Свадебные заметки – 2. Часть вторая

Дизайнер обложки Игорь Чубанов

© Игорь Чубанов, 2019

© Игорь Чубанов, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4493-7486-8 (т. 2)

ISBN 978-5-4493-4845-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЦЕПЯМИ ГИМЕНЕЯ СТАЛА СВЯЗЬ КОЛЕЦ…

часть вторая, раздел второй

(для неопубликованных фотографий с Анной)

Фотокомментарий №0053

 
Узорчатостью лепестков и завитков
из кованого злата хвалится ограда:
за ней хранится фотоснимок как награда,
доступная лишь памяти Зверя зрачков —
 
 
так охраняются на выставках, в музеях
творения-шедевры мастеров великих
от посягательств тварей первобытных, диких
особей, пакостить любящих в галереях —
 
 
вдруг кислотой облить прекрасную «Данаю»,
и с вожделеньем «зырить», как плавится тело
Рембрандта женщины, чтоб вонью засмердело
мастера полотно… мол, тоже ведь страдаю,
 
 
когда сочится в дымке ядовитой смеси
и набухает пузырями-волдырями
масляных красок боль, и плачутся слезами
мазки под взмахом параноидальной спеси,
 
 
вспоровшей лезвием разорванный хруст ткани,
Данаи обнажённости ран добавляя,
смертью холста дегенерата забавляя
среди плевков-восторгов нецензурной брани!
 
 
Вот так и от меня, от Волкодлака, Анна
свадьбой своей отгородилась как оградой…
Колец венчанье обозначилось преградой
для Зверя-Оборотня, Хищника-тирана?
 
 
И тенью мрака падает на золотой
узор ограды счастья свадебного пира
смятенье слов потустороннего вампира,
соприкоснувшегося мыслью с красотой:
 
 
«Так непонятно Анны долгое молчанье
и нежеланье – даже другом – меня знать…
Всему виной колоколов свадьбы звучанье?
Счастья настолько много, что можно плевать
 
 
пренебрежительно, с презреньем, безразлично
и в Волкодлака… и в стихи… и в «Письма к Анне»?
Кто же из нас, двоих, упорствует в обмане
столь затянувшимся, что просто неприлично
 
 
стало на мистику так закрывать глаза,
во лжи песок зарывшись всем известной птицей?»
А судьба ночи-дни сменяет вереницей,
пока льнёт к сердцу Зверя из крови слеза…
 
 
Но ведь чужая – не моя, не Волкодлака:
кто может выдавить из Оборотня плач?
Ну, если только стоматолог – зубной врач,
когда с клыками щипчиков наступит драка;
 
 
и взмокнет стоматолог, силясь и пытаясь
не поцарапать инструмент о лезвий сталь,
с тоской уже уставив глазки в окон даль,
с матами слов крепости пасти ужасаясь,
 
 
всех обложив в уме – вплоть до созвездья Рака;
включая в список, собственно, и Козерога,
пока Зверь размышляет… не спросить ли Бога:
«Сокрыт в молчаньи Анны смысл Тантры знака?»
 

Фотокомментарий №0054

 
Орнаментальной вязи строгость из металла
и солнечность скачущих «зайчиков» на нём,
целующих его всегда – утром и днём,
сколько бы троица из роз им не шептала,
 
 
мол, нарушаете торжественность момента —
мы же знакомимся опять с букетом Анны,
которому прикосновенья так желанны
платья как пьедестала или постамента —
 
 
на девушки коленях, с грацией сидящей… —
словно общенье дочери с папой любимым,
с кокетством обожания неповторимым
средь защищённости любовью настоящей;
 
 
пурпурный цвет бутонов с розы лепестками
и бархат снежности букета средь вуали —
будто беседа двух сердец, где нет печали, —
и там не машут ссора с дракой кулаками, —
 
 
а тянутся друг к другу трепетом свиданья,
переплетаясь ароматами букетов,
делясь таинственностью свадебных секретов
с цветочной откровенностью воспоминанья…
 
 
И это вместе всё – с беседой разговор,
и обожанье дочери, и душ вниманье —
лишь предвкушенья радостное ожиданье,
как распахнётся шёпотом Зверя признанье,
украсив птицами из слов мечты простор…
 
 
– Ань, ты же знаешь, как ценю я твоё тело,
хотя к тебе я никогда не прикасался —
с пальцев хрустальностью лишь только целовался…
От моего вниманья, Ань, сердечко пело?
 
 
С «взглянувшей на меня… Мечтою» танцевать
в мерцаньи ужина вечернего свечей,
когда уложим сладко спать наших детей,
так Зверю хочется… Ты любишь, Ань, мечтать?
 
 
…Рядом с тобой идти, запястье прижимая,
локтем касаясь невзначай твоей груди;
и топотит ножками дочка впереди —
«Солнышко» счастья от «ромашкового рая»…
 
 
…Сидеть напротив, цветом локона любуясь;
соприкасаясь мыслями с твоей улыбкой —
ведь поцелуй в детском кафе будет ошибкой:
дочка всё видит… с малышнёй в кругу тусуясь!
 
 
– Иль наша дочь, Ань, посчитает себя взрослой:
«С вами сидеть хочу… и всё, что можно, – видеть!»
Попробуй только, Ань, дочь окриком обидеть —
на Волкодлака накричалась в жизни прошлой…
 
 
Детства глазёнками и взглядом карих глаз
когда-нибудь сможет ли Зверь налюбоваться?
Ведь это надо: так женой околдоваться,
что даже дочь считает: «Ну, как в первый раз!»
 
 
Внимая утончённости телодвижений,
в гармонию созвучий музыки вливаясь,
для Волкодлака! – танцем мамы впечатляясь,
дочь выбирает одно из своих решений:
 
 
у мамы путаясь в ногах, Зверя заставить
со славы подиума маму удалить,
чтоб на себя всю похвалу танца взвалить
и поцелуй от Хищника себе прибавить!
 
 
– Быть постоянно вместе, Ань… дома, в гостях,
бизнес-работу совместив с семейным счастьем,
время связав с секса желаний самовластьем,
забыв о том, кто приезжает к нам на днях —
 
 
тебе не хочется, Ань, жить такой мечтой
иль ты не веришь в виртуальности реальность?
Только всё это для меня – факта банальность,
даже когда не Тантрой жил – жизнью простой…
 
 
Как же мне убедить тебя судьбу доверить
власти созвездья лучшего мужского знака?
Мне, Волкодлаку, видите ль, дочь может верить,
а Анна – нет! Зодиакальное упрямство Рака?
 
 
…Прикосновеньями мешать Анне готовить,
улыбкой счастья расплываясь от касаний
с трепетом исходящих от жены желаний…
Кто над вниманием мужским будет злословить?
 
 
И каждый день – лишь так… и будет в любой век!
Чем Волкодлака, Ань, мечты плохи иль грёзы?
От наслажденья строчками Аннушки слёзы
я вижу мысленно… как Зверь иль человек?
 

Фотокомментарий №0055

 
Темно-бордовый цвет раскрывшихся бутонов —
с мерцаньем в сердцевинах роз звёзд-огоньков,
так схожих с трепетным биеньем мотыльков,
сгорающих над пламенем средь криков-стонов
 
 
безмолвно-тягостных, – с правами сюзерена
над окружившими его подобострастно
вассалами из листьев, чувствовал прекрасно
себя, вольготно даже, не учтя суть плена,
 
 
что исходила от орнамента узора,
которым тот легко опутал уголки…
и угодил цвет в паутину как в силки,
смертельно жадных до желания надзора
 
 
над судьбами живого – миром неживым,
с заманчивостью красоты 3D-цветков,
с сияньем вспышек-искорок средь завитков
винтажной вязи, что подобно ножевым
 
 
разрезам-вдавливаниям в плоть фотошедевра,
мигом залили пустоту жаром металла,
картину с Анной превращая в грань кристалла
с оправой из узорной чувственности нерва,
 
 
которым обернулся разум Волкодлака,
золота электропроводностью вдруг став,
права живого мира с неживым поправ,
милость явил страстностью слов как клейма знака:
 
 
– Я раздевать хочу тебя Анной-Богиней,
иль Королевой, или женщиной-Колдуньей
(кстати, прабабка Анны ведь была ведуньей —
знать, «дело» бабки продолжает Анна ныне…)
 
 
и ощущать дрожь холодящую твою
так, что внутри меня вновь «бабочки порхают»;
крыльями сердце Аннушки так обнимают,
будто я там уже… в «ромашковом раю»!
 
 
Во взгляде Анны, как в распахнутой душе,
вот бы увидеть Волкодлака отраженье
и ощутив тканью одежды притяженье
пальцев-когтей-лезвий к женскому неглиже,
 
 
власти неумолимостью начать снимать
части одежды женской, Анну раздевая;
соблазн шёпота готов исцеловать
прелести тела, словом кожу обнимая,
 
 
чтобы коснувшись утончённости грудей,
с нежности плеч – к улыбке губ Анны подняться
и вздохом поцелуя к лику прикасаться:
ведь ласки Хищника – как и у всех людей!
 
 
Застежку лифа расстегнуть, спины коснувшись,
жаром ладони трепет Анны ощущая;
чувственностью дыханья-стона замирая,
в бездну упасть, душою-птицею взметнувшись;
 
 
и распахнётся, предъявляясь Зверя взору
вся обнажённость Анны вкусностью своею…
от «вишен» затвердевших – в раз оцепенею,
с благоговеньем к сексуальному узору,
 
 
нарисовавшему сюжетность мягких линий
упругой темой-фабулой формы холмистой —
не зря я Анну представлял Зверя Богиней…
нет, ароматней даже – девственностью чистой!
 
 
Отблесками когтей пройдусь по вкусной коже,
прелесть округлостей клыками вновь рисуя:
«Анна (ужель бабьим согласием рискуя?) —
женщиной! – Волкодлака принимает, боже?
 
 
И я теперь могу, мужчиной обратившись,
губами, пальцами и языка касаньем,
того добиться, чтобы стать Анны желаньем:
«французской смертью» умереть,
                                                  вновь возродившись
 
 
из пепла фениксом средь пирамид экстаза,
страсть вознеся на уровень Эйфеля башни;
иль первозданность взборонив целинной пашни,
вновь ожидать от тела просьбы иль приказа!»
 
 
Секса канвой на полотне слов ритм «вышит»?
Тут я поставлю многоточье для вопроса —
пока достаточно этапов ралли-кросса,
с креном опасным стихотворного «заноса»!
Или читая, Аннушка уже не дышит?