Афганский Караван

Введение
Земля, где едят и воюют

Как-то раз редактор одного журнала попросил у меня «шестьсот слов про Афганистан – ну, Вы понимаете, что от Вас требуется». Я проглядел номера журнала за год, чтобы понять характер его публикаций, и написал:

«За прославленным, суровым Хайберским проходом, где мрачные форты с бойницами охраняют владения воинственных пуштунских племен, лежит Богоданное Государство – Афганистан. И британский лев, и русский медведь бросали алчные взоры на краеугольный камень Азии, на страну, которую Природа наделила незабываемыми видами и семьюдесятью сортами винограда».

И тому подобное. Редактор позвонил мне: «Все это общеизвестно. Напишите что-нибудь такое, чего читатели не знают».

Я начал сызнова:

«Одна из величайших мировых религий – зороастризм – возникла в Афганистане, и там же родились некоторые из крупнейших ученых средневековья; высоко над миром расположилась эта диковинная полиэтничная страна. Промежуточная станция на Шелковом пути из Китая в Рим, она произвела на свет таких великих мистиков, как Руми и Аттар. На протяжении веков здесь владычествовал буддизм, который распространялся отсюда по всему Востоку».

Дальше в том же духе.

Ответ пришел по телексу:

ТУМАННО. НЕВРАЗУМИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ С НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИМ УКЛОНОМ, НАПОМИНАЮЩАЯ ПРЕТЕНЗИИ РУССКИХ НА ИЗОБРЕТЕНИЕ РАДИО ПОПОВЫМ. НАПИШИТЕ, ЧТО В АФЛАНДИИ ЕДЯТ И КАК ВОЮЮТ.

Дело было за полночь; печатать под мою диктовку было некому, и машинка потревожила бы домашних. Я достал кассетный магнитофон и зашептал в него:

«Палау, который у турок и других народов получил искаженное название пилаф или плов, был изобретен, или открыт (так гласит легенда) в Афганистане. Однажды, когда люди Чингисхана, несметной ордой спустившиеся на плодородные равнины, готовили мясо, часть жидкости пролилась на рис, высыпавшийся из мешка. Монголы, никогда прежде не видавшие риса, отведали его с ароматными травами, изобильно растущими в Афганистане. Так возник палау».

Еда, война, история, местный колорит – все вместе. Я продолжил:

«Афганская пища идеальна для походных пайков. Снова и снова воины непобедимых армий, будь то войско Моголов, захватившее Индию, или люди султана Газни, который создал империю, подкрепляли силы свежей бараниной, йогуртом, белым изюмом и высушенным на солнце хлебом. Темы еды и войны, переплетаясь, звучат в горной Азии постоянно: одному воину, который ввел в питание ратников то, что британцы считают изобретением лорда Сандвича, был пожалован город Кандагар».

И так далее. Редактор затем сделал компиляцию из моих компиляций. Афганистан именно так всегда на тебя и действует: непонятно, с чего начинать, чем заканчивать. Говорить вначале о «стране высоко поднятых флагов»? О Кабуле – якобы «городе Каина»? Об Александре Македонском? О месторождениях лазурита? О бадахшанских рубинах?

Как бы то ни было, давайте начнем. Забирайтесь на вашу великолепную арабско-монгольскую лошадь и присоединяйтесь к моему афганскому каравану.

Идрис Шах

Часть 1
Глядим друг на друга…

Я вышла за афганца

Мораг Марри – не первая шотландка, оказавшаяся среди афганцев: в 1890-е годы придворным врачом Абдуррахман-хана была женщина из Шотландии. Но Мораг, юная студентка из Эдинбурга, вышла замуж за сына афганского вождя и в начале 1920-х стала хозяйкой цепи крепостей в приграничной зоне, которую и ныне называют ничейной землей…

Шел 1916 год. Бушевала война. Один за другим уходили эшелоны с новобранцами. Улицы Эдинбурга были полны раненых. Все старались что-то делать для фронта. До той поры я много времени уделяла живописи, но теперь мне захотелось прекратить эти одинокие занятия и побыть среди людей, чтобы оправиться от потрясения, вызванного известием о гибели брата во Франции. Приятельница посоветовала мне устроиться бесплатной работницей на склад бинтов и сфагнума или на склад флагов. Я выбрала последнее и усердно трудилась, готовя ящики и флаги для сотен продавцов, а потом сама стала торговать флагами с 5.30 утра до 6 вечера.

В один из таких дней заведующая складом предложила мне пойти на торжественный прием в университет. Были приглашены все девушки, добровольно продававшие флаги. Мой отец высказался о приглашении отрицательно и нелестно отозвался о «студентах-шалопаях», которых я там встречу. В конце концов он все же позволил мне пойти с условием, что я вернусь не позднее десяти вечера. Это значило, что мне можно провести в университете только два часа, но я, у которой прежде было крайне мало подобных развлечений, пришла в чрезвычайное волнение.

И вот день наступил. Я все свободное время посвятила наряду. На мне была юбка из розовой тафты, розовые туфли и чулки, в волосах – двойной ряд розовых мускусных роз. Когда я пришла, прием уже начался. Среди профессоров и множества студентов мне стало не по себе, и я пожалела, что явилась. Дама, которая пригласила меня, познакомила меня со студенткой и оставила нас вдвоем. Там были люди всех национальностей – я смотрела, как они входят, иные страшно нервничали, мне забавно было это видеть, и я почувствовала себя уверенней. Большой зал наполнялся, гости стягивались к стенам.

И тут вошел студент восточного вида. Он не был похож на других. Я недоумевала, какой он может быть национальности, и спросила у новой знакомой.

– А, это Саид Абдулла. Кажется, сын какого-то индийского пограничного вождя. Он жутко умный. Хочешь, познакомлю? Я хорошо его знаю.

Одно дело увидеть, другое дело познакомиться, и я нервно ответила: «Нет, не сейчас». Тем не менее я проводила сына вождя взглядом через весь зал.

Он шел с очень прямой осанкой и выглядел так, как по расхожему представлению может выглядеть статный, красивый шейх. Высокий, с точеным лицом и неистовой шевелюрой, он был вместе с тем лишен всякого чванства. Я видела, что он держится естественно. В его поведении вызов соединялся с беспечностью, и я не могла оторвать от него глаз. Для меня он был главным актером на сцене. Как восхитительно, думала я, он кланяется вон тем женщинам! И как жаль, что я не в их числе, что я стою в другом углу! С другой стороны, я была рада, что могу наблюдать за ним, сама оставаясь полускрытой. Он оглядел зал, как завоеватель оглядывает побежденные легионы, но в его взоре не было никакого высокомерия. Он не смотрел ни на кого в особенности.

Он двинулся в нашу сторону!

– Он идет сюда! – взволнованно сказала я студентке, вся охваченная смятением. – Не подзывай его ближе, – шепнула я, но поздно: она уже заговорила с ним, и он одарил ее своим неподражаемым поклоном. Они стояли совсем близко от меня, но я по-прежнему пряталась за другими гостями, и девушке пришлось вытащить меня за руку.

– Познакомься, это Саид Абдулла, мы учимся вместе. А это Мораг Марри.

Он поклонился теперь уже мне, а я, оказавшись лицом к лицу с тем единственным, с кем мне хотелось тут познакомиться, вдруг смутилась настолько, что не могла поднять глаз и от всей души желала провалиться сквозь землю. Девушка оставила нас вдвоем, и мой новый знакомый предложил принести мне чаю.

Все это напоминало какой-то сон: ни с того ни с сего меня вдруг позвали на университетский прием, а теперь мне прислуживает такой кавалер! Саид Абдулла вернулся с чашкой чаю и шоколадным пирожным. Обретя дар речи, я поблагодарила его и спросила, почему он себе ничего не принес.

– Мы, горцы, пьем только зеленый чай, а этот черный не любим. И мы же воины, зачем нам сахарные пирожные?

