Беларусь. Штрихи к портрету

«Есть у нас на Руси большой край… его зовут Белоруссией. Живут там люди белорусские, потомки древних кривичей, родные братья людей великорусских… Почему не написать о родной Белоруссии, которая так богата своими самобытными нравами, мифологией, языком…»

(П. М. Шпилевский)

Фотограф Анна Пышинская

Фотограф Глеб Пудов

© Глеб Пудов, 2023

© Анна Пышинская, фотографии, 2023

© Глеб Пудов, фотографии, 2023

ISBN 978-5-0053-5613-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Беларусь я посещал три-четыре раза в год на протяжении шестнадцати лет. Поначалу это были транзитные остановки при поездках в другие государства Европы. Потом «страна под белыми крыльями» стала самоцелью, ибо здесь я обрёл то, ради чего и ездил в другие государства: европейскую культуру, покой и безопасность.

У меня была возможность наблюдать происходящее в Беларуси на протяжении длительного промежутка времени. Кто бы что ни говорил, изменения есть и они – разительны. Речь может идти не только о внешней и внутренней политике, но и о людских нравах, ситуации в искусстве, литературе, науке.

Я многим обязан Беларуси. Она – Родина многих моих друзей и стихов. Поэтому предлагаемая книга – это дань любви и благодарности стране, которая была ко мне так гостеприимна.

Когда речь заходила о политических коллизиях, я стремился избежать оценок и однозначных выводов. В большинстве случаев у меня просто не было достаточного материала, чтоб оставаться до конца объективным. Опасаюсь, однако, что мне не всегда удавалось сохранить позицию простого наблюдателя. Утешением мне служит то, что в каждой строке я был искренен и не искал личной выгоды. Ирония, проглядывающая в некоторых абзацах книги, объясняется лишь тем, что я опасался впасть в излишнюю сентиментальность. Это – своеобразный камуфляж, защита от проявления избыточных чувств. Такова Беларусь – страна озёр, лесов и прекрасных людей, которая может будить в путешественнике эти «избыточные чувства».

Духовная столица Беларуси

Как театр начинается с вешалки, так и любое путешествие обыкновенно начинается с того транспортного средства, на котором осуществляется передвижение.

…Поезд был очень не нов, но тщательно выглажен и гладко побрит. Порядок приближался к идеальному. Государственная граница осталась незамеченной. Всё это настраивало на благодушный лад при мысли о Беларуси.

Пейзаж подпевал настроению. Из лесов, этой «кладовой живицы и смол корабельных», смотрели удивлённые лоси; дятлы, синицы, воробьи (и прочие пернатые) пытались соревноваться с поездом в скорости. Цивилизация, как правило, побеждала. Вообще поезда и особенно животные — обязательная часть местного пейзажа: лошади при приближении поезда даже не оглядывались, собаки молча смотрели вслед, а кошки вообще не показывались. Хотя однажды какое-то козлиное стадо, увидев меня, встало в каре подобно немецким рыцарям. Но этот факт, скорее, связан с не совсем безоблачной «биографией» означенного стада, чем с внешним видом или поведением вашего покорного слуги.

Украшение белорусской действительности (если говорить о мае, поскольку Беларусь почти всегда представала предо мной в своём майском варианте) — цветущие яблони и вишни. Как писал белорусский классик: «Медленно листья трепещут зелёные,/ С ветром беседу ведут;/ Вишни, белеючи лёгкою кроною,/ Словно невесты, цветут»¹. Каждый более или менее населённый пункт в это время года белеет и благоухает. Уже одно это обстоятельство может заманить в Беларусь, особенно людей романтически настроенных.

Яблони, как кажется, — то, что объединяет разные части страны в одно целое, ибо Беларусь как государство весьма и весьма разнолика. Особенно отличаются Запад и Восток. Дело даже не в резком увеличении количества костёлов по мере удаления от Минска в сторону Гродно², а в менталитете людей. Кажется, что жители Запада более европеизированы (в польском варианте) и деловиты. Восток же предстаёт российской провинцией (и, кстати, по сведениям этнографов, именно эти территории первоначально называли Белой Русью).

Таким образом, вопреки распространённому мнению, культура не только объединяет, но и разъединяет.

Тут же надо заметить, что расположение Беларуси на границе между восточной и западной культурами сообщает ей особенность, которая часто привлекает в эту страну людей любознательных, пытливых (наряду, конечно, с другими, не менее занимательными особенностями). Имеется в виду момент перехода, «перетекания» одной цивилизации в другую³, который делает более наглядными те явления и факты, что часто скрыты, затушёваны в других государствах. Как под увеличительным стеклом можно наблюдать попытки обрести национальную идентичность, стремление привести собственную экономику в соответствие с законами рынка, безраздельно господствующими в остальном мире и т. д.

После столь затянувшегося вступления пора, наконец, обратиться к славному городу Полоцку.

Впервые он упоминается в «Повести временных лет» под 862 годом. Эта цифра вызывает безусловное уважение к его сединам, к тому же Полоцк известен не только своим почтенным возрастом.

«Полоцкая Венеция», «духовная столица Беларуси», «первый город Беларуси», – такие определения провоцировали ожидания чего-то сверхъестественного. Место рождения Франциска Скорины и Симеона Полоцкого должно было предложить нечто сверхкультурное и изощрённо-изящное. Ожидания вполне оправдались, но значительно позднее. Полоцк раскрывается не сразу.

Лихие гусарские наскоки на день-два бессмысленны и не несут ничего, кроме разочарования.

Невыразимая тишина — первое, что встречает гостей Полоцка (про типично белорусские чистоту и «покрашенность» всего и вся не упоминаю — это само собой разумеется). Большинство мест, необходимых для посещения, располагается на двух горизонталях: Нижне-Покровской улице и проспекте Франциска Скорины. Обе они замыкаются Софийским собором. Спасо-Евфросиниевский монастырь находится чуть в стороне.

Софийский собор взрывом белоснежных искр взметнулся на высоком берегу реки (имеется в виду не печальный факт его истории, а особенности внешнего облика). Две башни видны издалёка. Собор тщательно скрывает свои древнерусские корни, но они становятся заметны при внимательном осмотре. Сложная «биография» памятника не стала причиной потери художественности. Бело-зелёные цвета собора прекрасно гармонируют с окружающей реальностью, чьим ближайшим родственником он кажется.

Софийский собор в Полоцке.

Нестабильные отношения Софийского собора с русскими людьми нашли неожиданное соответствие.

Остановимся на этом немного подробнее.

На поляне у собора резвилась толпа малолетних белорусских школьников, позировавших перед фотообъективами на фоне реки и белоснежных каменных стен. Вдруг среди их речей (как у всех подростков, бессмысленных и беспощадных) послышались призывы «пойти бить москалей». Призывы исходили только из одного рта и не имели видимой причины. Они не нашли отклика у одноклассников. Хочется верить, что не из-за того, что «бить москалей» страшно и накладно, а просто из-за полнейшей глупости этих призывов. Но факт остаётся фактом — подросток где-то слышит подобные призывы и транслирует их окружающим. Не хотелось бы думать, что белорусу в хорошем настроении (да ещё и оставшемуся без присмотра) сразу хочется идти «бить москалей». Впрочем, это происшествие кажется редким случаем⁴.

Как писала одна византийская принцесса, конь нашего повествования свернул с дороги, вернём его, вырвавшегося из узды, на прежний путь.

В Полоцке много достойных внимания монументов, иногда очень забавных. Например, памятник белорусской букве Ў.⁵ Вообще в Полоцке повсеместно чувствовалась атмосфера книжности, внимания к печатному делу. Это касается и всей Беларуси, где, кажется, сохраняется благотворная строгость при издании книг. В отличие от России с её победившими рыночными отношениями. Нынешнее отвесное падение уважения к писательскому труду проявилось не столько в катастрофическом уровне грамотности населения и в наводнении книжных прилавков графоманской псевдолитературой, сколько в подчёркнутом пренебрежении правилами грамматики, в обилии всех этих «аффтаров» и «преведов», разговорах на каком-то оруэлловском новоязе (ведь «это прекрасно — уничтожать слова»). Человек, действительно «плавающий» в русской грамматике, считает для себя возможным пренебрегать ею! Люди видят, что издать книгу сегодня несложно (при наличии круглой суммы денег), и начинают думать, что писать легко. Отсюда ужасающий дилетантизм, характерный, впрочем, и для других сторон российской действительности.

Однако давно следует прервать это «лирическое» отступление, ибо «лишнее слово снижает доверье к рассказу», и снова вернуться к Полоцку. А именно — к Музею белорусского книгопечатания. Если человек желает начать знакомство с Беларусью с правильной точки обозрения, то ему непременно надо провести несколько часов в этом музее⁶. Расположен он в здании бывшей Братской школы Богоявленского монастыря. Это — рай для человека книжного: десятки старинных рукописей, карт, рисунков, живописных полотен, скульптур, модели печатных станков, огромный глобус, письменные принадлежности и проч. и проч. Подчеркну ещё раз, что здесь надо бродить неторопливо, спокойно погружаясь в мир белорусской книги. Это, пожалуй, один из тех редких случаев, когда страна предстаёт перед вопрошающим посетителем в своём истинном виде⁷.

Среди памятников Полоцка надо особо упомянуть знак, отмечающий географический центр Европы, ибо последний находится именно тут. Может быть, экономические, финансовые и промышленные центры располагаются в других местах, но географический — здесь.

Бросилась в глаза ещё одна частность белорусских монументов – изображения рук. Это — усталые, рабочие руки; вены и сухожилия подчёркиваются. Такая деталь, кажется, указывает на самоидентификацию белорусов: народ-труженик, народ-пахарь.

Кстати, подобная интерпретация встречается не только в скульптуре, но и в других видах искусства.

В Полоцке много не только монументов и соборов, но и разного рода пирожковых заведений. Местные вооружённые силы испытывают жаркую страсть к продукции городских кулинарий, как то: булочкам, пирожкам, пиццам и прочей «нечисти». Очереди из защитников Родины часто можно встретить у прилавков подобных организаций.

О Спасо-Евфросиниевском монастыре

Он относится к числу древнейших в Беларуси. Монастырь, как уже говорилось, находится несколько в стороне от главных достопримечательностей Полоцка. Необходимо идти по улице Евфросиньи Полоцкой приблизительно двадцать минут, если считать от памятника Всеславу, то есть, соблюдая хронологию, двигаться от дедушки к внучке. Узкая улочка с уютными домиками, по крышу утопающими в яблонях и березах, настроит на восприятие того, что ожидает в монастыре.

Он – небольшой. В архитектурном смысле центром его является, конечно, Спасо-Преображенская церковь, и, если мысленно убрать некоторые другие постройки, то весь комплекс ощутимо не пострадает. Страсть к гигантомании никогда не приводила к хорошему, и огромная высота здания вовсе не обуславливает его высокий художественный уровень. Имею в виду Крестовоздвиженский собор – достойное дитя архитектурного стиля рубежа XIX—XX веков. Единственное преимущество собора – то, что он является хорошим ориентиром. Это же можно отметить касательно звонницы, заключающей прихожан в свои псевдорусские объятья при входе в монастырь.

Итак, главное в монастыре – Спасо-Преображенская церковь, обессмертившая имя своего автора, зодчего Иоанна. Не буду описывать особенности конструкции постройки, это можно узнать в любом учебнике по истории древнерусской архитектуры. Скажу лишь, что церковь в архитектурно-художественном смысле оставляет позади себя многие современные ей постройки. Хотелось бы отметить другое – фрески. Пожалуй, нигде я не видел таких реалистических образов. Конечно, людям и в XII и в XIII веках жилось несладко, но я не предполагал, что настолько. Суровые взгляды сразу встречают у входа и не отпускают долгое время. Красно-зелёная гамма вводит в мир тяжёлых душевных переживаний и животрепещущих эмоций. Большие размеры фигур подчёркивают масштабность происходящего. Это настолько необычное христианство, что я даже засомневался: а христианство ли это вообще? Очень уж оно отдавало берёзовыми рощами и огороженными капищами. Впрочем, на заре своей жизни на Руси христианство (в его православном варианте), возможно, и было таким.

