Антон стоял посреди огромного зала и с надеждой и отчаянием смотрел вслед удаляющейся женщине. Вот она ступила на ленту эскалатора, и тот плавно понес ее вверх, к стойке таможенного досмотра, которую могли пересекать только пассажиры, имеющие билет на рейс. Уже на эскалаторе, женщина обернулась и скользнула взглядом по Антону, но чуть качнувшись, схватилась рукой за поручень и, медленно отвернувшись, посмотрела вперед, туда, куда уносили ее плавно движущиеся ступени. Сойдя с эскалатора, женщина немного задержалась, словно решая, стоит ли идти дальше, а потом решительно шагнула влево, туда, где был отведен коридор для пассажиров, путешествующих бизнес-классом, и не желающих терять время в очередях. Последний раз в толчее аэропорта мелькнуло светлое пятно ее коротенького не по сезону, осеннего пальто, а потом она скрылась из глаз.

Антон все продолжал стоять посреди зала. Люди, спешащие на свои рейсы, огибали одинокую растерянную фигуру. Некоторые недовольно косились на Антона – стоит, как столб, на дороге – но ничего не говорили. Он же, растерянный, даже не замечал, что вокруг него кипит жизнь.

Антон продолжал тупо смотреть в ту сторону, куда ушла женщина, будто надеясь, что она передумает и вернется. Вот сейчас ее тоненькая фигурка в светлом пальто покажется из-за поворота. А как же может быть иначе? Ведь это же Яна. Его Яна. Антон не мог ошибиться.

Или все-таки ошибся. Лицо словно бы чуть другое, и выражение глаз какое-то странное, безжизненное, Антон бы сказал – холодное. А Яна любила улыбаться. Она пропала три месяца назад, и Антон, так стремящийся ее найти, словно стал параноиком стараясь разглядеть ее в ежедневной уличной толпе, увидеть Яну в каждой женщине, отдаленно напоминающей его любимую.

Да нет. Это точно была она. Уж он-то не мог перепутать. Да, она изменилась за эти три месяца. В ней появилась какая-то утонченная холодность, уверенность в себе. Раньше этого не было. Но это точно ее лицо, фигура, походка, и этот жест, которым она поправляет непослушный локон у виска. Вот только взгляд. Пустой, потухший, и какой-то отстраненный. Словно ее ничто вокруг не задевает.

Антон вдруг почувствовал толчок в спину, и, обернувшись, увидел потного, раскрасневшегося мужчину, нагруженного бесчисленными сумками. Рядом с ним семенила его жена, крепко держа за руки двух худеньких светловолосых девчушек. Малышки, очевидно, первый раз летели на самолете, и это приключение необычайно забавляло их. В их широко раскрытых глазенках плескались любопытство и восторг. Девчушки теребили отца, который был вынужден постоянно оборачиваться, чтобы ответить на бесконечные вопросы. На измученном уставшем лице мужчины читалось раздражение. Одна из сумок, которые тот сжимал в руке, задела Антона.

– Извините. – Мужчина перехватил сумку поудобнее.

– Ничего, бывает. – Антон словно очнулся, и только сейчас понял, что стоит посреди зала, мешая пассажирам. Он сделал шаг в сторону.

– Папа, а мы скоро полетим. – Малышка, та что была поменьше, повернулась в сторону окна, и Антон успел заметить, что ее глаза, не утратившие детскую чистоту, голубые – голубые, огромные и восторженно-удивленные.

Он повернулся и быстрым шагом направился к выходу из аэропорта. И только проходя сквозь автоматические двери, вспомнил, зачем он сюда приехал. Он же провожал сестру, которая улетала отдыхать вместе с мужем. Он бросил взгляд на часы. Половина второго. Сейчас их самолет, наверное, как раз выруливает на взлетную полосу. Еще немного и он, громыхая на стыках, промчится по взлетной полосе и оторвется от земли, унося своих пассажиров далеко-далеко к теплому морю.

Антон вновь подумал о Яне. Неужели это была она. Или все-таки другая женщина, так похожая на Яну. Она прошла совсем рядом. Яна бы обязательно его узнала. Наверное, он все же обознался. Щелкнув брелком сигнализации, он открыл дверцу машины и сразу же почувствовал знакомый запах. Так пахла Яна. Смесью сладковатых духов, и чего-то домашнего, еле уловимого, но такого родного. Ее нет уже три месяца, а запах остался, и не дает Антону покоя. Яна, Яночка, где же ты сейчас?

Глава 1

Дверь подъезда стукнула, и Яна бросилась в прихожую. Она сама не знала почему, но была уверена, что это Антон. Яна всегда знала, когда он возвращается домой. Просто знала и все.

Еще со школы, где-то класса с девятого, она заметила за собой такую особенность. На экзаменах в старших классах, Яна могла вытянуть именно тот билет, который знала лучше всего. Нужно лишь очень сильно захотеть, и от листка, на котором были написаны вожделенные вопросы, начинало исходить тепло.

Все это продолжалось и в институте. А потом она и вовсе начала угадывать поступки других людей. Стоило ей подумать, что тот или иной человек сейчас сделает то-то и то-то, и он послушно выполнял команду. Вот Яна стоит в магазине в длиннющей очереди, которые в пору ее юности, стали обычным явлением, и прямо перед ней заканчивается вожделенная, практически недоступная тогда колбаса. Продавщица, толстая, растрепанная баба, в грязном, некогда белом халате, одетом поверх допотопного, вытянутого платья, равнодушно разводит руками.

– Все, больше нету.

Яна смотрит прямо на нее и мысленно молит: «Ну, пожалуйста, что-то должно остаться». Лицо продавщицы смягчается, она лезет куда-то под прилавок, и достает бесценную котелку. Протягивая ее Яне, она ласково говорит:

– Вот, осталась одна. Возьмите.

Яна отдает деньги. Получив сдачу, она отходит от прилавка, а над толпой уже несется рев, снова вмиг посуровевшей продавщицы:

–Ну, что стоите? Сказано – колбаса закончилась. Уматывайте по домам!

Или на семинаре, когда Яна, не подготовившая доклад, со страхом ждет, что суровый преподаватель, поставивший сегодня уже не одну двойку, строго посмотрит в ее сторону.

–Королева, может быть, вы зачитаете нам свой доклад? Прошу сюда, к доске.

Он указывает рукой на то место, где рядом с его столом стоит небольшая кафедра. Яна вся покрывается испариной и молит про себя: «Ну, пожалуйста. К следующему семинару я все подготовлю».

И преподаватель, сразу как-то успокоившись, говорит:

–А впрочем, мы выслушаем вас на следующем занятии. А сейчас перейдем к новой теме.

У девушки еще долго подрагивают кончики пальцев, но желанная отсрочка получена. И Яна дает себе обещание, в следующий раз подготовиться, как следует.

Поначалу это пугало девушку, но со временем она привыкла и перестала обращать внимание. А теперь ей и вовсе некогда думать о таких глупостях. Ну, предугадывает она некоторые поступки людей, и что из этого? Сейчас ей намного важнее Антон. Как же Яна его любит! Скоро у них свадьба, и Яна чувствует себя самой счастливой на свете. Наконец-то, и она нашла своего мужчину. У них обязательно будет ребенок. И плевать ей на всех, кто говорит, что рожать в тридцать пять поздно. Ничего не поздно. Яна обязательно родит. Тем более, Антон тоже хочет ребенка. Вон сколько женщин рожает в этом возрасте и ничего, а Яна здоровая, крепкая. И хорошо, что раньше не родила. От кого рожать-то было. Муж бывший – пьяница. А теперь, зато у нее будет нормальная полноценная семья, без каких-то там детей от других мужчин, чувствующих себя в новой семье не слишком уютно.

Яна распахнула дверь в тот самый момент, когда Антон заносил руку, чтобы позвонить. Он тоже уже привык к тому, что Яна всегда заранее знает о его приходе и не удивился. Яна скользнула к нему в объятия.

– Привет. Как дела?

–Нормально. – Антон чмокнул ее в висок.

– И ты даже не скучал по мне? – Яна задорно смотрела на Антона.

Он включился в игру, в глазах заиграли лукавые искорки.

– Ты знаешь, было некогда. Так много работы…

Он подхватил Яну на руки и закружил. Женщина вырвалась, и, тормоша, подталкивая его к двери в квартиру, быстро заговорила:

– Пойдем скорее на кухню. Я приготовила тебе умопомрачительную тушеную утку. Ты мой руки, а я выну ее из духовки.

Яна унеслась на кухню, и пока возилась с уткой, слышала, как в ванной льется вода. Наконец, Антон появился на кухне, и она снова подумала, какая же она счастливая. Рядом с ней самый лучший мужчина на свете. И так теперь будет всегда.

***

День не задался с самого утра. Все словно валилось из рук. Будильник отчего-то не зазвонил, потом убежало молоко и манная каша, которую Семен Васильевич любил с детства и частенько варил себе на завтрак, отдавала горелым. В довершение ко всему, на МКАДе он попал в огромную пробку и прибыл сюда гораздо позже, чем рассчитывал. А теперь и вовсе дело, которое с самого начала казалось таким простым, зашло в тупик.

Семен Васильевич вспомнил вчерашнюю встречу со старым приятелем, – даже не приятелем, а так бывшим сослуживцем, с которым долгие годы вместе, правда в разных отделах, проработали в комитете госбезопасности – и его предложение, показавшееся таким простым и легко выполнимым. Конечно, Семен Васильевич дал свое согласие. Не в его положении сейчас выбирать.

После ухода из органов, он Архипов Семен Васильевич, пятидесяти девяти лет от роду, как говориться, не женат, детей не имеет, по крайней мере – законных – а другие если и есть, то ему об этом неизвестно – помыкался немного, да и открыл частное сыскное агентство. А что, дело для него привычное. Зря, что ли обучали его всем премудростям подобной работы. В комитете он считался крепким профессионалом. Считался, считался, да весь вышел. Молодежь-то подросла, напористая, беспринципная. Подставили его, и ведь понимал все, а разве ж против системы попрешь? Столько лет отработал, знал, как тут умеют дела решать. А особенно с неугодными расправляться. Вот и испугался, чего уж тут скрывать. Ушел, не стал правду искать. Но и без работы сидеть тоже не смог. Скучно. Была бы хоть жена. Да с такой работой разве стал бы кто с ним жить. Один он, совсем один. Может, если б были дети… Вот и открыл агентство. Все, какое-никакое, а занятие.

Открыть, открыл, да не больно много клиентов к нему шло. Так, за неверной женой проследить, да мужа уличить в измене. Ох, и надоели ему эти семейные склоки, да разборки. А тут вроде бы реальное дело. Хотя если честно и удивился он, когда увидел Якова Полторанина на пороге крохотной своей комнатенки, служившей офисом.

В конторе они не приятельствовали. Так, виделись иногда в коридорах, да на совещаниях. Перебросятся при встрече парой дежурных фраз и разбегутся по делам. А уж после отставки Семен Васильевич и не чаял его увидеть. Да вот ошибся. Собственной персоной пожаловал. Да не просто в гости. Зашел, улыбается как старому приятелю.

– Ну, здравствуй, Семен. Удивлен, поди, моему визиту? А я к тебе по делу. Нанять вот тебя хочу. Ты же теперь бизнесмен, сам себе хозяин. Думаю, не откажешь старому сослуживцу?

Семен Васильевич, сказать, что был удивлен, это ничего не сказать. Что, перевелись профессионалы в конторе, что он им понадобился? Но виду постарался не подать, угостил гостя как смог. Тот тоже не слишком спешил, сказывалась конторская выучка. Все про его дела расспрашивал, про жизнь. Работу вспомнили, времена былые, незабвенные. А уж когда Яков о поручении заговорил, Семен Васильевич даже, грешным делом, подумал, что пожалели его в конторе, поддержать решили. Разве ж за такое пустяшное поручение, столько денег платят? Сумму-то Яков назвал приличную, и всего-то за то, чтобы Семен Васильевич нашел учеников одного из классов небольшой подмосковной школы, покинувших ее порог почти двадцать лет назад. И зачем они конторе понадобились? Но разве ж спросишь? Дрессировали там отлично. И Семен Васильевич, конечно, не спросил. Не его это дело.

