуть Рим и присоединиться к армии Красса, с которым он участвует в битвах против парфянского войска, возглавляемого хитрым и расчетливым полководцем Суреной. Но его сердце осталось в Риме, покорённое самой красивой женщиной этого города. Она пытается вернуть его, но тяжёлые обвинения и отсутствие денег не позволяют Лацию принять её предложение. Оказавшись в Азии, он не может избавиться от сомнений, которые охватывают его из-за сильной любви и необходимости сделать суровый выбор. Однако реальность говорит ему о том, что возвращение в Рим и борьба за своё честное имя возможны только при помощи золота. А завоевать его можно только здесь. Советы гадалок и жрецов говорят о том, что он владеет несметными богатствами и к ним его должен привести медальон, но Лаций не верит им, считая всё это пустыми разговорами. Ему некогда думать о тайнах, которые оставили отец и юная дикарка, он должен помочь Марку Крассу добиться своей цели, чтобы самому стать богатым и самостоятельным. Столкнувшись с предательством и не в силах изменить ход событий, Лаций остаётся верен своему воинскому долгу, сражаясь даже в тех ситуациях, когда остальные прекращают сопротивление и сдаются в плен. Дружба верных товарищей, опыт предыдущих боёв и любовь загадочных красавиц даже в стане врага помогают ему выжить, но не спасают всю армию и её командующего от страшной трагедии.

© Евтишенков И. Н., 2015

www.igoryevtishenkov.com

www.theromansaga.com

ГЛАВА ВЫНУЖДЕННОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

Дорога до портового города Брундизий заняла у Лация несколько дней. Корабли уже стояли в пристани, и в лагере ждали команду на погрузку. Когда он добрался до него, то сразу же направился к палатке Красса, чтобы быстрее решить свою судьбу. Повсюду чувствовалось присутствие большого количества людей: постоянно стоял шум сотен голосов, под ногами валялись огромные кучи с отбросами и воняло испражнениями. Мусор убирали, но на его месте возникали новые горы, так как корабли загружали и разгружали без остановки. В гавани толкалось невероятное количество торговцев, нищих и дешёвых женщин. Они превращали город в постоянный источник обогащения и преступности. Проезжая мимо пристани, Лаций вдруг отчётливо представил себе, что совсем скоро может оказаться одним из них. В этот момент он плыл по течению, гонимый ветрами судьбы и своими богами-покровителями, не сильно задумываясь над тем, почему совершает тот или иной поступок. Его самое заветное желание заключалось в том, чтобы добиться в Риме почёта и уважения, совершив перед этим немало военных подвигов. И вроде бы раньше Парки благоволили к нему… Но страшная роковая ночь в доме Пизонисов всё перевернула вверх дном. Кого же он мог так сильно разгневать на небесах? И почему? Отсутствие денег и оружия, подаренная Эмилией лошадь, неопределённость и досада – всё это заставляло его снова и снова прокручивать в голове события последних месяцев, но причина столь резкого поворота судьбы оставалась тайной. Приближаясь к палатке, Лаций чётко понимал, что у него нет другого выхода, кроме как присоединиться к армии Красса. Но захочет ли консул принять его? Ответить на этот вопрос было сложно. И хотя в душе Лаций был полон решимости бороться за своё будущее, впервые его судьба полностью зависела от другого человека. Он никогда не боялся оказаться лицом к лицу с врагом, потому что всегда видел перед собой его движения и оружие. Но очутиться один на один перед неизвестностью, ждать и надеяться, чувствуя свою полную беспомощность – к этому Лаций был не готов.

Подъехав к ликторам, он поднял голову к небу и мысленно обратился к богам с просьбой о помощи, заверяя их, что сделает всё, чтобы оправдать надежды консула, и стать самым верным его помощником. Везде и всегда. Если тот, конечно, согласится его принять.

Когда ликтор произнёс его имя, Красс усмехнулся. Лаций вошёл и, прижав руку к груди, стал на одно колено. На консуле была новая туника и плащ пурпурного цвета, золотая пряжка и меч в коротких, покрытых орнаментом ножнах. Дорогая кожаная обувь всегда была слабым местом консула, но теперь он носил, пожалуй, самые изысканные кальцеи белого цвета, которые производились из кожи молодых ягнят. Она лучше всего подходила для втирания белой краски. В глаза также бросались две золотые пряжки в виде солнца.

Марк Красс сделал вид, что не заметил синяков и ссадин на лице Лация. Во взгляде у стоявшего перед ним воина горела отчаянная решительность. Консулу это нравилось. Красс подошёл и похлопал его по плечу:

– Лаций Корнелий! Я рад тебя видеть… Наши корабли отплывают через два дня. Такова воля богов. Я видел знамение. Впереди нас ждут нелёгкие испытания, но мы победим! – он был в приподнятом настроении, полон вдохновения и божественной снисходительности, как будто заранее знал будущее и готов был благосклонно делиться своими откровениями с другими. Однако разговор с Лацием требовал более приземлённых чувств. – Кстати, в Риме за тобой приходили. Ночью. Претор и стража. Говорят, ты что-то там натворил? Обыскали у меня весь дом. Народу набежало немало, как в праздник Марса. Зеваки, в основном, – в голосе Красса не было и намёка на то, что он винит или подозревает его в произошедшем. – Ты хотел что-то сказать? – со снисходительной интонацией в голосе спросил он.

– Консул, ты был прав… Я… Я хотел бы пойти с тобой, – хрипло произнёс Лаций. Волнение мешало ему говорить. – Если ты возьмёшь меня, конечно… – больше он ничего не мог выдавить из себя. Марк Красс был для него в этот момент богом. И хотя в душе Лаций прекрасно понимал, что этот седой, худощавый человек никогда в жизни не помогал другим просто так, сейчас он был готов на всё, лишь бы тот взял его с собой.

Красс немного помолчал, внимательно глядя на Лация цепким, колючим взглядом, потом повернулся к ликторам и приказал:

– Дайте легату Лацию Корнелию Сципиону плащ и накидку! – затем добавил, уже обращаясь к нему: – Думаю, всё остальное мы сможем обсудить по дороге. Сейчас не время.

– Легату? – изумленно пробормотал Лаций. – Но ведь Сенат не назначил меня…

– Здесь я – Сенат! – коротко отрезал Красс. В его глазах снова мелькнула искра возвышенного предназначения и власти, которую Лаций уже несколько раз до этого замечал в Риме, но тогда это были лишь слабые проявления его характера, а теперь Красс чувствовал себя всемогущим. – Ты уже был почти легатом у Цезаря, не так ли?

– Да, консул. Благодарю тебя, – он прижал кулак к груди.

– Принимай седьмой легион. Кстати, там – твои товарищи, – добавил Красс. – Эти… как их?

– Варгонт, Атилла Кроний, Фемистил…

– Да, да, – перебил его консул. – Надеюсь, у тебя было время подумать о моих условиях? – как бы невзначай спросил он.

– Да, было. Я согласен и буду помогать тебе везде и во всём, – твёрдо произнёс Лаций.

– Кто бы спорил… – пробурчал Красс, оставшись один, когда ликторы и Лаций вышли из палатки.

Два дня пролетели незаметно. Недавно построенный каменный причал был больше и надёжнее деревянного. Лаций неспешно прошёлся по нему с начала до конца, постучал сандалией по плитам и поднялся на корабль. Он ждал последних указаний Красса. Небо было ясным, кое-где виднелись маленькие облака. С моря дул лёгкий ветер. Неожиданно его окликнул караульный у трапа.

– Там какой-то либертус просит тебя, легат, – сказал он. Лаций спустился вниз. Перед ним стоял Икадион – весь в пыли и грязи, со следами пота на лице и плечах. Усталость заставила уголки его глаз опуститься вниз, и провалившиеся щёки ещё сильнее обострили и без того выпирающие скулы. Сухие, потрескавшиеся губы говорили о том, что либертус долго скакал без остановки.

– Зачем ты здесь? – удивился Лаций.

– Я хочу с тобой поговорить. Наедине, – в знакомых оливковых глазах Икадиона промелькнула просьба, он собирался что-то добавить, но сдержался.

– Говори. Здесь ни у кого нет секретов.

– Хорошо, я скажу. Сначала я хотел догнать тебя и заставить вернуться, чтобы ты предстал перед судом, – он грустно усмехнулся. Лаций, нахмурившись, ждал. – Но тут… через пару дней после смерти юной Корнелии Пизонис нашли тело повитухи Сальвии. Выловили в Тибре, – он опять замолчал, как будто пересохло в горле. – Тебе знакомо это имя?

– Да, – кивнул он. Икадион закашлялся. – Принеси воды! – приказал Лаций караульному. Тот передал команду второму легионеру на борту.

