Беглецы

Часть первая. ЧАСЫ С БРАСЛЕТОМ

Глава первая

Отметка о прибытии во Львов, для отчета по командировочным документам, не особо озаботила молодого следователя с Алтая Андрея Пущина. Замысловатую подпись регистратора на оттиске печати, причём, безо всяких проволочек, он получил в канцелярии областной прокуратуры. Там же юрист третьего класса не отказался и от радушного предложения помощи. Тем более что заключалось это участие в его судьбе обещанием поселить в любую, пусть и самую лучшую гостиницу.

Но вот здесь Андрей Андреевич спешить не стал. Напуская на себя солидность, так не свойственную его годам, заявил коллегам:

– Спасибо, товарищи, это пригодится, только чуть позже.

И достаточно откровенно объяснил свои слова, намерениями не сразу «оседать» в областном центре:

– Мне еще нужно дней на несколько завернуть в здешнее местечко Кривичи для выполнения обязательных следственных действий.

Зато оставил за собой право на подобное содействие на самое ближайшее будущее. Дескать, сразу по возвращению из пригорода снова появится, чтобы поработать уже с документами в областных архивах.

– И уже тогда, не обессудьте, – расставаясь с доброжелательными местными прокурорскими работниками, заявил гость из Сибири. – Тогда мне точно понадобится такое направление.

Опоздав в тот день на первый рейс пассажирского автобуса, только что ушедшего, по нужному ему, направлению, Андрей Пущин вынужденно вернулся туда же, где провел первые часы в этом городе. В то самое – старинное и очень красивое по своей архитектуре, историческое здание Управления Внутренних Дел, что по праву украшает этот областной центр Украины.

Но не внешняя красота отделки и не лоск внутреннего убранства привлекли сюда сибиряка. Захотелось ему еще раз, пока появилось на то дополнительное время, гораздо более пристально, рассмотреть, так заинтересовавший его стенд в музее правоохранительных органов и госбезопасности, где имелся экспонат, имевший, пусть и косвенное, но всё же отношение к его непросто начатому расследованию убийства на Алтае здешнего автомобилиста.

По своему прокурорскому удостоверению Пущин беспрепятственно прошел внутрь, но, к своему немалому удивлению, натолкнулся там, на неожиданные и крайне неприятные для него лично, перемены, случившиеся после его предыдущего визита. Теперь не нашел именно то, что ему было как раз теперь особенно нужно.

На том месте, где еще ранним утром с довоенной фотографии белозубо улыбался прямо в объектив фотоаппарата боксер, принимавший кубок у строгого майора с ромбами в петлицах служебной гимнастерки, Андрей увидел лишь пятно от силикатного клея со следами приставшей фотобумаги. Она особенно ярко выделялась теперь на фоне, этого, изрядно выцветшего под солнцем, картона.

– Что за перемены у вас тут случились? – с удивлением, поинтересовался приезжий у старого жилистого служителя, явно отставника, прирабатывающего в музее к офицерской пенсии.

Тот изучающе глянул в лицо посетителя. И, в свою очередь, недоверчиво спросил у незнакомца:

– Кто сами-то будете?

Второй раз за это утро, предъявленное Пущиным, новенькое удостоверение следователя районной прокуратуры с далекого от этих мест и потому вполне экзотического Алтая, растопило последний лед сомнения в душе ветерана.

Судить так, можно было уже потому, что последовала радушная улыбка, которая сделала худое загорелое лицо старика еще более морщинистым на щеках:

– Извините, но бдительность не забываем! – он крепко, совсем не по-стариковски, пожал руку посетителю. – Привычка, знаете ли, во всем доверять только документам.

И тут, словно что-то вспомнив не самое лучшее в своей жизни, стал таким же строгим и серьезным, как до начала их общения:

– Понимаю Ваш интерес, – вспомнив от необходимости прояснить ситуацию, сказал ветеран в следующей фразе. – У нас тут, к сожалению, история давняя всплыла не совсем хорошая.

Решившись поведать о ней полную правду, неожиданный рассказчик не стал скрывать всех деталей.

– Уже который год велели мне заменить фото майора госбезопасности Мурзина, да только, как-то все руки не доходили, – гулко под сводами зала, а оттого особенно внушительно, прозвучал голос внештатного экскурсовода ведомственного музея. – А сегодня вот, сделал всё, как мне велели, взял и отодрал снимок с планшета.

И хотя сомнения в правильности совершённого поступка, явно ещё чувствовались в надтреснутом старческом голосе, говорил он вещи совершенно в духе времени. Не. место ему там, где наших лучших людей прославляем!

Заметив, что гримаса сомнении все еще не сошла с физиономии молодого собеседника, отставник счел возможным дать некоторые пояснения. Да так, что его последующие слева надолго запали в душу Андрея Пущина. И особенно та, заключительная фраза, что еще долгое время все не выходила из его сознания:

– Натуральным вражиной оказался на самом деле этот Мурзин, хотя и ромб в петлице носил комбриговский от самого товарища Сталина, – теперь ветерана уже ничто не смущало, так как он окончательно сделал свой выбор не в пользу погибшего коллеги. – Такого шпиона он проворонил, прямо жуть!

После чего продолжил в том же духе, популярно объяснил свое отношение к орденоносцу, проявившему преступную халатность.

– Ведь прямо в руках был некий инженер Кондратюк, да смог убечь.

Местный историк оперировал и редкими фактами, не полагаясь на простые умозаключения:

– Избежав законного наказания, этот вражина, рассказывают, самим немцам их ракеты помогал здесь строить.

Видя неприкрытую ни чем заинтересованность молодого юриста, разоблачитель поднял, по его мнению, полог над одной из тайн прошлой войны.

– Этот самый тип, после того, как удрал с их Вернером фон Брауном в сорок пятом году за океан, уже там подвизался в космонавтике, – рассказчик чуть ли не кулаки сжал от негодования. – Наверное, просто так не стали бы его хвалить, что рассчитал им полет до самой Луны и обратно!

Пущину каждое слово врезалось в голову. Хотя и ничего прежде не слышал он ни про Мурзина, ни про Кондратюка. Только теперь и они были ему не «чужими», коли к этой странной истории самым тесным образом, почему-то оказался причастным и Константин Кротов. Тот самый свидетель преступлений Городухина, о котором упоминал в своем не отправленном заявлении, погибший под Рубцовском шофер.

Накануне, лишь случайно увидев фотографию молодого боксёра, Андрей обрадовался этому как доброму предзнаменованию. Пусть и втайне от самого себя, а тем более и от других, но очень следователь теперь надеялся, потянув за эту ниточку, сможет распустить весь клубок событий, закончившихся трагедией у сгоревшего в придорожном кювете грузовика ехавшего с грузом дизельного топлива в горное урочище Ханхару.

В Музее милиции и госбезопасности, после того, как попросил сделать копию с ненужной больше для их экспозиции, фотографии Мурзина и Кротова, и, получив положительный ответ, Пущин отправился по другим делам, ожидавшим его в ходе начатой работы командированного сюда, что называется, за тридевять земель.

…Час с небольшим катил от областного центра по отличной асфальтированной автостраде новенький автобус «Турист» местного производства, пока не доставил рейсовых пассажиров до промежуточной остановки, нужной Пущину, с лаконичным названием над крышей автостанции «Кривичи».

Лежащий в стороне от больших, оживленных трасс, этот провинциальный поселок потому вовсе не мог похвастаться каким-то особым оживлением на перроне у своего убогого автовокзала. Однако, несмотря на довольно поздний час, Пущин нашел там сразу нескольких человек, благожелательно указавших ему:

– Как добраться по нужному адресу.

Оказалось, все они сами только что идут именно оттуда, где отмечали сороковины гибели Касьяна Львовича Лимачко.

– Ты, гарный хлопец, никак запоздал на поминовение? – сошлись во мнении, изрядно подвыпившие за поминальным столом, мужики. – Мы бы тебя, конечно, со всем уважением прямо до хаты проводили, но сами уже последний автобус ждем, чтобы пехом по домам к себе не добираться.

Приметы пути, четко указанные словоохотливыми земляками погибшего шофера, довольно быстро довели следователя до нужного ему дома. Того самого, что на фоне остальных, красовался под цветной «шубой», умело устроенной отделочниками на стенах кирпичного особняка.

Сейчас, поздней осенью, все вокруг утопало в заманчивых запахах спелых яблок нового урожая. Как заметил с сожалением дальний гость, так и не снятых до сих пор с ветвей обширного сада.

Хозяйка – довольно моложавая и когда-то, видимо, очень красивая дивчина, и с возрастом нисколько не потеряла своей былой привлекательности. В том числе, особо не портило ее и черное вдовье одеяние.

И все же в душе, у Натальи Сергеевны, как представилась она пожаловавшему из самой Сибири следователю, вся боль уже перегорела. Осталось лишь безысходность от случившегося и надежда:

– Что этот молодой сибиряк сумеет найти убийцу!

А в том, что ее Касьян не мог сам погибнуть на дороге со своим богатым опытом шофера, она нисколько не сомневалась:

– Поначалу так и думала, что изверг этот, его жизни лишил, – вдова истово перекрестилась на образа в красном углу хаты. – Да Господь, видно, отвел мои напрасные подозрения.

Эту фразу Андрей услышал уже по дороге, когда женщина взялась проводить его до кладбища и показать место, где был похоронен, привезенный в цинковом гробу с Алтая, её незабвенный супруг – Касьян Львович Лимачко.

И было в словах женщины что-то такое необычное, заставившее Пущина по-настоящему насторожиться:

– Кого Вы имеете в виду, называя извергом? – переспросил он.

На что Наталья Сергеевна, не меняя скорбного тона, ответила:

– Бывшего немецкого старосту нашего местного Городухина!

И, не дожидаясь других вопросов на эту тему, по собственной воле объяснила причины своих подозрений:

– Как Касьян узнал его там, на Алтае, так я сразу и подумала, что не иначе, как фашистских рук это дело, – вдова снова перекрестилась. – Но ошиблась.

Пущин перебил её на полуслове:

– Почему Вы так думаете?

На что снова последовал убедительный ответ:

– Не мог тот, оказывается, подобное совершить.

И вновь Пущину пришлось удивиться.

– Откуда, Вы, лично узнали про их встречу в колхозе на Алтае? – не устоял он от этого уточнения, сулившего хотя бы небольшой просвет в тумане, сгустившемся над ходом расследования.

На что та бесхитростно произнесла:

– Так сам Касьян мне позвонил по междугородней связи!

Вдова невольно улыбнулась, вспомнив мужа.

– Все расспрашивал приметы бывшего бургомистра, – начала она издалека, но прямо здесь же, на месте, и оговорилась. – Не у меня, конечно.

Женщина горько улыбнулась, вспомнив последний разговор с мужем:

– Тогда, в войну, я совсем ещё девчонкой была, а у Марины Матвеевны, которая все помнила, голова всегда оставалась светлой, хотя уже и года у нее были совершенно преклонные.

– И что же? – задал Андрей новый вопрос в продолжение предыдущего, на что узнал такое, что с лихвой окупала всю его дальнюю командировку с Алтая сюда, на Западную Украину.

Как оказалось, тревога тогда у водителя была не напрасной.

– Все сходилось, – ответила Наталья Сергеевна. – Но муж не велел в местечке о том, пока распространяться.

Что объяснялось, по мнению вдовы, очень просто:

– Сам хотел все выяснить на месте!

Да и теперь женщина знала не очень многое из того, что довелось тогда выяснить бывшему мужу. Но и то, что могла поведать, не стала таить перед следователем, специально приехавшим в такую даль, чтобы установить истину:

– Письмо какое-то даже писать собирался в архивы.

Возникший из разговора совершенно новый персонаж в его расследовании – некая Марина Матвеевна Васильчук, якобы, хорошо знавшая Городухина еще со времен войны, теперь особенно заинтересовала Пущина. Даже заставило его отказаться от того, что ему теперь непосредственно предстояло. От подробного изучения кладбища, куда за разговором они и не заметили, как подошли.

– Нельзя ли мне повидаться с этой Мариной Матвеевной, – смущаясь проявлению нового интереса, через силу выдавил из себя следователь.

– Почему нельзя? – ответила проводница. – Можно!

Но это уже осталось всё же, «на потом», так как вначале приехавшему издалека следователю предстояла встреча с местом упокоения ее супруга, которого в этот памятный день она уже навещала не один раз.

– Вот мы уже и пришли, – произнесла Наталья Сергеевна, показывая рукой на дорогое ее сердцу место.

За широкой оградой, сваренной из фигурно выкованных полос железа, в груде уже повядших на венках, цветов, высились дна, очень похожих, как братья-близнецы, хотя и столь же скромных обелиска.

Оба – под красными жестяными звездами.

На одном из них Андрей увидел, знакомую по расследуемому сейчас уголовному делу, фотографию Лимачко, а на другом – пожилой женщины, которую ранее никогда не встречал.

На табличке, под выполненном на фаянсе снимком значилось – «Васильчук Марина Матвеевна». Даты рождения и смерти.

Причём, выходило так, что всего на несколько дней пережила старушка, безвременно и трагически погибшего, Касьяна Львовича.

– Видно, сильно переживала гибель, хотя и был он ей совершенно чужим, – пояснила вдова. – Всего лишь родной теткой погибшего друга – Кости Кротова.

На обратном пути с кладбища, Наталья Сергеевна охотно рассказала о том, как в ее семье появилась женщина, похороненная рядом с ее мужем в одной – «семейной» оградке.

– Едва Касьян в родное местечко с фронта дернулся, так и взял ее к нам на постоянное жительство, – рассказала Наталья Сергеевна. – А то угол снимала, после того, как фашисты собственную хату сожгли и племянника убили.

Глава вторая

От всего услышанного в первый день появления на хуторе Кривичи, на Андрея повеяло каким-то мистическим чувством. Почему-то и эта смерть не казалась ему результатом простого сердечного приступа, как выходило из рассказанного. О чем он и не преминул сказать спутнице.

– Вот и наш участковый вначале придерживался того же мнения, – не стала разубеждать его Наталья Сергеевна. – Когда нашли тётю Марину, все вокруг ее тела, да и по комнатам у нас в доме было раскидано.

Она не исключала самого плохого.

– Как будто что-то очень долго искала перед своей смертью, – произнесла, но следом сама и опровергла версию возможного злого умысла чужака. – Только все оказалось на месте, ничего не пропало!

Андрея этот горестный рассказ начинал интересовать уже вполне с профессиональной точки зрения:

– А сами-то Вы, Наталья Сергеевна, в тот роковой день, где были?

Задавая этот вопрос Пущин уже отбросил всякую прежнюю оглядку на то, что может обидеть человека своим пристрастным любопытством.

Лимачко восприняла его интерес как должное:

– Тем именно числом по своим делам во Львов ездила.

Женщина, вдруг вернулась, к прошлому разговору, затеянному гостем еще по дороге на их сельское кладбище:

– Там, в областном центре, как раз в тот день и убедилась, что ни в чем не виноват Городухин.

Вновь в уголках глаз вдовы заблестели слезы.

– Не мог он с Касьяном так поступить, – и чтобы понятнее стало приезжему следователю, добавила. – В дороге тот был по пути сюда, в родные места.

Теперь, после ее слов, выходило вообще что-то непредсказуемое. Пущин никак не мог взять в толк – кто же рассказал Наталье Сергеевне о визите сюда колхозного бригадира из Подолино.

О чем и спросил её саму:

– Откуда Вы, Наталья Сергеевна, узнали такие подробности о, фактически, чужом человеке здесь в своей глубинке?

На что Лимачко ему ответила без утайки.

– Так Маркел Фатеевич Городухин лично и рассказал, – теперь слезы уже высохли на ее щеках, а глаза загорелись чувством пережитого. – Ведь я именно к нему на встречу и ездила во Львов.

Оказалось, что давным-давно забытый всеми в Кривичах земляк сам позвонил в дом Лимачко совершенно неожиданно, набрав её номер по междугородней линии связи. В основном, чтобы сообщить о том, что посылочку, дескать, привез от Касьяна.

– Ну, я ему не стала сразу говорить ни о случившемся, ни о том, что телеграмма страшная пришла с Алтая, – поделилась с Андреем собеседница. – Поехала сама порасспрашивать о последних днях мужа.

Уже вернувшись вечером из города, Наталья Сергеевна убедилась в том, что действительно, беда не приходит одна. Ведь, вновь горе не обошла ее дом стороной. Умерла Марина Матвеевна.

Этот, буквально, вал новой информации, обрушившийся на Пущина, требовал своего переосмысления. Потому весь остаток этого вечера и половину наступившей ночи Андрей не мог уснуть, согласившись на постой в доме у Лимачко, радушно предложенный ему гостеприимной хозяйкой.

Такое предложение было только на руку, потому, что позволило следователю больше времени уделить выяснению всех, довольно странных обстоятельств, произошедших в Кривичах за время, предшествовавшее его приезду. Неутомимо, час за часом он все расспрашивал Наталью Сергеевну о самых мелких деталях того, что произошло в тот самый роковой день, когда умерла старушка.

Та ничего и не скрывала.

Приехав во Львов она, к сожалению, не сразу смогла отыскать там, в условленном месте, позвонившего ей накануне, Городухина…

Да и тот телефонный разговор с ним, который заставил собираться в областной центр, начался не совсем так, как того, вероятно, хотел бы бывший земляк, оставивший после себя недобрую память. И все же, звонивший из Львова Маркел Фатеевич сразу же развеял все сомнения собеседницы по поводу своей персоны.

– Привет Вам передаю от Касьяна Львовича, – его голос и дальше, довольно весело басил из телефонной трубки. – С ним недавно тепло расстались у меня в бригаде.

Почувствовал за тишиной в трубке остающуюся недоверчивость собеседницы, он продолжал сам говорить своим прежним – веселым и располагающим к дружелюбности, тоном.

– Касьян Львович теперь стал мне лучшим другом, – не веря своим ушам, услышала от приезжего Лимачко. – Ведь полностью, без кривотолков, разобрались и с возникшим, было, недоразумением.

Оказалось и совсем удивительное в том, что следом услышала вдова.

– Я документально доказал Касьяну Львовичу, что был во время войны среди наших, уже когда с хутора от немцев сбежал, то пристал к партизаном, – проникновенно, с оттенком невольной обиды за недоверие теперь ворковало в телефонной трубке. – Звоню же вот по какому поводу – еду отдыхать на курорт Трускавец и у меня тут с собой небольшая посылочка от Вашего мужа.

Это известие, косвенным образом и породило в женщине простое нежелание сразу же заявлять о смерти мужа, делится с ним своим горем. Неизвестно что рассчитывая услышать в ответ.

Тогда как приезжий продолжал все говорить и говорить:

– Уже и не знаю, как с ней быть, с посылкой этой?

Он и теперь не давал на другом конце провода и слово вставить.

– Думал вначале, что сам в Кривичи гостинцы завезу, да вот, оказалось на деле не очень просто, – посетовал Маркел Фатеевич. – Транспорт ходит до Кривичей редко и в неудобные часы, теперь мне уже и на лечение уезжать треба.

Столько радушия и искренности было в голосе Городухина, что Наталья Сергеевна, так до конца этого неожиданного разговора, не решилась прямо по телефону рассказать и о смерти мужа, и о своих былых подозрениях. Да и просто хотелось при личной встрече, предложенной самим Городухиным, больше узнать о том, как жил Касьян Львович в свои последние дни?

Короче говоря, согласилась приехать на завтра во Львов.

– Буду у Вас первым автобусом! – стараясь не расплакаться, сказала Наталья Сергеевна. – Где нам лучше встретиться?

– Я поселился в гостинице «Центральной», там и буду ждать, – после этих ее слов, несказанно обрадовался предстоящей встрече Маркел Фатеевич.

Но сам на встречу опоздал…

Почти целый час ждала его Лимачко в гостиничном холле, пока тот, запыхавшись от быстрой ходьбы, не окликнул ее. Всем своим видом словно извиняясь за собственную задержку:

– Здравствуйте, Наталья Сергеевна!

Городухин с первых же мгновений встречи постарался сделать вид, что ничего особенного пока не случилось, из-за его вынужденного опоздания:

– Вы точно такая, как описывает Вас Касьян Львович.

Даже не собираясь услышать что-либо в ответ, он продолжал все в том же духе, нахваливая, как торговец на базаре товар, своего бывшего земляка, встретившегося ему на Алтае.

– Сегодня вспомнил его добрым словом, когда случайно застрял, – балагурил он, отыскав к этому подходящий повод. – А вот там, в Рубцовске вместе мы ездили мне за билетом и сразу же его купили.

Приезжий нахмурился:

– Здесь же, до Трускавца, без такой доброй помощи, как оказалось, целая проблема выехать.

Выходило, что случайно они разминулись на привокзальной площади, где тот собирался приобрести билет в кассе предварительной продажи.

– Вот и стоял в очереди до конца, – Маркел Фатеевич снова укорил себя за недолгое ожидание, на которое невольно обрек женщину своим опозданием. – Вы уж меня простите великодушно…

Лимачко, к тому моменту успевшая передумать всякого про него, впрочем, не стала менять свое прежнее отношение к «посланцу» мужа. Да и тот, завершив устные объяснения заметно успокоился после опоздания и уже не старался вон из кожи лезть, задабривая жену вновь, якобы, обретенного друга.

К нему и в номер за посылкой потому подниматься не стали. Так, до конца встречи и оставались внизу, в гостиничном фойе, присев от посторонних глаз на диванчике в самом углу холла.

Теперь, когда он выговорился, черным вдовий платок, которым была покрыта голова женщины, сначала удивил Городухина. А потом его опечалила до глубины души и последовавшая трагическая весть:

– Даже и не знаю, как он мог попасть аварию.

Колхозный бригадир, в коллективе которого случилась столь страшная беда, прямо-таки в лице изменился от переживаний.

– Такой опытный водитель, – сетовал безутешный Городухин. – Другим бы следовало с него пример брать прежней безаварийной езды.

Но это удивление длилось не так уж долго. Маркел Фатеевич стал припоминать все, что могло случиться на непростом пути водителя в тот день, когда они, по его словам, они расстались у Рубцовского вокзала:

– Знаю, что должен был ехать в предгорье, везти горючее для дизель-генератора на самые дальние – предгорные колхозные выпаса общественного скота.

По его выходило, что там дороги действительно, тяжелые:

– Всякое могло произойти!

Долго еще тогда Маркел Фатеевич рассказывал о, будто бы, возобновившейся дружбе со старым, еще с довоенной поры, приятелем. При этом, разговаривая о делах дней давно минувших, еще оккупационной поры, откровенно пожалел он о такой ужасной гибели Кости Кротова в стычке с фашистами:

– Когда сам жизнь отдал, но и смог унести за собой несколько врагов!

В том числе, как и без того знала Наталья Сергеевна Лимачко от своего, ныне погибшего супруга, парень в том бою погубил и крупного фашистского чина:

– Мне тогда удалось уйти, долго партизанил, но все одно попал в плен, – кстати, вдруг вспомнил бывший хуторянин.

Затем начал припоминать и многих, незаконно репрессированных тогда, после присоединения Западной Украины, земляков. В том числе и бывшего директора МТС Кротова, и сына его Константина, доказавшего, что на самом деле всегда был и остался патриотом:

– Ведь, после ареста НКВД сумел сбежать Костя с этапа, – будучи очевидцем и чуть ли не лучшим другом героя, делился воспоминаниями Городухин. – Начал Кротов партизанить одним из первых, даже хотел тоже мнимо пойти в услужение к фашистам, чтобы незаметно воевал с ними и даже сумел совершить при этом немалый подвиг.

Да и сам Маркел Фатеевич, как выходило по его словам, не желал тогда мириться с нашествием гитлеровцев, боролся с ними как мог, но и тоже не избежал потом неправедных репрессий:

– Костя погиб и мёртвые сраму не имут, а вот и меня после освобождения из фашистского концлагеря долго терзали особисты с различными проверками.

Удручённая своим непереносимым свежим по времени горем, вдова Лимачко особо не вникала в его давние переживания, дожидаясь момента, когда можно будет получить последнее письмо мужа и уехать обратно на хутор.

Между тем, Маркел Фатеевич был неудержим в устных «мемуарах» несправедливо обиженного патриота Родины.

– Практически, милая Наталья Сергеевна, меня в органах безопасности засудили без нормального проведения следствия, пытками выбивали показания, – со своей новой стороны открылся Городухин. – После такого, сами знаете как бывало в проклятые сталинские времена, коли ты побывал в плену, то и отвечай по всей строгости закона за проявленную, якобы, измену Родине.

Только полностью выговорившись, он вспомнил, наконец-то, о конкретном поводе, заставившем его просить женщину приехать к нему в город.

Ненадолго оставив посетительницу в гостиничном холле, он успел сходить наверх, в свой номер и вернулся оттуда с объемистым фанерным ящиком, будто бы, переданным ему для домашних самим Касьяном Львовичем при расставании в Рубцовске. Передал посылку из рук в руки. И теперь страдальчески разделял с вдовой неожиданное горе и собственную немалую беду:

– Новую потерю, обретенного на чужбине, старого друга.

Как теперь пришло на память Наталье Сергеевне, в разговоре со следователем Пущиным, приезжий с Алтая бригадир еще и вспомнил некоторые детали, как оказалось, связывавшие его с боевым товарищем.

Было это так.

Когда настала пора прощаться, Маркел Фатеевич вдруг завел разговор на другую тему, не связанную с современностью:

– Вы знаете, у нас с Касьяном и Костей Кротовым был вроде бы общий необычный амулет – наручные часы.

Пытаясь заинтересовать собеседницу в своём вопросе, Городухин, словно бы между прочим, даже описал, как те могли выглядеть:

– Совсем простенькие, массового, что называется, производства на белом жестяном браслете, но дорогие как память о прошлом.

И ещё Наталья Сергеевна тогда узнала, что, дескать, после Кротова они достались ее мужу, а теперь бы он их хотел взять себе.

– Нет, не думайте, что за так, – достаточно дорого оценил новоявленный ветеран партизанского движения былую реликвию. – Вот – деньги!

Толстая пачка десятирублевок, протянутая ей после этих слов, словно оттолкнула душу женщины, чуть было не потянувшуюся к хорошему человеку…

– Отказала я ему наотрез, – сказала вдова Лимачко своему новому гостю с Алтая. – Нет, мол, в хате у меня никаких часов и точка.

С тем она и уехала из города в родной поселок.

С тех пор прошло столько недель, и вот пришлось вспоминать ту странную историю. Теперь, закончив, столь неприятный ей, а потому и крайне тягостный рассказ о своей первой и последней встрече с Городухиным, Наталья Сергеевна поднялась из-за стола, за которым так долго беседовала с молодым следователем.

– Так они есть на самом деле, эти самые часы? – не мог удержаться Андрей от вопроса, порожденного словом «отказала». – Ведь, по всему выходит, могли же Вы и не отказать Городухину в его просьбе!

На что последовало бесхитростное:

– Конечно, Андрей Андреевич, часы те старинные у меня имеются.

И уже не присаживаясь обратно под свет большой лампы под старинным абажуром, красовавшимся над столом, объяснила свое, далеко не однозначное, отношение к странной реликвии.

– Только не в самой хате, – грустно поведала хозяйка. – В гараже на подворье их хранил муж от греха подальше.

Она даже, чуть ли не до шепота, понизила голос, перекрестившись на образа в «красном углу» комнаты:

– Считал, что одни неприятности от них.

Объяснение тому напрашивалось само-собой.

– У кого бы часы те ни были, все погибают, как Мурзин, как Костя, – припомнила Наталья Сергеевна и расплакалась, не в силах больше выносить эти расспросы. – Вот и сам Касьян Львович тоже теперь в лучшем мире.

И всё же, не смотря на слёзы, правильно поняв интерес Пущина к странной вещи, она не стала в тот вечер ждать от него, когда гость сам попросит посмотреть на заветные часы, как возможный «след» в его важной работе.

Сразу пообещала гостю:

– Завтра принесу вам эти самые часы из гаража.

И тут же, непроизвольно, глянула на простенькие ходики, что мерно тикали себе на стене хаты:

– Хотя не завтра, а уже сегодня.

Ночь уже и впрямь шла на убыль. Потому собеседники понимали, что совсем скоро начнёт светать. Коли же так, обоим следовало, хотя бы немного отдохнуть перед новыми заботами. И провожая постояльца в его комнату, хозяйка снова пообещала:

– Схожу, специально для Вас, поищу в гараже, то, что просили.

Пущин поверить не мог такой удачи, но Наталья Сергеевна уже приняла своё решение и менять его не собиралась.

– Мне они, эти самые кротовские часы, уже ни к чему, – заявила она. – Тогда как Вам, может быть, на самом деле укажут путь к убийце.

Долго еще, отгоняя от себя сон, Андрей гадал о верности своего пути по новым фактам, полученным по приезду на Украину. Но на утро, когда рассвело, сама собой, сразу же отпала первая важная мысль о том, мол, не из-за часов ли этих самых все было перевернуто в комнате умершей странным образом Марины Матвеевны Васильчук?

Когда Наталья Сергеевна точно выполнила свое обещание, данное накануне и Андрей Пущин собственными глазами увидел предмет несбывшегося вожделения бригадира Городухина, то версия о попытке грабежа несостоятельна. Потому, что, в действительности ничего не стоило теперь это «богатство», за которое бригадир почему-то был готов выложить кругленькую сумму.

С нескрываемым разочарованием Андрей разглядывал простой стальной браслет, должный крепил к руке большущий хронометр в таком же белом, «под-серебро», но в, штампованном, дешёвом – ширпотребовском корпусе. Сущая ерунда, по мнению Пущина, эти часы, хотя, возможно, очень популярные в небогатые предвоенные годы.

Теперь странная «реликвия», хранившиеся долгие годы, с самого считай, окончания войны среди слесарных инструментов автомобилиста, даже не годились и в сравнение с современными образцами. А со старинными экземплярами – тем более. Нечего было, судя по всему, и думать, о возможной реализации такого бросового «товара» любителям антиквариата.

Да и, возможно, работать они уже давно не могли от старости, подумал Пущин, потому, что разглядел безжизненность наручных часов. Всё что должно было действовать – стрелки и календарик на циферблате сейчас стояли. Но что-то удержало Андрея от желания прямо сразу сделать подзавод. Что, впрочем, не могло не понравится Лимачко, протянувшей гостю часы, принесенные ею из гаража:

– Вот и Марина Матвеевна, с тех пор, как нашла их на пепелище своего дома, тоже так ни разу завод не крутила.

И еще сказала вдова, вспомнив покойницу:

– И Касьяну делать это не велела.

Ну а то, что берегли часы, не выбросили, как прочий ненужный бытовой хлам, вдова объяснила словами самой незабвенной Марины Матвеевны: