Эта и ещё 2 книги за 399 ₽
И тогда Генри понял еще кое-что.
Мир – это Беда… и Благодать. А больше в нем ничего и нет.
И тогда Генри понял еще кое-что.
Мир – это Беда… и Благодать. А больше в нем ничего и нет.
Все души, пережившие утрату, понимают друг друга. Давняя или недавняя, утрата остается утратой.
Все души, пережившие утрату, понимают друг друга. Давняя или недавняя, утрата остается утратой.
И был еще Санборн, отец которого дал ему кредитную карточку вместо самого важного.
И был еще Санборн, отец которого дал ему кредитную карточку вместо самого важного.
Казалось, они забрались так далеко от всего остального, что забраться дальше уже невозможно.
Казалось, они забрались так далеко от всего остального, что забраться дальше уже невозможно.
– Вы выбрали неудачный день, – сказал белоусый.
– Да?
– Да. Неужто вы хотите подниматься туда вместе с четырьмя сотнями других людей, которые будут идти вплотную к вам, есть на привалах бутерброды с копченой колбасой и маринованными огурчиками и разбрасывать повсюду пивные бутылки? Это твой первый поход на Катадин?
Генри кивнул.
– Я скажу тебе, каким должен быть первый поход. Трое – это нормально. Да и хорошая воспитанная собака не помешает, – сказал он, улыбаясь, потому что улыбалась Чернуха. – Одному лучше, но и трое тоже ничего. Только не четыре сотни. – Белоусый оперся задом на длинный стол. – Должны быть тишина и облака, в которые ты можешь войти, а потом выйти.
Генри с Чернухой смотрели на него. Глаза над огромными усами были почти закрыты.
– И небо – такое синее, какого никогда не увидишь с земли. И гора над тобой – вся сплошной камень, точно у Бога не дошли руки до того, чтобы посадить на ней деревья. А потом ты добираешься до вершины и понимаешь, отчего абенаки считали ее священным местом. – Он наклонился вперед. – Ты понимаешь, что они были правы.
Генри перевел дух.
– Вот каким должен быть твой первый поход на Катадин, – сказал белоусый. – Без всяких любителей маринованных огурчиков. Первый раз бывает только однажды. И это восхождение запоминается крепче всего.
– Вы выбрали неудачный день, – сказал белоусый.
– Да?
– Да. Неужто вы хотите подниматься туда вместе с четырьмя сотнями других людей, которые будут идти вплотную к вам, есть на привалах бутерброды с копченой колбасой и маринованными огурчиками и разбрасывать повсюду пивные бутылки? Это твой первый поход на Катадин?
Генри кивнул.
– Я скажу тебе, каким должен быть первый поход. Трое – это нормально. Да и хорошая воспитанная собака не помешает, – сказал он, улыбаясь, потому что улыбалась Чернуха. – Одному лучше, но и трое тоже ничего. Только не четыре сотни. – Белоусый оперся задом на длинный стол. – Должны быть тишина и облака, в которые ты можешь войти, а потом выйти.
Генри с Чернухой смотрели на него. Глаза над огромными усами были почти закрыты.
– И небо – такое синее, какого никогда не увидишь с земли. И гора над тобой – вся сплошной камень, точно у Бога не дошли руки до того, чтобы посадить на ней деревья. А потом ты добираешься до вершины и понимаешь, отчего абенаки считали ее священным местом. – Он наклонился вперед. – Ты понимаешь, что они были правы.
Генри перевел дух.
– Вот каким должен быть твой первый поход на Катадин, – сказал белоусый. – Без всяких любителей маринованных огурчиков. Первый раз бывает только однажды. И это восхождение запоминается крепче всего.
А когда они собрались все вместе, Генри увидел, что разлитое по горе Счастье нашло и его сестру.
И Чэя.
