Дни Савелия

Не надо говорить про людей плохо, – сказал пес, вернувшись к  нам. Сказал с надрывом и умоляюще посмотрел на Боцмана. – Среди них есть прекр…

рано или поздно мы становимся похожи на то, что любим.

Тетя Мадлен много лет назад сказала: “Бывает хуже. Бывает гораздо хуже”. Где-то теперь тетя Мадлен? Мои размышления можно было суммировать д…

я только сейчас, через это прикосновение с маленькой детской рукой даже не почувствовал, а как бы предувидел, каким он может быть там, в будущем, этот странный договор между котом и человеком. Когда ты как будто перестаешь принадлежать сам себе; когда отдаешь свою волю этому странному существу. Когда потребность человека в заботе пересекается с необходимостью кота выжить. Когда ты в конце концов решаешь ему довериться, а он, как я слышал, наделяет тебя какими-то мистическими свойствами, способностью врачевать, видеть злых духов в доме. Когда хозяин наслаждается собственной заботой, кормит и поит кота, а кот, испытывая безграничную благодарность, отвечает взаимностью – и изо всех сил не делает ничего.

Так шли мои дни. Я проводил их в играх, прогулках, упражнениях и занятиях. Я и сестры быстро росли, крепли. Как говорится, набирались сноровки и опыта. В детстве время равно самому себе. Оно приходится тебе в самую пору. Не спешит, не торопится. Не подгоняет, не тормозит. А потом с  ним что-то происходит. Ему словно срывает резьбу. Или так: оно становится похоже на ту дурацкую шлейку, которая то ужасно жмет в шее и  груди, а то наоборот – болтается слишком свободно, соблазняя к побегу. И я боялся будущего. Я боялся, что время испортится. Я не ждал от него ничего хорошего. Я много думал об этом, но мысли мои были бесплодны. Неопределенными были мои мысли. Каждый день зачаровывал меня своей невозвратимостью. Я оплакивал каждое сегодня, которое еще даже не успевало превратиться во вчера. Меня восхищало, поражало и пугало это таинственное правило, непреложный закон: уходить навсегда, в никуда. Исчезать, оседать в твоей памяти, как драгоценный песок в сите золотоискателя. Я шел лапами вперед, с головой, повернутой назад. Часто по ночам я выбирался из нашей коробки и  бродил по задворкам особняка среди бересклета и  лабазника, среди лапки домовой и шиповника обыкновенного. Я вдыхал в себя аромат сада, вслушивался в кантаты сверчков, в их стройное беспрерывное пение. Я не видел в их труде ни смысла, ни цели, кроме той, какую, пожалуй, может

оказались в сквере у памятника Чернышевскому. Месяц в небе был юн и мусульманист. Мы грелись на канализационном люке и смотрели на Чернышевского. Это был странный памятник. Казалось, скульптор против собственной воли выразил не столько душевные переживания Николая Гавриловича, сколько болезни его тела и физическую немочь. Так, например, мешки под глазами свидетельствовали о плачевном состоянии

Она сказала: “Дорогой, мы с тобой так долго трахались, что у меня даже телефон не успел заблокироваться”.

Да, по существу, люди соревнуются между собой: у кого качественнее тот клей, которым они прикреплены к этой жизни.

Клиентки представляли собой разновидность престарелых девушек с  сильно отредактированным замыслом Господа на лице. Определить их возраст было трудно – гдето между двадцатью и пятьюдесятью.

Мне кажется, с твоей семьей все хорошо. – Почему ты так думаешь? – Ну, ведь либо хорошо, либо плохо. Шансов поровну. Так что я думаю, с ними все хорошо.