Спасо-Евфросиниевский монастырь – женский. А женщина даже в духовном звании остаётся женщиной. Поэтому в монастыре очень уютно и ухоженно; кошки накормлены, дорожки подметены, на окнах – занавески.

И вообще надо сказать, что женские монастыри всегда отличаются от мужских. Последние напоминают жилище холостяка: суп холодный, одежда не поглажена, – пусто, но честно.

Новополоцк

Новополоцк, относительно молодое «муниципальное образование», находится в нескольких километрах от столицы Всеслава Брячиславича. Если ехать на ветеране немецкого автобусостроения, то дорога займёт минут 20—25, если идти пешком, то около пяти часов. Не смертельно. Бонусом для любознательного и выносливого путешественника станут встречи с представителями местной фауны, особенно лосями, и прочим приданым синеокой Беларуси.

Как говорилось выше, Новополоцк — младенец по сравнению, например, с Полоцком. Этакий грудничок, делящий рассвет своей жизни с муками роста и радостью открытий. Множество деревьев и до приторности ухоженных детских площадок – его отличительные признаки. Повсюду «благоухают цветами опушки лесные», местного «люда места для забав и гуляний».

Несмотря на юный возраст, город не оглушает шумом и запахом. Здесь тихо и чисто. Положение не спасают даже студенты Полоцкого университета, несколько факультетов которого базируется среди вышеупомянутых цветущих деревьев и детских площадок. Вероятно, причиной этого стал тот факт, что родословная этого города восходит к нескольким деревням, объединённым созидающей силой правительственного указа. Отсутствие в любой деревне грандиозной битвы за успех, царящей в более или менее развитом городе, делает её тихой гаванью, местом отдохновения всех победивших и проигравших.

Но жизнь опровергает эти первые наблюдения, лирической рекой разлившиеся по белому листу. Итак, в стремлении к объективности передаем слово её Величеству жизни, вернее, её всесокрушающей справедливости.

Новополоцк – центр нефтеперерабатывающей промышленности Беларуси. По количеству вредных выбросов в атмосферу он опередил даже таких «чемпионов», как Минск и Солигорск. И всё же надо сказать, почти не переча суровой правде, что никаких признаков этого прискорбного для экологии факта проезжий наблюдатель в Новополоцке не заметит. Подозрения может возбудить разве что вездесущая вывеска «Нафтан», оккупировавшая все значительные точки города. Но и она первое время маскируется в сознании под вид древнерусской одежды или имя бухарского царя.

Итак, Новополоцк в своём роде — загадочный город, хитрый город: он пытается «породниться» с Полоцком, но ничего общего с ним почти не имеет; он внешне претендует на звание экологической столицы страны, а по сути — бесповоротно промышленный город; он вывешивает на остановках расписание автобусов, но появляются они произвольно и всегда в виде счастливой неожиданности, и т. д. В общем, жизнь полна сюрпризов, и Новополоцк — не исключение.

Как обнаружилось позднее, такая особенность свойственна не только Новополоцку, но и всей стране. Однако склонность белорусского руководства к «потёмкинским деревням» может ввести в заблуждение разве что туристов или идеалистов, а не граждан РБ и людей, проживающих на её территории постоянно.

Витебск

«…Шагал

прямо с Замковой в небо взлетал,

зацепился за облака —

и остался тут на века».

(Д. Г. Симанович)

Город Витебск (Витбеск, Витьбеск, Кривитебск, Дбеск) считается одним из самых древних в республике. Его многолетняя история вместила в себя притязания смоленских князей, пребывание под литовско-польскими правителями и дивные времена Советского Союза, наследие которого до сих пор украшает улицы города.

К числу достопримечательностей путеводители дружно относят Благовещенскую церковь, костёлы (ныне они изменяют католицизму с православием) и многочисленные монументы, посвящённые победе во Второй Мировой войне. Особенно выделяются три колоссальных штыка, упёршиеся в небо на одном из холмов около Двины.

Вообще в Беларуси, в отличие от некоторых её соседей, память о погибших и победе чтится свято⁸. За это — поклон.

Витебск напомнил город Сочи после Олимпиады: чисто, декоративно и пусто. В белых листьях яблонь ветер рассказывал о своих ужасных украинских впечатлениях, трава на холмах внимательно слушала, и слёзы её блестели на солнце. Диссонансом к этому была деятельность равнодушных птиц, которые, как обычно в это время года, оглашали округу песнями по мере своих вокальных возможностей. В качестве забавной параллели этому факту можно назвать музыкальный фестиваль «Славянский базар», с 1992 года призывающий на свои площадки исполнителей из разных стран мира. Он задумывался как средство объединения русских, украинцев и белорусов посредством искусства.

Кроме вышеназванных качеств (чистоты, декоративности и пустынности) в Витебске царит уют: в небольших дворах около краснокирпичных домиков по улице Революционной, на лавочках по берегам рек, в парках и садах. Кажется, именно этому уюту (в XIX веке имевшему чёткий оттенок провинциальности) мы должны быть обязаны появлением в Витебске такого художника, как Марк Шагал.

Это — местная «икона».

Конечно, степень его почитания несравнима с культом личности Моцарта в Зальцбурге или Петра Великого в Петербурге, или даже короля Людвига в Мюнхене, но Шагал в Витебске присутствует в книгах, буклетах, журналах. Меккой всех «шагаловедов» стали дом-музей художника и арт-центр.

Дом Шагалов — небольшое красное здание из кирпича, расположенное несколько в стороне от остальных достопримечательностей Витебска. Он состоит из нескольких комнат с размещёнными в них фотографиями и различными бытовыми предметами.

Но главное в доме, пожалуй, не это (хотя фотографии очень интересны), а сад, в который ведёт скрипучая дверь. Там — цветение.

Аромат цветущих деревьев, кажется, лучше всего передаёт то, что вдохновляло Шагала, что сделало его художником.

Витебск — самый кошачий город из числа тех, в которых я побывал (в этом с ним может соревноваться, пожалуй, только Стамбул). Коты безбоязненно лежат на скамейках, сидят в форточках, дефилируют по улицам. Они до такой степени освоились в Витебске, что на правах диковинных животных в местном зоопарке делят пищу с тиграми и львами. И последние, несмотря ни на какие усилия и протесты, не могут им воспрепятствовать. Претензии царей животного мира тем более обоснованы, что коты не брезгуют отнимать мясо у крупных птиц. Впрочем, усатая ненасытность иногда получает заслуженное возмездие посредством метёлки служителя зоопарка.

Уголок старого Витебска.

Орша

«Путешествие начинается», — думал я радостно, усаживаясь в большой автобус с белорусскими номерами. Единственным его недостатком были окна, немытые, вероятно, со времён получения Оршей Магдебургского права. Это прискорбное состояние окон вынудило меня заняться интенсивными упражнениями на ниве русской изящной словесности. Не знаю, выиграла ли последняя от этого, но 11 часов пути по маршруту «Санкт-Петербург — Орша» я благополучно «убил». К тому же медведеподобные белорусские водители паче жизни стремились не отстать от расписания, и потому ровно в 5 утра высадили меня и рюкзак на автовокзале Орши. Запах цветущих яблонь и чистота, как обычно, встретили меня с распростёртыми объятиями. Эту райскую картинку озвучивали соловьи, вероятно, устроившие соцсоревнования между певческими коллективами.

По своему внешнему виду и сути Орша представляет нечто среднее между Витебском и Барановичами.

Древняя история с железнодорожным оттенком. Город первый раз упоминается в 1067 году, в XII веке он входил в Витебское княжество, а с 1320 года охранял восточные рубежи Великого княжества Литовского от набегов злобных московитов. Затем он стал частью царства этих злобных московитов, пережил сюрреалистические времена Советского Союза, и, наконец, ныне пребывает на территории суверенного государства под названием «Беларусь». Таким образом, многовековая история Орши вместила в себя несколько государств и миллионы человеческих судеб.

Если говорить о последних, то, пожалуй, самым известным уроженцем Орши можно считать Владимира Короткевича — автора исторических романов, которые читал каждый белорусский школьник⁹.

А если говорить о нескольких государствах, то больше всего в городе сохранилось от эпохи СССР, чем от ВКЛ, и, тем более, от Древней Руси. Учитывая хронологию, это вполне объяснимо.

В Орше довольно много «учреждений культа»: остатков древних католических и православных монастырей, современных православных храмов. Несмотря на то, что раньше в городе было великое множество «религиозных организаций» (монастыри бернардинцев, доминиканцев, францисканцев, униатов, мариавиток и проч.¹⁰), последнее слово, видимо, осталось за православием. Впрочем, эта часть Беларуси с давних пор тяготела к московскому патриархату: бывало, что местные монахи целыми монастырями переселялись в Москву¹¹. Поскольку многие из них по совместительству были ещё и искусными резчиками по дереву, печатниками, изразцовых дел мастерами, то культура Московской Руси очень выиграла от таких переездов. По словам минского исследователя О. Д. Баженовой, «белорусские мастера в России оказались репрезентантами возможностей европейской культуры, новых форм и стилей, нового понимания пространства, декора, нового настроения и нового ощущения времени в искусстве».

Связи с Россией и сегодня крепки.

Десятки жителей Орши, как и их предки, работают в российской столице. Правительство города даже не делает вид, что оршане говорят по-белорусски: русский язык безраздельно господствует в «сфере коммуникации». Тем не менее, местные жители не стали от этого россиянами: «Федот да не тот». Они – представители родственной, но не российской культуры. Это ощущалось уже на границе: в запахе цветущих яблонь, пряном ветерке, чистоте, покое, уюте.

По поводу последнего надо сказать особо. Посетитель Орши обязательно должен сойти с центральных улиц и прогуляться по местным дворикам. Там — кошки, скамьи и кладовые помещения, пародирующие трёхнефные базилики. Песочницы и качели обрамляют эти «тёплые» картинки. Идеальное место, чтоб сказать жизни: «Замри!» или — лучше — «Остановись, мгновенье!»

Особый оттенок придают городу крик петухов и квакание лягушек. Местные рыбаки, длинными рядами выстраивающиеся вдоль Днепра, — стаффаж для любой идеалистической картинки, особенно по вечерам.

Главная достопримечательность Орши – не Кутеинский монастырь, не памятник «Катюше» (именно под Оршей советские войска впервые применили это смертоносное оружие) и не православные монастыри и церкви, а бывший коллегиум иезуитов, находящийся на берегу Оршицы. Нынче его населяют несколько организаций, одна из которых — художественная галерея. Самое запоминающееся в ней – древние иконы и резьба по дереву. Мастера Кутеинского монастыря в XVII веке были широко известны в этой сфере искусства¹².

Бывший коллегиум иезуитов.

Неподалёку, на довольно высоком холме, находится замчище, то есть место первоначального заселения города, его ядро. Здесь нынче собирается много фланирующей молодёжи, а, по словам местных жителей, раньше это было площадкой ожесточённых битв между «неформалами» и «гопниками». Как обычно в истории, побеждала не дружба, а физическая сила. Описываемая часть оршанской истории находит соответствие в пенитенциарных учреждениях¹³, наличие которых в городе отразилось в местной поговорке: «Орша – город богатый: три тюрьмы, ни одного института». Это, конечно, не совсем верно.

От замчища необходимо ещё бросить взгляд в сторону большого красного здания мельницы («млына», по-белорусски). Там, в прохладных музейных помещениях, можно обнаружить старинные музыкальные инструменты, крестьянские костюмы, керамическую посуду и прочие интересности. Поход в млын сообщит туристическим наблюдениям необходимую историческую глубину.

Однако надо заметить, что сегодня Оршу нельзя назвать туристическим городом: музейщики были приятно удивлены, что кто-то хочет посетить экспозицию; гостиница представлена в единственном числе; для осмотра главных «достопамятных мест» достаточно 2—3 часов. Это, конечно, не означает, что не следует посещать Оршу. Как к любому белорусскому городу (кроме, пожалуй, Минска и Гродно), к ней надо присмотреться, понять его атмосферу, настроение. Тогда Орша предстанет милым городком, утопающим в яблонях, где под звук гудящих паровозов можно обрести покой. И здесь Советская улица вполне мирно соседствует с Доминиканской.