Но Яков сам пояснил. Видно счел, что старый сослуживец имеет право на кое-какую информацию. По его версии получалось, что сведения эти нужны какому-то, то ли его, то ли начальника его приятелю, влиятельному и соответственно богатому человеку, а вот для чего, он Яков и сам не знает. Во как! Но версия слабовата. Прямо скажем, никакая версия. Но не уличать же заказчика во лжи, он же не к адвокату пришел, который непременно должен знать правду, чтобы подготовиться к защите. Хотя, кто их сейчас разберет. Может и правда дошло до того, что отдельные сотрудники комитета теперь на побегушках у новоявленных олигархов. Куда все это зайдет? Во времена Семена Васильевича все было иначе. Были идеалы, в которые хотелось верить. Вот он и верил, что рано или поздно, но добро обязательно победит. Он был воспитан на этих идеалах. А теперь видно все по-другому. Может и не хуже, но по-другому. Так что, чего уж там думать, работа ему нужна, да и обещанные деньги лишними не будут.

И всего делов-то было, утром смотаться в этот, богом забытый подмосковный городишко, получить в архиве список учеников и с помощью старых связей установить местонахождение последних. Плевое дело, пустяшное какое-то. Даже браться за него было вроде бы неловко, чувствовался какой-то подвох в предложении Якова. Вроде как Семен Васильевич больше ни на что и негож. На деле же оказалось все намного сложнее.

Добравшись к полудню до городка, где располагалась школа, в которой когда-то и учились те ребята – всего каких-нибудь тридцать километров от Москвы – Семен Васильевич немного поплутал по тихим, сонным улочкам, с неубранной с тротуаров пожухлой листвой и кучами мусора у дороги, сгребенными сюда жителями ближайших домов. Справившись у местных аборигенов, он, наконец, свернул на неширокую улицу, где располагалась та самая школа, и сразу словно бы попал в деревню. С трех сторон школу окружали серые однотипные пятиэтажки, а сразу через дорогу начинался поселок. Небольшие одноэтажные домики постройки семидесятых годов, обнесенные дощатыми заборами, кое-где перемежались современными добротными домами, возвышавшимися, словно исполины среди своих низкорослых соседей. Фасады особняков прятались от чужих глаз за кирпичными заборами, а окна были забраны решетками. Среди своих убогих, стареньких собратьев они смотрелись немного нелепо, словно чужаки, по недоразумению оказавшиеся здесь.

Сама же школа, четырехэтажная, с отдельно стоящим спортзалом, к которому вел широкий крытый переход, выглядела старой и обшарпанной. Серые стены давно требовали ремонта, и даже асфальт на площадке перед главным входом давно пришел в негодность и теперь весь пестрел выбоинами и трещинами.

Внутри же все было иначе. Стены, недавно выкрашенные в светло бежевый тон, радовали глаз, на полу красовалась новая плитка, и даже зеркала в простенках напротив раздевалки, забитой разноцветными детскими курточками и пальто, были новыми, современными, в тяжелых деревянных рамах.

Видимо, здесь еще не боялись угрозы терроризма, так как Семен Васильевич довольно легко попал в здание школы, миновав пост охраны, где на высоком стуле восседала крохотная, чистенькая старушка. Когда он появился в дверях, она подняла голову, и лишь мельком взглянув на посетителя, снова углубилась в книгу, лежащую у нее на коленях. Семен Васильевич даже подивился зрению старушки. Расстояние до книги было приличным, очков же на бабушке не было. А вот он-то почитай уже как лет пять читает только в очках. Может на нее так влияет климат Подмосковья?

Архив Семен Васильевич тоже нашел довольно быстро. А вот дальше начались странности.

Оказалось, что архив этой подмосковной школы год назад выгорел дотла. Пожар начался как раз в том отсеке, где находились дела выпускников именно того года, который искал Семен Васильевич.

Он сунулся было в горрано, и очень удивился, узнав, что и там, и тоже год назад, произошел пожар, уничтоживший все бумаги. Мистика какая-то. В совпадения Семен Васильевич не верил. Слишком долго проработал в комитете. Чувствовал, что во всем этом деле со сгоревшими бумагами, есть что-то зловещее и непонятное.

И вот теперь он сидел за длинным столом, напротив моложавой сорокалетней женщины, с коротко подстриженными и тщательно уложенными волосами, облаченной в строгий темно-синий шерстяной костюм. Женщина эта, являющейся директором той самой школы, выглядела именно так, как он представлял себе директора школы в маленьком провинциальном городке, где все друг друга знают.

– Так что же вы все-таки от меня хотите?

Она недоуменно смотрела на Семена Васильевича. Тот подавил уже готовый сорваться с губ вздох безысходности, и постарался придать голосу как можно больше добродушия.

– Вера Сергеевна, голубушка! Поверьте, мне просто необходимо получить список 11 «а» класса выпуска девяносто первого года. Ну, должно же было остаться хоть что-то?

– Я же вам уже объясняла, бумаги сгорели.

– Ну, неужели нет никого, кто мог бы помнить тот класс.

– Даже не знаю, чем вам помочь. С тех пор прошло почти двадцать лет. А я здесь работаю всего пять. Когда они выпускались, я еще в институте училась. Хотя постойте…

Женщина замолчала, словно раздумывая. Семен Васильевич напряженно ждал. Ну, не может такого быть, что бы в маленьком городишке не осталось никого, кто мог бы помнить события всего-то двадцатилетней давности. Наверняка, большинство из учеников этого класса осели здесь же, устроившись на работу на местных предприятиях. Конечно, городок этот совсем рядом с Москвой, но, чтобы перебраться туда на постоянное жительство, нужны деньги. И не малые. А есть они не у каждого. Да и учителя, вкладывавшие знания в их головы не такие уж старые. Живы еще, и многое помнят. Почему же он словно натыкается на непроходимую преграду. Какая тайна связана с этим классом?

– Вот, вспомнила. – Вера Сергеевна, наконец-то, вновь заговорила. – Попробуйте поговорить с Амалией Львовной.

– С Амалией Львовной? Это кто?

– Сервилина Амалия Львовна – учитель химии. Классной у них была. Величайшая в своем роде женщина. У нас в городе о ней легенды ходят.

– Чем же она так прославилась?

– Вы знаете, раньше учителя совсем другими были. Это сейчас, они стали все больше равнодушные. Отсидела свое время, и домой, к семье. А тогда они за каждого ребенка душой болели. По домам к отстающим ходили, после уроков занимались. Не все, конечно. Но большинство. Так вот, Амалия Львовна выделялась даже на их фоне. В восемьдесят шестом она получила звание – «учитель года». Награду ей в Москве вручали. А как она свой предмет любила. И детей любила. Не баловала, но и потачки не давала. Ребята ее уважали. Домой к ней ходили, на день рождения у нее кабинет ломился от цветов. Семьи-то у нее не было. Только дочь. Так девочка в школе и росла. Амалия Львовна вам много могла бы рассказать. Она про всех своих учеников все знала, память у нее феноменальная.

Это уже кое-что. Семен Васильевич тут же ухватился за слова директрисы школы.

– И где же я могу найти эту самую Амалию Львовну.

– Последнее время она жила в доме престарелых. Тут недалеко, сразу за городом. Вот только в каком она состоянии не скажу. Лет-то ей не так много, но болезнь у нее тяжелая.

– Спасибо и на том. – Семен Васильевич поднялся.

Выйдя из кабинета, он посмотрел на часы. Не так уж и поздно. Он еще успеет в дом престарелых. Только бы эта Амалия Львовна была в добром здравии.

До приземистого, одноэтажного здания, обнесенного неровным дощатым забором, он доехал довольно быстро, и, припарковавшись на маленькой почти пустой стоянке у ворот, быстрым шагом направился к главному входу.