Они спросили Чэя, как он, и он сказал: нормально. Чэй спросил, как Генри, и Генри сказал: нормально. Санборн спросил, каково было провести ночь в тюрьме, и Чэй сказал, что с ним обращались нормально.
А когда они собрались все вместе, Генри увидел, что разлитое по горе Счастье нашло и его сестру.
И Чэя.
Они спросили Чэя, как он, и он сказал: нормально. Чэй спросил, как Генри, и Генри сказал: нормально. Санборн спросил, каково было провести ночь в тюрьме, и Чэй сказал, что с ним обращались нормально.
Счастье переполняло Генри. Счастье, которое было таким редким гостем, – но здесь, на Катадине, оно словно сгустилось вокруг него.
Счастье переполняло Генри. Счастье, которое было таким редким гостем, – но здесь, на Катадине, оно словно сгустилось вокруг него.
И они поспешили туда, чтобы это проверить, хотя после каждого особенно крутого участка Луиза огладывалась на Генри, так что он наконец даже сказал ей: «Сегодня я еще умирать не собираюсь». И она улыбнулась и зашагала дальше, и Генри тоже улыбнулся, сдерживая свое… Счастье. Он вдруг понял, что это оно. Счастье. Он поднимался на гору, чувствуя одновременно боль и Счастье.Счастье, которого не мог задушить и самый крутой подъем.Счастье даже без Франклина.Счастье быть на Катадине.Счастье, которым он едва не захлебнулся, когда они на подгибающихся ногах наконец одолели последний, короткий, но самый трудный отрезок пути, вышли на пик и огляделись.
И они поспешили туда, чтобы это проверить, хотя после каждого особенно крутого участка Луиза огладывалась на Генри, так что он наконец даже сказал ей: «Сегодня я еще умирать не собираюсь». И она улыбнулась и зашагала дальше, и Генри тоже улыбнулся, сдерживая свое… Счастье. Он вдруг понял, что это оно. Счастье. Он поднимался на гору, чувствуя одновременно боль и Счастье.Счастье, которого не мог задушить и самый крутой подъем.Счастье даже без Франклина.Счастье быть на Катадине.Счастье, которым он едва не захлебнулся, когда они на подгибающихся ногах наконец одолели последний, короткий, но самый трудный отрезок пути, вышли на пик и огляделись.
Генри подумал о своем отце. Об отце, который наконец вышел из дома, несмотря на то что за его стенами была Беда. Потому что за его стенами была Беда. Об отце, в чьих волосах появилась седина, которую он старается скрыть, и чьи руки уже не такие сильные, какими Генри их помнит. Но он вышел из дома, чтобы найти своего сына. И Генри переполнила такая любовь, что его сердце заныло сильнее, чем ребра.
Потом он посмотрел на Санборна и увидел, что Санборн смотрит, как Генри думает о своем отце.
Генри подумал о своем отце. Об отце, который наконец вышел из дома, несмотря на то что за его стенами была Беда. Потому что за его стенами была Беда. Об отце, в чьих волосах появилась седина, которую он старается скрыть, и чьи руки уже не такие сильные, какими Генри их помнит. Но он вышел из дома, чтобы найти своего сына. И Генри переполнила такая любовь, что его сердце заныло сильнее, чем ребра.
Потом он посмотрел на Санборна и увидел, что Санборн смотрит, как Генри думает о своем отце.
Ну и отлично, – ответил Санборн. – Зато мне больше достается. – Он уронил в рот рыбью голову. – Сардины, – торжественно произнес он, – это пища богов.
– Сардины, – сказал Генри, – это маленькие рыбки, у которых еще остались гла́зки. Они смотрят на тебя, когда ты их ешь.
Ну и отлично, – ответил Санборн. – Зато мне больше достается. – Он уронил в рот рыбью голову. – Сардины, – торжественно произнес он, – это пища богов.
– Сардины, – сказал Генри, – это маленькие рыбки, у которых еще остались гла́зки. Они смотрят на тебя, когда ты их ешь.
Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке: