Проклятие Гавайев

Когда твои соседи заведут телегу про своих детей в Кембридже и Оксфорде, ты похвастаешься, что

твоя дочь в дурдоме.

Любой удачливый капитан катера понимает разницу между рыболовным бизнесом и шоу бизнесом. Первый - опасное занятие, где за успех ты платишь сам, рискуя здоровьем и жизнью на просторах океана. В шоу - бизнесе рискуют и платят за твой успех совершенно посторонние люди.

... Скиннер потребовал кокаина.

– О чем ты говоришь? – завопил Ральф.

– Я про номер первый, чувак, – сказал Скиннер, – кокос, порошок, белая смерть… я без понятия, как вы, англикашки, его называете…

– Ты про наркотики? – наконец спросил Ральф.

– РАЗУМЕЕТСЯ, Я ПРО НАРКОТИКИ! – заорал Скиннер, – думаешь, я сюда об искусстве трепаться пришел?

Этого было достаточно. Ральф испуганно ухромал, и даже бармен слегка припух.

– На дворе восьмидесятые, Док. Я тот, кем приходится быть.

Страху и одиночеству было предначертано завладеть нами, а жизни - выйти из под контроля.

Почти все, что он говорил, всплыло обманом. Нам предстояло жить в аду. Рождество превращалось в кошмар. Страху и одиночеству было предначертано завладеть нами, а жизни - выйти из-под контроля. Хиреть день ото дня. Без намека на перепихон и малейшего смешка. Впереди были лишь сумасшествие, безысходности и мерзость.

Это восхитительная история о том, как безо всяких на то оснований сбываются самые жуткие кошмары.

Мне нравился мистер Эккерман. Поначалу. У него был облик человека, который вполне мог разделять мои вкусы… но сейчас от него пахло неприятностями, и я был готов напинать ему по яйцам, как последнему ослу, за любую погрешность.

Теперь мне нужно было где-то побриться, почистить зубы и, возможно, постоять попялиться в зеркало, как обычно гадая, кто же стоит по ту сторону.

Мы въезжали в жизнь мачо. Несомненно. И бесповоротно. Мы жили среди этих людей, имея с ними дело 24 часа в сутки на их поле. Они ходили в море на собственных лодках, поддатые уже к обеду и вечно недовольные этими молчаливыми ублюдками-мореплавателями с их специальными знаниями и кругами, которые они нарезали по воде. Кое-где на побережье Коны глубина – двенадцать километров. Двенадцать километров строго вниз, все равно что упасть со скалы. Тело будет долго оседать на морское дно. И все черным-черно, полный мрак.

Так глубоко не заплывают даже акулы. Но они легко подберут тебя по пути вниз, где-нибудь на мутно-голубой отметке в 90 метров, там, где меркнет свет. Болтаться в лодке размером с пикап в открытом море, когда под тобой 12 километров, хочется меньше всего, особенно, если ты капитан. Или матрос. Да кто угодно.

Правил нет. Делай, что сказано, вне зависимости от того, насколько безумно это звучит. Даже если капитан заперся в сортире в трюме в девять утра с литром виски, забив на то, что лодку водит кругами 45 минут, а матрос завалился в кресло для ужения с закатившимися глазами, похожими на инкрустации белого мрамора.

Даже тогда не рискуй что-либо спрашивать. Эти люди – профессионалы, шкиперы, капитаны с лицензиями, и они воспринимают себя со всей серьезностью. Слова вроде «мачо» и «фашист» принимают совершенно иное значение, когда земля теряется из виду. Ничто так быстро не превращает человека в нациста, как выход в открытое море с кучкой невежественных незнакомцев, и неважно, сколько они платят. Это почти правило моря, считают чартерные капитаны, что «клиент» запаникуют и все испоганит при первом признаке беды, посему они разыгрывают карту по-своему; если несколько твоих клиентов попадали за борт, выбить страховку будет непросто.

– Ни один из вас, хамы, не нашел бы работу в Карибском бассейне, – заявил я однажды вечером в «Хагго» сидевшим за стойкой профессиональным рыбакам. – Вы бы и во Флориде с голоду померли.