Снаружи, да и внутри здание дома престарелых выглядело довольно убого. Наверное, он переживал не лучшие свои времена. Однако запах хлорки и подгоревшей еды, присущий всем казенным учреждениям подобного рода, отсутствовал. Наверное, персонал старался сделать все возможное, чтобы хоть как-то скрасить последние дни несчастных, одиноких, брошенных родными, стариков.

Семен Васильевич прошел по вытертой почти до дыр ковровой дорожке к стойке администратора. Молодая девушка в белом халате и шапочке подняла на него глаза.

– Добрый день! Чем могу помочь?

– Я хотел бы навестить Сервилину Амалию Львовну. Если, конечно, это возможно.

Почему-то девушка возмутилась последним его словам.

– А почему нельзя? У нас тут не тюрьма. Только халат накиньте, и бахилы. А то знаете, старики такие чувствительные, легко цепляют болячки. Так что вы уж не обижайтесь.

– Не беспокойтесь, мне бы и в голову не пришло обижаться. Я сам уважаю порядок. Ну, ведите.

Семен Васильевич натянул поверх легких осенних туфлей голубые бахилы, облачился в протянутый девушкой старенький, но чисто выстиранный и накрахмаленный халат, и двинулся вслед за ней по длинному коридору. Проходя мимо небольшой ниши, в глубине здания он увидел диван, на котором сидела группка чистеньких, опрятных бабушек мирно смотревших, включенный почти на полную громкость телевизор.

– Подождите здесь. – Девушка распахнула дверь в палату. – Дамы, к вам гость.

Послышалось перешептывание. Наконец, медсестра появилась на пороге.

– Можете войти.

Вслед за ней Семен Васильевич прошел в палату. Девушка остановилась у одной из кроватей, на которой лежала, до подбородка укрывшись одеялом, седая, сухонькая женщина. Девушка слегка тронула ее за плечо.

– Амалия Львовна, к вам пришли.

Женщина открыла потухшие, подслеповатые глаза. Из уголка одного из них на щеку скатилась мутная слеза, и замерла, словно не решаясь двинуться дальше. Медсестра вынула из-под подушки женщины платок и вытерла капельку с ее щеки. Глаза женщины так и остались безучастными ко всему происходящему.

– Кем же ты, милок, Амалии-то будешь? Сына-то вроде у нее нет? Дочь только. Или муж ее?

Семен Васильевич обернулся. На него в упор со старческим любопытством смотрела седенькая бабушка, соседка Амалии Львовны.

– Ученик я ее. – Ну, вот. И зачем соврал. А что он должен был сказать? Взгляд у бабушки доверчивый, как у ребенка. Вот соврал и чувствуешь себя теперь ужасно неловко.

– Молодцы ребята! Не забываете учительницу. Жаль только редко заходите. Последний раз-то, почитай, год назад прибегал парнишечка. Торт принес, цветы. Амалия-то тогда еще вставала, понимала все. Сначала обрадовалась. А потом он чем-то ее обидел. Прогнала она его. Сейчас-то уже не встает. Ты, милок, уж не обижай ее.

Семен Васильевич снова посмотрел на старушку. Да, похоже, здесь он ничего не узнает. Да и о гостинце стоило подумать. Неловко как-то получилось, приперся с пустыми руками.

Когда он снова вышел на улицу, уже темнело. Пора возвращаться в Москву. А он так ничего не узнал. Ох, неспроста это все. Придется завтра снова ехать сюда и попытаться найти хоть кого-нибудь, кто, возможно, помнит этот загадочный класс.

***

В палате, которую только что покинул Семен Васильевич, седая немощная женщина, полуслепыми глазами глядела в потолок. Да Амалия, похоже, отжила ты. Хоть и не такая уж старая, да вот болезнь… Уж и не узнать в тебе той статной, красивой женщины, которая когда-то так понравилась Володе.

Амалия Львовна скосила глаза на дверь. Ну, вот, ушел. И чего им всем от нее нужно. Неужели старые тайны не дают никому покоя. А жаль она на самом деле памяти-то не растеряла. Все помнит. Да, только больно уж страшно, то, что совершили они с Володей. Вернее, он совершил. Правда, с ее молчаливого согласия. Вот и приходится теперь лежать овощем. Делать вид, что из ума выжила. А на самом деле, бог ее миловал от старческого маразма. Тело вот сдало, а ум пока в порядке. Да ведь только…

Прошлый раз она так испугалась. Подслеповата стала на старости лет. Сначала и впрямь поверила, что это ее ученик. А когда уж он начал вопросы задавать…. Ах, Володя, Володя. Сколько лет прошло. И зачем я тогда поддалась на твои уговоры. Любила тебя сильно, а ты мной просто пользовался. И ведь знала я об этом. Знала. Но все равно надеялась. Надеялась, сама не зная на что. Вряд ли бы ты с женой развелся. При твоей работе, да с твоими принципами.

Ох, как надоело притворяться. Делать вид, что не соображаю уже ничего. Но ведь страшно. Видишь Володенька, даже после твоей смерти нашлись люди, которые обо всем знают. Ну, может – не знают, но догадываются. Ведь расспрашивал же меня тот мальчик. У тебя спросить уже не могут. Да, да, не удивляйся. Я знаю о твоей смерти. Сначала я это сердцем почувствовала, а уж потом по телевизору увидела…. Но привычка беседовать с тобой так у меня и осталась. Всю жизнь я с тобой говорю. Уж сколько лет тебя нет рядом, а ты все со мной. И память моя при мне. Да и разум не растеряла, хоть и уверяю всех в обратном. Но я все помню. Только ведь страшно. Не за себя уже. Я-то почти отжила. А дочь? Внуки? Ведь в родном городе так и живут. И опять же, бумаги твои. Ведь в квартире остались, где дочь с мужем и детьми сейчас живет. Случайно их конечно не найдешь. Спрятаны надежно. Тайник ты сделал на совесть. Но ведь кто-то может узнать, что они в квартире. Придут забирать. А там дочь, внуки. Не захотел ты их сразу уничтожить, оставил до лучших времен. Вот мне теперь и майся.

А ты умел уговаривать. Слаба я была перед тобой. Что же мы натворили. Но ведь дети-то чужие, не свои. А теперь вот страшно, потому и молчу. Пусть наша тайна будет вместе со мной похоронена. Поверь, так лучше.

Амалия Львовна тяжело по-старчески вздохнула, и прикрыла бесцветные, слезящиеся глаза.

***

Почему-то мысли о неожиданной тайне, казалось плотным кольцом окутавшей злополучный 11 «а», всю ночь не давали Семену Васильевичу уснуть. Он ворочался с боку на бок, снова и снова обдумывая все, что смог узнать. И его очень тревожило, что всего этого было, как говориться – «кот наплакал». Чего проще, разыскать несколько человек, родившихся в Советском Союзе. Еще по работе в комитете госбезопасности Семен Васильевич знал, что система учета населения в той, еще доперестроечной стране была не в пример лучше нынешней. Да, вот, поди ж ты! Оказалось, что ошибся он. Тогда-то учли всех, да уже после не доглядели. Найти человека не проблема, если знать – кого искать. А вот с этим-то как раз и проблема. Нет бумаг – и спросить не с кого.

Сквозь незанавешенные шторы Семен Васильевич видел ярко выделяющуюся на фоне ночного неба, казавшуюся совсем близкой, луну. А может, действительно, он ни на что не годен, и правы были те мальчишки, отправившие его в отставку. Он привык служить по-старинке, когда в стране порядок, все разложено по полочкам, и каждый знает свою задачу. А сейчас все встало с ног на голову. А значит и люди должны поменяться, приспособиться.

Он вздохнул и повернулся на другой бок. Мысли снова вернулись к злополучному классу. А все-таки, почему Полторанин приехал именно к нему? Странно все это. Странно и непонятно. Но отступать теперь уже нельзя. Раз он дал согласие…

Семен Васильевич еще поворочался, принимая решение завтра же поговорить с дочерью Амалии Львовны. По словам директрисы, девочка немало времени проводила в школе и вполне могла знать многих учеников. На дискотеки-то небось вместе бегали.

Уснул он уже под утро, и, проснувшись, сразу же, как только зазвонил будильник, очень удивился, что чувствует себя бодрым и выспавшимся. Быстро собравшись, Семен Васильевич вышел из дома и через два часа уже подъезжал к маленькому городку.

Адрес Крутовой Лилии Захаровны, получившей эту фамилию от мужа, а в девичестве Сервилиной, Семен Васильевич получил довольно быстро. Помогли старые связи. У одного из сослуживцев нашлись знакомые в местном отделении милиции.

Семена Васильевича встретили там хоть и сдержано, сказалась давняя вражда между двумя ведомствами, но помощь всеже оказали. И теперь он подъезжал к дому, где долгие годы проживала Амалия Львовна, а сейчас обитала ее дочь с мужем, двенадцатилетней дочерью и четырехлетним сыном.

На звонок в дверь долго никто не открывал, и Семен Васильевич уже подумал, что все на работе. Ну вот, не вовремя приехал, придется ждать до вечера. Он уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг дверь распахнулась.

На пороге стояла довольно еще молодая женщина, в, накинутом поверх домашнего платья, стареньком халате. Руки ее до закатанных выше локтей рукавов были мокрые, и капли воды стекали с пальцев на коврик у двери.

– Вы к нам?

– Добрый день. Я ищу Крутову Лилию Захаровну. – Семен Васильевич вынул удостоверение и, развернув его, показал женщине. Она, не торопясь, внимательно прочла все, что там было написано, и только после этого подняла на Семена Васильевича удивленные глаза.

– Я не понимаю…, да вы проходите. Крутова – это я. – Она засуетилась, пропуская гостя в квартиру.

– Проходите в комнату, я сейчас. Постирушку вот затеяла, потому и звонка не слышала. Вода шумит. Выходной у меня сегодня. – Как бы оправдываясь, прибавила она, скрываясь в ванной.

Появилась Лилия Захаровна минут через пять. Халат она сняла и теперь была в простом свободном платье, на котором кое-где видны были мокрые пятна.

– У вас ко мне какое-то дело?

– Собственно, да.

– Тогда, может быть, мы перейдем на кухню. Попьем чайку и поговорим.

Кухня оказалась маленькой, но чистой и очень уютной. Семен Васильевич опустился на табурет, покрытый мягкой войлочной подстилкой, и с наслаждением глотнул крепкий ароматный чай, поданный ему хозяйкой.

– Так, о чем вы хотели поговорить?

– Вы знаете, мне даже как-то неловко спрашивать. Дело касается учеников вашей матери.

– Матери? – Удивление, отразившееся на ее лице, словно бы преобразило женщину. Сейчас она была похожа на растерянного ребенка.

– Понимаете. Два дня назад ко мне обратился один человек. Он хочет разыскать учеников той школы, где работала ваша мать. 11 «а» класс девяносто первого года выпуска. Но архив с именами и адресами сгорел. Вера Сергеевна, новый директор школы, сказала мне, что ваша мать была классным руководителем у этих ребят, вот я и подумал, что вы, возможно, сможете мне помочь. Может быть, вы помните кого-то из них, или у вас сохранились фотографии?

– Фотографий точно нет. Мама, когда переехала жить в дом престарелых забрала их с собой. Знаете, она очень сильно привязывалась к своим ученикам. Любила их, как родных. Я когда была маленькая, даже ревновала ее. Она знала, что происходит у каждого дома, помнила их дни рождения. О моем же часто забывала. Вернее, не забывала, а была слишком занята, чтобы устраивать детские праздники. Так, мимоходом с утра поцелует, сунет в руки какой-нибудь дешевенький подарок. Денег-то в семье особых не было. На одну ее зарплату жили. Так вот, когда она приняла решение переехать в интернат, ни одной моей фотографии она с собой не взяла, а вот учеников своих…

– Что же ей дома-то не жилось? – Вопрос вырвался как-то сам собой, и Семен Васильевич тут же пожалел о сказанном, но Лилия Захаровна не усмотрела в его словах ничего оскорбительного и бесхитростно пояснила: