Костёр

© Фарит Барашев, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Кто когда-нибудь из вас смотрел, как художник пишет картину? Выливая ее из нутра, когда ничего еще нет, на холсте пустота, кисть ведомая как бы из вне, и мазки пересекая друг друга, один к одному прилагаясь, уходя за границу другого появляют необычный цвет. Ты мысленно обгоняя палитру в себе понимаешь, что явится свет, нужно только заглянуть в просвет и не верить в то, что таланта нет. Он завален камнями, словесных дилем, как гранит символический рунит. Из глубин поднимая знанья, ты перешагиваешь грань образованья, недопониманий брань, за которым жизнь восхитительной и простой любви, любви наивной, детской. Видишь детство тот единственный путь, который мы все кончаем, который уже не вернуть, мы начинаем другой путь, опускаясь¹ ниже в образование. Где уже ни чего не слышим и не видим так, как в детстве. Свет образованья стал тьмой повествований. Сын человеческий в библии сказал, вопросик как бы всем задал, – «Ни свет ли тьма»!? Вот это да! В детство уже не вернемся ни когда, чтобы что-то изменить.

Только в мыслях, воспоминаниях тешимся, либо жалеем наполненные познаниями взрослой бытности, кого-то виним, кого-то прославляем, чужие мысли употребляем, и кто мы? Так и не знаем, на чужие труды уповаем. Сталкиваясь друг с другом, не понимаем друг друга, вслух говорим – брат, а внутри – враг.

Поучая притом своих детей и чужих, мы хотим ими быть, ну ни как не получится стать, мы им знания думаем дать, чтоб отвлечь, притянуть их к себе, к существу потерявшего даже мечту. И такое положение на сегодняшний день. Человек исхитрился весь, сам себя запутал, и наследия вырастают путаными, так и продолжается языком образа жизни правды, и языком образа жизни лжи. Говоришь правду – не верят, говоришь ложь, и та правда вырисовывается. Миф знаний дано перевернулся в мир познаний, и этим перевертышем идем сословно, понимая, что существуем по образу в жизни этих слов, а к самой жизни, к ее знаниям, на пути стоит программный шлагбаум, человечеством установленный. Поднять бы его?! И заглянуть, что там за ним?

* * *

Туда меня тянет ручка, ее шарик, катаясь по белому листу бездонного пространства, оставляет след, символы буквального нарождения, дух над бездною порождения. Ловко закручиваясь в тягучей смеси, шарик, постепенно, вытягивая, проливает мысль². Ухватившись за невидимый опыт, я ухожу к восьмидесятым годам, уже прошлого века, где нахожу то, что сидело во мне тогда, не давая покоя, заставляло погружаться в романтическую свободу, не только днем, но и ночью. Внутри что-то зрело, предполагалось, в груди рвалось. И теперь читая эти строки, я погрузился в молчание, где открылся ушедший миф, и теперь приведенный ожил, и в будущем прояснилось прошлое, которое предлагаю вам, на ваш сравнительный суд, где размышлять причина найдется, с коей разбираться вам самим.

Окунаясь, может быть в краски собственных тайников, в свое счастье, в свою любовь, в картину собственной жизни.

– История «Костер» достоверная, с возможной передачей тех же самых слов по памяти —

Ученице «А» класса школы 40 гор. Свердловска (ныне Екатеринбург) Уфимцевой Наталье Витальевне. к 50-летию. посвящаю этот рассказ.

(Н.У. + О.Б = Любовь)

 
Мне трудно выводить слова,
Слезы навернулись на глаза
Хоть и имею навыки жреца
Я вспомнил детство,
Где за девчонкой бегал резво
И пионерский лагерь был
Костер горел и пламенем нам говорил: —
Мечтайте, грезы в детский ум вмещайте,
Девчонкам дружбу в тайне предлагайте,
Играйте, любовь друг другу обещайте,
Наивностью духовной награждайте.
О, Боже, я! Что ж творю?
Жизнь толкаю к млечному огню,
Где память взрослому уже мужчине
Щеку детством обожгло,
Жизнь та старая истлела
За временем в погоне преуспел.
Девчонка та была принцессой детства,
Поэтому ее догнать я не успел.
И напишу в конце, что глупо улыбаюсь
В счастье детства убежать пытаюсь.
Плачу, радуюсь, смеюсь!
В эротические письмена превращаюсь.
 

* * *

Обычное утро, 1980 год, последний день весны с ее обычным восходом солнца. Небо, не предвещающее много осадков, легким ветерком уносило свои тучки, на смену которым приплывали новые. Чуть-чуть покрапил дождик, еле слышно стуча по карнизу. Так безучастно просто все и было тогда, город только начал просыпаться и некому было пока фиксировать в образ жизни. А сегодня, сейчас, описательный момент осмысливается в желаемом для человека направлении, с его участием, разукраской, в хорошо или плохо, касаясь его характеристик, возбуждая к интересу. То весеннее утро, с человеческой точки зрения, необычное.

Олег – персонаж и один из главных действующих лиц рассказа, который своим поведением внесет нужный колорит. Он уже вошел в мир и проснувшись, соскакивая с постели, сразу себя озадачил. Впереди выпускной школьный бал восьмилетки. Только ожидание такого праздника растягивает день, которому не видно конца, а приближение к нему феерически закруживает мысль.

* * *

Двухкомнатная хрущевка вместила в себя восемь человек. В тесноте и не в обиде, звуки каждого члена семьи объединились в одно речение жизни. Мама, отчим, сестра, брат, дедушка, бабушка, тетя и я. Роднящая обстановка друг с другом, иногда невпопад, приносила раздор и я в себе чувствую, что не могу вписаться в это течение. Хожу по полу, а он как не свой, жжет пятки. Мене всегда хотелось быстро повзрослеть, вылететь из гнезда и лететь против всяких установленных, условных правил, и надо же!? Дожил до выпускного. Школьный бал! Прощальный. Сколько с мыслями в голове приходит воображений? Они или радуют, или тяготят. Дома все как будто разные, но в чем-то едином схожи. С утра взрослые разбегаются на работу, как будто так нужно!? И мы, дети, уходим в школу, тоже нужную и эта нужность кем-то определена за правило, поставлено, внедрено в жизнь. И так из-за этой нужности проходил в нее восемь лет, торопя время. А теперь, что самое интересное, мне не хочется со школой расставаться, даже грустно от этих мыслей. И вот последнее утро рождающее день и за ним вечер, тоже последний, прощальный! Двери школы для меня закроются.

Мама ведет себя как-то странно, подозрительно, косится взглядом, будто знает, о чем я думаю. Явно знает, что влюбился в Наташку, ведь я в школе ее инициалами изрисовал все стены и парты, и что интересно обо мне все думают³? Вот я дурак-то! Сам себя выставил на посмешище и кто-то ведь написал тоже самое у меня в подъезде, вывел эту дурацкую математику – Олег + Наташа = Любовь. Какая глупость!? Не уж-то Славка Буньков, «козел»! Да! Наташка скоро мы с тобой расстанемся и твои молочные ножки ни когда, похоже, со мной рядом не пойдут. Мое богатство не для меня. Дикое желание обладать! А мешают этому пустяки, пока они в мыслях, как только к делу, так пустяки подсовывают какой-нибудь утвердительный аргумент и выдумать-то против этого нечего, если только потом появится как идея засыхающая перед делом. Ведь даже дружбу предложить постеснялся, что я за дурак такой?

В дверь квартиры постучали, затем, как всегда, перекатились нотки музыкального звонка. Отщелкнулся замок и с запахом подъезда последовал вопрос:

– Олег дома?

– Дома, проходи. Олег! К тебе Слава пришел, – закрывая дверь, крикнула мам в комнату.

Пока Славка разувался, из кухни доносились вопросы:

– Слава чем ты собираешься заниматься после окончания школы? Дальше учиться в ПТУ пойдешь или что?

Тот уже было настроился пройти в комнату, ответил – Не знаю пока – и желая еще что-то добавить воздержался, увидев друга быстро прошмыгнул в комнату.

Два товарища с третьего класса сплетенные зовом, а точнее позывами одинаковых влечений, объединенные одной партой, задней, где обычно взгляд учителя не достанет. Где можно пошептаться, почеркаться, прикрыться впереди сидящим, у него же и списать задание урока, ну и подремать, это уже само собой. А замечание учителя, только плюс к детской романтике, которая дает выделиться перед одноклассниками, проявиться сильными, показать противление взрослым установлениям. Так педагог привыкает, что с сзади другой мир и глаза его не замечают, он отделился и педагогика уже не в силах достать.

– Привет Славян! – подкрепляя рукопожатием, проговорил Олег.

– Ну что!? Сегодня потрясемся на вечере? – удобно уместившись в кресле отдыхающим тоном произнес Слава, и жестикулируя продолжал говорить. Олег слушал слова друга без осмысления, они оседали где-то внутри, он пытался понять где, не улавливая их начало и конец, отстраненно размышлял.

Глаза видели мимику друга, подавая сигналы, которые вели к пониманию темы его разговора, а Слава говорил и говорил, и голос его появляясь снова куда-то исчезал, склоняя к вечеру предстоящего школьного бала.

– Слава подожди! – перебил его Олег – Ты говоришь после бала взять девчонок и выехать на природу, или продолжить банкет у кого-нибудь на даче?

– Ну! – согласился Слава.

Организовать конечно можно и мне там было бы удобней подойти к Наташке, но нужно ли это?!

– Погулять всем вместе, если только, так я не против. Я вот что думаю!? Перед твоим приходом я лежал в размышлении и открыл в себе уйму всякого, сам поражаюсь какие мысли в голове живут. Тебе может показаться бредом то, что я говорю.

– Олег, ты какой-то ни такой в последнее время – дергая ноздрей в сторону кухни, проговорил Слава.

– Может я повзрослел?

– Ни рано ли? У нас только все начинается, – взяв из конфетницы печенинку, Слава с надеждой посмотрел в сторону кухни, – Самое интересное, Олег, впереди, – пододвигая вазу ближе, напутственно произнес друг.

– Ты выслушай к каким выводам я пришел, можно сказать, я перелопатил прожитую мною жизнь, которую прожил-то совсем ничего, и вот когда ты постучал в дверь, я был где-то далеко в своих мыслях, но все происходящее как бы прослеживал слухом и отметил как ты вошел. Ты еще подходил к дверям подъезда, а я уже знал, что ты идешь. И вот что я хочу сказать, все действия наши будто кем-то вложены и мы через того, которого не знаем, но обращаясь к тому, через него, угадываем действия других людей и сами мы будто запрограммированные. Ты мне сказал «привет» и я ответил также, пожав друг другу руки, мы как бы подкрепили свою дружбу, своего рода ритуал получился. Кто это выдумал? Разве без этого мы е будем друзьями? Разве в этом подтверждение того, что мы друг к другу питаем? Дальше! Я сейчас с тобой разговариваю не своим языком.

– Не понял!? А чьим? – выражая удивление спросил Слава.

– Слушай дальше. Когда ты мне рассказывал о своих планах по поводу выезда с классом на природу, я тебя не слышал, точнее сказать слушал мой организм, но сам я был занят другими мыслями, ни от тебя приходящими, выводами, которые тебя сейчас излагаю. Понимаешь о чем я говорю?

– Честно сказать, нет, но слушаю, пытаюсь понять.

– Попробую тебе объяснить, – расхаживая по комнате взад вперед, Олег сосредоточился.

В это время на кухне приготавливая обед мама внимательно слушала разговор ребят и уже было хотела позвать их к столу, как интерес к собственному сыну ее остановил. Вытирая полотенцем руки присела на стул.

Где-то в коридоре подъезда, на каком-то этаже хлопнула дверь и тут же сквозняком толкнуло в оконные занавески. Спустились и снова поднялись чьи-то шаги.

– То, что мы видим и слышим, даже не желая того, оседает где-то внутри нашего организма, может в памяти? А потом оно вылазит уже как обдуманное нами в действиях. Вот я и хочу сказать, что то, чем мы пользуемся, оно не наше собственное, что-то нами руководит, предрекая наши шаги, и даже сейчас я использую слова, которыми раньше не пользовался, они вошли в разговор не зависимо от меня, автоматически, если можно так выразиться – нашли свое место в высказанном мною предложении. Я, друг, не думаю то, что говорю, – Олег вопросительно посмотрел на товарища, – Ну что скажешь?!

– Хм! Ну что я скажу!? Если уж ты сам не думаешь что говоришь, как я-то могу понять, что ты говоришь?

– Ты удивлен?

– Больше чем! – Слава глупо, словно первый раз посмотрел на Олега.

– Не удивляйся! Рассуждая сам в себе, мне кажется я к чему-то иду очень серьезному и мир мне видится не такой, как мы о нем думаем.

Мама улыбаясь, вставая со стула, позвала ребят к столу. Расположившись на кухне откровений стало больше. Сын, развивая тему разговора, сам как будто бы отсутствовал, то ли увлеченный едой, то ли своим рассуждением. Он глазами устремился в другой какой-то мир, хотя смотрел он в окно, за которым с высоты пятого этажа виделся двор покрытый зеленью боярышника, из-под которого доносился приглушенный визг ребятни. Что-то далекое, в звуках знакомое, ностальгически тянуло и в то же время удаляло сюда, в сейчас.

– Мне все-таки кажется, я повзрослел, разговаривая с тобой, Слава, реально это чувствую, а глядя на все окружающее с тем соприкасаюсь и задаю себе всякие дурацкие вопросы. Хотя мне они кажутся не дурацкими, какой-то смысл в них есть. Ты заметил Слава, что многие люди, если что-то их интересует, они задают вопросы кому-нибудь, но не себе? Я же, если мне что-то нужно узнать, задаю вопрос себе, пытаюсь найти на него ответ. Походу своего взросления я всегда куда-то удалялся в себя, и ты знаешь, многое нахожу в жизни неправильного. Даже кажется в простом воспитании себя родителями. Ты и сам это видел. Помнишь, я записался в кружок театральный?

– Угу!.. – кивнул, соглашаясь Слава.

– Проходил туда не долго – Олег понизил голос, чтобы не услышала мать. – Проходил туда не долго, конечно занятия там отнимали у меня время заниматься заданиями по школе, так, по крайней мере, посчитали мои родители и по их решению, запрету, правду говоря, перестал туда ходить. Я хочу сказать, что мое желание перечеркнули своими желаниями, а те, кто ходил со мной в кружок, они стали играть небольшие роли в спектаклях и действительно продвинулись в этом, и уже в этом году некоторые из них, точно знаю, будут поступать в театральное училище. А я, Слава, случившееся как бы вычеркнул из жизни, потому что мне за ними уже не угнаться. Мне продиктовали другой путь, но и по нему я тоже не пошел, отчим хотел, чтобы я стал машинистом электровоза. Я слышал, Слава, как тебя мать спросила, что ты будешь делать после окончания школы, а вот меня об этом ни кто не спрашивает. Почему?! Теперь следующее! Помнишь, на уроке рисования учительница наша, не помню как ее там, ни это главное, она меня навела на мысль мол, якобы мои рисунки лучшие в классе, ты ведь это помнишь, а? Она еще показывала их всем. Так вот, я на самом деле очень любил рисовать, даже будучи маленьким чувствовал тягу в то искусство и дома частенько уединяясь занимался рисованием. Меня это как-то сильно волновало и как-то один раз даже, случайно скопировал портрет Сталина, одни в один, акварелью, мне тогда восемь лет было, прикинь!? У нас дома целая история по этому поводу вышла. Портрет этот я у дедушки взял, а положить на место не положил, забыл. Он бегал искал его, а я тогда на улице играл. Так вот! Он взял мой рисунок, а вечером мама говорила ему – Ты что, мол, своего отца народов куда попало кинул? Дед в недоумении – Дак он у меня воно, при мне – показывая на ковер, где висел мой рисунок, а мать сует ему под нос – А это что? Тогда и выяснилось, но особого значения этому случаю не придали, да и я мал был еще. И вот учительница посоветовала родителям отдать меня в художественную школу. Услышав такое, я сам в эту школу пришел, где меня сразу приняли. Мне купили тубус, принадлежности, и что ты думаешь? Проходил я туда месяца три. Помню, мамка купила мне новое пальто, конечно ни такое как я просил, а с воротником каким-то мохнатым и цвета зеленым. Мне так было неприятно в нем ходить, ты бы знал!? Клоуном себя чувствовал. И как-то возвращаясь с занятий, а они заканчивались поздно вечером, ко мне пристали трое взрослых парней, избили, забрали перчатки и 30 копеек денег, и воротник этот порвали на пополам. Прихожу домой, а сам боюсь зайти, веришь, нет? С порога мне начали выговаривать, мол дети как дети, а я как не от мира сего, постоянно со мной что-нибудь да случится, дальше пуще, отчим схватил ремень солдатский, мат-перемат… Короче! Запретили мне туда ходить, тубус выкинули на помойку. И вот в эти периоды жизни, а точнее когда в школе я начал съезжать на двойки, отметил, что во мне что-то происходит, стал более задумчивым, уроки – домашнее задание, вообще перестал делать, ни видел необходимости, как и обучение в школе, пропал интерес к предметам. С первой парты пересадили на последнюю. Помнишь, мы прогуливали уроки один за другим? И из дома я старался бежать куда-нибудь, улица мне стала ближе и век бы в школу не ходил, если бы не Уфимцева Наташка. Я в нее влюбился, и школа снова стала притягивать. Ходил туда как на праздник, только лишь бы ее увидеть. Одно поражаюсь, как меня ни разу не оставили на второй год? Хотя слышал, между взрослыми были такие толки, даже училка наша, Лидия Васильевна, заявляла об этом. Вот восемь лет и просидел я за партой раздумывая в себе и не могу понять, как это так получилось!?

– Олег!? Я тоже не могу понять – заканчивая обедать начал было говорить Слава. – Ты вообще, что хочешь сказать? К чему ведешь? Я что-то в толк ни как не возьму.

– Я, друган, хочу сказать, вернее спросить, зачем мне задают дурацкие вопросы? Такие как, например: Кем я хочу стать? Если не дают стать тем, кем я хочу и не спрашивают, что я собираюсь делать после выхода из объятий школы.

– Олег, почему ты считаешь тот вопрос дурацким? Думаю самый нормальный вопрос – начал рассуждать Слава, покрутив в руке ложку.

– Да!!! Славян, у тебя тоже оказывается, нет мозгов. Я тебе полчаса пытаюсь объяснить суть, а ты ни как не можешь въехать. Чем я хотел заниматься в жизни уже не буду этим заниматься по причине своей неумелости и пробиться в тот круг жизни – дорога закрыта, а учиться тому уже поздно и как одна старуха на скамейке сказала мне, – Тюрьма мол по тебе плачет – прикинь! – с далекой горечью в духе закончил Олег.

– Олег! Хорош уже портить настроение, у тебя это от Наташки крыша поехала. Вечером сегодня такое будет! Сам охренеешь, вот о чем думай – хлопая по плечу друга, Слава встал. – Потрясемся, винца хлебнем – продолжил он.

– Тише! Ты че блин разорался, мать же в той комнате, услышит.

– А там глядишь под хмельком ты к Наташке и подкатишь, танцы, манцы и прочее, обниманцы. А? Классно ведь будет?!

– Слава о чем ты говоришь? – глядя прямо в глаза другу спросил Олег и не давая ответить продолжил, – Во-первых, потише говори. Хм… Винца! Ты что дурак что ли, шепотом тебя не научили разговаривать? А во-вторых, я не хочу ни куда, ни на какие вечера идти и с Наташкой решил, что ни когда не буду, ее семья и моя – сравни! Она отличница, а я двоечник, точнее даже колышник, оставлю все как есть и ни на какие прочие дела, как ты выражаешься, меня не тянет. А хотя! Черт с тобой, ладно, давай гульнем! – вставая со стула утвердительно закончил Олег и после паузы, нагнувшись, в ухо прошептал, – И винца возьмем ни вопрос, и с классом куда-нибудь на природу я бы тоже вылезти не отказался, – как будто говорил ни другу, а кому-то еще, покосившись глазами в сторону кота, который сидя возле блюдечка с молоком облизываясь смотрел на ребят. – Да! Старый ты Мурзик.

Я был совсем маленький, когда его принесли и уже столько лет прошло!? Как одно мгновенье. Ведь он всю жизнь свою провел под ванной, вылазил только поесть, по нужде, а сегодня, как не странно, осмелился гулять по комнатам, по коридору.

– Ты знаешь, дружище, он же слепой давно.

– Да ну!? – удивился Слава.

– Да! Ему тринадцать лет уже.

Глаза кота были покрыты голубой пеленой и когда ребята в коридоре одевались, он как будто прощался, шевеля усами пытался уловить запах уходящих детей.

– Олег, ты когда придешь? – спросила мама.

Зашнуровывая ботинки, не поднимая голову, сын тихо произнес, – Странный все же сегодня день!? Ты меня ни когда не спрашивала об этом. Куда я пошел?! И когда я приду!? – выпрямившись, добавил вопросом – Не помнишь, с какого времени я перестал называть тебя матерью? Ты наверно и сама забыла, когда в последний раз называла меня сыном? Я напомню, это случилось очень давно, когда мне было пять лет, когда приезжали родственники отчима, и ты сказала мне тогда на ушко, чтобы я тебя, при них, мамой не называл. Это, наверное, потому, что у меня другой отец? И, между прочим, я помню, что я тогда пережил, после твоих слов…

Слава почувствовал нарастающий семейный раздор и потихоньку, боком, вышел в коридор подъезда, где воздух показался легким, а пространство свободным и где-то внутри себя он порадовался, сравнивая отношение своих родителей к себе, с отношением родителей к другу. Перегнувшись через перила плюнул, восхищаясь меткостью, с которой слюна полетела вниз, не задев ни одной лесенки, плюхнулась с далеким эхом.

Слегка хлопнув дверью вышел Олег, оставив мать наедине со своими мыслями, которые вернули ее назад, в прошлое. Откликнулось то, над чем будучи в свое время не задумывалась, а поезд жизненный давно набрал скорость и столбы времени мелькают не заметно для глаз души, а есть ли вообще душа, или нет? Тут же подошел вопрос, вынырнувший не понятно от куда. Появилось желание приблизиться к ушедшему, но тщетно. Не уж-то это момент оценки прошлого связующего с ребенком? Который повзрослел на глазах, не успела оглянуться и не так, как хотелось бы, воспитан, и воспитан ли? Учителя ни чему не научили, а я родителем себя считаю, не задумывалась, а правильно ли сама воспитана или научена? И что толку проходить этот путь еще раз, осмысляя, когда ничего уже не переделать. Правду кто-то сказал, что каждому уготован свой путь. Хм! Интересно, кто же его уготавливает…?

– Блин, опять я с матерью поругался.

– Эх! Да ладно, ты не унывай, – перепрыгивая лужу успокаивал Славка, – Свобода же зовет!

– А я думаю, что взрослость.

– Да ну, ты опять!? Со своей взрослостью.

– Ну а чё? В голове честно сказать путаница какая-то происходит, когда смотрю на окружающее, как будто меня нет вовсе и в то же время я есть все, но как бы в стороне, и понять меня ни кто не хочет или не может.

– Ты Олег так интересно выражаешься, что тебя действительно не понять. Как это тебя нет и в то же время ты все?

– Ну я не знаю Славян, честно! Мне кажется, что вы все и вообще все, что ты видишь – это я. А понять вы не можете меня и ты дружище тоже, потому что вы каждый своим делом заняты, и только о себе и печетесь, делая вид, что беспокоитесь об обществе. И еще я приметил…

– Постой Олег, я перебью тебя, давай вон за угол зайдем, я хоть покурю спокойно, а то сигарету в кармане всю измусолил. У меня, кстати! Родаки ее чуть не нашли, хорошо она в дырку в кармане провалилась.

– Да ну тебя, Славка, у тебя свое в башке. Я тебе о жизни, а ты мне о сигарете…

– А что это не жизнь что ли? Мы ж живем для того, чтобы наслаждаться: сигареты, винцо, девчонки – это разве не жизнь? Да самая натуральная, что ни есть, настоящая.

– Ну это как понимать?

– Очень просто!, – отворачиваясь от ветра Славка прикурил, – Давай по кругу, по две затяжки.

– Я что говорю-то!? Касаемо конечно моих родителей, я приметил, – Олег почесал жировик на переносице, – Я приметил, что взрослые свои мысли желаемые ко мне привязывают или лучше выразиться навязывают, не считаясь со мной, хочу я этого или нет. Вот на мол тебе то, что мы лучше знаем, это и вещей тоже касается. С моим миром вовсе е считаются, – затягиваясь дымом, кашляя, проговорил Олег.

– Я тебя понимаю друган, – с серьезным лицом ответил Слава.

– Блин, в голове все поехало, – присев на корточки Олег сплюнул на землю.

Докурив сигарету, ребята вышли из-за угла. Они не предполагали, что в скором будущем дети будут ходить по улицам, курить, ни кого не стесняясь, где и прочие непотребности взрослого существования для детей будут открыты и доступны, и то будет принято нормой, нормальной обыденной жизни, а взглядом назад, прошлое станет ненормальным и образование уже к этому ведет.