Как чудесно он разговаривал! «Горцы», – сказал он. Значит, можно поговорить с ним о моих любимых шотландских горах – он поймет. Мы стали беседовать о моих и его горах, и вдруг, как Золушка, я увидела, что уже пол-одиннадцатого. Я же обещала отцу быть дома в десять, и вот, в первый раз выйдя на люди, нарушила слово!

Мне стало не по себе. «Ох!» – воскликнула я. Мне уже следовало быть дома. Папа будет сердиться. Что делать? Уже полчаса опоздания, а еще нужно время, чтобы добраться.

– Где вы живете?

Чуть не плача, я сказала ему, где.

– Я могу отвезти вас домой в своей машине с вашей спутницей.

Спутницу я нигде не могла найти и, признаться, не очень-то хотела. Несколько минут спустя Саид Абдулла и я уже мчались в его маленькой машине к моему дому. Я разрывалась внутренне между наслаждением от пребывания в таком обществе и боязнью того, что отец в этот поздний час увидит, как я возвращаюсь с незнакомым молодым человеком.

Я быстро выскочила из машины. Мой провожатый стоял передо мной. Опасаясь, как бы нас не увидел отец, я торопливо сказала:

– Спокойной ночи, и спасибо вам!

– Спокойной ночи. Надеюсь иметь удовольствие снова увидеться с вами, – ответил Саид Абдулла и поцеловал мне руку. Боюсь, даже при свете уличных фонарей со стороны было видно, что мы не хотим расставаться.

– Мой отец не позволит мне еще раз с вами увидеться, – огорченно сказала я и взбежала по ступенькам к двери. Открывая ее, я оглянулась на провожатого, который все еще стоял на тротуаре. Я быстро захлопнула дверь и, пока не уснула, думала только о том, как Саид Абдулла смотрел на меня, говорил со мной и заботился обо мне.

Утром я проснулась поздно. Меня ждало письмо:

Пожалуйста, Мораг, окажите мне честь выпить со мной чаю сегодня в 4 часа в «Мэккиз».

Саид Абдулла

Перспектива скорой встречи привела меня в такое волнение, что день, казалось, тянулся бесконечно. Сказав родителям, что меня пригласил на чай друг семьи, я вышла из дому за час: боялась опоздать, хотя до кафе было всего несколько минут ходу.

В 3.30 пришел Саид Абдулла, и я вдруг сделалась молчаливая. Мы сидели за столиком у окна и смотрели на парк Принсез-стрит-гарденз. Мало-помалу я рассказала ему о старом доме, откуда мы уехали год назад, о моих домашних животных в деревне – и о брате.

– Мне очень-очень жаль вас, бедное дитя, – промолвил он с таким сочувствием, что я расплакалась. Он переменил тему и заговорил о родных местах, о форте на «ничейной земле» в Хайберском проходе, где он жил, и, заслушавшись его рассказов о соплеменниках, я забыла про свое горе.

Когда он повел речь о воинах на его родине, взгляд у него стал напряженным, испепеляющим, но, едва он вспомнил о матери и сестрах, его глаза наполнила прямо-таки женская мягкость.

Время пробежало очень быстро, подобно всякому счастливому времени, и мы оглянуться не успели, как настала пора прощаться.

– Неужели и правда пять часов? – спросил мой друг, и меня обрадовало, что для него тоже время прошло незаметно.

После этого мы встречались почти каждый день: ездили на Брейд-хиллз, где шла игра в гольф, пили там чай в отеле и были до смешного счастливы. Тем не менее он, хоть и всегда с нетерпением ждал встречи и ему явно было хорошо в моем обществе, никогда не целовал меня и говорил только о повседневных вещах. Когда мы прощались, он подносил мою руку к губам. Теперь он не был похож на восточного шейха из кинокартины! Он не произносил таких слов, какие произносят в фильмах, и даже не говорил мне, что я ему нравлюсь, хотя по его доброму, заботливому отношению я чувствовала, что это так. Иначе ему бы не хотелось видеться со мной так часто.

