Кто есть кто

Пролог

Внизу в парадном громко лязгнула железная дверь. Донеслись какие-то голоса, смех, потом шумно разъехались двери лифта и сразу же закрылись. Дом снова погрузился в ночную тишину.

Раньше Вера Кисина не замечала этих звуков. Спала себе по ночам спокойно. Утром вставала, шла на работу, потом возвращалась, кормила Димку... Все вроде шло своим чередом.

Вера вздрогнула и проснулась от звуков, доносящихся с лестницы. Потом, проворочавшись примерно с час, осторожно, чтобы не разбудить сына, встала, накинула халат и вышла на кухню. Достала из шкафчика пузырек валерьянки. Накапала в стакан, разбавила водой из чайника и, поморщившись, выпила. Вернулась в спальню, опять легла. Но так и не уснула до самого утра...

О том, что произошло с ней неделю назад, она не говорила никому. И уж конечно не могла вообразить то, что произойдет дальше.

...После того как два раза она сбилась в передачах прямого эфира, Вера сама зашла к Пете Шовкошитному.

— Петрик, — когда рядом не было секретарши, она называла его старым тусовочным прозвищем, — я очень устала. Я два раза сбилась в прямом эфире.

Шовкошитный поднял глаза от своих бумаг:

— Я знаю.

— Дай мне отпуск.

Петя покачал головой:

— Верунчик, об этом не может быть и речи. Ты же знаешь, замены нет.

— Но я сбиваюсь, порчу эфир! — попробовала возразить Вера.

Шеф беспечно махнул рукой:

— Не бери в голову. Эти «милые шероховатости» зрители воспринимают очень хорошо. И потом, музыкальную программу для полуночников смотрят самые закаленные. Так что если ты чего-нибудь не то ляпнешь, это сойдет.

Вера потопталась на мягком ковре, устилавшем пол кабинета Шовкошитного.

— Но, Петрик, я действительно устала!

И тут, совершенно неожиданно и для себя, и для шефа, она расплакалась...

Только через несколько минут, всхлипывая и хлюпая носом, она взяла себя в руки. И хотя уже была готова рассказать Петрику все, остановилась. «Чего это я? Раскисла, расплакалась. Как не стыдно! Нет! А ну-ка возьми себя в руки!»

Она так и сделала, высморкалась последний раз в мокрый платок и сказала:

— Ты прав, Петрик. Не надо мне никакого отпуска.

— Вот и хорошо, — обрадовался Шовкошитный и снова уткнулся в свои бумаги. — Сегодня ночью эфир. Не забудь, Мышка.

Шовкошитный тоже время от времени называл ее старым прозвищем.

— Не забуду.

Однако в этот день полуночники так и не дождались своей любимой программы.

После разговора с Шовкошитным Вера шла домой с Шаболовки и снова в который раз вспоминала все, что произошло с ней в ту проклятую ночь.

...Как обычно, программа для полуночников заканчивалась в три часа ночи. Пока то-се — с Шаболовки Вера обычно выходила в четверть четвертого утра. До дома десять минут пешком. Она не боялась прохожих: в такое время даже самые отъявленные хулиганы, вылакав свое, уже спали мертвым сном. Вера шла домой, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. Вот подъезд ее дома. Вера нажала пару кнопок металлической двери, когда на ее плечо легла чья-то рука.

Вера вздрогнула и резко обернулась. За ее спиной стояло трое. Черные кучерявые волосы, смуглые бородатые лица, поблескивающие зрачки...

— Что вам надо? — как можно спокойнее спросила Вера. Испуг хоть и похолодил спину, но еще не успел овладеть ею полностью. Она еще надеялась, что это какая-то ошибка.

Тот, который положил свою ладонь ей на плечо, обернулся к своим спутникам и что-то сказал, показав пальцем на Веру. Те закивали. Потом он, обращаясь к ней, произнес несколько коротких гортанных слов.

— Я...я не понимаю...

Она не успела договорить, как почувствовала страшный удар в поясницу. Вера не успела крикнуть, потому что на ее плечо обрушился еще один удар. Вера упала, но ее подняли и стали методично избивать. Били молча и профессионально — по ногам, спине, рукам, так, чтобы не нанести вред важным органам, и одновременно сделать как можно больнее. Через пять минут все кончилось. Вера съехала по стене на холодный асфальт. Послышались удаляющиеся шаги, потом донесся звук автомобильного мотора...

