Девочка из стен

Моей семье

A. J. Gnuse

GIRL IN THE WALLS

© Adam Gnuse, 2021 This edition is published by arrangement with Conville & Walsh UK and Synopsis Literary Agency

В коллаже на обложке использованы иллюстрации: © Bur_malin, rudall30, Chipmunk131, NadzeyaShanchuk / HYPERLINK «http://shutterstock.com/» Shutterstock.com

Используется по лицензии от HYPERLINK «http://shutterstock.com/» Shutterstock.com

© Гаврикова Е., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Девочка, слишком привязанная к дому.

Девочка, потерявшая родителей.

Девочка, которая прячется в стенах.

Как жить дальше, если ты остаешься один? Маленькая Элиза потеряла родителей и спряталась в единственном знакомом месте – семейном доме. Она становится чужим кошмаром – ведь принадлежит этот дом совсем другой семье.

Захватывающая, леденящая кровь и по-настоящему готичная история от лауреата премии «Кеньон». Следуя по стопам великой Ширли Джексон, Гнюзи мастерски создает призраков. Вот только они осязаемы – и от этого могут причинить куда более серьезный вред…

1

ТЕМА: Ты не один

Слушай. Мы знаем, что в наших домах скрываются люди, которых там быть не должно. Они заползают на чердаки. Прячутся за садовой техникой в гаражах. Порхают из комнаты в комнату, стоит нам только отвернуться.

Некоторые из нас находили их гнезда, свитые в спальне прямо за развешанной в шкафу одеждой. Или под лестницей. Или за диваном в гостиной.

Мы натыкались на полупустые бутылки воды, обертки от конфет и остатки еды, приготовленной накануне. Я нашел на полу свою собственную одежду, измятую и пропитанную чужим потом.

Проверь за мебелью. Под кроватями. Обыщи каждый угол. Но нет никакой гарантии, что они не проберутся снова туда, где ты только что посмотрел.

Ты можешь провести дома весь день и все равно не обнаружить их. Они умны и терпеливы и знают твой дом лучше, чем ты когда-либо сможешь узнать. Но их нужно найти.

И искоренить.

Дж. Т.

Логово под домом

Кошка, моргая в полуденном свете, побрела прочь по длинной подъездной дорожке из гравия. Нащупывая лапами небольшие, проглядывающие между колкими камнями прогалины, она ступала столь тихо, что до девочки, следящей за ней с высоты своего наблюдательного пункта в гостевой спальне, не доносилось ни звука – это было похоже на немой фильм, который ей посчастливилось увидеть в окне. Ей подумалось, что, даже если бы она, прикрыв глаза, растянулась на лужайке, прямо за окаймляющими ее лилиями, которые мать мальчиков, миссис Лора, посадила вдоль дорожки, кошка, пробираясь всего в нескольких шагах от нее, все равно не выдала бы своего присутствия ни единым шорохом. И девочке это нра-вилось.

Она заметила трехцветную кошку, когда та вылезла из кустов азалии у стены дома. Девочка знала дом достаточно хорошо – не только комнаты, но и полости, скрытые за изнанкой стен и полов, – чтобы припомнить небольшое отверстие в фундаменте, вполне подходящее для желающего пробраться внутрь животного.

Может, она уже видела кошачье логово? Несколько дней назад она наткнулась на какую-то приплюснутую серую кучу полуистлевшего утеплителя под половицами. Нужно будет понаблюдать за животным и узнать распорядок его кошачьего дня. Девочка не хотела мешать, нечаянно спустившись, пока кошка дремлет или просто хочет побыть в одиночестве. Кошка тем временем уже перебежала улицу, резво вскарабкалась по отвесному дамбовому ограждению и исчезла по ту сторону в пойме реки. Теперь, раз уж кошачье убежище временно пустовало, девочке захотелось туда заглянуть.

Сегодня вторник, а значит, как и обычно в это время, у младшего сына Мейсонов, Эдди, должен быть урок игры на фортепиано. Она слышала, что Эдди и его учитель музыки там, внизу, сидят за пианино в столовой, но все равно собиралась спуститься. Прямо по той стене, что была сейчас перед ними. Раньше во второй половине дня по вторникам можно было свободно передвигаться по дому: мистер Ник был на своих внеклассных собраниях, миссис Лора – в саду, Маршалл – на автомойке, а Эдди, как правило, прятался в своей комнате с какой-нибудь книгой. Уроки игры на фортепиано, подарок к грядущему дню рождения Эдди, изменили привычный уклад.

Но упрямства девочке было не занимать. Бесшумно ступая босыми ногами по полу, она вышла из гостевой спальни, прошла по коридору, открыла дверь на чердак и поднялась по лестнице. Отодвинув фанерную половицу, девочка открыла проход в стены. В ее стены. Она собиралась спускаться, пока учитель фортепиано выводит мелодии и пока Эдди пытается их повторить, и замирать, как только они будут обрываться. Это был ее дом. Она делала вещи и посложнее.

Внутри стен пианино звучало приглушенно, словно сквозь толщу воды. В привычной темноте девочка встала на каркасные балки и провела пальцами по деревянным рейкам, нащупывая неглубокие выемки, которые она сама выскребла несколько недель назад. Она спускалась медленно и терпеливо, дюйм за дюймом. Несколько раз мелодия учителя обрывалась раньше, чем девочка успевала дотянуться ногой до следующей выемки, и ей приходилось застывать в неудобной позе до тех пор, пока мышцы пальцев и предплечий не начинали гореть. Не раз она слишком сильно задевала рейки локтями или коленями, и какой-то ее части становилось очень любопытно, не были ли ошибки Эдди – запинающиеся, смазанные прикосновения к клавишам – вызваны тем, что он слышал ее, но притворялся, будто это не так.

– Ну же, парень. – Учитель повысил голос больше, чем следовало при разговоре с мальчиком, которому совсем скоро исполнится тринадцать – Эдди был старше девочки почти на два года. – Просто играй по нотам, – продолжил он. – Давай, следи за моими пальцами – и повторяй.

Девочка закатила глаза. Как будто весь фокус хорошей игры заключается в осознании того, что, оказывается, это делается с помощью пальцев.

Учитель снова заиграл ту же мелодию – и девочка, наконец коснувшись пола, с облегчением перенесла вес на ноги. Медленно, стараясь не удариться об обступившие ее деревянные стены, она стала пробираться сквозь темноту, нащупывая путь выставленной вперед ногой, словно лозоходец.

Два. Три. Четыре. Она считала шаги, скользя пяткой по пыльному полу, пока наконец не нашла её. Неприбитую доску.

Девочка остановилась. Она подождала, пока Эдди и учитель не начали играть свою мелодию. На этот раз они играли вместе, не до конца выдерживая единый ритм. Пальцы Эдди спотыкались на клавишах, заполняя паузы. Пока они играли, девочка надавила на один конец массивной половой доски – противоположная сторона качнулась вверх. Она осторожно приподняла половицу, лишь немногим уступающую ей в высоте, и проскользнула в образовавшуюся под ней дыру, проталкивая ноги сквозь колючий, прогнивший утеплитель. Наконец ее стопы коснулись прохладной земли.

Просто. Как нечего делать.

Под полом

Кошачье логово было спрятано в самом углу подпола вне досягаемости тонкого луча света, сочившегося из отверстия в фундаменте дома. Обнаружить его было непросто, еще труднее было, даже присмотревшись, догадаться о его назначении. Не то чтобы кошка не оставила после себя никаких следов: вот и шерсть на приплюснутой кучке утеплителя, а тут – едва заметный отпечаток лапы на земле. И призрак тепла, касающийся поднесенной к лежбищу ладони. Но никто, кроме девочки, не обратил бы на это внимания. Во всяком случае, с тех пор как она вернулась в свой дом, в свои стены, ей нравилось думать, что она видит мир иначе, не так, как все.

Она легла на спину и вытянула руки и ноги, представляя себя морским существом, покачивающимся на дне темных океанских вод. Пахло землей. Влажной, плодородной землей. Девочка наслаждалась этим ароматом. Она слишком редко имела возможность его почувствовать.

Здесь, внизу, пианино не было слышно – в отличие от ритма, который учитель музыки выстукивал для Эдди каблуком. Он стучал и стучал, как будто его ученик был идиотом. Девочка сделала глубокий вдох, чувствуя во рту липкий привкус затхлого воздуха, и устало выдохнула.

Она знала, что это ее не касается, но все равно расстраивалась, когда с Эдди так разговаривали. Так с ним разговаривал почтальон, вручая почту, и их соседка мисс Ванда в те несколько раз, когда она заставала Эдди во дворе. Даже Маршалл разговаривал с ним таким тоном. Это казалось особенно нелепым, потому что, по мнению девочки, если кто и заслуживал подобного высокомерного отношения, так это Маршалл, эта длиннорукая обезьяна. Но Эдди был умен. Она знала это, потому что читала его книги – лучшие в доме. Книги по истории Древнего мира и (ее любимые) сборники легенд о таинственных волшебных мирах. Она любила людей с хорошим воображением. Даже если они были странными.

Остальные члены его семьи ели вместе на кухне – он же предпочитал одинокие трапезы в столовой. Были и другие странности: его чувствительность, молчаливость, его бесконечные партии в настольные игры с самим собой – даже в самые скучные, такие как «Монополия» и шахматы.

Может, в этом и было ее бремя – подмечать все те странные и раздражающие вещи, которые делают люди, когда думают, что они одни? Привычку мистера Ника надолго замирать, вглядываясь в пустые комнаты. Невнятное бормотание миссис Лоры. Или проклятия, которые изрыгает Маршалл в адрес собственного отражения в зеркале гостевой спальни, проводя руками по короткой щетине волос. Еще до своего переезда в застенье девочка наблюдала за одноклассниками во время школьных викторин, когда окружающий мир схлопывался для них до размеров собственного разума. Она видела, как руки мальчишек ползут вверх по штанинам шорт, а девочки в кровь обкусывают ногти.

Она пожала плечами. Уж кого можно было назвать странным, так это Эдди.

Девочка перевернулась на живот и встала на четвереньки. Позволив себе тихонько покряхтеть, она с удовольствием потянулась, разминая напряженные мышцы. Мысли улеглись в ее голове, пока она ползла под полом, моргая в почти полной темноте, вдыхая сладкий мускусный запах изнанки дома, а под ее руками и ногами вздымались еле заметные, медлительные облачка пыли…

В конце концов, ей ли было судить других – в ее-то положении?

Звучание вечера

На улице вела наступление луизианская весенняя жара. Влажный воздух наполняло жужжание цикад – громкое, будто сирена несущегося по встречке лета. Но девочке их пение казалось стройным и даже успокаивающим своей предсказуемой монотонностью.

Из окна чердака на третьем этаже открывался отличный обзор. В высокой траве, обступившей задний двор, медленно ползла крупная черная змея, уверенно прокладывая себе путь под резную сень разлапистых дубов. Миссис Лора с перепачканными коленями стояла над свежеполитыми огородными грядками, уперев руки в бока. А за углом пристроенного гаража бродил из стороны в сторону на сегодня уже завершивший свое обучение музыкальному искусству Эдди – из-за края покатой крыши девочка видела, лишь как подпрыгивают в такт шагам его взъерошенные черные волосы.

Где-то вдалеке скрипуче заухала неясыть.

В доме было тихо. Разморенное собственным жаром, уже зарумянившееся солнце дремало над дамбой по ту сторону улицы, тянулось лучами к дому, проливалось сквозь окна верхних этажей, вырисовывая узорчатые тени кипарисов на полу коридора. Часы в прихожей чопорно пробасили одну-единственную ноту, напоминая, что до шести осталась четверть часа. Мистер Ник праздновал окончание рабочего дня торжественной дремой на диване в библиотеке на первом этаже, а Маршалл, вернувшись с автомойки пораньше, заперся у себя в спальне, лишь изредка выдавая свое присутствие клацающим ворчанием клавиатуры.

Полуденная жара медленно отступала в занимающийся закат – и старый дом наконец выдохнул. Задышали, выдавливая из каждой щели остатки теплого воздуха, кровельные черепицы и белые полосы сайдинга. Задышали и тихонько затрещали, охлаждаясь, деревянные полы и стены. На первом этаже закашлялась и резко затихла сушилка.

Почти неразличимо, если только не знать, к чему прислушиваться, защебетали петли распахнувшейся и снова притворившейся чердачной двери. Последовавшие за этим шаги босых ног были такими тихими, будто какое-то насекомое семенит своими неисповедимыми путями по узорам света на полу.

Нужно было решить, чем занять вечер. Можно посвятить его чтению – или придумать что-нибудь еще. Сейчас девочка читала собрание скандинавских мифов, толстую книгу в потрепанной мягкой обложке – как раз ту, которую она держала под мышкой, стоя на верхней площадке винтовой лестницы и прислушиваясь. Несколько месяцев назад из телефонного разговора миссис Лоры девочка узнала, что эта книга должна была стать рождественским подарком Эдди от двоюродной бабушки из Индианы. Но посылка затерялась на почте и пришла только на этой неделе.

Девочка была дома одна, когда наконец раздался звонок в дверь и на крыльце появился порванный по шву желтый пакет. Видневшиеся серебристые буквы корешка книги не оставляли сомнений в его содержимом.

Девочка бросила быстрый взгляд на дамбу и дорогу – ее никто не должен был видеть, даже случайные прохожие – и схватила ожидавший на придверном коврике пакет, на мгновение окунув бледные ладони в теплый солнечный свет. Книга несла на себе явные следы знакомства с водной стихией. Девочке тут же представилось, как почтовый грузовик на просторах Индианы проигрывает в противостоянии снежной буре и, пробуксовав по гололеду, заваливается в какую-то канаву. Но даже с загнутыми углами и расплывшимися кое-где чернилами книга все еще была читаема.

Все были уверены, что подарок уже не найдет адресата. Эдди вряд ли бы хватился потерянной посылки – а вот пропажу фэнтезийных романов и сборников мифов, обитающих на его книжной полке, заметить мог.

Девочка смаковала книгу. Иногда она перечитывала главу два или три раза, прежде чем открыть следующую. Спешить было некуда.

Ступеньки назойливо скрипели под ее ногами. Как она ни старалась перенести побольше веса на деревянные перила, окаймлявшие изогнутую лестницу, ступеньки все равно находили повод наябедничать. Некоторые звуки в доме были неизбежны.

Наконец девочка оказалась в прихожей. Ее стены, как обычно, были украшены парой дворовых пейзажей в оконных рамах. На одном – зеленая лужайка и цветочные клумбы, на другом – утес зеленой дамбы через дорогу. На несколько мгновений иллюзию разрушил вплывший в раму мальчишка в комбинезоне – он прошествовал по грязной тропе, венчавшей дамбовое ограждение, и растворился, врезавшись в край оконного полотна. Тишину в прихожей нарушало только тиканье антикварных часов. В библиотеке за стеной мистер Ник поерзал на старом диване и всхрапнул.

Еще вечером можно послушать телевизор – когда мистер Ник делал громкость повыше, она разбирала почти все слова, сидя под лестницей в прихожей. Или можно порисовать в блокноте на крытой веранде, растянувшись на животе за плетеным диванчиком. Каждый вечер, когда сумерки сгущались и увидеть что-либо было уже сложновато, миссис Лора выглядывала из прачечной, включала лампочку на веранде и оставляла гореть – как будто специально для девочки. Гасил ее много позже мистер Ник, обходя комнаты перед сном.

Варианты были. А пока ее мучила жажда.

Через гостиную с мягкой мебелью и не выдавшим ее шагов ковровым покрытием девочка прошла в кухню. С тихим характерным звуком открылся холодильник. Звякнули стаканы, один из которых был вынут из шкафа. Холодильник, закрываясь, глухо повторил свою реплику.

Окна кухни слепо уставились на деревья, рядком выстроившиеся по этой стороне двора. Район был малоосвоенным, в округе к югу от Нового Орлеана, и единственным домом по соседству, который был виден из кухни, был однокомнатный домишко мисс Ванды. Он стоял далеко, через поле, почти на самой опушке леса, но девочка не рискнула подойти к окнам. Она осторожно наклонила голову и, прищурившись, стала вглядываться в открывшийся ей клочок вечернего неба. По нему лениво ползла пара тонких розовых облачков. Похоже, ночь обещала быть ясной. А значит, стоит вернуться сюда, когда Мейсоны отправятся спать. Растянуться на кухонном столе и, под защитой дома от белого света придорожных фонарей, смотреть на звезды. Вон там, над переплетением дубовых и ежевичных ветвей, скоро засияет Орион, Большая Медведица и всякие другие созвездия – их показывала ей мама. В этом самом дворе. Девочка почти почувствовала ее теплую руку в своей ладони. Почти увидела, как она указывает на рассеянные по небу тусклые колючки света, обрисовывает их пальцем и называет.

Тихо захныкала открывающаяся посудомоечная машина. Стеклянно кашлянул стакан с потеками апельсинового сока, протискиваясь между грязной посудой Мейсонов. Пробарабанила по кафелю босоногая дробь удаляющегося топота.

Старинные часы в прихожей возвестили шесть вечера и залились звенящим щебетанием маленьких зябликов. Мистер Ник сел на диване, опустил ноги на пол, потянулся и прошествовал сквозь прихожую и гостиную в кухню, которая тут же забренчала звоном перебираемых в шкафчиках кастрюль и сковородок – мистер Ник собирался готовить ужин для всей семьи. Через несколько минут на заднем крыльце раздались голоса Эдди и миссис Лоры под шарканье вытираемой о придверный коврик обуви. Стереосистема Маршалла наверху неожиданно разразилась металлическим ревом электрогитар, подгоняемых дробным нетерпением барабанов.

Из прачечной донесся тихий шелест книжных страниц – устроившись между толстыми серебристыми трубами за сушильной машиной, девочка открыла нужную главу. В ней Один – старший бог – в поисках мудрости спустился в ущелье меж корней Мирового Древа и за ее обретение отдал свой глаз ведьме^[1].

– Есть много способов видеть, – сказал Один, а из-под ног его восстала пара воронов. Птицы отряхнули грязные крылья и, оттолкнувшись от только что породившей их земли, уселись богу на плечи. – И сколь много можно охватить дарованной мне мудростью, – продолжил он, – не объять самым острым глазом.

Последний декабрь

В те странные холодные выходные между Рождеством и Новым годом, когда даже взрослые, казалось, не понимали, чем вообще принято коротать навалившиеся часы досуга, в доме царил беспорядок. Из-под дивана и журнального столика выглядывали полоски порванной оберточной бумаги. Часть украшений уже перекочевала на пол и в коробки, рождественские чулки были милостиво освобождены от бремени подарков и небрежно сложены на стульях и каминной полке. Вовремя не политая отцом, ёлка начала сохнуть, вырисовывая на полу абстрактные иголочные узоры.

Они отправились в городской парк: хотелось в последний раз полюбоваться иллюминацией ботанического сада, пока ее не смели серые посленовогодние будни. Они с родителями были здесь уже дважды за этот месяц – но всегда приезжали после наступления темноты. Теперь ей хотелось взглянуть на знаменитое «Празднование в дубах»^[2] средь бела дня, рассмотреть каждую лампочку, каждый шнурок в обличающем свете солнца, увидеть их переплетения между живыми изгородями, их паутины, изгибающиеся в северных оленей и снежинки. Увидеть скелеты рождественских огней. Кутаясь в пальто, они шли по узким ухоженным дорожкам. Она плелась в нескольких шагах позади мамы и папы, потягивая горячий шоколад из пластиковой чашки. Поднимавшийся от нее пар приятно щекотал лицо. Едва ли кто-то еще гулял здесь в такое время.

Под осьминожьими ветвями огромного дуба в центре парка события развивались по предсказуемому сценарию: горячий шоколад перекочевал в мамины руки, а папины уже готовы были подхватить девочку под мышки у самого подножия развесистого дерева. Ноздри защекотал резкий запах его одеколона и не до конца выветрившейся свежей краски. Он поднял ее высоко – и она ловко подтянулась на развилку дуба. Как обычно, папа поворчал, что они оба уже не в том возрасте, чтобы баловаться такой зарядкой.

– Похоже, даже когда я стану столетним стариком с больной спиной, я все еще буду таскать тебя на себе.

Вскарабкавшись, она пожала плечами. Подул ветер, вызвав бурные аплодисменты окруживших ее листьев. Она схватилась за раскачивающиеся ветви и подтянулась повыше.

– Осторожней там! – Но она крепко вцепилась холодными пальцами в шершавую кору дуба.

Чем темнее становилось небо и чем дальше уползали изогнутые тени ветвей, тем ярче загорались синие и желтые огоньки иллюминации, затерянные в кроне совсем рядом с ней и разбросанные по парковым угодьям. Она наблюдала, как в их сиянии уплотнялись и оживали вечерние тени.

Позже, на обратном пути, она дремала в машине, убаюканная знакомыми ухабами дороги де Голля и маминым голосом с переднего пассажирского сиденья. Она бормотала что-то о планах на Новый год.

– Думаю, вечеринка у Уилсонов закончится за полночь. Так что если хочешь остаться подольше…

Девочка угрелась на своём месте. Машина притормозила перед светофором, и ремень безопасности слегка врезался в шею.

– Или, может, вернуться пораньше? Семейный праздник – как в прошлом году, в старом доме? Кажется, у нас и фейерверки остались.

Мотор зарокотал, снова разгоняя машину по неровной дороге, и колеса тут же обругали выбоины недовольным постукиванием. Приглушенно звучали голоса папы и мамы. Девочка то проваливалась в сон, то снова выныривала из него – будто бродила взад-вперед между спальней и коридором.