Примерно в это время, через несколько месяцев после нашего знакомства, мой отец сказал, что хочет поговорить со мной.

Из Франции, объяснил он, в отпуск должен приехать сын его друга детства, и два отца подумали, что мы могли бы обручиться, а когда война кончится, и пожениться. Ведь мы раньше с Роем хорошо ладили.

Я ответила, что не хочу ни обручаться с Роем, ни выходить за него.

Известно ли было уже моему отцу про Саида Абдуллу, я не знаю; если было, он вел себя очень дипломатично и хорошо скрывал свою осведомленность. Я рассказала ему про своего друга-студента. Он выслушал меня до конца и затем категорично заявил:

– Мораг, эта дружба должна прекратиться. Я запрещаю тебе видеться с этим восточным студентом, а если ты ослушаешься, непременно обращусь к университетским властям. Теперь садись и пиши, что я тебе продиктую.

Я села и написала письмо под диктовку отца, ходившего взад-вперед по комнате:

Саид Абдулла!

Я не смогу больше с Вами встречаться и надеюсь, что Вы не будете пытаться меня увидеть. Я намерена обручиться и стать невестой, и в этих обстоятельствах наши встречи, как Вы понимаете, должны прекратиться.

Мораг Марри

Отец сам пошел на почту отправить письмо. Я была слишком ошеломлена, чтобы плакать. Все мое былое несчастье вернулось. Вчера я была счастлива, сегодня – в бездне отчаяния.

Вечером я стала умолять отца пригласить к нам Саида Абдуллу и поговорить с ним. Но отец сказал, что его слово окончательное и что я, помня о недавнем горе, которое мы пережили, не должна огорчать его и мать непослушанием.

На следующий день в Эдинбург приехал Рой. После госпиталя ему дали десятидневный отпуск. Разумеется, я была рада приветствовать героя войны, но в мыслях у меня был только Саид Абдулла. Что Рой обо мне подумает? Как низко я упаду в его глазах!

Не в силах вынести разлуку и неопределенность, я письмом сообщила Саиду Абдулле, что предыдущее послание было написано под давлением отца, и попросила о скорой встрече.

Посыльный принес ответ в тот же вечер: Саид Абдулла ждет меня на вокзале Каледониан-стейшн. Не слишком романтическое место свидания!

Я торопливо надела пальто и шляпку и всю дорогу бежала. Он был на условленном месте. Я так рада была его увидеть, что хотела броситься ему на шею, но он посмотрел на меня с такой печалью, что я почувствовала весь ужас случившегося за последнее время.

– Мораг, – сказал он. – Я уже решил, что вы не придете. Я очень по вас скучал.

– Я тоже, – сказала я.

– Моя машина стоит снаружи. Давайте поедем на Брейд-хиллз и поговорим.

Мы не разговаривали, пока не оказались на холмах. Саид Абдулла пребывал в глубокой задумчивости.

– Ваше письмо, – начал он, – было для меня полной неожиданностью. Если бы вы сказали мне раньше, я не опечалился бы настолько.

– Мне пришлось его написать, мой отец был страшно рассержен, – принялась оправдываться я.

– Я хочу, чтобы вы поняли: у нас – то есть в моем племени – на женщин смотрят с огромным уважением. Заботу, которой мы их окружаем, и наше желание уберечь их от всякого вреда кое-кто понимает так, будто мы превращаем их в рабынь. Это неправда. Мы их боготворим, и в наших горах нет преступления тяжелее, чем похищение девушки. Я не хочу посягать на чужую невесту. Там, где я живу, из-за этого началась бы межплеменная война, которая длилась бы до уничтожения всех мужчин из племени виновника.

– Нет, нет, вы не должны так думать. Я ни с кем не обручена. Мой отец и его друг хотят этого брака, вот и все. Я не выйду замуж за Роя Грэма. Он не настолько мне нравится.

– Мораг, есть ли хоть один среди ваших соотечественников, за кого вы хотели бы выйти замуж?

– Нет, – ответила я.

– И вы не обязаны подчиняться отцу и выходить за того, на кого он укажет?

– Не обязана.

– Значит, вы свободны, и я хочу вам сказать, что люблю вас с первого же дня, когда увидел вас на приеме, и всегда буду вас любить. Если я добьюсь разрешения от моего и вашего отца, выйдете ли вы за меня замуж?

– Да, – сказала я.

Мы долго там простояли в тот вечер, безумно счастливые, не в силах расстаться.

На следующий день мы встретились и обсудили будущий визит Саида Абдуллы к моему отцу. Днем позже Рой должен был отправиться обратно во Францию, и мы решили устроить так, чтобы Саид Абдулла пришел назавтра после его отъезда. Моя мать сказала, что будет рада, если мой друг придет к чаю, и я предоставила ей уладить дело с отцом. День настал, и к чаю явился Саид Абдулла. Мама была очарована им, но мой отец, когда они разговаривали после чая, сказал ему, что я слишком молода для замужества, что я выгляжу старше своих лет и что он согласия не даст.

Саид Абдулла послал телеграмму своему отцу. Ответ был коротким: «Категорически запрещаю».

Мы с Саидом были в смятении. Пришла новая телеграмма: «Жди важного письма». Оно явилось недели спустя. Вождь писал, что думает о переговорах по поводу брака между Саидом Абдуллой и дочерью влиятельного вождя соперничающего племени. Если согласие будет достигнуто, решение отмене не подлежит, ибо у пуштунов помолвка не может быть разорвана. Он указал и на то, что я не мусульманка. Он спросил, происхожу ли я из воинственного горского клана и смогу ли, если потребуется, оборонять форт.

Саид телеграфировал в ответ, что я принадлежу к горскому клану, хочу принять мусульманство и что он ручается в моей способности защищать любой форт!

Ответ гласил: «Если вы с ней уверены, что способны всю жизнь хранить верность друг другу, вступайте в брак и по восточному, и по западному закону, а потом мы сыграем свадьбу здесь, в древней твердыне твоих предков. Благословляю вас обоих! Храни вас Аллах! Даю вам свое разрешение».

На «ничейную землю»

Согласие вождя успокоило и обнадежило нас, но мой отец по-прежнему и слышать не хотел о помолвке, и целыми днями до поздней ночи мне приходилось выслушивать бесконечные истории о девушках, вышедших замуж за мусульман и увидевших по приезде на родину мужа, что он уже женат, причем, может быть, и не на одной, и что судьба новой жены – рабски прислуживать новым родственникам, пока наконец ей, голодающей или брошенной, не не протянет руку помощи миссионерская организация.

Звучали жуткие истории о британских девушках, таинственно убитых или пропавших без вести. Мне было сказано, что на Востоке всех женят еще в колыбели, что с вероятностью 90% Саид Абдулла уже состоит в браке, что дома он вернется к диким обычаям своего племени и что либо мне подмешают в пищу толченое стекло, либо меня превратят в прислужницу его родни, женская часть которой будет бешено ревновать его ко мне. Вдобавок меня регулярно будут бить.

Поначалу мне стыдно было пересказывать подобное Саиду, но потом я решила дать ему возможность опровергнуть эти слухи. Он был вполне осведомлен о западных мнениях и сказал мне, что большинство таких историй исходит от женщин, которые вышли за мусульман, считая их принцами и рисуя в воображении роскошную жизнь во дворце Аладдина. А когда оказывается, что нет ни принца, ни дворца, они «пускаются во все тяжкие» с теми случайными местными европейцами, кого им удается на это подбить, и в конце концов, если им везет и хватает бесстыдства, возвращаются на родину, лишенные всяких иллюзий. Большинство знакомых уверяли меня, что на Востоке живут в глинобитных хижинах, ходят полуодетые, что они язычники и дикари.

Саиду, с другой стороны, сородичи втолковывали, что взять западную жену – большая ошибка. Мол, все западные женщины одинаковы: ждут, когда их отвезут на Восток, а там танцуют и пьют со своими соотечественниками, флиртуют с чужими мужьями, и кончается тем, что с ними просто невозможно становится жить. А потом, вернувшись домой, пишут бульварные «воспоминания», которые издатели только рады публиковать.

Саид подчеркивал, что обитатели Хайбера – не индийцы, и, послушав его рассказы о тамошней жизни, я очень захотела разделить ее с ним.

Моя тетя заявила, что у нее, когда она узнала о моих намерениях, было два приступа слабости и несколько обмороков. Она насела на меня, явившись в сопровождении адвоката, типичного дельца и крючкотвора. Он показал мне ее завещание, сулившее мне всё, чем она владела в этом мире, и все ее будущие молитвы в мире ином, если я выйду замуж за того, кому предназначил меня отец. Возражений она и слышать не желала, уверенная, что стремление получить ее солидное состояние перевесит сомнительную перспективу жизни в чужих горах, где у каждого мужчины как минимум четыре жены!

Каждый день в течение недели она приходила ко мне со своим адвокатом. Я так и не вняла ее уговорам, и в конце концов она составила новое завещание, которое мои родители подписали как свидетели. Она оставила всё приюту для бездомных кошек.

Когда мой отец увидел, что я не поддаюсь влиянию, он нехотя разрешил Саиду Абдулле бывать у нас дома. Они стали хорошими друзьями, и не прошло и трех месяцев, как мы поженились. Три влиятельных мусульманина, находившихся тогда в Эдинбурге, пришли к нам домой, и очень простой обряд был совершен в нашей гостиной. Один выступил в роли священнослужителя, двое других были свидетелями. Мне трижды задали один и тот же вопрос:

– Берете ли вы в мужья Саида Абдуллу, сына вождя Секундер-хана, и принимаете ли тысячу фунтов в качестве брачного дара?

Потом настала очередь Саида:

– Берете ли вы в жены Мораг Марри, дочь Джеймса Марри, и согласны ли передать ей тысячу фунтов в качестве брачного дара в любое время вашей жизни, когда она того пожелает, а если она такого желания не выскажет, согласны ли вы, чтобы после вашей смерти это была первая выплата из наследственного состояния?

Трижды прозвучал этот вопрос, и трижды ответ был утвердительным.

Затем спросили двоих свидетелей, слышали ли они, как вступающие в брак согласились с условиями контракта, и готовы ли это засвидетельствовать. Прочли главу из Корана, предписывающую сторонам исполнять брачное соглашение и жить во взаимной любви и преданности, после чего соглашение было составлено на бумаге. Мой муж, я, духовное лицо и оба свидетеля подписали его. Церемония была окончена. Она прошла в строгом соответствии с мусульманскими законами (я до этого приняла мусульманство с его простой верой в единого Бога и пророка Мухаммеда).

В следующем году у нас родилась дочь. Это произошло во время ужасной эпидемии инфлюэнцы, когда мой муж лежал в больнице и выздоравливал. Желая его подбодрить, мой отец сообщил ему новость. В ту же ночь в двенадцать часов няня, которая была у нас, услышала какие-то звуки за дверью дома. Открыв, она увидела на крыльце съежившегося, насквозь промокшего мужчину, на котором были только пижама и халат. Это был Саид. Ему не разрешили выписаться из больницы, потому что он не вполне поправился, и тогда он просто убежал! Он проделал четыре мили пешком, и это подорвало его силы. Он несколько часов пролежал без памяти, и у него случился рецидив, от которого он едва не умер.

Вскоре после этого наступило Перемирие. Колокола и сирены многим из нас не принесли той радости, которую чувствовали другие, но по крайней мере мы испытали облегчение и в первом порыве новообретенной свободы поклялись стать лучше, чем были прежде!

Некоторые доброжелатели советовали мне не сообщать родным мужа о рождении девочки: повсюду на Востоке, говорили они, ценятся только сыновья.

Но я, судя о будущем отклике свойственников по отклику мужа, телеграфировала им и, к своему бесконечному облегчению, получила такой ответ: «Глава племени и все его члены посылают благословения новорожденной малышке. Да пребудет благословение Аллаха и на Вас! Мы надеемся отпраздновать событие в наших горах и готовимся к вашему приезду. Мир вам!»

За телеграммой последовало и письмо с просьбой приехать как можно скорее. Но долгое, утомительное путешествие с таким маленьким ребенком было бы для нас слишком тяжелым испытанием, и наши измотанные войной нервы и полуголодные тела требовали отдыха. Лишь два с половиной года спустя мы отправились в Хайбер.

Няня-шотландка оставила нас в Карачи, и я наняла индианку с гор, у которой была хорошая рекомендация.

Дорога заняла два дня; погода, к счастью, была прохладная. После того, как мы пересекли Инд, местность изменилась, и нам начали попадаться мужчины иного вида, чем прежде: высокие, менее смуглые, одетые в мешковатые штаны, вышитые безрукавки и свободные, свисающие поверх штанов рубахи, с тюрбанами на голове.

Близ Пешавара я увидела пашущих крестьян с винтовками за плечами. Когда поезд остановился у обнесенного колючей проволокой вокзала, в него вошли вооруженные пуштуны из военной полиции, чтобы проверить наши документы. Было полное впечатление, что мы въехали в военную зону и находимся на подозрении. В тех краях действительно подозревали всякого, пока он не доказывал свои благие намерения.

Убедив военную полицию, что прибыли не для свержения властей, мы отправились в городской дом вождя. Снаружи он выглядел не слишком приветливо: мрачные стены, хмурые окна-бойницы. Внутри, однако, оказалось очень уютно.

Из Пешавара, последнего города перед северо-западной границей, мы двинулись по Афганскому тракту. Целью нашего путешествия была «свободная земля» между Британской империей и королевством Афганистан.

Дорога шла через Хайберский проход. Громадные скалы, возвышаясь уступами где на двести, а где и на триста метров, внушают здесь путнику особый страх. Кое-где проход настолько узок, что четыре верблюда не могут двигаться в ряд. На границе как таковой стоит турникет, после которого начинается «ничейная земля». Турникет выглядит малозначительным. Ему следовало быть внушительней – ведь это ворота, ведущие в одно из наименее изведанных и самых замечательных мест на земле, в край, населенный племенами, подчиняющимися только своим вождям, где люди живут в башнях с бойницами, всегда вооружены и даже спят, не расставаясь с винтовкой. Некоторые из величайших мировых империй пытались их покорить – но тщетно.

И вот, пройдя через простой турникет, я попала в этот таинственный край. Ненадолго, должна признаться, у меня возникло чувство, что в том, о чем мне говорили в далеком Эдинбурге, возможно, есть доля истины. Несколько секунд я простояла в изумлении. Не сон ли это? Может быть, я сейчас проснусь и увижу, что я в Шотландии?

Я оглянулась на последний аванпост моей родины, и мне стало ясно, что если события обернутся против меня, возврата не будет. Такой минуты я не пожелаю никому из тех, кто не убежден в своей способности храбро встретить все, что его ждет в этих горах.

Мой муж, кажется, понял мои переживания.

– Добро пожаловать, – промолвил он, – на землю моих отцов.

Это рассеяло мрачные чары. Я успокоилась.

– Саид, – сказала я. – Я полагаюсь на тебя. Ты понимаешь, что у меня здесь, кроме тебя, никого нет.

– Мы с тобой всегда будем вместе, Мораг, – ответил он. – Пока я дышу, я буду защищать тебя ценой своей жизни.

И мы двинулись в путь. Когда британский аванпост наконец скрылся из виду, Саид сказал:

– Если ты пожалела о своем решении, есть еще время вернуться. Есть еще время, чтобы мы вернулись.

– Нет, мы не возвращаемся, – ответила я. – По крайней мере пока что.