Кое-как добравшись до своей квартиры, Вера с трудом разделась и осмотрела себя. Руки и ноги были сплошь в синяках. На спине чернело несколько узких полос: видимо, били резиновой дубинкой. «Теперь в бассейн не пойдешь...» — пришла ей в голову глупая и совершенно несвоевременная мысль. Вера подвигала конечностями, потом, вспомнив навыки, полученные в медучилище, ощупала себя. Конечно, все тело жутко болело, но ни переломов, ни серьезных повреждений не было. На лице и ладонях не осталось ни царапины.

Конечно, Вера пошла на следующий день в поликлинику и, конечно, обратилась в милицию. И конечно, это не дало никаких результатов. Скучающий капитан, позевывая, выслушал ее рассказ и посоветовал по ночам не выходить из квартиры. Его можно было понять — ну не выставить же у Вериного подъезда теперь пост. С кем не бывает...

Самое главное, что и Вера поначалу решила, что ее избили обычные хулиганы. Хотя и странные какие-то — ни денег не взяли, ни сережек не сорвали. Не сделали кое-чего похуже, хотя запросто могли. Только избили.

Только на следующий день Вера обнаружила в кармане плаща, в котором она была той ночью, сложенный вчетверо листок. На нем шариковой ручкой было написано: «Это только задаток». Внизу было пририсовано что-то непонятное, отдаленно напоминающее лежащего волка или собаку.

— Какой задаток? — вслух спросила Вера. Ответить ей было некому.

Капитан в милиции без всякого интереса повертел бумажку в руках и вернул ее Вере.

— И что вы предлагаете? — спросил он.

Ничего существенного Вера предложить не могла.

С этого дня в ней поселился страх. Она стала плохо спать по ночам, вздрагивая от малейшего шума. Стала сторониться каждого человека азиатской наружности, попадавшегося на улице. И конечно, больше всего боялась за Димку. Может быть, впервые в жизни Вера почувствовала свое жуткое, беспросветное одиночество. Конечно, у нее были приятели, некоторых она даже могла назвать друзьями. Но у каждого были свои проблемы, своя жизнь. Конечно, ее выслушают, похлопают по плечу, повторят слова дежурного по отделению милиции: «С кем не бывает...» Ничего большего Вера не ждала. Поэтому и не стала никому рассказывать о происшедшем. Ходила как ни в чем не бывало на работу и пыталась забыть.

Но забыть не получилось. Вернее, не дали. Потому что спустя три дня вечером, когда Вера уже собралась на работу, зазвонил телефон.

— Да, — подняла трубку Вера.

— Слушай, — сказали в трубке с явным кавказским акцентом, — мы долго ждать не будем. Торопись.

— Что? — растерянно спросила Вера, но на другом конце провода уже положили трубку.

В тот день она сбилась во время прямого эфира...

...Вера шла домой с Шаболовки и вспоминала ту ночь. Прошла неделя. Синяки на ногах и руках начинали желтеть, и Вере опять казалось, что все происшедшее не более как случайность. И что больше ничего такого с ней не повторится.

У подъезда стоял желтый милицейский «воронок». Вера издали заметила фургон и вспомнила, что раньше между собой они называли их «упаковками». Однажды ей даже довелось прокатиться в «упакованном виде» в знаменитую «пятерку» — отделение милиции № 5 на Арбате...

— Добрый день, — перед ней стоял человек в мышиной милицейской форме, — гражданка Кисина?

— Да, я.

— Тут возникли некоторые вопросы. Вы не могли бы съездить с нами в отделение милиции?

— Это по поводу моего заявления? — догадалась Вера.

— Да, — кивнул милиционер, — это ненадолго.

Вера охотно села в машину. «Ну вот, — подумала она, — наконец-то и про меня вспомнили».

— А вы что, поймали бандитов? — спросила Вера у милиционера, который сел рядом с ней.

— Угу, — снова кивнул он.

Машина резко тронулась с места.

Милиционер полез в карман и достал розовую фланельку. Потом вытащил маленькую бутылочку, открыл пробку и, улыбаясь, вылил содержимое на фланельку.

В воздухе запахло эфиром.

— Что это? — спросила Вера.

Милиционер ничего не ответил. Аккуратно закрыв пробкой бутылочку, он внезапно и ловко приложил фланельку к Вериному лицу. Схватил ее за затылок и плотно закрыл ей нос и рот. Перед глазами все поплыло...

...Когда Вера очнулась, она увидела то, что, проснувшись, видят все люди, лежащие на спине, — потолок. Белый, покрытый известкой потолок.

— Очнулась, — донесся чей-то голос.

— Хорошо, приступим, — отозвался второй.

Вера не успела опомниться, как ее лицо накрыла какая-то маска.

— Считайте до десяти, — приказал кто-то.

«Раз, два, три», — покорно произнесла про себя Вера. И уже засыпая, она подумала, что больше всего это похоже на наркоз...

1

Александр Борисович Турецкий любил говаривать: «Хорошее настроение — самое важное качество для следователя». И был абсолютно прав. Впрочем, почему был? Он и есть.

Вообще-то я обычно просыпаюсь в прекрасном настроении. Причем в любую погоду. Дождь там, снег, метель, половодье — мне все равно. Ничто не может испортить моего замечательного утреннего настроения. Я просыпаюсь, радуюсь утреннему свету (более или менее яркому в зависимости от времени года), вскакиваю с постели, с удовольствием принимаю душ, вкусно завтракаю. Потом одеваюсь, выхожу из своего подъезда, с наслаждением вдыхаю утренний воздух, завожу машину и с охотой отправляюсь на работу, в юрконсультацию № 10 по адресу Таганская, 34. Туда, где я, Юрий Петрович Гордеев, работаю адвокатом. Еду на свою новую работу, которая мне очень нравится. Короче говоря, с утра у меня обычно замечательное настроение.

«Обычно», но только не сегодня. Стоило мне продрать глаза от противного жужжания электрического будильника, как в мою привыкшую к утреннему радостному оптимизму голову пришла совершенно нерадостная мысль. И настроение моментально упало. Вставать сразу расхотелось.

Мысль была короткая и состояла всего из одного слова: «Лазарук».

Кто такой Лазарук этот, объяснять, думаю, никому не надо. Любой мало-мальски интересующийся политикой гражданин нашей страны знает об этом типе даже больше, чем тот заслуживает. Однако для той, лучшей и, очень надеюсь, большей, части читателей, у кого фамилии, имена и отчества членов правительства и депутатов не вызывают абсолютно никаких эмоций по той простой причине, что они им неизвестны, проясню ситуацию.

Лазарук — это председатель одной политической партии, название которой, по сути, ничего не говорит. Маленькая партия. Однако председатель ее, который таки сумел пробраться в Государственную Думу, успел прославиться и сделать себе такую рекламу, что на следующих выборах он, чего доброго, не только опять попадет в парламент сам, но и притащит за собой целую команду своих сподвижников. Короче, за два года, прошедших с последних выборов, Лазарук времени зря не терял. То морду кому-нибудь набьет, то американский флаг у посольства на улице Чайковского сожжет. Ну, или просто начнет ругать матом с трибуны кого ни попадя. Словом, трудится не покладая рук. Разумеется, все это очень нравилось журналистам. А Лазаруку нравилось то, что им эти его выходки нравятся. Таким образом, он делал себе рекламу, или, выражаясь языком газетчиков, «наживал политический капитал».

О существовании Лазарука я, конечно, знал, но то, что мне придется с ним познакомиться, не могло присниться в самом страшном сне. Очень уж он был несимпатичной личностью, Лазарук этот.

Но, как говорится, человек предполагает, а Уголовный кодекс располагает. И в один не предвещавший ничего плохого жаркий день (в самом конце пыльного московского августа) ко мне подошел Генрих Розанов, заведующий нашей юридической консультацией. То есть мой непосредственный шеф.

— Маешься на приеме граждан? — спросил он, разглядывая какие-то бумажки на моем столе.

Дело было в конце моего дежурства, в течение которого я принял как минимум человек двадцать, выслушивал душераздирающие житейские истории, объяснял нюансы нашего несчастного законодательства и так далее. Если это можно назвать маетой... Однако с начальством лучше не спорить — это я усвоил еще с тех времен, когда работал под началом Александра Борисовича. Я имею в виду старшего следователя по особо важным делам Турецкого.

— Маюсь, — осторожно ответил я.

— Очень хорошо, — неожиданно обрадовался Генрих, — вот, чтобы ты не скучал, работенку тебе нашел.

Тут он как фокусник чуть ли не из воздуха достал папку «ДЕЛО» с сакраментальными ботиночными тесемками, положил мне на край стола и, вздохнув, молвил:

— Сам бы взялся, но... — Он подумал и закончил: — Времени нет. Так что ты, Юра, посмотри. Человек знатный...

Как вы уже, наверное, догадались, этим «знатным человеком» оказался не кто иной, как депутат Лазарук. Сначала я было обрадовался: дело обещало стать громким по той простой причине, что все дела, связанные с Лазаруком, оказывались громкими. Ну а раз дело громкое, значит, и фамилию адвоката, то бишь меня, нет-нет да и упомянут. Реклама!

Но, полистав дело, а потом и пообщавшись с Лазаруком, я понял, почему шеф, да, думаю, и все остальные адвокаты из нашей конторы, которые, ясно, были поопытней меня, не взялись за это дело.

Я вышел из подъезда в половине девятого, вдохнул свежего осеннего воздуха и прошлепал по лужам к тому старому куску железа, что я громко именую автомобилем. Хотя нет, напрасно я клевещу: мой старичок бегал, несмотря на преклонный возраст, исправно и при случае мог дать фору иной новенькой иномарке. Конечно, если поставить новые свечи, заменить карбюратор, отладить коробку передач, перебрать двигатель... Я отогнал от себя эти бесконечные мысли и, отворив дверь моего железного друга, сел на потертый кожзаменитель кресла.

Машина завелась с первой попытки, но даже это не могло повысить мое настроение. Сегодня мне предстояла встреча с Лазаруком.

Дело было провальное. То есть проигрыш можно записывать в свой актив прямо сейчас, даже без суда. Лазарук судился с неким Яковом Пенкиным, тележурналистом с «ТВ-7». Судя по всему, Пенкин этот был человеком неглупым, потому что во время одной из «акций» Лазарука, когда он перед «Макдональдсом» на Пушкинской площади ожесточенно топтал купленные только что гамбургеры, выкрикивая проклятия в адрес Билла Клинтона, Пенкин, который снимал происходящее, не выдержал и вполголоса назвал Лазарука «дебилом». Этот случай запечатлели на пленку множество камер, поэтому мне довелось наблюдать происшедшее сразу с нескольких точек. Пенкин ничего — ну сказал и сказал, выразил, так сказать, всеобщее настроение присутствующих. Гораздо интереснее было наблюдать за реакцией Лазарука. Он, услышав слово, произнесенное Пенкиным, застыл, остановился, насторожился, словно гончая, взявшая след. Мне даже показалось, что его уши заострились и сами собой повернулись в сторону тележурналиста. Сомнений в том, что Пенкин имел в виду именно Лазарука, быть не могло: «дебилов» среди присутствующих стояло не так много. На лице Лазарука заиграла довольная улыбка, он едва не поскользнулся на растоптанных гамбургерах. Потом, ругаясь последними словами, разъяренный депутат кинулся на Пенкина. Но сделал это так неуклюже, что наткнулся переносицей на объектив его камеры. Переносица не выдержала и треснула. Лазарук взвыл. Пока вызывали «скорую», накладывали гипс на нос депутата, Пенкин поспешно ретировался. Но не тут-то было. Лазарук не мог упустить такого замечательного случая устроить показательное выступление. Дальше все просто. Он подал на журналиста в суд за публичное оскорбление и членовредительство и приказал своему помощнику найти адвоката. На беду, у того в записной книжке оказался телефон Генриха Розанова. Ну, о том, как тот скинул это дело на мои плечи, я уже рассказал.

Самое главное, что в результате все оказывались в выигрыше. Лазарук, даже проиграв процесс, добивался своего, то есть скандала, поэтому-то адвоката он мог взять любого, хоть студента первого курса юрфака. Все равно выиграть этот процесс было невозможно. Пенкин — тот прославится как победитель склочного депутата. И только я оказываюсь в дураках. Проигранный судебный процесс — это, безусловно, пятно на моей адвокатской биографии. С другой стороны, отказаться я не мог: все-таки шеф есть шеф. Ну что ты будешь делать?

Подъезжая к консультации, я еще издали заметил длинное блестящее черное тело «мерседеса» Лазарука. И идти на работу мне окончательно расхотелось. За несколько встреч с Лазаруком я успел составить о нем самое негативное впечатление. Одно радовало — через неделю должен был состояться суд. Хотя, как я уже говорил, ничего хорошего лично мне он не обещал...

Пока я припарковывался, из радиоприемника донеслись сигналы точного времени. Девять часов. Значит, я хоть немного, но заставил ждать Лазарука. Эта мстительная мысль немного прибавила мне настроения.

Между тем по радио передавали ежечасную сводку новостей. Я уже собрался было вылезти из машины, как вдруг услышал следующее:

«По сообщению информационных агентств, на территории Чечни произошел очередной террористический акт. Позавчера, во время съемок широко разрекламированной пресс-конференции ряда правительственных чиновников Ичкерии о «новом взгляде на место Чечни в международном сообществе», проходившей в городе Халкилой, был похищен корреспондент телекомпании «ТВ-7» Яков Пенкин. Очевидцы утверждают, что к стоящему у дома, где проходила пресс-конференция, журналисту подъехала машина, из нее вышли несколько человек и, затолкав Пенкина в кабину, увезли его в неизвестном направлении. Оперативные действия чеченской милиции результатов не дали. Министр безопасности Чечни Шургат Алироев заявил, что данный инцидент, по его мнению, организован «силами, заинтересованными в дестабилизации обстановки на Северном Кавказе», и намекнул, что такими силами могут быть спецслужбы России. Секретарь Совета Безопасности России Иван Птицын выразил надежду, что очередное похищение журналиста не помешает нормальному переговорному процессу между представителями российского правительства и чеченского руководства. Напомним, что это уже четвертый случай похищения людей в Чечне с начала года...»

Вот это новость! Интересно, истец уже знает о похищении своего ответчика или нет? В таком случае я буду первым, кто сообщит ему эту приятную новость. То есть для самого Лазарука новость совершенно неприятная.

Я вошел в подъезд, неторопливо поднялся в свой кабинет и открыл дверь.

Мощная фигура Игоря Сергеевича Лазарука заслоняла почти все окно, из-за чего в моем крохотном кабинете было совсем темно. Депутат стоял скрестив руки и, как Наполеон, созерцал окрестности. В углу на стуле устроился телохранитель такого же крупного телосложения. И не отрываясь наблюдал за своим шефом.

Услышав за спиной стук двери, оба обернулись.

— А-а, — радостно раскинул руки в стороны Лазарук, — здравствуйте, Юрий Петрович.

Я поздоровался с ним и уселся за стол. Лазарук тут же подсел ко мне.

— Ну что, дадим жару этому... — он нецензурно выругался в адрес Пенкина.

Я вздохнул, изображая неизбывную печаль:

— Боюсь, Игорь Сергеевич, Пенкину дадут жару и без нас.

Лазарук непонимающе уставился на меня:

— Как это?

— Вы новости не слышали сегодня?

— Так, краем уха. А что?

— Якова Пенкина похитили в Чечне.

Надо было видеть лицо Лазарука в этот момент. Из оптимистично-боевого оно вдруг стало злым и даже каким-то свирепым.

— Что-о-о?

Я сокрушенно развел руками:

— Только что передали по радио. Похищен наш ответчик.

Лазарук замолчал и надолго задумался. Я понимал, что за мысли вертятся в его голове. С похищением Пенкина рейтинг журналиста резко повышался. Теперь, когда он вернется из чеченского плена (если вернется, конечно), то ореол мученика ни в коем случае не даст Лазаруку никаких шансов. Которых, впрочем, у него и так не было. Но теперь Лазарук мог, и серьезно, потерять очки в результате этого процесса. Вот он и прикидывает, как бы ему выпутаться из этого положения.

— Ну ладно, — сказал он в конце концов, — значит, у нас есть время для того, чтобы еще лучше построить обвинение.

— Боюсь, у нас теперь слишком много времени, — заметил я.

— Угу, — кивнул Лазарук, — они скоро не выходят...

Распрощавшись с Лазаруком, я почувствовал себя гораздо лучше. Кто знает, может, мне удастся как-нибудь улизнуть от этого процесса.

Я уже было собрался приступить к обычному приему посетителей, когда в дверь вошел Генрих Розанов.

— Ну как? — кивнул он в сторону двери.

Я махнул рукой:

— Пенкина вчера похитили. Так что...

— Ага, — произнес Генрих Розанов, — а у меня тут как раз к тебе еще одна просьба.

«Знаю я эти просьбы», — сказал я про себя. Но разве можно перечить начальству?

— Я вас слушаю, Генрих.

— Тут Валера Барщевский заболел. В больницу лег.

— А что с ним?

Генрих пожал плечами:

— Не знаю. Но вроде что-то серьезное. Почки или печень. Короче говоря, на нем осталось одно дельце.

Ну так я и знал! Он хочет повесить на меня чужое дело! А ведь хуже нет, как доканчивать начатое кем-то дело.

Розанов положил мне на стол адвокатское досье.

— Дельце плевое. Ерунда, короче. Я думаю, ты с ним быстро развяжешься.

— Я надеюсь, депутаты или члены правительства не замешаны? — осторожно спросил я, показывая на папку.

Розанов повертел своей маленькой головой:

— Да нет. Мелкое дело. Злостное хулиганство и сопротивление работникам милиции.

Я облегченно вздохнул и стал вчитываться в адвокатское досье, составленное Валерой Барщевским, которого я хорошо знал — он работал в нашей консультации.