– Её убили, – сипло продолжил Икадион. – Перерезали горло. Через день нашли служанку повитухи. Она принимала роды у жены Клавдия Пульхера, а потом они вместе приходили помогать Клавдии Пизонис. Раб у ворот сказал, что видел эту служанку в тот день… Она приносила амулеты для Сальвии Нумы. Видишь, её тоже убили. Вот я и подумал, за что? Все говорили, что это сделал ты, но тебя уже не было в Риме. Значит, не ты. Никто не мог этого объяснить, – в этот момент подошёл часовой, протянул мешок с водой. Икадион с жадностью сделал несколько глотков. – Благодарю тебя, – сказал он, вытерев рот рукой. – За день до моего отъезда одна рабыня из нашего дома, которая укладывает волосы у Оливии, рассказала, что её брата отправляют в деревню. На виллу хозяйки. А он работает конюхом у матери Клода Пульхера.

– Ну, и что?

– Этот раб-конюх рассказал своей сестре, что из дома Клода неожиданно вывезли всех рабов. Причём половину сразу продали. Ещё он сказал, что Клод часто ссорился с женой, особенно до рождения сына. А после того как ты убил Клавдию Пизонис… или, как они считают, что убил, – поправился Икадион, – у них вдруг наладились отношения. Двое или трое человек в их доме слышали, как Клод благодарил богов, что ты попался ему на пути.

– И? – снова спросил Лаций.

– Остальных рабов из их дома решили продать.. Но не в Риме. В других городах. Как раз после того как Клод уехал в своё имение. Там он убил бывшего управляющего. Тот был египтянином. Я не помню его имени. Пульхер убил его, привёз голову в мешке и бросил посреди двора. Потом выгнал всех слуг и заставил смотреть. Они знали убитого. Его ещё в детстве привезли из Египта. И у него была тёмная кожа. Служанка слышала, как жена Клода сказала: «В его смерти виновата я, а за смерть Клавдии Пизонис ответит Пульхер».

Лаций задумался.

– Странно.

Икадион согласился:

– Да, странно. Почему он ответит за смерть Клавдии? Ты не знаешь? Вот, видишь, ты тоже молчишь. Поэтому я и приехал сюда, чтобы тебе рассказать.

– И что дальше?

– Я не верю, что ты убил Клавдию. Хотя я и видел тебя там. Ты был весь в крови… и у неё был твой нож, но это случилось после того… после того как кто-то… или она сама убила себя. Я не верю, Лаций.

– Я не убивал её. Она сама вытащила у меня нож. Это произошло случайно.

– Я верю тебе. Но судьи признали тебя виновным.

– Да, это понятно. Но ты знаешь, что кричала Клавдия, когда я вошёл?

– Нет.

– Она кричала: «Это не мой ребёнок!», – Лаций прищурил глаза и замолчал. Икадион в изумлении замер и приоткрыл рот.

– Значит, это… – начал он и запнулся.

– С мёртвых не спросишь, но теперь ты тоже видишь, что за этим стоит Клод Пульхер. Он всё подстроил. Не знаю как, но точно он. Повитуха знала об этом. Она тоже участвовала, но разве её спросишь? – Лаций обернулся на шум сзади. Там уже готовились отплывать. – Мы скоро отходим, – быстро добавил он.

– Но ведь теперь ты можешь вернуться в Рим и всё рассказать! – с жаром бросился к нему либертус. – Мы докажем, что ты никого не убивал.

– Как? Нет, я не хочу. Слишком поздно, – покачал головой Лаций. – Половина людей уже мертвы. А остальные просто не поверят. К тому же, я пообещал Крассу, что пойду с ним.

– Тогда возьми меня с собой! – попросил он. – Я не хочу оставаться в Риме.

– На этом корабле всё забито. Но, думаю, в третьем легионе тебя подберут. Я передам приказ Варгонту. Он что-нибудь придумает, – согласился Лаций.

– Да хранят тебя боги, легат, – с искренней благодарностью произнёс Икадион. Так он тоже оказался в этом странном походе вместе с армией Красса и Лацием.

ГЛАВА ХИТРЫЙ КУПЕЦ ХАБУЛ

В Азии Красс приказал легатам объехать все святилища иудейской земли вплоть до самой Парфии. Тем временем он продолжал вывозить все драгоценности из храма Деркеты в городе Иераполе, а также Ягве в Иерусалиме. Несколько месяцев легионеры были заняты только тем, что сопровождали повозки с золотом к морю и там грузили их на корабли, отплывавшие в Рим. На пути было немало других храмов и местных святилищ. Так что многие воины обогащались, даже не обнажая мечи.

Одно небольшое сражение произошло, когда армия дошла до города Зенодотий и сожгла его, потому что там были убиты сто римских солдат из караульного гарнизона. Больше серьёзного сопротивления никто не оказывал. Легионеры прошли всю Месопотамию, переправились через Евфрат, разбили на реке Белик небольшое войско какого-то местного царька, заняли город Никефорий и вернулись в Сирию. Там к ним присоединилась конница Публия, сына Красса, которую тот привёл с собой из Галлии. Лаций с радостью узнал, что Сенат вместо Клода Пульхера утвердил квестором уже знакомого ему Гая Кассия. На военных советах, где обсуждались планы нападения на Парфию, Гай и Лаций вместе осторожно рекомендовали Крассу идти сначала на Вавилон. Там население всегда было враждебно настроено по отношению к парфянам, поэтому в городе можно было легко закрепиться и подготовиться к дальнейшему наступлению. Они оба настаивали на том, что врагу нельзя давать время, но всё было тщетно. Красс их не слушал и поступал так, как считал нужным – грабил местное население. Лацию это не нравилось. Однако он помнил о своём обещании богам, и поэтому молчал, в то время как честолюбивый Гай Кассий открыто выступал против решений консула, который не любил «выскочек» из плебейских родов и всячески показывал это молодому квестору.

В Финикии и Палестине Красс приказал организовать набор новобранцев, чтобы создать из местных жителей «Сирийский» легион всадников, но дело закончилось большими выкупами, которые те стали выплачивать в обмен за свободу своих детей. Легион так и не был сформирован. Недовольство легатов иногда проявлялось в редких спорах с ним, но Красс никогда не давал им перерасти в открытое возмущение, щедро платя за службу.

Лаций старался не вмешиваться в вопросы набора. Как и Кассий, он считал, что сорок тысяч человек вполне достаточно для любых действий, как мирных, так и военных. Однако Кассий был квестором и, в отличие от Лация, не мог уклониться от сбора налогов и податей с местного населения, потому что Красс приказал ему собирать деньги со всех – бедных и богатых. Однако, помимо денег, родители обязаны были ещё сами искать замену. В большинстве случаев это были юноши из бедных семей, чьи родители зависели от богачей и поэтому продавали своих детей в армию. А иногда и просто отдавали по их прихоти.

Оказавшись в городе Яффа, Кассий и Лаций столкнулись с одним очень хитрым купцом по имени Хабул. Этот человек хотел обмануть всех вокруг и, при этом, ничего не потерять. Он пришёл на набор один. За ним печально следовал только дряхлый осёл, которого вёл за собой на верёвке не менее старый раб. Когда подошла его очередь, Хабул сначала рухнул на колени, а затем упал лицом прямо в пыль. Именно в пыль, а не на ладони, как делали все остальные. Лаций от удивления даже приподнял шлем и не отреагировал на шутку Варгонта, который помогал Кассию:

– Сдох, что ли? Смотри, квестор, люди тебя боятся! Похоже, придётся брать на службу его осла и погонщика.

Хабул продолжал лежать лицом в пыли и не шевелился. Было очень жарко, и даже под навесом воздух казался похожим на жидкое горячее масло. Лаций изнывал от жары. Перед глазами висела пелена – всё слегка кружилось и плыло. Когда Кассий, выпив воды и обтерев голову мокрой тряпкой, кивнул двум пехотинцам, чтобы те подняли просителя на ноги, тот наотрез отказался. Кассий скривился. Он заранее знал, что сейчас произойдёт, и не хотел тратить силы.

– Эй, ты! Вставай и говори!

– О горе… Горе мне, – еле слышно прохрипел обладатель длинной бороды и необъятного живота, слегка оторвав голову от земли. На его рубашке были видны тёмные полосы пота, – горе пришло в мой дом, о великий властитель солнца! Светило отражается от твоего шлема миллионами драгоценных камней, а мой дом в это время покрыт тенью смерти! – он снова попытался упасть лицом в пыль, но два легионера успели подхватить его под руки. – Небеса прогневались на меня, и жизнь моя стала ужасной!

– Что ты несёшь? – нахмурился Кассий, подозревая подвох. День обещал быть длинным, но он уже успел устать от духоты, глаза слипались, как будто перед этим он не спал всю ночь. Брадобрей постарался на славу, и сегодня колкая щетина в уголках губ не раздражала кожу, но пот разъедал щёки, и это было неприятно. Гай Кассий поморщился, протянул руку в сторону, и легионер сразу же наклонил кожаный мешок, налив ему в ладонь немного воды. Квестор плеснул в лицо, затем ещё и ещё. Стало немного легче. Купец, тем временем, продолжал причитать:

– Горе мне горе, и всему роду моему горе, отцам и всем предкам моим, трудившимся в поте лица своего от восхода до заката, детям моим горе, не знающим отдыха и помогающим мне в делах моих, всем нам горе…

– Ты кто такой? – коротко спросил Кассий и упёрся ладонями в колени.

– Хабул, Хабул я, – быстро ответил несчастный толстяк и снова закатил глаза к небу. К квестору подошёл местный купец и что-то тихо сообщил.

– Хабул, у тебя семь сыновей, – обречённо вздохнул Гай. – Где они?

– О, горе мне! – снова взвыл Хабул. – Вчера мой старший сын умер. А сегодня его хоронят. И все люди моего дома пребывают в великом горе…

– Хабул! – резко крикнул Кассий, и тот от неожиданности вздрогнул. – Сколько лет было твоему старшему сыну?

– Двадцать, о солнцеподобный римлянин!

– А второй сын где?

– Он пошёл за жрецом, чтобы совершить сегодня обряд на святой горе.

– Хорошо, а третий?

– Он вместе со слугами выбирает баранов для жертвенного огня и поминальной трапезы.

– Но второй сын вернулся со жрецом? Ведь похороны сегодня? Где же он? – спросил Кассий.

– Боги разгневались на него за то, что он не смог перенести жреца через ручей и замочил ему ноги. Мой сын поскользнулся на мокром камне и сломал себе ногу.

– Ну и ну! Прямо в горах? С баранами?

– Да! Мне пришлось отправить туда на помощь третьего сына. Он остался там, чтобы сторожить стадо, потому что старый пастух так любил моего первенца Гевора, что всю ночь обливался слезами. Он хотел сам проводить его в последний путь. Пастух воспитывал его на коленях, как родная мать…

– Ну, ты и врун! А следующий сын?

– О, он ещё юн, – опустил взгляд Хабул, – и выбрал для себя путь жреца. Поэтому с весны этого года он живёт не в моём доме, а в храме. Ты можешь спросить у Равиля, он знает, – стоявший рядом с Кассием купец коротко кивнул. Лацию становилось интересно, как дальше будет выкручиваться этот пройдоха, и он подошёл поближе.

– Ладно, – согласился Кассий, – а остальные сыновья?

– Какие остальные? – с искренним удивлением спросил Хабул.

– Ещё трое!

– А-а, эти! Они – совсем маленькие. Одному год, другому – три, а третьему – семь.

– Тогда плати откуп и приводи замену, – буркнул Гай. Он снова сделал знак слуге, и тот послушно наклонил мешок с водой. Она уже стала тёплой, но лицу всё равно было приятно. Саднящий зуд на какое-то время ослаб. Не вытираясь, он посмотрел на продолжавшего что-то бормотать толстяка и спросил: – Зачем ты столько говоришь? Неси деньги!

– Я – очень, очень несчастный человек, – снова заскулил тучный купец, но заметив нетерпеливое движение квестора в сторону легионеров, сразу сменил тон и заговорил в два раза быстрее: – Но у меня есть дочери. Жена моя, Ада, подарила мне шесть прекрасных девочек, которых я предложил сыну твоего всемогущественного царя для танцев в его дворце.

– Что? – Кассий от удивления даже замер. – Какому сыну? Каких дочерей? Ты, кажется, испытываешь моё терпение, старый осёл!

– Нет, клянусь Яхве, так и есть! У сына твоего царя, его имя Публий, сегодня будет праздник, и я решил сделать ему приятный подарок. Никто не танцует в городе так красиво, как мои дочери. Я предложил ему взять их сегодня с собой. Ну, пока так… на время… – замялся толстяк, и его щёки смешно задёргались под мокрой и грязной от пыли и пота бородой.

– Что ты говоришь, несчастный? Публию не нужны танцовщицы…

– Слушай, Гай, – коснулся его локтя Лаций. – Я сейчас всё равно иду к Крассу. Давай, заодно найду Публия и спрошу об этом купце? Если врёт, то сам виноват.

– Думаешь? Ну, ладно. Давай, узнай! Жарко очень. Надо этого хитреца проучить, – согласился Кассий, и в изнеможении откинулся на столб, который служил спинкой его небольшому стулу. Беспощадное солнце тем временем продолжило свой путь по небосклону, опаляя своими раскалёнными лучами сухую, растрескавшуюся землю и томившихся в ожидании людей.